Текст книги "Лука Мудищев (сборник)"

XXIV

 
Герои храбры и усерды,
Которым хуй любовь открыл,
Приять дары Аннеты тверды
Противу беззаконных сил.
В защиту нашей героине,
Красуйтесь, веселитесь ныне!
На вас лавровые венцы
В несчетны веки не увянут,
Доколь гвардейцы не престанут
Ебать Аннет во все концы!
 

Царь-девица

 
Царь жила-была девица,
Сладострастна, бледнолица;
Как ебать ее, дивясь,
Было, не перекрестясь!
 
 
Очи светлы, голубые,
Огнь-уста, власы златые,
Шепчет русска старина:
Всем давала еть она!
 
 
Земледельцам и гусарам,
Молодым певцам и старым,
Россы, гунны, скифы, чудь, —
Всех прельщала эта грудь!
 
 
Нет, не счесть нам человеков
Днешних и грядущих веков,
Кто не льстился ввек хотеть
Царь-девицу поиметь!
 
 
На пирах иль в чистом поле,
В крепостях или на воле,
Сколько радостей прямых
Для утех и ласк самих!
 
 
Там веселия сердечны,
Там блаженства бесконечны,
Пурхает вкруг роз Зефир,
Красота от звуков лир!
 
 
Бог любви и восхищенья,
Вновь дарит нам наслажденья,
Осчастливь сим, красота,
Чтоб с тобой спрягать уста!
 
 
Блещет Питербурх женами,
Всех красавиц чудесами,
Царь-девица всех милей
Грудью пенною своей!
 
 
Страсти жаркое дыханье,
Белых лядвей трепетанье,
За певцом тииским вслед
Еблей забавляем свет!
 
 
Вейся, вейся ветвь цветуща,
Прелести мужьям дающа;
Сладко сок мне Вакха пить,
С царь-девицею шалить!
 
 
Удовольствий чувство полно,
Сколь раскинемся нескромно,
Веткой чресла щекочи,
Если спросит, кто? – молчи.
 
 
Вижу, вижу; как в тумане,
Царь-девица на диване,
Мне нашептывает вслух:
«Ты почто затих, мой друг?»
 
 
В жилах хлад я ощущаю,
Падший, вяну, умираю
И в объятьях дорогих
Речь немеет уст моих.
 
 
Пуст колчан и лук изломан,
В кандалы Эрот закован,
Клонит голову ко сну,
Камнем вниз пошла ко дну.
 
 
Что сказать мне в утешенье?
Сердце! бодрствуй в сокрушенье,
Царь-девица вся в крови
От смертельныя любви!
 

Стойкий витязь

Стоит – за страсти роковые,

За всех развенчанных блядей,

За девьи грезы молодые,

За жен и вдов души моей.

Лобанов

 
О, стойкий витязь! Ты печален,
Упал с поникшею главой;
Ты грезишь, мрачный и немой,
Среди могил, среди развалин;
Ты помнишь в зареве ночей
Следы мучительных страстей!
 
 
И неужель трава забвенья
Покрыть сумеет эту брешь,
Ты – рок: убей или утешь
В победной жажде наслажденья.
А мы… нам долго цепи влечь,
Покуда в ножнах грозный меч.
 
 
Воспрянь, ебическая сила,
Любовных странствий ураган;
Давно ли страсти пел боян,
Когда луна в бою всходила?
Пускай на грозный твой булат
Валятся бляди – ряд на ряд!
 
 
Не гордый дух завоеваний
Зовет булат твой из ножон,
За честь мужскую грянет он
В твоей опомнившейся длани.
Над бездной сих нескромных чар
Не промахнется твой удар!
 
 
Пребудь отважным, как свобода,
И быстрым в ебле, как перун,
Будь вездесущим, как природа,
Как это солнце, вечно юн.
В летучей жизни ты моей
Вобрал всю радость прошлых дней.
 
 
О, стойкий витязь обольщенья,
Пизды неверной властелин,
Ты – огнь, ты гордый исполин,
Восставший над травой забвенья.
Во прах, красавицы, во прах,
И пламень Тартара в очах!
 
 
Когда сквозь частокол объятий
Ты грозным кинешься на бой, —
Кто сильный сдержит пред тобой
Девиц тьмочисленные рати?
Кто сгонит бледность с их лица
При виде гневного бойца?
 
 
Рука возлюбленной сильнее
Руки, измученной веслом, —
Так с неба падающий гром
Подводных рокотов звучнее.
Так песнь любовная звончей
Глухого скрежета цепей!
 
 
Где ты, краса минувших лет?
Подняв холодные железы,
Я на тебя смотрю сквозь слезы,
Кумир разгула и побед,
Но точно гром небесных кар,
Не знает промаха удар!
 

Рытвина с ухабом

 
Дело по́д вечер, зимой
И морозец знатный;
По красотке записной
Скачет парень молодой,
Господин занятный.
Не спешит, ебёт слегка,
Чай рожден не слабым,
А девица та сладка —
Передок с ухабом!
Раззадорил молодец
Жаркую красотку:
«Ты скачи, мой удалец,
Дам тебе на водку!»
Что? Забавно? Ничего!
Тонко там, где рвется.
Ноги вскинет на него:
Грешник не спасется!
Ну, садись же! Посадил
На себя девицу
И рванул, что было сил,
Точно кобылицу!
Только деве все не впрок,
Даром что девица:
Ах, не так ты, милый, лег,
Скачет, веселится!
Размахнулся наш герой,
Чай рожден не слабым
И не чует под собой
Рытвину с ухабом.
И пошли. Она кричит,
Крутит телесами.
Только парень наш молчит,
Двигает мудями.
Час проходит – вот те на!
Разогнались лихо!
А любовь пьяным-пьяна,
Все воркует тихо.
Свечерело. Дрожь в ногах,
Как беда большая,
Только девка на мудях
Скачет, как шальная!
Долго парень наш скакал,
Сколь хватило духа;
Целовал да погонял —
Экая проруха!
Быстро, бешено еблись,
Всей Москве на диво.
С легким сердцем шел на бис
Парень молчаливо.
Только стон кругом стоял,
Помоги им, Боже!
То, что парень повторял,
Повторять негоже!
Как ей вставит поперек,
Жутко вспомнить бабе;
Лишь мохнатый седачок
Охнет на ухабе!
И на совесть, не за страх,
Не передохнули;
Верст пятнадцать во весь мах
Бедные, отдули!
В полночь-заполночь летит
Парочка хмельная.
А красотка голосит,
Головой мотая!
Ладит вывернуть ухаб,
«Заебет!» – смекает,
А парнишка, чай, не слаб,
Девку разгоняет.
Собрался честной народ.
Вся Москва в тревоге,
Парень девку заебет,
Как медведь в берлоге.
Трус бежит, а кто смелей,
Те – потехи ради,
Жмутся около грудей,
А мамаша сзади,
Трусит, издали кричит:
Под венец, хотите ль?
Парень, знай себе, стучит,
Словно истребитель.
Раскричался за спиной
Папенька поддатый,
Вразумил народ честной
Дядька бородатый.
И красавицу согнал
Он своей дубиной,
А родитель обозвал
Паренька скотиной.
 

Раскаянье
Записки губернского ловеласа

 
На зорюшке ранехонько
Пробудишься, зевнешь.
На цыпочках тихохонько
К служанке припадешь.
 
 
(Пока еще пронзительно
Жена себе храпит.)
Как сладко, удивительно
Любовь соединит.
 
 
Смирить свою амбицию
Приятно. Видит бог!
И ну давай с девицею,
Застигнутой врасплох.
 
 
Там на краю от гибели,
Она утратит стыд;
Дела, какие б ни были,
Авось да и простит.
 
 
Какой предосторожности
В поступках ни держись,
Нет никакой возможности
От жребия спастись.
 
 
В тот день у экзекутора,
Чтоб скуку разогнать,
Рублишка за полутора
Слуга приводит блядь.
 
 
Он сам ебака с именем,
Как отставной солдат;
Над каждым новым выменем,
Ну точно супостат.
 
 
Согрет одушевлением,
Как полдень был хорош,
Елдак мой с восхищением
Забыл весь мир… и что ж!
 
 
Не мне читать нотации,
Что рухнул идеал,
Но выдав ассигнации,
Я жару ей задал!
 
 
Ах, пылкие движения
Мечтательной души,
От вас мне нет спасения,
Покайся и греши!
 
 
Пусть с ней, кто хочет водится,
Я – правилами строг:
Каких же еть приходится,
Избави меня бог!
 
 
Занятьем этим втянешься,
Пожалуй, в грех такой,
Что, черт возьми! останешься
С растерзанной душой.
 
 
Я предан сокрушению,
Я низко пал, друзья:
Мир ближе к разрушению,
К могиле ближе я.
 
 
Но к вечеру корыстию
Сиротку я растлил
И жизни грешной кистию
Я душу зачернил.
 
 
И не с того ли чудится,
Час близок роковой.
И с вами то же сбудется,
Что сталося со мной.
 
 
Пусть счастье скоротечное
Изменчиво и зло,
Мне на дела сердечные,
Как никому везло.
 
 
А там тигрица дикая
Во образе вдовы,
Такая страсть великая,
Что стал другим. Увы!
 
 
Но что вперед печалиться,
Покуда погожу.
Наверно, всякий сжалится,
Как все перескажу.
 
 
И, чтоб часы смиренные
Хоть как-то скоротать,
Я попадью степенную
Решился испытать.
 
 
С чего бы поп колотится,
Ступив за аналой,
Без попадьи, как водится,
С небритой бородой.
 
 
Весь мир земной вращается
Елико вкруг пизды,
Где всяк любовью мается
Во имя красоты.
 
 
Болтать мне утешительно
И публику прошу,
Все слушать снисходительно,
Что я ей расскажу.
 
 
Здесь всюду наслаждения
Для сердца и мудей;
Здесь все без исключения
Возможно для людей.
 
 
Где розы, там и тернии,
Таков закон судьбы,
Я первым стал в губернии
В знакомствах и любви.
 
 
Портные, сочинители,
Купчишки и графья
Ебали все, что видели,
И лучше всех был я!
 
 
С пиздой цепями скованный,
Изменчив человек,
Настал иллюстрированный
Счастливый новый век.
 
 
Рисунки чудно слажены,
В них каждый штрих хорош,
А бляди так раскрашены,
Не хочешь, а возьмешь.
 
 
Чем книга нашпигована,
Постигнуть нет ума,
В ней все иллюминованно,
А в буквах мрак и тьма.
 
 
Тут ножки разлетаются
Под кистью удальцов,
Там юбки развеваются,
Что не найти концов.
 
 
Прекрасно, восхитительно,
Виват, Мари Монблан,
Как держит хуй решительно
Мадмуазель Шарман.
 
 
В ней поза идеальная
Исполнена красот,
Но самое печальное:
Любого заебет!
 
 
Она давно мне нравилась,
Исторья не нова;
Своей пиздой прославилась
И горлом здорова!
 
 
А мы в любви не зрители,
Запутавшись в мудях,
Не только сочинители
Ебутся в повестях!
 
 
Бывало, день изводишься
На службе так и сяк.
А тут домой воротишься,
А женка хвать елдак!
 
 
Начнешь в четыре голоса,
Зальешься, как река;
А кончишь тоньше волоса,
Нежнее ветерка.
 
 
Изведал уж немало я
Житейской суеты,
Эх, молодость удалая!
Куда исчезла ты?
 

Вдовий утешитель
Московская повесть

Вот в чем, прекрасная,

Найдешь ты облегченье,

Единым кончишь сим

Ты все свои мученья…

Аноним

Вдова должна и гробу быть верна.

А.С.Пушкин

 
Вдова, исчадье ада,
Нечистых дум услада,
При свете ночников
Влечет меня в альков.
Все тихо, все в покое,
Ах, что это такое?
Она мне шепчет в ухо
И лезет под сюртук;
Не по себе, старуха,
Ты нынче рубишь сук!
Но, Боже, что со мною,
Как манит сей изгиб,
Я сладких грез не стою,
Я, кажется… погиб!
 
 
Повис! Вотще таиться,
(Некстати случай свел!)
Ну, как тут не забыться
И не задрать подол!
Здесь дело не до смеху,
В груди желаний жар,
Забить бы мне прореху,
Сей вдовий дортуар.
Вотще! Повис приятель,
Нескромных нег ваятель.
Как разум мой кипит,
Когда он крепко спит!
Вдова, раскинув ноги,
Не в силах уж терпеть…
О, сжальтесь! Боже! Боги!..
Вбить кол и – умереть!
Восстань же, пробудися,
В последний раз молю,
Воспрянь, развеселися,
Ты видишь: я люблю!
Вотще! Повис над миром
Поверженным кумиром…
Вот ужас! Гладь да тишь.
В кусты? Ан, нет, шалишь!
(Мне жаль сие терять,
Ты должен это знать.)
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .
 
 
Но вот главу подъемлет
Приап. Могуч, велик!
Он никому не внемлет,
Капризный баловник.
Виденьем вновь смущен,
Спешит развеять сон!
Он зол! он жаждет мщенья,
Ликует и скользит;
Какие наслажденья
Ему сей ров сулит!
. . . . . . . . . . . . .
Врывайся, бей с разбега,
Нисколько не таясь,
Ты – Альфа и Омега,
В любой дыре ты князь!
Люблю твои забавы,
Эраты верный друг,
Ликуй, наперсник славы,
Уже натянут лук.
Стрелой неотвратимой
Лети в иную даль;
В душе невыразимой
Рассеется печаль.
Закинув гордо шею,
Как лебедь в облаках,
Я снова гордо рею
В раю… Увы и ах!
. . . . . . . . . . . .
Почто же то терзанье
Не за что я узнал?
Меж тем как испытанье
Мне Бог любви послал.
Но вот – теперь не скрою,
Во всей красе возник:
Умножил я тобою
Природы грешный лик.
От радости в постеле
Запрыгала вдова:
«Неужто в самом деле
Кружится голова?»
О, плотский жар желаний
И темных ожиданий,
Я по стопам твоим
Шел с трепетом живым!
. . . . . . . . . . . .
Вдова в перинах тонет,
Воркует, бредит, стонет,
Пылает, как в огне,
Рисуясь на спине.
В прожорливом межножье
Клубится сущий ад,
Мой конь на бездорожье
Все скачет невпопад.
Амур! Немой свидетель
Возлюбленной четы;
Бессонных сцен радетель
Взирает с высоты,
Как я над бездной рею,
В глубинах пламенею,
Не мысля дна достать,
Чтоб удаль показать!
Однако дело скверно:
Вдову толкнул я ввысь,
И в этот миг, наверно,
Все мысли пресеклись,
Когда под небесами
Излился я стихами.
Услышав те слова,
Утешилась вдова!
 

Балет

I

 
Я был престранных правил,
Поругивал балет,
Но как-то раз представил
Татьяну мне сосед.
 
 
(Сосед мой был не промах,
Красавчик и нахал
И много дам знакомых
Ко мне перетаскал.)
 
 
Признаться, я немножко
Смутился (о, профан!)
Мой Бог!.. Но эта ножка…
Но эти плечи… стан…
 
 
Под стать оригиналу
Был страх, как робок я;
В стремленье к идеалу
Я робким был, друзья!
 
 
Не все ж слагать куплеты,
Хоть трижды будь поэт,
Какие мне сюжеты
Подкинул вдруг балет.
 
 
Пред этой балериной
Смутился пылкий взор;
Все прочее рутиной
Казалось мне с тех пор.
 
 
Как не любить балета?
Страдая, думал я.
Итак, на склоне лета
Влюбился я, друзья.
 

II

 
С тех пор ловил я взоры
В услужливый лорнет
И ножки Терпсихоры
Не забывал. О, нет!
 
 
Не так следит астроном
За новою звездой,
Как мы в порыве томном
Влечемся за пиздой.
 
 
В балете все наивны,
Но пробил звездный час,
Как были конвульсивны
В любви мы всякий раз.
 
 
Вбежит на сцену дева
И кружит, как змея,
Взвилася ножка влево,
Подался влево я.
 
 
Взвилася ножка вправо,
Я вслед за ней, друзья,
Аплодисменты, слава!..
Тут, право, кончил я.
 

III

 
В бокалы вина льются
Не молкнет разговор.
Уста к устам влекутся,
Во взоре тонет взор.
 
 
Средь шумного тумана
Я залу отыскал.
Зажги, моя Татьяна,
Свечу между зеркал.
 
 
По лицам пробегает
Дрожащий огонек,
Жаль, ног не разжимает
Татьяна. Видит Бог!
 
 
Ну что же ты, Татьяна,
Туманится мой взгляд.
Влекусь я неустанно,
Срывая твой наряд.
 
 
Над ней вовсю колдую
На радость ли, беду,
В такую ночь глухую
Я плавно речь веду.
 
 
Представьте, на коленях
Покоясь у меня,
В порывистых томленьях
К соседу льнет она.
 
 
И свет очей небесный,
Лиющий огнь в сердца,
И шелка шум прелестный,
Как снег ее лица.
 
 
На груди грудью страстной,
Устами на устах,
Горит лицо прекрасной
И слезы на глазах!
 
 
. . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
 
 
И вдруг явила милость,
Поднявши ноги ввысь
И, как в падучей билась,
Пока мы с ней еблись.
 
 
В смеркающемся блеске
Все уплывает вдаль,
Хрустальные подвески
И белая рояль.
 
 
А в зале, где блистает
Начищенный паркет,
Мне в этом помогает
Приятель мой. Сосед.
 

IV

 
Чей это гимн беспечный
Доносит нам зефир?
То ебли друг сердечный,
Души моей кумир!
 
 
Вот бедрами играет,
Прелестна и легка,
А вот елдак сжимает
Проворная рука.
 
 
До ласки каждый падок
И в душу льет елей,
Как сон бывает сладок,
Когда не спишь ночей.
 
 
Ебешься до отвалу,
Сползаешь чуть живой.
Под стать оригиналу
Еще ебешь… ой, ой!
 
 
Не похудей в разгуле,
Еще мы запоем,
На стуле так на стуле
Тебя мы заебем.
 
 
Как ножки раздвигает,
Ну точно лепестки
Два хуя направляет
Движением руки.
 
 
Прелестна дева в стане,
Ну как не обхватить?
Мы нравились Татьяне,
Да что тут говорить!
 

V

 
Любовники бывают
Философы порой,
Не все же умирают
От ебли под луной.
 
 
Встречаются поэты
В столичной суете,
И кружатся планеты,
Ну, точно фуэте.
 
 
Ужо ты в новой позе,
Хоть стать невелика.
Глядишь – а только розе
Краснеть наверняка.
 
 
Хоть целый свет обрыщешь,
Искал, где только мог.
Но вряд ли, друг мой, сыщешь
Стройнее этих ног.
 
 
Ленясь под одеялом,
Ласкались мы втроем
И часто за бокалом
Проснемся – и уснем!
 
 
Пускай же сны младые
Нас будут посещать,
Нам жизни дни златые
Не жалко расточать.
 
 
Татьяна в сновиденье
Вкушает наслажденье
И шепчет мне, друзья:
Твоя, твоя, твоя!
 
 
С тех пор я закружился
Без дела, в хлопотах,
Ах, как я веселился
В театрах, на пирах.
 
 
Не ведал я покоя,
Увы! не знал я мук,
Татьяна, глазки строя,
Делила наш досуг.
 
 
Что было бы со мною,
Татьяна, без тебя?
Твоих я слез не стою,
Ревнуя и любя.
 
 
С унынием встречаю
Я сумрачную тень
И вздохом провожаю
Скрывающийся день!
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .
 
 
Как манят нас кулисы,
Войдите-ка в полночь
В уборную актрисы,
Кромешный рай точь-в-точь!
 
 
Ее за грудь хватает
Седой антрепренер,
И прямо в рот вставляет
Сам обер-прокурор.
 
 
От частых репетиций
Случается беда,
Она теперь девицей
Не станет никогда!
 

VI

 
Дай руку сладострастью
И с чашей круговой
Веди меня по счастью
Забвения порой.
 
 
Как счастлив я, признаться,
На деле, не в мечтах,
Когда минуты мчатся
Веселья на крылах.
 
 
Татьяны в ожиданье
В постели я лежу
И жаркие посланья
Прелестнице пишу.
 
 
Двоится штоф с араком,
Покрылись очи мраком,
Где ты, мой друг? Где я?
Прощай, любовь моя!
 
 
P.S.
 
 
Ужель уста младые
И пламень тех ланит,
И очи голубые —
Все вечность поглотит?
Не верю! Нет! Пустое.
Они всегда со мной,
Как сердце молодое
С любовью молодой!
 

Любовный яд

 
Иные на́ горы катают тяжки камни,
Иные к колесу привязаны висят,
А я к тебе прикован, раскаленный,
Хочу с тобою слиться, дерзновенный,
В толикой сладости вкусить любовный яд!
 

Признание

 
Тебя живописцы рисуют
И водку стаканами пьют;
И любят тебя, и ревнуют,
И шагу ступить не дают.
Боюсь, что сопьюсь я вчистую,
Бездарно растрачу свой дар
За косу твою золотую,
За губ остывающий жар!
 

Страсть

 
Вновь страстью воспален, возвел свирепый взор,
Толкнул в нее копьем и вышел на простор,
И, руки протянув, вскричал: «О, сильный Боже!
Отходит лютость прочь и добродетель тоже,
К неслыханному злу влечет развратный вид,
Спустивши платье с плеч, позабывая стыд,
Что зыблешься, мой дух? И слезы что текут?
Скажи, в каких землях красавиц так ебут?»
 

Каллиопа

 
О, счастлив, счастлив тот, и тех он смертных боле,
Кто Каллиопу еб стократно в чистом поле!
 

Кирасиры

 
Веселятся шлюхи,
Стервы-потаскухи,
Даром что присели,
Кирасирам спели!
Егда стали ясти,
Вот вам и напасти:
Ебут во все дыры
Блядей кирасиры,
Закинув им ноги,
Ебутся, как боги;
Как есть отъебали,
А сами пропали!
 

Совет

 
Мне знать других сердец движения не можно,
Но объявить могу девице я не ложно.
Желание свое ты можешь совершить
И с браком торжество сие соединить!
 

* * *

 
Любви ли страстной нежный шепот
Иль корчи ревности слепой,
Восторг иль грусть, мольбу иль ропот
Все я делил тогда с тобой.
Угас волкан, но изверженья,
Все неподдельные волненья
Доселе сотрясают нас;
Слова разлуки были чужды,
В них сердцу ни малейшей нужды,
Застыла лава, огнь угас.
 
 
И вот пришла пора другая:
Опять в борделе стон стоит,
Полусмеясь, полурыдая,
Она меня к себе манит;
Но с нею истина другая,
Она, притворствуя, дрожит,
И эта правда не похожа
На правду прежнюю ничуть.
Как изменилась ты, о Боже,
Но эти ножки, эта грудь…
 

Дашеньке

 
В бесстыдстве ты своем от веку пребываешь,
Не только пеньем женихов ты услаждаешь!
 

Напасть

 
Как ниву лютый огнь снедает в бурный вихрь
Или когда, с горы стремясь, вода течет,
Так Керженский святой жену свою ебет!..
 

Метаморфозы
Отрывок

 
Была пора: она взывала,
То замирала, то стонала.
И начинающий поэт
Любил во тьме свою подругу,
В душе испытывая муку,
Которой и названья нет.
Пизда, как зверь голодный, выла,
То умолкала, то скулила,
(Ах, этой розы вешний цвет!)
Всесильно властвовал над ней
Могучий грозный чародей!
 
 
Я помню бледный лик поэта
Под гнетом страсти роковой,
С печалью тайны гробовой,
Тяжелой ебли без просвета;
Я помню, как пред ебаком,
Ты с изменившимся лицом,
С бессмысленным и мутным взглядом,
Вдруг потянулась за мускатом,
Чтоб тут же хлопнуть… а потом
Меня всосать бесстыжим ртом.
 
 
Не я ли по ночам грустил,
Любуясь красотой досадной,
Не я ли страстью безоглядной
Всю плоть в тебе разворотил?
Да, я любил. Я верю свято.
Неутомим я был. Когда-то
Мы были вместе, и одним
Мы жили чувством, дети века,
Когда входил в тебя с разбега
Со всем желаньем молодым.
 
 
И помню я лицо иное,
Иные чувства прожил я:
Еще доныне предо мною
Скользит искусная змея
С своей губительной улыбкой,
С челом бесстыжим, с речью гибкой,
Невозмутимой и нагой,
Распутной, ветреной и злой,
А я, дрожа, вливаю ей
Яд обольстительных речей.
 
 
Я помню страсть и наслажденье,
Блуждающий и дикий взгляд.
Пот на челе, в глазах забвенье,
Какое знает только ад.
И помню я в восторге диком,
Как ты, мне душу леденя,
Отчаянья последним криком:
«В меня, хороший мой! В меня!..»
. . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . .
 

Над бездной

 
Что в море скитаться, то деву ласкать,
Небесные грезят валторны,
А перси желания полны,
Как моря упругие волны,
И сладко их трепетной дланью сжимать.
Как дивно над бездной глубокой
Качаться мне в лодке высокой,
Что в море скитаться, то деву ласкать!
 

К утехе россов всех

 
Хуй в руки вам, любезный господин,
К утехе россов всех, владей женой один!
 

Нектар

 
Руками бейте в грудь и жалостью рыдайте,
И до утробы плоть ударам подвергайте!
Влечет к тебе мой ум, а страсть к другой влечет,
Блаженный нектар пью, в любви теряя счет!
 

Делия

 
Тот беден в свете сем, кто Делии не знал.
О, небо, преклонись! Я плакал, но ебал!..
 

Выше мер

 
Ужасный Леопольд, прескверной изувер,
Исполнен похоти и страсти выше мер,
К невесте молодой он хуй несет рукою,
Ну точно булаву, гордяся сам собою!
 

Дщерь всевышнего

 
Ты дщерь всевышнего, трикраты ты чиста,
Дозволь поцеловать срамные мне уста!
 

Человек

 
То плачет человек, то в радости смеется,
То презирает все, то весело ебется,
Как много в сердце том бывает перемен,
О коль он страстию своей отягощен!
 

Ариост

 
Сей Ариост девиц смущает,
То веселит, то забавляет,
Ласкает стих – и здесь и там,
В жару и в лютые морозы
С улыбкой рвет парнасски розы
И нову жизнь дает блядям!
А целки вкруг него толпятся,
Как пчелы на цветок стремятся,
Летят, как бабочки, в огонь,
Но Ариост, прелестна Хлоя,
К тебе стремит свово героя,
Как он горит – ты только тронь!
 

Бездна

Звездам числа нет,

Бездне – дна!

Державин

1

 
Какую радость ощущаю?
Куда я ныне восхищен?
В тебе одной души не чаю,
На верьх блаженства вознесен!
Божественно пизда взывает
И хуй мой трепетно сжимает,
И грудь безмерная влечет;
Коль нежно девы святотатство,
Коль сродно жарких губ приятство,
Каких достигнешь ты высот?
 

2

 
В восторге Делии прекрасной
Я хуй сую взамен эклог,
От коей страстью безнаказной
Укрыться хочет зверь меж ног.
Уже и купно я с девицей
Спешу любовью насладиться
И на крылах во мрак несусь!
Сие блаженство непонятно,
В нея вхожу я многократно,
Забыв про честь и стыд, ебусь!
 

3

 
Престань без толку колебаться!
Как медь в горниле рдится дщерь;
В сих адских пропастях ебаться,
Не смог бы даже лютый зверь.
На скиптр с легкостью нисходит
И ласками в восторг приводит,
Мой ангел, жертву приими,
И чтоб услышала вселенна,
Коль ты Эроту здесь блаженна,
И хуй мой к солнцу подними!