Текст книги "Сторож и хозяин. Антиподы"

А еще однажды, ему вдруг взбрендило, что Макарыч с ним не здоровается. Тот даже не нашел, что сказать, так как всегда здоровался, с кем встречался взглядом, и хозяин в этом смысле не был исключением. Другое дело, что он не ловил взгляда хозяина, как другие. Но с этим он уже ничего не мог поделать. Может, в тот раз или в другой у хозяина вырвалось: «Вы ведете себя так, словно хозяин здесь вы, а не я».

Вот, пожалуй, и все прегрешения Макарыча перед хозяином за пять лет, о которых так переживала Галина. Их могло быть намного больше, учитывая, что хозяин с самого начала проявлял повышенный интерес к Макарычу, вызванный его прошлым. Наверняка от кадровика он знал, что тот когда-то был замом министра и торговым советником и имел несколько высших образований, а Кристина могла рассказать про его иностранные языки. Проходя мимо его стола, он имел привычку любопытствовать, чем тот занят. Ладно бы, останавливался у телевизора или заглядывал в газету, так, нет, он мылился сунуть свой горбатый нос в лежавший перед Макарычем лист бумаги, пытаясь прочесть, что там написано. То, что там не был донос в налоговую инспекцию на его фирму, он сразу выяснил у Славика. Тут он, впрочем, рисковал, не догадываясь, что Макарыч хорошо знал финансовое и бухгалтерское дело. Он сразу раскусил все махинации хозяина: и прием на работу без заключения трудового договора и записи в трудовой книжке, и выдачу зарплаты даже не конвертах, а просто из кармана, и подтасовка финансовых документов с выбросом оригиналов в мусор, даже не порвав их. Некоторые из них Макарыч, кстати, использовал на черновики. Сам хозяин на фирме не числился, ее генеральным директором был тот самый кадровик с туповатым лицом. О том, что за подписи всех документов кадровик мог получить приличный срок, он либо не догадывался по глупости, либо согласился это делать осознанно за деньги. Макарыч не думал, что они были большие.

Но больше всего Макарыч был поражен наглостью хозяина, когда однажды, месяца чрез три после поступления на работу, вошел в офис и не узнал его. Две трети помещения бесследно исчезли за не весть, откуда появившейся капитальной стеной. Остались лишь два из семи кабинетов: хозяина и Кристины с тремя работницами, столовая и …непонятно, для каких в таком случае целей уголок дежурного охранника. У Вити Макарыч узнал, что ожидался приезд ревизора. Макарыч полагал, что оборот фирмы, отражаемый в бухучете, составлял лишь треть, если не пятую часть ее дохода. Макарыч сам работал на фирме нелегально, имея от этого экономию от неуплаты подоходного налога и сохранение ветеранских льгот. Конечно, если бы он получал солидную пенсию, сопоставимую с советской, или хорошую зарплату у хозяина, он ни за что бы не пошел на нарушение закона. А тут другого выбора у него просто не было. Надо было и самому с Галиной выжить, а еще помочь вдове дочери вывести в люди двоих детей.

Возможно, первое время хозяина и смущала писанина Макарыча, но он, видно, быстро сообразил, что горбится у него Макарыч в таком возрасте не из-за сбора материала для книги, а по большой нужде. Однажды он даже участливо посоветовал: «А вы бы прямо сразу печатали на машинке», на что Макарыч, сделав умное лицо, ответил: «Я так привык». Хорошо еще, что хозяин не попросил его почитать что-нибудь из напечатанного им ранее. Не стал бы ведь тот показывать ему свои несколько статей в газетах патриотического толка, в которых хозяин нашел бы немало мыслей против таких, как он, нынешних хозяев России. Тем более не мог дать Макарыч почитать хозяину то, что писал сейчас.

Интерес хозяина к Макарычу возрос еще больше после того, как среди сотрудников фирмы распространился слух, что тот работал за границей разведчиком и сейчас пишет мемуары. Макарыч увязал это с пропавшим у него листом, где он как раз описывал подрывную деятельность в КПСС ее главного идеолога при Горбачеве Александра Яковлева. Он был уверен, что этот Иуда был завербован ЦРУ еще во время учебы в Колумбийском университете, а будучи послом в Канаде, где, кстати, Макарыч работал в одно с ним время, продолжил активно сотрудничать с американцами.

А возможно, Славик, имевший смутное представление, о чем писал Макарыч, дал волю фантазии. Так или иначе, но хозяин поверил слухам о работе Макарыча внешним разведчиком и сделал из него своего рода достопримечательность фирмы для знакомых и клиентов: вот, мол, кто на меня, сидевшего при коммуняках, работает сторожем. Это, видно, производило впечатление на гостей таких же, как он сам, если как-то один из них, очень похожий на хозяина, только на голову выше и лет на десять моложе, задержался перед уходом возле Макарыча и, уставившись на него, как на выставочный экспонат, хмуро поинтересовался:

– Коммунист?

Помня наказ Галины, Макарыч вежливо ответил:

– Само собой. Ленинец.

Хам нацелил на Макарыча указательный палец, цокнул и зашагал, широко расставляя ноги в остроносых лакированных ботинках пятидесятого размера, к поджидавшему его у двери и все слышавшему хозяину. А может, и спросил по его указке.

Закрывая за ними дверь, Макарыч вспомнил, как вот такие проходимцы лезли из кожи вон, чтобы вступить в партию, и сейчас похвалил себя: «Правильно делал, что противился их приему». Но они все равно пролезали, как тараканы, и, в конце концов, превратили партию в бардак. А когда ее запретил оборотень Ельцин, публично сжигали свои партбилеты. Макарыч его сохранил как память о несбывшейся мечте. Нынешних неокоммунистов он считал приспособленцами и не имел с ними ничего общего, хотя и голосовал за них.

Не врал Макарыч, говоря жене и о единодушии с хозяином при обсуждении многих вопросов. Кривил душой хозяин или нет, но он во всем соглашался с Макарычем

Увидел он, к примеру, что Макарыч смотрел футбольный матч, поинтересовался, за кого он болеет, и, услышав ответ, радостно сообщил, что тоже является поклонником ЦСКА. В завязавшемся разговоре они осудили нынешнюю коммерциализацию футбола, при которой игроки играли не за команду, а за деньги. И выигрывали не тренеры, а деньги хозяев клубов. Вот и бегали игроки из одной команды в другую, кто больше даст, играя на нервах болельщиков. Хозяин был согласен с Макарычем, что за ту или иную команду болеют из-за любимых игроков, а не наоборот. Макарыч, к примеру, в детстве, после прочтения книжки про Спартака, решил болеть за одноименную команду, а из-за Федотова и Боброва прилип к тогдашнему ЦДКА и не мог представить, чтобы кто-нибудь из них перешел в стан их вечных соперников: в «Динамо» или «Спартак». А болельщики «Торпедо» не допускали мысли, чтобы Эдуард Стрельцов вдруг стал играть за другую команду.

Хозяину, как и Макарычу, не нравилось, что больше половины игроков наших команд составляли иностранцы. Ну, одного-двух для сравнения и перенятия опыта купить можно, но не столько же! Стал как-то ЦСКА обладателем Кубка Европы при восьми легионерах из одиннадцати игроков команды, невольно возникает вопрос, кто победил на самом деле: Россия или эти самые чужаки?

Если с беганием игроков в условиях власти наживы ничего не поделаешь, то в замене наших игроков легионерами Макарыч и хозяин видели один вред. Зачем тренеру, тем более иностранному, шлифовать местного футболиста, если легче купить звезду заграницей? В доказательство Макарыч привел хозяину полную аналогию с промтоварами: зачем развивать свое производство товаров, если выгоднее их импортировать? Даже в этом вопросе хозяин, гражданин другого государства и занимавшийся продажей исключительно импортной продукции, был одного мнения с Макарычем. На самом деле, возможно, и не был, но скрывал, чтобы казаться своим.

Макарыча поражало, что хозяин соглашался с ним даже, казалось бы, во взглядах, которые у них должны были быть прямо противоположными. Он имел привычку задерживаться у телевизора во время передачи сводки криминальных новостей и комментировать с ужасом на лице: «Что творится, что творится!». Помня предупреждение Галины, Макарыч помалкивал, но на пятый раз не выдержал и заметил с усмешкой:

– Вот и к нам пришел капитализм с властью денег, наживы и безнравственности.

Хозяин прожевал услышанное и вдруг заметил:

– Да, в наше время такого безобразия не было.

И ушел, горестно качая головой и оставив Макарыча в недоумении: называть то время нашим наравне с ним хозяину, мягко говоря, было не совсем верно. Хотя, если отбросить его тюремное прошлое и голодные военные и послевоенные годы Макарыча, то у них действительно было много общего в советское время: и обласканное государством детство с пионерскими лагерями и многочисленными бесплатными кружками творчества, а затем беззаботная взрослая жизнь без ОПГ и МММ, без киллеров и олигархов, без рекетиров и рейдеров, без коррупции и лоббизма, без исчезновения людей и вымирания народа, без проституток и беспризорников, без детской порнографии и продажи детей за границу. Случались убийства и раньше, но раз в год, а не каждый день, как сейчас, причем такие, которые тогда невозможно было представить: чтобы внук убил бабушку из-за пенсии, и мать закопала в снег грудное дитя, а отец выбросил ребенка в окно, так как тот мешал ему смотреть футбол по телевизору.

Были, разумеется, всегда в России грабители и воры, но их добычей не были целые заводы и отрасли считавшегося народным хозяйства. Обман и мошенничество тоже были, но на работу устраивались, зная, что зарплату выплатят обязательно, квартиры покупали без риска их не получить, деньги в банк клали, не боясь их потерять, еду покупали, не боясь отравиться, лекарства пили с уверенностью, что от них вылечишься, а не умрешь, на курорт ездили, зная, что тебя там ждут. Не было понятий фальшивых паспортов, дипломов, правительственных наград, да и поддельных денег тоже. Люди верили друг другу. Над железными дверями смеялись, так как они были ни к чему. А главное, они не опасались за свою жизнь.

Все перечисленные выше и многие другие мерзости, которые можно пополнять до бесконечности, подарили России новоявленные капитализм, демократия и либеральные ценности, без устали восхваляемые на телевидении и в прессе. С еще большей неутомимостью там обливали помоями жизнь при социализме. Но для Макарыча и миллионов людей социализм был и остался олицетворением общества всеобщего благоденствия, равенства и братства, когда человек человеку был друг и товарищ, иными словами, была полная противоположность тому, с чем он столкнулся в новой России.

Возможно, хозяин подумал об этом, но сказать Макарычу не решился. Он всегда уходил от серьезного разговора, когда не соглашался с Макарычем. Создавалось впечатление, что главным для него было услышать то или иное мнение Макарыча, о чем и предупреждала его умная Галина. Эта догадка промелькнула у Макарыча во время его первого разговора с хозяином, состоявшимся на второе или третье его дежурство. По телевизору показывали Америку. Вышедший из кабинета хозяин постоял перед экраном и вдруг поинтересовался у Макарыча:

– Вы были в Америке?

– Работал там три года.

– В какие годы?

– В начале восьмидесятых.

– Как она вам? Не было желания там остаться? Только честно.

Этот вопрос Макарычу задавали везде, где он работал. Самый его вежливый ответ в русском переводе был: «Лучше Родины нет места на земле», а в Америке он не скрывал свои чувства: «Лучше смерть, чем остаться здесь». Хозяин теперь был гражданином Америки, разговор с Галиной состоялся позже, и Макарыч ответил с упоминанием смерти. Он ожидал, что хозяин спросит, почему, и тогда бы он рассказал, что думает о Штатах. По его глубокому убеждению, не Советский Союз был «империей зла», как его обозвал неудавшийся киноактер Рейган, но устроивший американцев в роли президента, а сама Америка. Это самая хищная и враждебная страна на земле. Она преступна с зарождения, возникнув на крови индейцев, населена перебежчиками, отщепенцами и предателями других стран, живет за счет грабежа всего мира как прямым военным закабалением, так и при помощи доллара. Она первая применила атомное оружие для уничтожения людей. Она силой внедряет угодную ей демократию в странах с неугодными ей режимами. Она, не задумываясь, также сбросила бы водородную бомбу на города СССР, да вот беда, у того она тоже была. Поняв, что военным путем победить эту великую страну ей не удастся, она пошла другим, объявив ей послевоенную экономическую блокаду и бросив все силы «на оболванивание и одурачивание советских людей», как сказано в Плане Даллеса, разработанным еще до окончания второй мировой войны. Уже в одном этом заключалась подлость, так как Америка была нашим союзником. В этом плане настолько все цинично и изуверски, что передать его человеческими словами просто невозможно. К примеру: «Посеяв хаос в сознании людей, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим в них поверить… Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного и необратимого угасания его сознания. Из литературы и искусства мы постепенно вытравим их социальную сущность… Литература, театры, кино – все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства… культ секса, насилия, садизма, предательства – словом всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху. Как мы это сделаем? Мы найдем своих единомышленников в самой России». И надо честно сознаться, нашли и до сих пор находят таких людей в верхушке руководства России.

Умный хозяин все понял и побоялся услышать это от Макарыча, а в дальнейшем стал осторожней в своих вопросах и никогда не вступал в спор с ним.

Лишь однажды, когда Макарыч нелестно отозвался о Путине, он возразил, как бы извиняясь:

– Но согласитесь, что в сравнении с другими он намного лучше.

– Смотря с кем его сравнивать. Если с Ельциным, то вы, пожалуй, правы.

Если бы хозяин поинтересовался, чем же Путин так не угодил Макарычу, тот опять мог бы прочитать целую лекцию о том, что должен был сделать Путин, став президентом, но сделал в точности наоборот, затолкав Россию еще глубже в болото капитализма, и при нем пропасть между богатыми и бедными лишь увеличилась. Но хозяин опять увильнул от разговора.

Уходя от серьезного разговора о нынешней жизни, он продолжал почти каждый вечер интересоваться мнением Макарыча. Обычно разговор начинал он сам, чаще всего с вопроса: «Послушайте, а что вы думаете о …?» или «Послушайте, а вы читали…?» Иногда он сам предлагал Макарычу прочитать статью в «Коммерсанте», чтобы затем услышать его мнение.

***

Так прошли еще два года. Макарыч и хозяин, хорошо осознавая лежавшую между ними глубокую идеологическую и социальную пропасть, но нуждаясь каждый по – своему друг в друге, продолжали мирно сосуществовать. Несмотря на то, что цены в стране после последнего вынужденного повышения хозяином зарплаты значительно выросли, и была увеличена средняя зарплата по стране и в Москве, в том числе дневному охраннику фирмы, работавшему от ЧОПа, хозяин по-прежнему не допускал даже мысль о повышении оклада сторожам, имея в виду Макарыча и Славика. У Макарыча, между тем, финансовое положение резко ухудшилось в связи с участившимися болезнями его и Галины и соответственно возросшей нужде в лекарствах. Дочерины дети перешли на новую ступень учебы: внучка поступила в институт, а внук перешел в лицей при институте, чтобы поступить в него с гарантией. Соответственно возросла и плата за учебу, и без помощи деда внуки не смогли бы учиться.

Как тут не вспомнить Макарычу, как он, сын павшего на фронте отца и безграмотной матери, помимо высших образований, выучил четыре иностранных языка, не заплатив за это ни копейки? Родись он сейчас, он бы не смог окончить даже среднюю школу – где бы мать взяла деньги на всякие там занавески и охрану школы за счет родителей? А уж про плату за лицей и институт и говорить нечего. И ожидала бы Макарыча, при его складе ума и врожденных интересах, не имеющих ничего общего с жаждой наживы и умением добывать деньги, всё эта же участь охраны чужого добра.

Хозяин, безусловно догадывавшийся о взглядах Макарыча, терпел его из природной жадности и гордости от своего над ним превосходства.

И все же однажды он не сдержал себя и показал свою сущность.

В марте, неожиданно вызвав жену, он уехал с Кристиной в командировку или, со слов Славика, на какой-нибудь курорт. Хозяйка, всего раз приказав Макарычу никому и никогда не открывать дверь, вдруг исчезла. Славик пояснил, что она переезжала на новую квартиру.

– До этого они ее снимали. Решили, видно, поосновательнее зацепиться за Россию. Сын, наверное, требует больше денег.

Казалось, этот вечер пройдет, лучше не надо. Очень порадовал Макарыча коричневый однопалый голубь, пропадавший всю зиму. Увидев вышедшего с перловкой Макарыча, он чуть не налетел на него. Чтобы ему досталось, Макарыч насыпал ему зерно отдельно и отгонял других голубей к общепиту. Однопалый поджидал его до самой темноты, всякий раз бросаясь на него с карниза, и улетел последним. Как говорится, мелочь, а старику было приятно.

Когда он, наконец, часов в десять остался один и уселся писать, женский голос с еврейским акцентом попросил к телефону хозяйку. Макарыч ответил, что рабочий день закончен, и Аси Моисеевны в офисе нет.

– Я второй день не могу дозвониться ей домой, – пожаловался голос. – Я ее старинная подруга, и мне она очень нужна. Может, у нее поменялся номер телефона. Вы мне его не подскажете?

– Я слышал краем уха, что она переезжает на новую квартиру.

– Да? Вот как. А Михаила Наумовича тоже нет на работе?

– Его, по-моему, вообще нет в Москве.

– Спасибо вам. Судя по голосу, вы очень хороший человек. Надо же, квартиру купили.

Он так и не понял, чему она удивлялась. Но это его не волновало: у них, евреев, в России свои дела, у него – свои. В том числе об этом он, и писал.

В четыре часа ночи задремавшего Макарыча разбудил телефонный звонок. Подумав, что заработал факс, настроенный по ночам на два гудка, он продолжал лежать. Услышав третий гудок, он чертыхнулся и поднялся. В трубке раздался похожий на раскаты грома голос хозяина:

– Василий Макарович? Вам женщина сегодня звонила?

Макарыч не сразу сообразил, о какой женщине шла речь.

– Сегодня – нет. А вчера вечером звонила.

– Вы зачем ей сказали про покупку квартиры?

– Насколько я помню, я ей сказал не про покупку, а про переезд на новую квартиру. Она представилась старинной подругой Софьи Моисеевны. Я подумал…

– А вам не надо думать!

– В каком смысле? – спросил Макарыч, сдерживая себя. Эта еврейская морда смеет так с ним разговаривать!

– Какая, к черту, она старинная подруга! А зачем вы ей протрепали, что я в загранкомандировке?

– Затем, что она поинтересовалась, на работе ли вы. Я ответил, что вас, по-моему, нет в Москве. Разве это не так?

Услышав гудки, Макарыч уныло подумал, что плакали его денежки за десять дней марта, если будет уволен с завтрашнего дня.

Дома, не утерпев, он рассказал Галине. Чтобы заранее подготовить ее к давно ожидаемому ею увольнению. Она среагировала в обычной своей манере:

– А я всю жизнь с тобой, как на вулкане.

Подобное он слышал от нее не раз. Вместе с тем она не допускала мысль, что у кого-то жизнь сложилась лучше, чем у нее. А лет пятнадцать назад в Австралии во время жаркого спора о том, что такое счастье, на вопрос, счастлива ли она сама, ответила, не задумываясь и даже с гордостью:

– Да, я счастлива.

Взглянув сейчас на нее с любовью, он заметил как бы обиженно:

– Так и вышла бы за Маркина. Не сидела бы на вулкане.

Красавец Володька Маркин ухаживал за Галиной до замужества.

Она не любила проигрывать, а в споре тем более, и перешла в наступление:

– Ты лучше скажи, на что будешь проходить техосмотр и страховать машину, когда он тебя уволит? Через неделю апрель, а в конце месяца я уезжаю на дачу. Надеюсь, ты не забыл?

Об этом он всегда помнил, даже когда ставил машину на зимний прикол. В этом году ей исполнялось двадцать пять лет. По человеческим нормам она была ему ровесницей, и с каждым годом требовала все больше и больше денег, которых у него становилось все меньше и меньше. За зиму он накопил с прицелом на компьютер. А теперь их, видно, придется полностью потратить на подготовку машины к техосмотру и ремонт, необходимость в котором обязательно выявится при техосмотре.

Однако, мастер по гаражу Саша, осмотрев машину, «порадовал» Макарыча, сказав, что для прохождения техосмотра потребуется не менее четырнадцати тысяч. Это, не считая обязательного страхования. Макарыч честно признался Саше, которого знал еще по той жизни, когда был состоятельным клиентом, что такие деньги он вряд ли найдет. И грустно добавил, что сама машина стоит меньше.

Саша, прозванный Кулибиным за то, что мог заставить бегать консервные банки, с подобными клиентами имел дело чаще, чем с владельцами дорогих иномарок, предпочитавших обращаться в автосервис, вытер тряпкой руки и, почесав затылок, проговорил:

– Насколько я знаю, вы на все лето уезжаете на дачу. Как часто вы ездите оттуда в Москву?

– Максимум два раза, а в прошлом году так вообще ни разу. Один раз был у сына на даче, а так в основном иногда езжу по местным магазинам. Дорога от дома туда и обратно стоит около шестисот рублей.

– Сейчас уже семьсот, а летом будет больше. Тогда мы сделаем так, если вы не против. Я приведу вам в порядок сцепление и тормоза, а с остальным вы сможете спокойно ездить на дачу туда и обратно по разу еще лет пять. ГАИ вас, я уверен, не остановит, так как такие старухи их не интересуют. Но даже, если и остановит, это обойдется вам, самое большое, в тысячу рублей за отсутствие техосмотра и страховки. А в лапу и того меньше.

Пять лет назад мастер надоумил его сдавать в аренду место в гараже, а года через три на вырученные деньги купить машину поновее и поменьше. Место Макарыч сдал, но все деньги стали уходить на нужды свои и дочери.

Согласился Макарыч с предложением Саши и на этот раз. Правда, могла возразить Галина и заставить его хотя бы застраховать машину. Тут ему пришлось пойти на обман. До сих пор она верила каждому его слову. Поверит и на этот раз, что машину он застраховал. А что поделаешь? Приходится на старости лет прибегать и к этому.

Хозяин объявился через неделю. Придя в тот вечер на работу и увидев темное окно, Макарыч вновь порадовался, что дежурство пройдет спокойно. Он с удовольствием покормил поджидавших его голубей и ворон, выделяя своего однопалого рыжего. Насытившись, Рыжик заворковал и стал гоняться за голубкой, приседая на култышку.

– Старый хрыч, – рассмеялся Макрыч. – Ты же мне ровесник. Да и как ты на нее заберешься и удержишься на одной ноге?

Так и не дождавшись, чем у них закончилось, Макарыч уселся смотреть приглянувшийся ему сериал про ментов, которых в жизни не было. Трель дверного звонка оторвал его от экрана на перестрелке. Открыв дверь внезапно заявившемуся хозяину, Макарыч обратил внимание на его слишком пристальный взгляд. Ему не стоило труда увязать такой взгляд с ночным звонком. Никакого волнения он не почувствовал, но телевизор выключил, и руки сами потянулись к сумке и стали класть в нее из ящика принадлежавшие ему вещи. Уложив, он уставился в газету.

Хозяин вышел из кабинета минут через десять и, стремительно подойдя к Макарычу, язвительно не то спросил, не то сказал:

– Надеюсь, это была ваша последняя роль информатора.

Ухватив лишь слово «последняя», Макарыч поднялся, снял с гвоздя куртку и спросил:

– Прямо сейчас уходить? Я готов.

Хозяин слегка стушевался.

– Я имел в виду переданную вами информацию.

Макарыч взорвался:

– А что я не так сказал? Что вы переехали на новую квартиру? У нас, русских, новоселье считается таким же радостным событием, как свадьба и рождение ребенка.

Хозяин беспокойно обернулся на направлявшихся к нему двух работниц и знаками велел Макарычу замолчать. Но того уже нельзя было остановить.

– Лично я переезжал на новую квартиру всего два раза и запомнил это на всю жизнь. В шестидесятом мы с матерью получили квартиру в хрущевке, показавшуюся нам дворцом. Это сейчас демократы обзывают их хрущебинами. Но никто из них не удосужился подсчитать, сколько сейчас убито из-за этих квартир стариков? А во второй раз я переехал, уже будучи женатым, в кооперативную квартиру, купленную на свои кровные деньги. Вы ведь тоже купили, а не убили хозяев?

Но хозяин уже исчезал в кабинете. Слышавшие речь Макарыча работницы потоптались у двери кабинета и от греха подальше вернулись к себе.

Макарыч ничего не понимал. Он сам был свидетелем, как хозяин кричал в кабинете по телефону: «Простите, вы не еврей? Да потому что вы не отвечаете прямо, а юлите».

А в день, когда Путин назвал Медведева своим преемником, хозяин устроил для своих друзей банкет, на котором они поздравляли друг друга с приходом к власти в России своего соплеменника. Витя на следующий день рассказал Макарычу, что хозяин интересовался у него, кто дежурит вечером. Узнав, что Славик, обрадовался. Витя пояснил:

– Не хотел праздновать при тебе. Он тебя боится.

Боялся хозяин, вряд ли, однако еврейскую тему с Макарычем никогда не обсуждал, хотя тот иногда ожидал от него что-то вроде: «Послушайте, а как вы относитесь к сионизму?» или «Послушайте, а вы евреев любите или не любите?». Насчет сионизма Макарыч нашел бы, что ответить, а на второй вопрос вряд ли стал бы отвечать честно.

А со Славиком хозяин любил говорить на еврейские темы и даже рассказывал анекдоты. Славик как – то поинтересовался у него, легко ли торговать с русскими, и тот пожаловался, что с каждым годом становится труднее, так как они заметно умнеют.

Макарыч заметил тогда Славику с горечью:

– Очень сомнительная похвала. Он имел в виду не интеллектуальный ум, а умение обманывать и ловчить. Вот уж я бы никак не хотел, чтобы русские сделали смыслом своей жизни наживу. Это будет уже не Россия, а черт знает, что.

– Она уже не Россия. – Славик слушал «Народное радио» и читал лишь газету «Завтра» и «Литературку», и его политические взгляды были даже радикальнее, чем у Макарыча, который радио не слушал, а эти газеты читал наравне с другими. – Сегодня по радио сказали, что по опросу Левады семьдесят процентов молодежи на первое место ставят любовь не к Родине, а к деньгам. И большинство из них хотели бы переехать жить за границу.

– Это была и есть цель Запада и Америки после развала СССР если не уничтожить Россию, то искоренить в ней русский дух. Начнись сейчас война с этим странами, я уверен, очереди будут не в военкоматы, как в сорок первом, а за билетами в авиакассы на тот же Запад и в Америку.

– На этот случай у них уже заготовлены билеты. Петька мне говорил, что у Наумыча всегда наготове билет с открытой датой.

Петька был очередным, четвертым в бытность Макарыча личным водителем хозяина.

– Наумыч меня меньше всего интересует. Он для России вредная примесь и чем раньше отсюда отвалит, тем будет лучше для нее. Меня волнуют молодые люди, составляющие костяк армии. Какие бы мы с тобой ни были патриоты, а толку от нас стариков, на войне никакого. Мы даже заставить хозяина поднять нам зарплату не можем.

Для Славика это была нежелательная тема. Он засопел и потянулся за сумкой Она у него была не черная, как у большинства сторожей, а хозяйственная, с которыми в советское время, когда не было еще полиэтиленовых пакетов, хозяйки бегали по магазинам.

– Тут не так все просто, – буркнул он, направляясь к двери. – Он разозлится и уволит нас обоих.

Закрыв за ним дверь, Макарыч подумал с горечью: вот, что делает капитализм с людьми. А ведь был когда-то боксером, рабочим у станка и начальником участка. А превратился в жалкого раба из страха потерять даже такую самую низкооплачиваемую работу. Если бы не приход Макарыча и хромого пенсионера, он так и получал бы две тысячи, работая за двоих, а то и за троих.

С теми, кто хоть в чем-то перечил хозяину, он поступал сурово: не только увольнял, но и не выплачивал долги по зарплате. У него так часто менялись работницы, что Макарыч не всегда успевал запоминать их имена. Как-то он поинтересовался у Вити, почему они уходят. Оказалось, хозяин использовал известный капиталистический метод эксплуатации: сулил при приеме существенно повысить через полгода, в случае хорошей работы, оклад, но, по истечении этого срока, выжав из работника все, увольнял, говоря, что тот не оправдал его надежд. А так как на фирме работали в основном женщины, то они лезли вон из кожи, чтобы понравиться хозяину, и он это всячески подтверждал, вселяя им надежды. Но как только они робко напоминали ему о повышении оклада, он, ссылаясь на финансовые трудности, либо тянул время, либо добавлял крохи, а когда они начинали требовать, безжалостно выкидывал их на улицу. Уволил он досрочно и не отдавшуюся ему Марину.

Непонятно, но хозяин не расстался с Макарычем после того ночного разговора. Макарыч объяснил это тем, что не была найдена ему достойная замена. После ухода хромого пенсионера Макарыч и Славик так и продолжали работать вдвоем. Макарыч подозревал, что третьего не очень хотел Славик. Он был холостяком и как-то признался, что в офисе ему лучше, чем дома – меньше одолевали женщины. Ему ничего не стоило отдежурить четыре смены подряд. Три года, пока у Макарыча были силы, он работал наравне со Славиком через день. В дачный сезон он отдавал Славику один день недели и совмещал два дежурства. Затем, когда стали побаливать ноги и начались нелады с сердцем, он и в остальное время года стал работать в облегченном режиме, чему Славик только был рад.

Возможно, кандидат в сторожа и находился, но, услышав про оклад, делал ручкой. Так или иначе, Макарыч продолжал работать и ублажать хозяина разговорами. Иногда, правда, бывали и сбои.

На следующий день после президентских выборов хозяин с выпирающей, как тогда рубаха из-под его брюк, радостью на покрасневшем от выпивки лице встретил Макарыча словами:

– Послушайте, как вы отнеслись к избранию Медведева Президентом?

Тут уж Макарычу было не до предупреждений Галины и он ответил с подчеркнутым неудовольствием:

– Как к прозападному либеральному демократу. Его избрание, а вернее назначение Президентом России я считаю наихудшим вариантом для нее. При нем русский народ продолжит вымирать еще более ускоренными темпами.

Такого ответа хозяин не ожидал. Это было видно по тому, как он поднял верхнюю губу, соединив ее с носом, отчего стал вылитым Бабой Ягой. Макарыч думал, что он уйдет, но он вдруг спросил с напором в голосе:

– А вы слышали, что сказал Путин? Что в прошлом году в России впервые повысилась рождаемость?