Книга: Дневник 1917–1918 гг. - Иван Бунин

По форме – это дневники, в этом Бунин точно не одинок, "записная книжка Блока", разноцветные "тетради" Гиппиус, воспоминания Ходасевича, "Апокалипсис нашего времени" Розанова – наберётся на любой вкус и цвет, белый или красный, так сказать. Историческим документом мы не можем назвать это произведение, как вы понимаете, автор не остаётся беспристрастным ни на секунду. Бунинская публицистика носит явную негативную окраску, если говорить о Советах, это гимн антибольшевистский, однозначно. Тут цензуре не справиться, не вырезать по кусочкам, вон, даже святого Владимира Ильича как полил:

Современная уголовная антропология установила: у огромного количества так называемых "прирожденных преступников" – бледные лица, большие скулы, грубая нижняя челюсть, глубоко сидящие глаза. Как не вспомнить после этого Ленина и тысячи прочих?

С литературоведческой точки зрения было бы интересно поразбираться, искажал ли Бунин факты в угоду своему тщеславию или мести кому-нибудь, пожалуй, это главный мой интерес был бы здесь. Получился такой репортаж или даже журналистское пристрастное расследование, где каждый факт освещается с определённой стороны, всё это плотно переплетено и сшито вымыслом или художественными допущениями, а то и намеренными искажениями фактов.

Вообще очень заметно, как Бунину страшно, его разрывает злоба, осуждение и неприятие ситуации. Ну мужику под полтинник, пожил, не дурак, многое повидал. Печально было читать, как у него ёкает сердце от радости при слухах о наступлении немцев или французов. Он там много внимания уделяет стоящему на дальнем рейде французскому линкору – не дай Бог уйдет, что же будет? Им было хуже в такой изоляции, без возможности проверить информацию, слухи никак не отфильтровать, и оставалось только вариться в собственном соку да обществе тех, кто был не особо противен (мало таких). Современные читатели знают, чем кончилась интервенция и представляют, что было бы в случае её победы. Бунин, мне кажется, что-то понимал, но ему застила глаза ненависть к сломавшим всё его родное и привычное, что уже неважно кто, лишь бы отомстили. Он сравнивает французскую революцию с российской, проводит параллели и надеется, что революционеры закончатся на плахе: "Кто подлее, кровожаднее, гаже? Конечно, все-таки московские. Но и парижские были неплохи." Вообще все эти попытки его переосмысления истории, мысли о Пугачёве или Разина, откровенно слабы, впрочем, он и не историк, а поживший человек с подорванными опорами в информационном вакууме.

Напоследок хочу упомянуть физиологичность произведения, как ни странно. Писатель очень жестко акцентирует внимание на физическом уродстве тех, кто принял революцию, делая их кривыми, хромыми и косыми. Очень смеялся вот от такого отрывка:

Одноглазый Полифем, к которому попал Одиссей в своих странствиях, намеревался сожрать Одиссея. Ленин и Маяковский...были оба тоже довольно прожорливы и весьма сильны своим одноглазием

С таким настроением слоника Иван Алексеевич не продаст. Он любит свою Родину, которой не стало, а потому его разум сумрачен, и сознание помутнено. Бросается за газетами, собирает слухи, пытается обрести покой в саду, возвращается к историческим параллелям, ищет ответа на вопрос, почему всё так и не может успокоиться.

И дело даже не в том, он находится в жутком смятении, панике и истерике - это понятно и осуждать за это не поворачивается язык: у человека страна исчезла, весь уютненький уклад жизни пропал. И уклад этот, может, и не удовлетворял всех потребностей, заставляя занимать деньги то там, то сям, но был привычным, относительно безопасным и таким, в котором уже належалось местечко, нашлась своя ниша и пальчик оттопыривался. А тут - война, а потом революция, и страны больше нет, а на месте Империи начало вылупляться что-то страшное и непонятное. Это всё мне понятно и отражено в "Окаянных днях" превосходно - человек посреди ядерного (условно, конечно) взрыва: что делать, куда бежать, ааааа, ААААА, АААААААААААА.

Но внезапно оказалось, что под маской белки-истерички кроется такая себе малоприятная сущность: мерзенькая, шкурная и грязная. Я готова делать скидки на идеологическую ненависть к Луначарскому или Ленину - я понимаю сущность такой ненависти. Или классовой ненависти ко всем этим мерзким рабочим, солдафонам и тому быдлу, что повылезало из щелей и корчит нынче из себя нечто. Старики эти грязные, суки-бабы... Это укладывается в рамки происходящего (хотя фу таким быть). Как укладывается тотальная неприязнь к "приспособленцу" Блоку, снобистское подтрунивание над Горьким и прочими "товарищами по цеху". Или, например, рассуждения через губу про еврейские погромы - это было характерно для всех белоплащёвых булкохрустов и представителей "белого движения". Такая вот уродская норма.

Но радоваться наступлению немцев - "немец придёт, порядок наведет" - это как-то слишком. Бунин осознавал тот беспредел, который творили немцы, захватывая наши земли, и для него это было допустимой потерей. "Сопутствующий ущерб"!

А помимо этого, меня бесконечно поразило то, что Бунин был идеальным блогером-думскроллером. Он внутри собственной истерики упивается, пересказывая сплетни, слухи, какие-то пустые разговоры, какие-то встречи...Бабка на лавочке, а не писатель. Тот - наркоман, а та - проститутка. Всё собрал, всего испугался, себя накрутил и нет, чтобы сжечь, как "утренние страницы", так зачем-то вот вам, читатели, наслаждайтесь мною-великим. Хорошо, что во времена гражданской войны не было интернета, вот что!

А по результатам чтения могу сказать, что как исторически-документальный артефакт - так себе, ибо "Окаянные дни" очень много говорят о самом Бунине и очень мало о времени, а вот что качается Бунина, как писателя, тут сложнее. Периодически через его истерику пробивались ростки прекрасного - видимо, Бунин, очень скучая по творчеству, как чему-то свежему, светлому и наполняющему силами, выдавал эдакий пассаж, в котором слышалась Литература. Но поскольку после "Дней" у меня осталось одно желание - вымыть руки, пожалуй, отложу знакомство с ним до лучших времен.

Реальность меняется, прежний мир рухнул, впереди пугающая неизведанность. Автор потрясён и потерян, пытается забыться в красоте и неповторимости природы, но и здесь, зачастую, не находит отдушины. 

Конечно, книга вызывает различные отзывы.

Но для меня в первую очередь, это трагедия интеллигента, потерявшего свою Родину, ощущающего гибель культуры. Это трагедия Бунина. У других все может быть по-другому.

Думаю, что для человека, небезразличного к прошлому, настоящему и будущему России, тяжело к Октябрьской революции и большевистскому режиму относиться беспристрастно — одни их ненавидят, другие гордятся этой страницей истории нашей страны. Бунин занимает позицию ненавистников нового на тот момент строя. Каждая страница пропитана страхом за будущее страны, болью за творящиеся бесчинства и презрением к новой элите. Писатель, рационально мыслящий человек, не скрывает, как каждый раз позволяет надежде хвататься за соломинку слухов о том, что противники большевизма из числа Белых войск или хотя бы интервентов смогут остановить происходящее. Для Бунина большевики — это не просто люди, с политикой которых он не согласен. Это враги, которые даже по сравнению с французскими революционерами "подлее, кровожаднее, гаже". Террор этих людей жесток и беспрецедентнен.

Несмотря на пристрастность автора, книга представляет собой прекрасный документ эпохи, который позволяет без пропагандистского лоска понять, как жила Россия в этот момент. Что касается авторской позиции, то мне она близка и понятна: подлость, жестокость, ошибочность и трагичность происходившего доказаны ходом истории. Жаль, что не так много людей на тот момент это понимали. Вдвойне жаль, что есть те, кому это непонятно до сих пор.

История бывает цикличной, а толпа — жестокой. И потому эта книга для меня еще и стала напоминанием о том, что любой человек может оказаться в такой же ситуации, что и Бунин, когда принятие невозможно, борьба обречена, и остаётся лишь побег. Таких ситуаций много в наше время, и к сожалению, их очень много в нашей стране тоже. Но чтобы трагедия подобного масштаба не повторилась, мы должны отстаивать свои ценности, не идти на компромиссы с теми, кто с радостью разрушил бы наши жизни, и находить и поддерживать единомышленников.

В своих дневниках Иван Алексеевич пасмурен, мрачен, подавлен. Его записи – это своего рода политическая рефлексия на происходящее вокруг, основанная на жадном чтении газет, которые писатель массово цитирует и пропускает через себя, на собственных наблюдениях и почти мгновенной на них реакции, на встречах с резко изменившимися знакомыми.

Это заметки человека уже достаточно устоявшихся взглядов и суждений (в 1917 году Бунину исполнилось 47 лет), у которого резко выбили почву из-под ног. Он никого не щадит, всё резко проклинает, ни в ком и ни в чём не видит идеала. Он потрясён и очень-очень потерян. "Так мертва, тупа душа, что охватывает отчаяние", – пишет он в одной из записей. “Ужас, боль, бессильная ярость”, – вторит он себе в другой. Он хватается за книги, перечитывая современников, и ругает их. Он ищет забвение в многоцветье природы – и не находит его. В своей душевной смуте он практически не может работать, а только бессильно наблюдает и наблюдает хаос за окном, не в силах с ним смириться.