Текст книги "Фригорист"

ГЛАВА ВТОРАЯ

* * *

В позе великой задумчивости Стрелков просидел не меньше часа. Он не думал ни о чем: просто не мог, не в состоянии был проследить одну какую-нибудь мысль от начала и до конца. Он не знал кто он и где находится, зачем вообще существует на этом свете. Да и был ли это этот свет или уже совсем другой? Может, он, Стрелков, уже умер, получив пулю в лоб? Петрович не особенно верил в россказни о загробной жизни, которыми потчевала его в детстве бабушка, или в жизнь после смерти, о которой стали много говорить в последнее время, но что-то ведь такое должно было быть. Не может же человек, появившись на свет и прожив нелегкую земную жизнь, просто так исчезнуть, испариться как фреон, оставив после себя лишь холодную изморось. Кто он вообще такой, Стрелков Сергей Петрович? Когда-то, лет десять назад, подающий надежды старший научный сотрудник одного из отделов крупного научно-исследовательского института, работающий над кандидатской диссертацией. Потом… Что было потом?

Перестройка и последовавший за ней кризис девяносто первого года сделали свое дело. Лишенный государственного финансирования институт, еще лет пять-шесть влачивший жалкое существование, окончательно развалился, сотрудники постепенно разбежались как тараканы, распуганные дихлофосом, найдя себя кто в чем. Стрелкову, можно сказать, повезло. Он не стал кичиться статусом научного работника, а по совету одного приятеля устроился на курсы холодильщиков.

– Кому нужна твоя диссертация, – скептически усмехаясь, говорил приятель, – и что тебя ждет потом? А вот холодильники люди всегда будут покупать, а они всегда будут ломаться, даже самые лучшие. А если они ломаются, значит, их должен кто-то ремонтировать.

Имея высшее образование, Стрелков легко освоил новую профессию, тем более, что самой сложной деталью в холодильнике был компрессор, да и тот запаянный в металлический кожух. Вскоре он легко начал разбираться в самых современных моделях отечественного и импортного производства. Правда, чтобы получить лицензию на ремонт фирменных агрегатов, пришлось закончить еще одни курсы, но это уже было не сложно, деньги начали прибывать как бы сами собой. Старые знакомые, которым Стрелков ремонтировал холодильники, рекомендовали его своим друзьям, как высококлассного специалиста. Деньги, конечно, платили левые. У Петровича для посиделок с друзьями и других своих надобностей всегда была притарена от жены солидная заначка.

Сергею Петровичу стало немного легче, а потом снова бросило в холод. Память – странная штука – помогла Стрелкову идентифицировать себя, но она же заставила думать о тех страшных людях, которые взорвали лабораторию, а затем расстреляли оставшихся в живых сотрудников. Естественно, это было сильным потрясением. Петрович едва не содрогнулся, вспомнив дуло пистолета, в упор глядящее на него. Он открыл глаза… Собственно, глаза у него и так были открытыми: веки хоть и моргали, смазывая жидкостью глазные яблоки, но света не заслоняли. Ладонь, которую он поднял, чтобы прикрыть глаза от солнца, произвели эффект ничуть не лучший, чем очки из чистейшего горного хрусталя. Это новое открытие ужаснуло его не меньше, чем ствол, направленного на него пистолета. Значит, все то, что он увидел (или не увидел) в последний момент в лаборатории, не плод его больного воображения? Привыкший всего в жизни добиваться самостоятельно, Стрелков чуть не взвыл от собственного бессилия. В сердцах он ударил ладонью по скамье, но промахнулся и, потеряв равновесие, полетел вниз. И хотя лететь было недолго – всего каких-то полметра – но удар был ощутимым. Сергей Петрович вскрикнул, сильно ударившись локтем о жесткую землю, поднялся, потирая локоть, и снова посмотрел на себя. Сквозь себя… Ничего, что он раньше именовал своим телом, не было. Его нет! Это было ужасно! Практичный ум Петровича зашевелился так, что можно было слышать, как мозги трутся о внутреннюю часть черепной коробки. Он ведь сидел на лавке, он стоит на земле двумя ногами, чувствуя, как мелкие камушки давят на ступни сквозь мягкие подошвы туфель. Да и боль в локте от удара о землю до сих пор не прошла. Значит, он есть, но его просто не видно. Придя к такому выводу, Петрович начал лихорадочно ощупывать себя. Убедившись, что все на месте, даже заначка, спрятанная в потайном кармашке пиджака, Стрелков несколько успокоился. «Я есть, я есть», – несколько раз прошептал он, словно заклинание, способное вернуть его в прежнее состояние. «Просто меня не видно», – добавил он и, найдя таким образом хоть какое-то объяснение, снова сел на скамейку. Сделать это оказалось не так-то просто, потому что не видя себя, Сергей Петрович несколько раскоординировался. И все же сердце, которое тоже существовало – он слышал как оно бьется в его груди – стало стучать гораздо спокойнее и увереннее.

Теперь Стрелков начал обращать внимание на то, что происходило вокруг него. А происходило там много чего. Толпа зевак, оттесняемая милиционерами в форменной одежде, пыталась как можно ближе подобраться к месту трагедии. Впрочем и с лавочки, где устроился Стрелков, было видно, что возле здания пристройки, в которой размещалась лаборатория, стояло несколько красных пожарных машин, к которым были подсоединены пожарные рукава. Сам пожар был уже потушен, и пожарные в прорезиненных доспехах и сапогах медленно передвигались среди луж, оставленных брандспойтами, или стояли небольшими группами, видимо, ожидая повторного возгорания.

Заметив неплохое место для наблюдения, трое мужиков довольно потрепанного вида, с большими пластиковыми пакетами в руках, отделились от толпы и направились к лавке с явным намерением оккупировать ее. Места на скамье едва хватило бы троим, поэтому Стрелков с интересом принялся наблюдать, что предпримут мужики, так как уступать им он не собирался: он ведь первый здесь устроился. Один мужик – высокий, худой, в засаленной кепке – устроился на противоположном от Стрелкова конце лавки. Второй, в потертом клетчатом пиджаке не первой свежести, обдав Петровича перегаром, опустился аккурат рядом с ним, поставив свой пакет между ног. Третий, самый маленький, с лохматой пегой бородкой и усами, как у маршала Первой конной армии, издав вздох облегчения, словно с утра разгружал вагоны с углем, плюхнулся прямо на колени Петровича.

С криком, «ой, япона мать», он подскочил как ужаленный и, отбежав несколько шагов в сторону, остановился, бешено вращая глазами.

– Буденный, ты чего, – уставился на него клетчатый пиджак. – белены объелся?

– Федорыч, там это… – неуверенно произнес Буденный, тыча пальцем на лавку, – там кто-то это… сидит…

– Ну да, – хохотнул мужик в кепке, наклоняясь и глядя на пустое место, с которого выпрыгнул Буденный, – пить надо меньше.

– Так вместе же пили… – Буденный нетвердым шагом направился к лавке, – всего-то грамм по полтораста…

– Закусывать надо, – поддержал Федорыча «клетчатый пиджак» и полез в свой пакет. – На вот карамельку.

– Да пошел ты, – огрызнулся Буденный и осторожно опустился на лавку.

Стрелков едва успел уступить ему место, чтобы тот снова не сел ему на колени. Отойдя к одинокому тополю, он прислонился к нему плечом и стал наблюдать за местом происшествия. Ощущение шершавой коры дерева придавало Петровичу дополнительное успокоение, словно делая его полноценным членом общества.

Санитары в белых халатах поднимали носилки, на которых, выступая из-под черного пластика, лежало чье-то тело, и грузили их в машину «Скорой помощи». Еще четыре трупа, прикрытые таким же пластиком, лежали рядком возле стены лаборатории, ожидая своей очереди. Какой-то человек в штатском, с узкими губами остановил носилки и приподняв пластик, некоторое время смотрел на лицо погибшего. Затем, махнув санитарам рукой, осмотрел лежащих у стены и разрешил забрать и их тоже. Несколько санитарных машин, разрезав толпу, исчезли под аркой, ведущей со двора на дорогу.

Проводив их взглядом, Стрелков заметил вдруг среди зевак лицо, показавшееся ему знакомым. Это был средних лет мужчина, почти лысый, с большими умными глазами, внимательно смотревшими сквозь круглые стекла очков в тонкой золотой оправе. На нем был хороший костюм фисташкового цвета и ядовито-зеленая сорочка, воротник которой стягивал кофейный галстук. Очкарик не подходил близко к зданию лаборатории, но было заметно, что он живо интересуется всем происходящим. Он как-то нервно выглядывал из-за спин зевак, после чего слегка пригибался, будто боялся быть замеченным. В один момент он весь напрягся, изогнувшись словно натянутый лук, глядя на двери лаборатории. Петрович посмотрел в том же направлении и увидел, как тонкогубый в штатском, брезгливо выбирая на земле чистое место, вышел из здания, держа в руках какую-то разбухшую от воды книгу. «Это журнал, – понял Петрович, – куда охранник заносил всех, кто приходил и выходил из лаборатории». Осторожно держа журнал одной рукой, тонкогубый принялся его перелистывать, когда сзади к нему подошел грузный коренастый мужчина в форме полковника милиции. «Вот это ребята наделали шороху, – подумал Стрелков, увидев столь высокий милицейский чин, – наверняка шишка из областного МВД». Стрелков очень точно подметил этот факт – Мамед Магомедов возглавлял всю тарасовскую милицию.

Полковник, привстав на цыпочки, чтобы лучше видеть, заглянул в журнал из-за спины человека в штатском. Некоторое время, шевеля толстыми губами, полковник глядел на страницы журнала, но тонкогубый, заметив его, захлопнул журнал. Стрелкову вдруг захотелось узнать, что же в конце концов происходит и он, легко прошмыгнув мимо мента, стоявшего в оцеплении, приблизился к заинтересовавшей его парочке.

– Это может пригодиться нашим следователям, – сказал полковник с легким кавказским акцентом, тыча коротким и толстым как сарделька пальцем в журнал.

– Делом будет заниматься городская прокуратура, – ответил человек в штатском, – я передам эту книгу ее представителю.

– Но… – попытался было возразить полковник, но тонкогубый оборвал его.

– Не волнуйтесь, Мамед Мамедович, – зыркнул он в его сторону, – вам не придется этим заниматься.

– Вы думаете, это как-то связано с государственной безопасностью?..

Тонкогубый снова не дал ему закончить.

– Я пока ничего не думаю, будем разбираться.

– Это ведь моя территория, я должен знать…

– Вы не должны были допускать, черт вас побери, – повысил голос тонкогубый, – теперь, когда погибли люди, дело будет передано прокуратуре, я уже объяснил вам.

Тут Стрелков, который стоял совсем рядом с разговаривающими, вспомнил очкарика, пытавшегося что-то высмотреть здесь. Это был начальник лаборатории доктор Спирягин, которого он видел всего дважды в жизни, когда приходил сюда ремонтировать холодильники. Возможно, Вадим Михайлович сможет объяснить, что с ним, Стрелковым, случилось в его лаборатории. Он должен, должен! Петрович посмотрел через головы собравшихся, пытаясь отыскать очкарика, но к своему ужасу не увидел того. Тогда он бросился в сторону арки, где мог исчезнуть доктор Спирягин. Сергей Петрович остановился перед оцеплением, ища место, где бы можно было выбраться наружу. Наконец он нашел лазейку и бросился бежать. Не видя своих ног, делать это было совсем не просто. Попробуйте с завязанными глазами бежать по полю: даже небольшая неровность поверхности может привести к плачевному результату. Когда мы ходим или бегаем, мы не замечаем, что боковым зрением, оказывается, наблюдаем за ногами или, по крайней мере, делаем это подсознательно. Стрелков несколько раз едва не растянулся, споткнувшись невидимыми ногами о выступы на асфальте. Все же ему удалось достигнуть дороги безо всяких травм и он остановился, озираясь по сторонам. Фисташковый костюм профессора стремительно приближался к перекрестку. Сергей Петрович кинулся за ним, лавируя между пешеходами, которых как назло было больше обычного. А может, это только казалось Стрелкову, потому что никто из встречных людей не замечал его и не торопился уступить дорогу? Петрович почти догнал Вадима Михайловича, который остановился на тротуаре с поднятой рукой. Когда до Спирягина оставалось не больше двух десятков шагов, перед ним остановилась машина, в которую тот сел и захлопнул за собой дверцу. Соображая на ходу, как ему поступить, Стрелков собрался было тоже юркнуть в машину на заднее сиденье, но на светофоре загорелся зеленый свет и такси сорвалось с места, оставив его на дороге. Следующий за такси КамАЗ едва не сбил Сергея Петровича, обдав его клубами едких газов: водитель КамАЗа просто не заметил его.

* * *

Выскочив из машины, Спирягин вошел в залитый солнцем сквер. Ему нужно было время, чтобы сосредоточиться и пораскинуть мозгами. Такого он не ожидал. В портфеле у него лежал сотовый и он порывался набрать знакомый номер, чтобы сообщить то, что он видел собственными глазами. Вместо мобильника однако он достал из кармана клетчатый платок и утерев им округлый выпуклый лоб, тяжело опустился на лавку. Кругом гонялись дети, за которыми лениво присматривали молодые мамаши. Их беззаботность больно резанула по натянутым нервам Спирягина. По асфальту скакали воробьи, прыгая с ветки на ветку и снова слетая вниз, стайка голубей кормилась у ног сидящей на отдаленной скамейки старушки. Та ела батон и бросала время от времени крошки на землю. Спирягин почувствовал в горле ком, потянул за узел галстук – он казался ему удавкой. Промокнув еще раз лоб, Спирягин нашел в себе силы встать и добрести до маленького кафе на открытом воздухе, где торговали прохладительными напитками, пиццей и гамбургерами. Он порылся в карманах, чувствуя в теле страшную слабость, и, нащупав дрожащими пальцами деньги, вынул несколько сложенных купюр.

– Что хотели? – обратилась к нему полнотелая румяная девица в красной бейсболке.

– Бутылку «Славянской», – промямлил Спирягин.

– Большую? – уточнила продавщица.

– Нет, – Спирягин со смесью раздражения и досады качнул головой.

Ему казалось, что он вот-вот рухнет в обморок. Он отказывался думать о случившемся, боясь додуматься до какой-нибудь ужасной вещи. И все-таки… С минералкой в руках он вернулся на скамейку и попытался успокоиться. Чем был вызван взрыв в лаборатории? Есть ли в этом его вина? Что могли проворонить ребята? И как ему теперь отчитываться перед шефом? Спирягину снова сделалось плохо. Пот струился градом с его огромного лба. Он уже не вытирал его, глядя в землю. Капли падали на веки, застилали взгляд. Что-то теперь с ним будет? Спирягин глотнул минералки, завинтил на бутылке пробку и полез в портфель. И все-таки в толпе он слышал, что речь шла не просто о взрыве, а о нападении, о сознательном поджоге. Если бы это было правдой! В любом случае шеф узнает о взрыве, и если он, Спирягин, просто скроется, убежит, промолчит, то ему же будет хуже. Он достал мобильник и, мысленно перекрестившись, пробежал пальцами по кнопкам.

– Да, – рявкнули в трубку, – слушаю.

– Это Спирягин, – робко сказал Вадим Михайлович.

– Что там у тебя? – бесцеремонно поинтересовались на том конце.

– Лабораторию кто-то взо… зо-о…рвал, – запинаясь выговорил Спирягин, – только что…

– Что-о-о-о?! – раздался требовательно-недоверчивый возглас, – как взорвали? Кто?!

В трубку уже кричали.

– Не знаю, – окончательно растерялся Вадим Михайлович, – там менты понаехали… прокуратура…

– Че ты мне, козел, лапшу на уши вешаешь? – взревел звучный баритон, – сам небось что-то нахреначил, а хочешь на других вину спихнуть!

– Ну что вы! Мои ребята – отличный специалисты… были… Не могло быть никакой утечки, ничего такого, что повлекло бы взрыв, – испуганно затараторил Спирягин.

– Что с людьми? – с агрессивной деловитостью осведомился абонент.

– Мертвы, – выдохнул в трубку Спирягин и его охватило дикое желание расплакаться, нет, не от жалости, а от сознания невозможности что-либо исправить. – Я не знаю что мне делать, – прогнусавил он, гася в себе слезы, – как быть? Я задержался ненадолго…

– Тебя никто не видел? – более спокойно спросил баритон.

– Нет, – содрогнулся Спирягин.

– Точно все «отъехали»?

– Я видел пять трупов… на носилках, под пластиком… Если б я не… – у Спирягина снова сдавило горло.

– Так, – оборвали его, – ладно, я сам все узнаю. Ты где?

– В парке «Зеленая роща», – вздохнул Спирягин, испытывая бешенную жажду.

Он отвинтил крышку с бутылки и сделал большой булькающий глоток.

– Подтягивайся через десять минут к центральному входу.

– Сейчас за тобой приедут. Серебристая «Ауди» номер…

Спирягин был точно во сне. Он пропустил мимо ушей номер машины, его знобило, перед глазами плыл туман. Если бы только это действительно был поджог, – вертелось у него в голове. Нет, с ним не могут плохо обойтись, он – первоклассный специалист, таких как он нет. Все его коллеги, кто хоть что-то значил, уехали за рубеж за длинным долларом. И он бы уехал, если бы ему не предложили грандиозный проект и хорошие деньги. А теперь все его планы в одно мгновение рухнули. Да и сам он мог погибнуть, если бы не решил утром поработать над расчетами дома. Словно чувствовал! От этой мысли внутри у Спирягина снова все похолодело. Он взглянул на часы. Пора было идти. Ноги не слушались. Он грузно поднялся и поплелся к высоким решетчатым воротам. У него было ощущение, что к его ногам и рукам подвешены тяжеленные гири, таким трудным был каждый шаг, каждое движение. Его угнетал погожий майский день, раздражала детская возня, вгоняли в тоску беспечные улыбки молодых парочек, запрудивших парк и тротуары города.

Надо же! Взрыв случился именно тогда, когда он вплотную приблизился к цели своего эксперимента! Какая насмешка судьбы! Не-ет, – обреченно вздохнул Спирягин, – надо было ему ехать в Штаты. Но его словно бес попутал… Он горько усмехнулся. Фауст доморощенный! Не прекращая самобичевания, не сдерживая горьких сетований на судьбу и свой вздорный характер, Вадим Михайлович добрел до ворот и, выйдя за них, уставился тусклым, отсутствующим взглядом на дорогу. На противоположной стороне стояла серебристая «Ауди». Как только Спирягин был замечен, из машины вышел высокий черноволосый мужчина и направился к воротам. Его развинченная походка, ленивый жест, которым он вставил сигарету в угол рта, самоуверенный вид, наглая, всезнающая ухмылка на четко очерченных губах выдавали в нем нахала и прихлебателя. Спирягин не раз видел этого человека и испытывал к нему стойкую антипатию.

– Ну что, допрыгался? – насмешливо процедил подошедший мужчина. – Поехали, чего застыл как пугало?

Брюнет держал голову склоненной немного набок. Эта небрежная поза и спокойный оценивающий взгляд возмутили Спирягина и заставили его мобилизовать все внутренние силы, чтобы не показывать своего пораженческого настроения. Он собрался, решив дать отпор этому наглому типу, но тот быстро и бесцеремонно взял его под руку и поволок к машине. Затолкав Спирягина на переднее пассажирское сиденье, брюнет надавил на педаль акселератора и, еще раз ухмыльнувшись и со значением качнув головой, тронул «Ауди» с места.

* * *

Стрелков понуро брел по улицам, осторожно переступая и то и дело «глядясь» в попадающиеся на пути зеркальные окна магазинов. Он понял, что ему нужно быть максимально осмотрительным, чтобы не сталкиваться с прохожими. Но одно дело понять в мыслях, а другое применять это на практике. Он несколько раз налетал на рассеянных прохожих, которые, не понимая, в чем дело, испуганно шарахались в сторону, чувствуя неожиданное сопротивление пустоты. В зеркалах таилась все та же пустота, заслоняемая поминутно проезжающими машинами и проходящими людьми. Стрелков по-прежнему отказывался верить в свое новое качество, хотя и стремился как-то приноровиться к незнакомой фантастической жизни. Это не было обычное качество и просто другая жизнь, то есть жизнь другой личности. Это был по-прежнему он сам и его собственное существование, но произошедшее с ним являлось неким коллапсом, после которого должно было начаться новое бытие, бытие в качестве невидимки. Тело, эта бренная оболочка, которую покидает душа, устремляясь к небесной жизни, эта дольняя проклинаемая материя оказалась мощной составляющей самосознания. Стрелков впервые это понял только сейчас, когда другие люди, пребывавшие в зримых телесных оковах, не видели его, а значит, не считались с ним. Устав петлять меж спешащих прохожих, он выбрался на Театральную площадь, где устраивались торжественные парады и развлекательные мероприятия.

Его взгляд скользнул вверх, упершись в гигантскую статую Ленина. Размах памятника, твердость материала и нелепая поза вождя наполнили душу Стрелкова незнакомой тоской. Раньше он просто недоумевал, кому понадобился такой «шедевр», он насмехался над этим монолитом, теперь же памятник давил на психику. Из руин своих школьных знаний Сергей извлек образ Медного всадника. Тогда он не понимал, каким жалким и беззащитным казался себе простолюдин из поэмы Пушкина в сравнении с изваянным из бронзы колоссом. Стрелков вздохнул и опустился на лавку.

«Как бездомная собака, мать твою», – мысленно ругнулся он и почувствовал желание разрыдаться. Вместо этого он скривился, протер сухой ладонью глаза, которые нестерпимо болели, не защищаемые веками. Он поднес козырьком к глазам ладонь, но солнце, словно сквозь стекло прошило ее насквозь. Опустив оказавшуюся бесполезной руку, Петрович огляделся. На соседней лавке сидели две синюхи, молодая и старая. Одеты они были с комичной претензией, наштукатурены – сверх всякой меры. Не обращая внимания на окружающих, они шумно спорили о том, кому какая принадлежит территория. Внезапно заинтересованный, он подсел к женщинам. На голове пожилой тетки под грязно-розовой косынкой угадывались очертания бигудей. Морщинистые щеки, припорошенные пудрой и раскрашенные румянами, возмущенно содрогались, алые губы ходили ходуном. Стрелкова поразила отчетливость видения. Теперь он мог, например, просто встать, приблизиться и сколько душе угодно наблюдать за людьми. «Черт, а это прикольно!» – попробовал он себя рассмешить. Молодуха была недурна собой, но ее портило обилие штукатурки, толстым слоем наложенной на кожу, несомненно старящее ее и придающее ее облику вульгарность.

– Твою мать, – громко ругалась тетка в бигудях, размахивая руками, – я ж тебе сто раз говорила: это, – она обвела рукой маленький скверик, – моя фазенда. Мне по хрену что Генка тебе разрешил, я тут весь день пекусь, навар с посуды мой.

Она ласково погладила почерневшей от солнца и грязи рукой засаленную матерчатую сумку, болтавшуюся на выступе спинки. Лежавшая в сумке стеклотара издала характерный звук, столь милый ушам синюхи. Другая сумка, объемистая и потерявшая от долгого употребления форму, стояла между ее колен. Она была набита всякой всячиной. Стрелков увидел торчащий пучок зеленого лука, надкусанную буханку хлеба, какие-то старые тряпки, горлышко пластиковой бутылки, прочий хлам.

Он мне ничего не сказал, – возражала молодуха, нахмурив брови, – да потом в конце концов ты че, купила все это?

– Ну ты, блин, даешь! – зло ухмыльнулась пожилая синеглазка, – если правил не знаешь, так нечего соваться! А ты думала, приготовили тут все для тебя, накося выкуси, – она вскочила с лавки и, показывая шиш, покрутила им перед носом у молодухи. – Мальчики, мальчики, – заегозила она с отвратительной для старой женщины вертлявостью, заметив идущих к свободной лавке двух парней с бутылками пива, – бутылочки дадите потом?

На ее минуту назад искривленных от злобного презрения губах забегала подобострастная улыбочка. Она засеменила к парням.

– Над душой не стой! – буркнул один.

– Да-да, – льстиво улыбалась бабка, – конечно. Я вон там сижу, – она развернулась и ткнула пальцем в лавочку, на которой сидела печальная молодуха, – не торопитесь…

Она прошаркала к оставленной лавке и снова уселась рядом с молодухой.

– Местечко славное, калымное, – издевательски усмехнулась она, косясь на замершую в тоскливом молчании женщину, – оно и понятно…

Та отрешенно пожала плечами и, встав, побрела прочь. В Стрелкове проснулась мальчишеская вредность. Он поднялся с лавки, прошел мимо удовлетворенной отступлением неопытной сборщицы бутылок старухи и, подойдя к висевшей на спинке сумке, спустил ручки так, что сумка не удержалась и грохнулась на асфальт. Жадно наблюдавшая за пьющими пиво парнями синюха вначале не поняла что случилось, потом, ошарашенная происшедшем, вскочила и едва не встала на колени перед лежавшей на асфальте сумкой. Она боязливо огляделась и с кислой миной стала разбирать содержимое сумки.

– Ох ты японский городовой, как же это я! – сокрушалась она, выгребая осколки.

Две бутылки не пострадали. Она любовно переложила их в разбухшую полипропиленовую сумку, потом продолжила разборку.

– Получила, старая лошадь? – хихикнул Стрелков под самым ухом у тетки. Для этого он низко нагнулся.

Та отшатнулась, едва не упав на спину, чем вызвала судорожно-визгливый смех сидевших неподалеку девиц.

– Кто здесь? – испуганно прошептала она.

– Жадность твоя, – тихо и зловеще произнес Стрелков, – гореть тебе в аду, кошка драная!

Он приглушенно засмеялся, чем нагнал на тетку жуткий страх, и пошел прочь.

* * *

Он нагнал молодую синюху и, поравнявшись с ней, зашагал с ней в ногу. Она шла рассеянно разглядывая витрины, что-то бормоча и напевая себе под нос. У Стрелкова шевельнулась мысль, что она немного не в себе. Женщина безотчетно улыбалась, чем приводила Сергея в недоумение. Ее лицо, такое унылое и бледное несмотря на кричащий макияж, теперь расцветало то и дело детским восторгом. Стрелков озадаченно стоял рядом с ней, замершей возле винно-водочного магазина. Недолго поразмышляв, она вошла. Стрелков, забыв, что стал невидимым, едва не столкнулся с полным низеньким мужчиной, выходящим из магазина. Сергей буквально впечатался в стену между двумя дверями, чтобы пропустить мужика. Проникнув в магазин, Сергей заметил, что женщина взяла, к его удивлению, не водку, а розовенькой газировки. Полный стакан. Отойдя с ним к окну – столики она почему-то игнорировала – она стала медленно пить из него, наблюдая за уличным движением. «Точно не в своем уме», – подумал Стрелков. И тут на него накатила волна страха. Дело в том, что он хотел выпить, просто умирал от желания облегчить себе существование хоть на какое-то время. И вдруг его мозг полосонула мысль: «Меня же не видно!» На миг эта мысль показалась ему не более, чем сказочным трюком, бредом волшебника-старца.

Так не бывает, – повторял он, но опуская глаза и натыкаясь на пустоту вместо руки и ноги, понимал, что так случилось и случилось именно с ним. Нужно было срочно выпить! Он приблизился к прилавку, у которого стояла очередь из трех человек. Продавец, широкоплечий гиперстеник с золотой цепью на массивной шее и огромным перстнем на руке, лихо отпускал продукцию. Магазин не отличался изысканной клиентурой. И в действиях бармена-продавца сквозила невнимательная быстрота автомата, которая часто изобличает презрение и скуку, прячущую зевоту под сосредоточенной деловитостью, прикрывающей в свою очередь безразличие стяжателя – какая разница, чья купюра кладется на прилавок, главное, чтобы ее потом положили в кассу, и чтобы товар раскупался.

Избавившись еще несколько лет назад от привычки долго размышлять и будучи от природы человеком практичным – в институт он пошел по настоянию родителей – Стрелков решил сосредоточить свои усилия на поставленной задаче, с учетом, разумеется, своего нового качества. Деньги дать продавцу он не мог – это как дважды два, да продавец все равно бы их не увидел, потому что все, что было надето на Стрелкове, все что было в его карманах стало невидимым, как и он сам, так что оставалось одно – украсть бутылку. Нравственные сомнения не долго одолевали Сергея. Он был зол на тех людей, которые превратили его в невидимку, и перенес свою злость и отчаяние на весь мир. Сначала, конечно, он пару минут помялся. Все же он никогда не воровал, даже не знал как это делается. На работе он мог взять неисправный компрессор или испаритель, отремонтировать его, а потом поставить какому-нибудь лоху как новый, но это он не считал за воровство, а здесь… Даже будучи невидимым, Петрович ощущал некоторую неловкость что ли. Первая фаза колебаний была определена некоторыми моральными соображениями относительно неприглядности оного деяния, Сергей вспомнил библейское «не укради», саркастически пожалев, что в Библии ничего не говорится о человеке-невидимке. Вторая фаза бездействия имела своим источником некомпетентность Стрелкова в воровстве.

Он простоял несколько минут, глядя на прилавок, на котором то и дело мелькали стаканы и бутылки. Вслед за тремя мужиками, стоявшими в очереди, подошли еще несколько зачуханных любителей спиртного. Стрелков с тоской посмотрел на ловкого продавца, на непроницаемом лице которого нельзя было прочесть никаких эмоций. Протянувший ему деньги хлюпенький поистаскавшийся мужичонка пристраивал только что приобретенную бутылку водки местного розлива в пакет. Подождав, пока он отчалит, а продавец займется обслуживанием очередного покупателя, Стрелков шагнул за прилавок, благо, он был отделен от зала лишь узким проходом. В трех шагах от него продавец отмерял водку мерным стаканом. Чуть-чуть помедлив перед стеллажом с напитками, Петрович опустил взгляд и решил взять бутылку из ящика, стоявшего на полу, чтобы было не так заметно. Он наклонился, уцепил бутылку за горлышко и слегка приподнял. Даже самому Стрелкову, несмотря на то, что он знал о своем новом качестве, чувствовал прикосновение прохладного стекла к своей руке и тяжесть бутылки, было странно видеть, как она, как бы сама собой начала выползать из ящика и наконец повисла в нескольких сантиметрах над ним. Петрович опасливо оглянулся – не наблюдает ли кто за ним? Все было спокойно. И продавец, и покупатель были заняты своими делами: один старался недолить водки до мерной черты, другой – следил, чтобы вожделенного напитка оказалось столько, сколько он заказывал.

Сергей Петрович призадумался, но только лишь на секунду, которой ему хватило, чтобы подчиняясь какому-то неписанному закону, быстро сунуть водку за пазуху. К его большому удивлению, бутылка исчезла из поля зрения, словно ее и не было. «Ух ты!» – чуть было не воскликнул Петрович от радости: значит, не все еще потеряно. Решив поэкспериментировать, он слегка высунул горлышко бутылки из-за полы пиджака. Словно обрезанное каким-то неведомым лезвием, часть бутылки засеребрилась в воздухе. «Ага, – удовлетворенно подумал Петрович, – понятно». Хотя, по правде говоря, понятно ему было не много. Он смотрел в зеркальную стенку стеллажа и не видел себя, но горлышко бутылки, словно нарисованное волшебной кистью, слегка покачивалось туда-сюда, вместе с легкими колебаниями тела Петровича. Стрелков отправил бутылку на дно кармана, и горлышко исчезло. Он не стал пытаться объяснить себе подобный феномен, оставив это на неопределенное будущее, но решил воспользоваться практической стороной своего открытия. Теперь, зная как нужно поступать, он действовал наверняка. Выбрав водку подороже – в красивой квадратной бутылке с золотистой этикеткой – Стрелков схватил ее и отправил на недолгое, как он подозревал, место пребывания в другой карман пиджака.