Текст книги "Раненый город"
Автор книги: Иван Днестрянский
Жанр: Книги о войне, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]
Миллионы наших сограждан, что бы ни происходило, раззявив варежки, продолжают сидеть перед экранами своих телевизоров, знают про войну, смотрят и радуются: «Не у нас!» И судачат на кухнях гнилыми словами про тухлый политический момент. А при случае еще воображают, что они нас понимают, имеют право осуждать или пользоваться нашим авторитетом! Сколько я видел в разных городах, даже в близкой отсюда Одессе, дурачков, которые искренне полагали, что раз я приднестровец, то непременно коммунист. Одно дерьмо рожу воротит, кривится, другое бросается с радостью, как жопа на очко, начинает срать на мозги своей давно сгнившей ересью. Увольте! Я не из вашего шапито!
И посреди этой пустыни спешит беда еще хлеще: наши приднестровские руководители, казалось бы, лучшие из лучших, из высоких побуждений взявшиеся руководить народным делом, на самом деле больше думают о себе и своих политических играх. В этом я с Али-Пашой солидарен. Бендерская оборона стала началом конца моей веры в то, что из ПМР выйдет что-то путное. Восемь убитых, до двадцати раненых и больных только в одном нашем взводе при первоначальном составе двадцать восемь человек! Если бы не бендерские ополченцы да продолжавшие изредка прибывать добровольцы, от взвода бы уже остались рожки да ножки. Мы – дырка от бублика, в которую наци своим раскормленным пятаком все никак не могут пролезть…
Оружие и техника у республики есть. Так почему же они не там, где надо? Почему рядом с батальонами гвардии, с честью державшими удары врага, стали создавать новые мелкие части из территориально-спасательных отрядов? Поначалу тоже хорошие были отряды, как здешний, бендерский отряд. Но уже весной в ТСО начали брать всех подряд, и дисциплина упала. Все хуже и хуже народец идет в Черноморское казачество. Никто не спорит, первые казаки были орлы! Грамотные отставные военные, идейные добровольцы. Они-то в первую очередь и полегли в траншеях под Кошницей и здесь, на площади у горисполкома. А теперь вместо них кто? Наглецы в широченных галифе с лампасами, на кабацком «умняке». Ведут себя не лучше, а то и хуже молдавских волонтеров. И отдельно от всех продолжают существовать совсем плохо вооруженные отряды и батальоны рабочих ополченцев. Их набирали как на убой. Без грамотных командиров, без набравшихся опыта товарищей-гвардейцев, они несли наибольшие потери.
Такой был общий порыв, когда все начиналось, казалось, сожми этот кулак – горы можно сдвинуть! Но вместо этого все вразнобой и кое-как, вместо кулака – растопыренные пальцы. Лишь теперь, с опозданием на многие месяцы, пришел приказ об объединении разношерстных и уже потерявших лучших командиров и бойцов частей в бригады. Мы прочитали и ахнули: бригады создаются не на основе проявивших наибольшую стойкость батальонов, а как собрания обломков, которыми продолжают жонглировать полковники из Управления обороны ПМР. Как теперь объединить в одно целое гвардейцев, казаков, ополченцев и ТСО? Кому нужны такие бригады? Все это неспроста. Я догадываюсь, почему так делается. Они же боятся не только националистов, но и нас! Боятся, что армия, которую сами же и создали, вмешается в политику и не даст «пожать плоды»!
Тем же путем партократы угробили Советскую Армию. Тасовали ее и перетасовывали. Утюжили связи между командирами и частями, преследовали за инициативу. И сдохла армия, бессильно проводив в гроб Союз, который поголовно давала присягу защищать до последней капли крови. Один маршал повесился, второй в тюряге кается. Позорище неслыханное!
Видеть последствия такой политики, безуспешно звать на защиту населения эту разложенную Советскую Армию и тут же делать со своими едва созданными приднестровскими войсками то же самое?! В это тяжело поверить, но дела красноречивее слов. Что же это за пещерная логика у наших политиков такая? Когда испугались – зазвали и дали в руки оружие куче мальчишек, не забыв налить им на мозги наскоро вскипяченного идейного отстоя пятидесятилетней давности про власть Советов, новоявленных фашистов, румын-оккупантов. Худо повернулась война – затаились, пропали за их спинами. Будто не стало на другом берегу Днестра Тирасполя. Телефонные вызовы и курьеры с просьбами о помощи уходили за реку как в никуда. А вышло отсидеться – тут же вылезли снова руководить и разбираться, кто хорошо воевал, а кто плохо! Я не знаю солдата, которого не трясло бы от этого.
Костенко был умнее прочих и первым начал понимать: что-то в ПМР пошло не так. И справились с ним так легко потому, что остальные, вроде меня, все еще продолжали клювами щелкать! Мотаю головой и скрежещу зубами. Ловлю удивленный взгляд идущего рядом со мной Феди. Все! Стоп! Опять разнервничался. Зацепил-таки меня Али-Паша. Нервы-нервишки прячем, успокаиваемся и топаем кушать, больше ни о чем не думаем. Я, как целостный организм, вам, закипающим мозгам, приказываю! Выполнять!!!
3
Входим в нашу штаб-квартиру в соседнем, почти не тронутом войной подъезде. Рассаживаемся на кухне за столом, в приятной, сохранившейся обстановке. Целое окно радует глаз. Пусть даже его может выбить ударной волной и порезать морды осколками, все равно не стоит уничтожать такое приятное напоминание о мире, как целое стекло. Тятя превзошел самого себя. На столе стоит недурственный сервиз. В расписные бело-синие блюдца и тарелки «гжель» разложена жратва. Картошечка в мундире, тушенка. В хрустальных салатнице и вазочке посередине – лущеные грецкие орехи и искусственный мед. В больших, «сиротских» чашках дымится только что заваренный кофе. Ба! У нас есть хлеб! Это приятно. К хлебу мы относимся с уважением, его возят из-за Днестра с оказией, когда румынва ведет себя тихо. Картошка – оттуда же. Была своя, да уж давно кончилась. Гуменюк и Семзенис тоже здесь, – проглоты, облизываются. И еще у нас, похоже, гости… Ну, конечно, Миша Тенин!
– Привет, ребята!
– Слава героям!
Жмем руки, раздаем и получаем приятельские тумаки. Настроение сразу поднимается. Садимся и тянемся по очереди за хлебом. Кто начинает мостить на него тушенку, кто мед. Федя заботливо чистит от шелухи картошку. Тятя окидывает всех взглядом, по-доброму, от души улыбается и делает над столом легкое движение пальцами руки.
– А по чуть-чуть?
Али-Паша предостерегающе поднимает бровь. Он и сам не против, но его долг командира, да и мой тоже – пресечь могущий оказаться довольно быстрым переход от «чуть-чуть» к мощной пьянке. Это иногда бывает сложно по той причине, что почти все наши имеют склонность успокаивать шалящие нервы таким способом. Кто не имеет такой склонности, у того нервы не шалили, а значит, он не совсем наш. Но командир молчит, и Тятя обнажает объект.
Смотрю и глазам своим не верю. Коньяк «Виктория». Лучший из молдавских. Двадцать пять лет выдержки! Я такой не пил ни разу, только видел. В разбитых и разворованных молдавскими волонтерами городских магазинах и кафе мы не встречали ничего круче «Сюрпризного». Все, что осталось после мулей, грабивших город в ночь на двадцатое июня, наши воины давно выжрали без остатка. Фруктовую спиртовую эссенцию из танков завода безалкогольных напитков допиваем. Гадость. Мозги от нее слипаются так же быстро, как кишки.
Паша сдается без боя. Лед сломан. Общее оживление за столом.
– Тятя, рюмки!
Василий достает дипломатично не выставленные им сразу на стол, чтобы не породить преждевременного начальственного сопротивления, рюмашки.
– Миша, а повод? – спрашивает взводный.
– Когда друзья вместе и враги не мешают, – это уже повод! Скажем, у меня день ангела!
– Так я провидец, – говорю я и начинаю рассказывать о том, как только что вспоминал о дне ангела, но это никому не интересно.
Миша сует мне в руки бутылку:
– Предвидел – наливай!
– Давай, сынок, у тебя рука легкая, – подбадривает Тятя.
Разливаю коньяк. Над столом повисает тонкий аромат винограда. Окидываю взглядом честную компанию, всем ли налил. Тесновата «хрущобная» кухонька, всех не вмещает. В коридоре сиротливо сидит с бутербродом Сережа Дунаев, из последнего пополнения, прибывшего неделю назад. Он чем-то понравился Али-Паше, и тот определил его не к Сержу и Жоржу, а ко мне, Феде и Тяте.
Негусто их тогда прибыло. Хорошо, к тому времени самая опасная заноза – кинотеатр «Дружба» – была вытащена и вторую неделю держалось местное перемирие между нами и нашими лучшими врагами – ротой батальона полиции особого назначения, базировавшейся за парком, в укрепленном пятиэтажном общежитии по улице Кавриаго, шесть. Благодаря этому боевые действия в последний период сводились в основном к минометным и гранатометным обстрелам, снайперским засадам, перестрелкам вокруг кладбища и на дальних дистанциях с гопниками[4]4
Гопники – подразделение противника, занимавшее городской отдел полиции (бывший городской отдел милиции) на улице Дзержинского, сокращенно ГОП, от чего и получили это прозвище.
[Закрыть], да еще с какими-то идиотами, которые засели в нескольких пятиэтажках посреди частного сектора в направлении микрорайонов Ленинский и Шелковый.
По причине своей удаленности от линии фронта эти мули чувствовали себя этакими Андриешами[5]5
Андриеш – деятельный и удачливый персонаж молдавских народных сказок.
[Закрыть] и каждый божий вечер, нажравшись, открывали беспорядочную стрельбу по верхним этажам наших зданий на улицах Первомайской и Калинина, да и по всем высоткам центра города вообще. Огонь этот был неопасен, но раздражителен. Сколько мы ни упрашивали минометчиков дать этим недоумкам как следует прикурить, цель была только пристреляна. Лишь изредка туда кидали одну-две мины, когда мули наглели до полного безобразия. Мы тоже периодически слали им ленту-другую из ПК. Мули пугались и замолкали. Зато разражался звоном и бранью полевой телефон. Из штаба батальона осведомлялись, почему из-за какого-то «нетерпеливого п…раса» они должны выслушивать горисполкомовское нытье и требования покарать нарушителя каких-то всеобщих межправительственных мирных договоренностей, существующих лишь на бумаге и в воображении высоких чинов. На том конце провода требовали к трубке взводного, а он по таким поводам выходить на связь был не дурак. Постовой обреченно докладывал, что мамки по уважительной причине нет дома. И трубка, осекшись было от злости, хрипела: «О, б…дь, ну и дисциплина, вашу мать! О восьмой школе слухи до вас, что, не дошли, глухари е…ные? Через пятнадцать минут не выйдет на связь – всем чукотский песец! Комиссар[6]6
Комиссарами в Бендерах называли особых уполномоченных от горисполкома и Управления обороны ПМР, которые контролировали соблюдение подразделениями ПМР договоренностей о прекращении огня, которые неоднократно принимались и нарушались в период с 7 июля до 1 августа 1992 года.
[Закрыть] уже икру мечет!!!» И потом еще несколько накатов и наворотов.
Это на другом конце провода бесновался командир первой роты – капитан Горбатов, который после стабилизации городского фронта прочно осел во второй своей должности заместителя командира батальона. Офицер он хороший, но матерщинник страшный. Словеса изрыгает такие, что своей смертью вряд ли умрет. Батя об этой опасности догадывается, а потому накачки, нагоняи и разгоняи своим подчиненным они дают по очереди.
Потом все слушали, как ругается выслушавший все это и оскорбленный в лучших чувствах постовой. Затем за телефон нехотя брался Али-Паша. «Чего? Да зае…ли совсем, товарищ майор! Проблемы? Нет у меня с дисциплиной проблем! Депутаты? Да пошли они на х… Как я могу людей удержать, когда за день по два десятка мин и по два цинка пуль от румын получаем?! Да, понял… Есть! Слушаюсь не открывать огонь… Есть!!!» И вскоре вся перепалка начиналась снова. Чему я рад – меня обычно к трубке не вызывают. Штабат справедлив. Знают, не я здесь заказываю и исполняю музыку.
В сущности, минометчики и штабат были правы. Из батальонных восьмидесяток стрелять по пятиэтажкам – все равно что по слонам солью. Из Калашникова – эффект тот же. Но так хорошо со стороны рассуждать, а не когда пули в окна залетают. Один раз дежурили наверху, в картишки резались – и тут шальная пуля пробивает у Сержа в руке валета треф. Из-за этого «меченого» валета он вдрызг проиграл следующий кон и прямо озверел. До самых сумерек просидел на крыше со снайперской винтовкой. Так ничего и не высидел. Далеко.
Ему на фарт вскоре стало известно, что в дальних пятиэтажках засели волонтеры-мародеры, не вызывающие к себе со стороны ОПОНа никаких чувств, кроме омерзения. Узнав это и обоснованно рассчитывая на нейтралитет полицаев, Серж и Жорж со товарищи временно сменили позицию пулемета Владимирова и в один прекрасный вечер причесали этот мулятник под мелкий гребешок. А опоновские пулеметчики, которые запросто могли им помешать, даже не хрюкнули. Через некоторое время, к нашей неописуемой радости, одна из пятиэтажек разгорелась. Денек был ветреный, пламя относило на соседний дом, и вскоре они занялись все. Пожар продолжался всю ночь. С благоговейного наблюдения за этим эпическим событием и началась фронтовая жизнь Дунаева.
Что там Дунаев, сам батяня почтил вниманием и, спускаясь с крыши, довольно бурчал: «Ну вот, ишаки, наконец-то майора порадовали, раскурили гадюшник, а то все тыр-пыр, тыр-пыр!» Что касается горисполкомовцев – очень у них нежный слух. И знают – тяжелым оружием мы не обеспечены. Благодаря тому – чем громче музыка, тем легче спихнуть ответственность за нее на противника. Доложили: не наш стрелял пулемет, и точка. Обошлось…
– Иди сюда, малек! Скромность солдата не украшает. Эй вы, хряки, подвиньтесь! В тесноте, да не в обиде!
Ворчание и шум теснее сдвигаемых табуретов.
– Спасибо!
Дунаев благодарно и с восторгом смотрит на меня. Аж неприлично. Он, дурачок, держит меня за героя. Замкомвзвода! Больше месяца в огне без передышки! Выиграл безнадежный ночной бой, в котором спалили бэтээр, ухлопали семь или восемь мулей, не считая тех, которых потом прибили минометчики и Гриншпун из своего «Мулинекса». И далее все такое в том же духе.
Не объяснить ему, что ни радости, ни гордости я за это не испытываю. Что на бэтээр меня погнали не кураж, а боль и гнев. Что уж лучше бы все эти, дохлые теперь, мули сидели по домам, копали огороды, тискали своих жен и девок да укачивали детей. Тогда были бы живы Ваня и Крава. Женам и детям погибших врагов тоже не объяснишь, что их мужья и папаши сделали подлость, устроив засаду на приднестровскую разведгруппу на участке договоренного с их соседями-опоновцами перемирия. Для них они подло убиты жестокими сепаратистами. И вполне возможно, что два-три осиротевших пацаненка, крича от этой своей боли, напичканные националистической дурью, возьмут в свои лапки оружие и кинутся с ним на нас. Круговорот боли, лжи и зла в военной природе. Так он крутит-молотит это кровавое колесо, и выхода из него, легкого и простого, нет. Нельзя бросить оружие, потому что придут со своими дурью и злом мули. Нельзя слегка, только защищаясь, бить их, потому что каждый вольготно чувствующий себя, вкусивший крови националист-недобиток будет продолжать сеять ложь и подстрекать к погромам и войне.
Националистов надо бить беспощадно, пока дикий ужас не заставит их остатки бежать и снова спрятать свое скотское мурло под маски улыбчивых лиц простых честных людей, под которыми они сидели, ожидая своего звериного часа. Тогда они никого больше из молдавских сел Правобережья не смогут угрозами и ложью призвать, заманить на эту войну, затеянную для того, чтобы превратить Молдавию в румынскую провинцию. Да и у нас в решительном бою жертв будет меньше, чем за месяцы бессильного сидения в обороне. Бить и наступать! Восторгаться здесь нечем! Надо быстро эту войну кончать, если только еще получится! Мы воюем за мулиный страх, а не за свой гусарский флер. Вот этого-то Дунаев, напичканный книжками и фильмецами о прелестях доблестного пиф-пафа, не понимает. Почти как я сорок дней назад. Ну и черт с ним. Точно так же, как на меня, он смотрит на трофейный Федин автомат с рукояткой под цевьем.
– Чей тост? Миша, ты вроде инициатор…
– А ты виночерпий!
– Так я и знал! Все вы, негодяи, больше любите пить, чем говорить. Кроме командира, разумеется…
– Я, как старший по званию, сам определяю, кому говорить! – рявкает Паша. – Замкомвзвод, продолжайте выполнять свои обязанности. Тост!
– Я буду краток. Друзья! Обратите внимание, как называется этот старый, добрый коньяк, долго зревший в мирных еще погребах Молдавии. В самом его названии – путь к миру и порядку кратчайшим путем. За победу!
Выпили. Нектар и амброзия! Балдеж! Закусывать не надо и не хочется.
– Гип-гип ура! – восклицает Семзенис.
– Миша, я лично и мы все тебе благодарны, но как ты решился ограбить свое подразделение на хороший коньяк? – обнюхивая продолжающую благоухать рюмку, спрашиваю я.
– С них не убудет! У меня там такие любители, что им без разницы, как и в каком виде вовнутрь попадает спирт. Согласятся даже на денатурат через клизму и капельницу, – смеется Миша. – А юноша, который взвыл после мощного тоста? Откуда он? Проверили ли его надежность? Не захована ли у него где-то берданка и не постреливает ли он ночами в нашем тылу?
– Готовь свою задницу! Еще пара таких свистков – непременно, как будешь назад идти, пальну!
Этого следовало ждать. Семзенис в любой компании одной своей фамилией и кликухой «Латышский стрелок» провоцирует разговоры о снайперах из Прибалтики, являющиеся частью местного фольклора и раздутые на другом берегу газетчиками. Немудрено, что он начал обижаться! Слухи ходят самые дикие. Болтали, что одну снайпершу поймали, раздели и посадили на бутылку, что еще одну подстрелили, живьем сбросили с крыши и нашли у нее литовский паспорт и удостоверение биатлонистки. Я лично документов и фактов такого рода не видал. И своей шкурой присутствия квалифицированных снайперов, на счастье, тоже не чувствовал. Те немногие, которых мы сняли, оказались обычными сельскими волонтерами или вылезшей из своих нор «пятой колонной» – городскими националистами.
У «пятой колонны» в ходу карабины, их проще прятать. Опоновцы с винтовками СВД – те поопаснее звери будут, и есть среди них гады, у которых на совести душ накопилось немало. Но в целом полицейские командиры стрельбу из снайперских винтовок в городе не поощряют. Поэтому «непримиримым» приходится стрелять тайком. Попасть в мирняка или ротозея – это у них завсегда пожалуйста! А по гвардейцу, который тоже ведет огонь, – результаты сразу становятся не те.
Слыхали мы, правда, что на прикрытии горотдела полиции будто бы есть «маститые» и «настоящие» снайперы. Но задача им будто бы поставлена только на оборону и оплата дается не подушная, а повременная. И потому плевали они на свою стрельбу с высокой колокольни. Может, байка, а может, нет.
Как бы там ни было, на нашем участке, где пространство загромождено домами и пункты, с которых ведет обстрел враг, известны наперечет, гораздо опаснее не снайперы, а вражеские наблюдатели, корректирующие редкий минометный огонь. Они до сих пор пробираются на нашу сторону под видом мирных жителей. Поэтому толпой сидеть во дворах опасно. Вон как в соседнем батальоне было: болтали под одним домом на ступеньках и только зашли внутрь, как прямо на эти ступеньки прилетают две мины. Если бы хоть на минуту задержались со своими лясами – труба. Еще раньше такое случилось на площади у горисполкома. Собрались бойцы у трофейной пушки, а сверху – бац! Прямо в десятку, выкосило едва успевший принять орудие расчет. Да и в наш двор мины в последнее время полетели. Четыре попадания за два дня наводят на размышление.
– Молчу, молчу, – Миша дает задний ход от обиженного Семзениса и делает вид, будто неудачно завязал разговор на важную тему. – Ну а серьезно, как у вас обстоят дела с косоглазыми?
– Да, пожалуй, никак. Полицаи из штатных винтовок постреливают. Иногда норовят подстеречь. За гопниками замечено, в основном. За неделю пять или шесть раненых, которых можно писать на их счет. В основном на правом фланге и у соседа справа. Да и командир ОПОНа с Кавриаго божился, что этого дерьма на нашем участке нет, – дает справку Али-Паша.
– Житуха! А у нас – эти долбаные танкоопасные направления! На нейтралке большие пространства. Танки не прут, но сволота всякая стреляет издалека, с крыш, из разных укромных мест, постоянно. Особенно в июне тяжко было. С высоток центра в спину лупили, будто наших там вовсе не было. Причем не только из винтовок, а из пулеметов! Как наши бэтээры от мостов идут – целая собачья свадьба: искры по броне, визг, рикошеты… Затем поутихло. Мои дурики уже расслабили было булки, как с двадцать второго числа все по новой. Такая стрельба пошла – башку не высунешь! В основном тоже мимо, но десяток раненых и одного убитого нам обеспечили. В ответ создали у нас группу охотников за этой сволочью. Главный – эвенк или якут, – ей-богу не вру! Умопомрачительный старикан, чуть ли не с Таймыра. Как его сюда черти занесли, не спрашивал, но маскируется и стреляет офигенно, и других учит. Пришил пяток карлсонов[7]7
«Карлсоны» – стрелки противника, которые вели винтовочный и пулеметный огонь с верхних этажей зданий. Получили это прозвище по аналогии с известным персонажем повестей шведской писательницы А. Линдгрен.
[Закрыть] – и полегчало! Последние пару дней – вообще курорт.
– Пришил или припугал? – это Гуменяра, освободив свою пасть от тушенки, спрашивает.
– Пришил с гарантией! Сразу стрельба скисла. А шутит и поет – что ваш Семзенис! «Чурка-палка два конец, с чердака упал румын, – эта песня про второй, он еще не долетел»!
– Заткнись, трепло!
– Бедные карлсоны! Они больше не живут на наших крышах, потерзай их души черти, господи! Так не выпить ли за их массовый упокой? – умильно глядя на бутылку, намекает на затянувшуюся паузу Тятя.
Я наливаю по второй. По Мишиным словам, невесело им было. Один-два из каждых десяти раненых умирают. Уже в госпитале или еще при доставке туда. Большие, по нашим меркам, были у них потери. И Миша говорит, что было бы еще хуже, если бы не их соседи – рота парканских болгар. Те – сами стрелки хорошие и мужики серьезные. Понимают, что защищают не только город, но и свое родное село. К тому же в большинстве своем – люди верующие, обвязывают головы черными лентами со строками из Священного Писания. По этим лентам сразу видно, кто свой, а кто чужой.
Чокаемся.
– За полный крах мулей и прочих наших врагов!
– Слушай, тамада! За это мы уже пили!
– Это мы за нашу победу пили. А теперь за то, чтобы румыны обосрались сами, даже без нашего участия!
– Воображения у замка не хватает, но логика всесторонняя – на грани философии, – многозначительно бросает себе под нос, но так, чтобы слышали все, Али-Паша.
Семзенис сдавленно хрюкает. Ему смешно.
– Ну, а ты, брат, как твои подвиги? – не отстает от Миши Гуменюк.
– Я тоже пришил одного. Но не сейчас, а давно. Во время апрельского обострения.
– Миша, валяй, наши брехуны друг другу и мне своими байками до смерти надоели! Расскажи про своего карлсона, – просит Тятя.
За столом одобрительно кивают головами. Убедившись, что стал центром внимания, Миша начинает:
– Ну, было дело уж после того, как полицаев под Гыской раздолбали, и перед тем, как сороченцев[8]8
Сороченцы – принудительно направленный правительством Молдовы на войну отряд территориальной полиции из города Сороки.
[Закрыть] постреляли. Согласительная комиссия уже работала, и Пологов с Когутом[9]9
В. Когут и Г. Пологов – в 1992 году действовавший и бывший председатели Бендерского горисполкома.
[Закрыть] ополченцев с городских застав выгоняли. В общем, дней за пять – семь до Пасхи случилось… Тогда ж, помните, какая ерунда была: вроде мир, а по окраинам из гранатометов и винтовок вовсю шмаляют. По заставам на южной окраине города «василек» работал… Что ни ночь – то цветомузыка! А на северной окраине сороченцы и другие полицаи в поле стоят тихо, но с горба за ними и от Варницы стреляют.
Один подонок от Северного микрорайона повадился стрелять, двух ребят ранил, а потом засек я его – на кране. Просто с винтовки загасить – далеко, у меня меткости такой нет, да и кабина железная: пробьет – не пробьет, зачем гадать? Не стали спугивать, подтянули крупнокалиберный пулемет, и я лично, как удостоверился, что цыпочка снова залез в гнездышко, сделал ему из кабины дуршлаг!
– Че… Чего-о? Друшляк, что ли?
– Мда, Федюня… Грамотей ты, однако! Вроде не бездельник, а в школе, видать, был двоечник. Как тебе только в дежурке журнал доверяли вести? – язвит взводный.
– Нормально я его вел! Этот, как его, дыр… дру… шлаг с тазом не путал!
– Помолчите, будет вам! Мишань, ну а дальше что?
– Ну, он, родимый, вниз и вытек. А кости, наверное, до сих пор там.
– Славно!
– Фу, какая гадость! – неожиданно выпаливает Федька.
– Что за барыня? От кого ждали, но не от тебя!
– Это он после купания стал такой восприимчивый.
– Да? А что там было?
– Как тебе сказать… Нырнул Кацап один, а вынырнуло их двое, – просвещает Мишу Гуменюк.
– Всех убью, кто будет ржать, дайте пожрать спокойно! – орет покрасневший Федор.
– Хватит на эту тему! Ша! – пресекает дальнейшие наезды Али-Паша.
Кацап действительно вчера здорово испугался утопленника. Мы пошли помыться и постирать. Пока я полоскал свою заскорузлую от чужой крови форму, Федя и Серега решили искупаться в реке основательно. За речным вокзалом Днестр глубок, и они, стоя на высоком берегу, подзуживали друг друга, кто нырнет первым. Первым прыгнул Кацап, с воплем бухнувшись в воду и подняв тучу брызг. Видимо, от вызванного им движения воды снизу освободилось и всплыло раздутое уже, с противным лицом несвежего утопленника тело. Подумаешь, что был в одной воде, чуть ли не в обнимку с ним, запросто сблюешь. И вообще, есть люди, которые особенно боятся утопленников. Короче, перемкнуло человека, и вылетел Федя из реки, как ракета. Заикается, глаза дикие, и ни взгляда на воду, пока его новый знакомый медленно уплывал засорять расположенный ниже по течению одесский водозабор.
– Заткнитесь, действительно, – просит шефствующий над помалкивающим Дунаевым Тятя, – малька мне портите, он зеленый уже! А ты, Серега, забыл, как сам стругал, когда к тебе с этим Петей, которого ранили, при артобстреле в окоп голова прилетела?
Стены кухни едва не трясутся от взрыва хохота.
– Ну, Тятя, защитил нравственность молодого поколения!
– Цензором его в Минобразования ПМР!
Тятя тоже смеется, понимает, что ляпнул невпопад. У меня вдруг начинает дергаться щека. Глажу ее, затем придавливаю – не помогает. Отвернувшись к стене, бью себе легкую пощечину. Но вокруг слишком много глаз.
– Ты что, мазохист?
– А он часто сам себе рожу бьет, – подхватывает Кацап, радуясь возможности сменить тему. – Который раз замечаю! Стоит, по сторонам зыркает. Потом ни с того ни с сего себя по морде – хлоп! И ругается сам с собой. Идешь мимо него, а он вдруг: «Сука, б…дь!» Непонятка может приключиться!
– Это называется копролалия, – медленно, со значением произносит Али-Паша.
– Как-как? – смеясь, переспрашивает Федя.
– Копролалия. Непроизвольное употребление бранных слов. Нервы это. И еще нервный тик, отсюда и оплеухи. Так что заткнись и ты тоже, Федюня, подобру-поздорову! – холодно и жестко заканчивает он.
За это я Паше благодарен. Когда все в норме, может нести чушь, ругать, гнать во все корки. Если чувствует – что-то не так, всех затыкает и тебя поддерживает. То, что должно быть в настоящем командире.
– Ничего, – говорит Миша, – все это дерьмо скоро кончится!
– Бабушка надвое сказала, – развязно, с апломбом возражает Гуменяра. – Сколько было уже перемирий и слухов о них? И каждый раз, б… все кончалось препогано!
– На этот раз – точно. Идут переговоры с участием России. С первого августа собираются шабашить. Слухи верные!
– Знаешь, сколько уже верных слухов было? Уши повяли!
– Нет, эти – верные! Будут вводить российских миротворцев.
– Большая надежда – эта Российская Педерация, вот где только она раньше была? – саркастически замечает Витовт Семзенис.
Это его любимый каламбур. В Прибалтике русские, брошенные на произвол судьбы, Ельцина и русскую политику просто обожают. Полукровка Витовт – не исключение. Больше, чем демороссов, он ненавидит только националистов, которых обязательно убивает дважды подряд: один раз – как получилось, а потом еще разок в башку – для контроля и душевного спокойствия. Мысль о том, что какой-то нацик после знакомства с ним может остаться живым, для него нестерпима и абсолютно неприемлема. А к нормальным молдаванам он совершенно лоялен. При похожих воззрениях мы с ним крепко сдружились.
Надо сказать, что у всех нас помощь, оказанная Приднестровью четырнадцатой армией, тоже ассоциируется персонально с генералом Лебедем, а не с ельцинской Россией. Спросите почему? А потому, что Россия перед самой войной передала Молдове Кагульский и Унгенский артполки, пушки которых очень скоро осиротили не одну мать, а также базу мотострелковой дивизии во Флорештах и Маркулештский авиаполк, чьи бомбы оглушили рыбу в Днестре и посрывали крыши с домов в Парканах. Она же позволила националистам арестовать русского генерала Яковлева и вместо него назначила командовать армией генерала Неткачева, который минировал от приднестровцев военные склады и пытался вывезти с них оружие в националистическую Молдову. Словом, последовательная и «полезная» для защиты русских и мира в Молдавии получилась политика.
– Очень большая, – продолжаю Семзенису в тон, – семнадцать миллионов квадратных километров! В нашей прежней надежде, правда, было целых двадцать два и четыре десятых. Усохла малость!
– Хватит, мальчики, – вмешивается Тятя, – будет перемирие или не будет – не повод ссориться. Мира хочется всем!
– Какого мира?! – рявкаю я. – В котором будут продолжать стрелять в людей из-за плетней, убивать женщин, детей, выкидывать славян с Правобережья и глумиться над честными молдаванами, такими, как Сырбу и Оглиндэ? Мне лично такой мир не нужен!
– Мне тоже! – твердо и решительно выговаривает Витовт.
– А вам в кайф, чтобы война шла до упаду?! Пока мы тут все не упали и завоняли?! – бесится в ответ Миша.
– Нет! Мы думаем о тех, кто останется на откуп националистам, если заключат мир сейчас, когда неясно, кто кому вломил! Ты их сборищ в Кишиневе не видел! Не видел, как плюют людям в лицо, как бьют и убивают на улице людей за то, что они, просто проходя мимо этих тварей, говорили на русском языке! Не видел, но мог бы об этих людях подумать! – отрубаю я за себя и за Семзениса.
Все мрачнеют. Настроение испорчено. Ну что же это в самом деле такое! Все друзья за столом, встретились с радостью – и тут же поругались.
– Разговор этот приказываю прекратить как вредный! – вмешивается в образовавшуюся паузу Али-Паша. – Ваши с Витовтом милитаристские взгляды, Эдик, мне известны. Считаю их правильными, морально и стратегически обоснованными. Вот только никто, друзья мои, не торопится дать нам волю нашпиговать Снегура и Косташа свинцовыми зубочками и посадить на вертела. А такая недоделанная война, когда разбивают город за городом и село за селом, причем не вражеские, а свои же, заметьте, села и города, – больше никому не нужна! От нее ни по ту, ни по нашу сторону не легче. Здесь уже Миша прав, и ты это знаешь. Базарите об одном, только с разных концов. Еще в рожи друг другу не хватало по дури вцепиться! От нас не зависит, будет перемирие или нет. И не нашей виной хорошее дело выродилось в кровавое болото. Мы многое сделали. Тирасполь загородили. Мулей поубивали добре. И пыл их поугас. Приуныли, сволочи! Начинают думать, куда их кишиневские горлодеры затянули. Воспитательный процесс пошел. Сейчас же, по мне, раз нет веры в вождей и надежды на решительную победу, пора закрывать лавочку. И можете быть покойны, для нас с вами перемен будет мало. С такими педрилами, как «высокие договаривающиеся стороны», мир поначалу много лучше войны не будет!
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?