Текст книги "Анна Герман. Сто воспоминаний о великой певице"

– Аня всегда стремилась к полной отдаче во время пения. Иначе – нечестное исполнение. Она не принимала выступления под фонограмму. Даже в последние годы она не жалела себя, работала так, будто была абсолютно здоровым человеком. Каждый выход на сцену ей давался непросто. Перед выступлением она страшно нервничала. Могла целый час перед выступлением ходить за кулисами, вся в себе, теребила пальцы рук, иногда казалось, что она молится или повторяет слова песен. На запись песен она всегда приезжала абсолютно готовая, никогда не требовалось ни одной лишней минуты на подготовку. Обратите внимание на её дикцию во всех записях, как точно она произносит в песнях каждую букву.

– Какие песни были записаны в её последний приезд в Москву?

– Это была весна 1980 года, Аня плохо себя чувствовала. Ещё не знала своего страшного диагноза, а организм уже давал сбои. Мы её жалели, предлагали больше отдыхать, лучше питаться. А она почти ничего не ела, иногда заваривала кипятком геркулес и пила чай. Той весной мы записали несколько песен – «Люблю тебя» и «Колыбельную» Арно Бабаджаняна и «Идёт ребенок по Земле» Жени Птичкина. Аня спела очень быстро, голос звучал хорошо. В песне «Идёт ребенок по Земле» в финале есть момент, когда надо подержать ноту, тянуть её подольше… Оркестр играет свою партию, Аня поёт, а её голос не заканчивается… Было какое-то космическое ощущение, что песня закончилась, а голос всё звучит. Помню, звукорежиссер сказал: «Это какой-то сбой, не может она так долго держать ноту!». Когда слушали готовый дубль, не поверили своим ушам: финальное слово Аня тянула почти 50 секунд, не прерываясь. Эта песня вышла в свет уже после смерти Ани. Каждый раз, когда я слушаю её, вспоминаю ту запись…

Во время последней записи на «Мелодии» с Анной Качалиной и звукорежиссером А. Штильманом, апрель 1980 года. Фото из архива Раисы Птичкиной

– В последнем письме, которое Анна Герман написала вам в мае 1982 года, она пишет, что приняла крещение и счастлива…

– В те годы на такие темы мы почти не говорили. Аня никогда не посвящала меня в свои духовные дела. Даже в последнем письме она лишь написала мне, что крестилась в веру своей бабушки и очень счастлива. Только после её ухода я узнала, что выбор Анны был крещение у адвентистов седьмого дня. В её облике, в её голосе было столько духовности, столько мудрости! В ней жила какая-то недосягаемая тайна, которую никто никогда не разгадает. Не зря её называют «белым ангелом песни». Я помню, как у нас в студии Аня записывала с гитаристом Романом Землянским романс «Выхожу один я на дорогу» на стихи Лермонтова. Сам романс воздушный, гитара звучала очень нежно, а голос Ани передавал такие эмоции, что казалось, будто ты уже не на Земле. Был записан первый дубль, мы попросили: «Аня, спой по-земному. У тебя получилось слишком космически». До сих пор ругаю себя за то, что не сохранила тот первый дубль. Как будто это пел ангел, спустившийся с небес.

– Как вы считаете, в чём секрет её обаяния, её влияния на людские сердца?

– Мы много говорим о голосе Анны, а я бы хотела сказать о её душе. Её голос и душа – неразрывны. Голос – инструмент, передающий душу человека. Духовный мир Анны Герман остался скрытым от большинства слушателей. Но по песням мы догадывались о высоком предназначении этой певицы. Особенно духовность проявилась в ней после автокатастрофы. Ей предлагали петь в церкви, но она считала себя неготовой. А незадолго до смерти она сочинила музыку к словам Библии. Она была прикована к постели, уже не могла передвигаться без посторонней помощи, но на домашний магнитофон на простую кассету сделала несколько записей, без аккомпанемента, просто записала голос – тихий и смиренный, глубоко духовный, отстранённый…

Сообщение ТАСС о кончине Анны Герман

– Как вы узнали, что Анны не стало?

– В начале 80-х из Москвы было очень трудно связаться с Польшей. Нужно было ходить в Дом дружбы народов и заказывать переговоры, из частных квартир связи не было. В Польше началось военное время – Солидарность. Часто в соединении отказывали, поэтому мы мало что знали о состоянии Анны. При малейшей возможности передавали с оказией для неё какие-то посылки: в основном еду, какие-то лекарства… В Варшаве в то время магазины были пусты, достать еду было трудно. Аня говорила: «В магазинах пустые полки, продают только уксус».

26 августа 1982 года я была на даче в Мамонтовке, готовила обед и услышала по радио объявление ТАСС: «Сегодня в Варшаве после продолжительной болезни умерла знаменитая польская певица Анна Герман». Внутри всё оборвалось. Мы верили, что всё обернётся и Аня в очередной раз победит болезнь.

Через два дня у меня на руках были все документы для поездки в Польшу. В какой бы кабинет я ни заходила, всё делали незамедлительно, даже сберкасса работала на несколько часов дольше, узнав о цели моей поездки. Я видела успех Анны на сцене, видела восторг зрителей на концертах, но в тот момент я поняла, насколько искренне и по-настоящему её любили люди! Одного её имени было достаточно, чтобы чиновники оформили все документы без промедлений и проволочек. И это в советские-то годы! Так я попала на похороны. Прощались в военном госпитале, где умерла Аня, потом поехали на кладбище. Было горько и тяжело видеть осиротевшим маленького Збышека, убитую горем Ирму, молчаливого Збигнева. После ухода Ани я не смогла работать на «Мелодии», там всё напоминало о нашей дружбе. Через год на «Мелодии» вышла пластинка «Последняя встреча», куда вошли песни, которые мы с Аней готовили для новой программы, а в 1987 году вышла ещё одна посмертная пластинка – с записью одного из последних концертов в Ленинграде.

Фрагменты писем Анны Герман к Анне Качалиной

«Москва – это уже не чужой далёкий город, с тех пор как мы подружились. В Москве живет Аничка Качалина, думаю про себя: не просто подруга, а почти сестра – родной человек» (лето 1970 года).

Письма Анны Герман Анне Качалиной

«Аничка, мне недавно передали от тебя подарок. У меня просто слов нет! Аничка, неужели ты клад какой-то нашла, что ты такие дорогие подарки мне присылаешь?!! Пол-литра египетских духов в чудесной красной коробке с шоколадом… Аничка, я себя плохо чувствую, я никак не заслужила, прямо никак! Духи прекрасные, я с мамой поделилась. Не сердишься? А от шоколада и след простыл. Аничка, у меня тоже есть подарки для тебя, но я уж тебе их лично в этом году, т. е. 1972, вручу» (20 ноября 1971 года).

«Я теперь совсем уже занялась нашей новой квартирой. Как приятно всё это делать. Чистить, убирать, мыть и мебель перетаскивать с места на место. Руки у меня как у „чёрного“ рабочего, но зато удовольствие громадное. Вчера Збышек купил абажуры из соломы, ну просто чудо!! Мне очень нравятся такие „народные“ вещи» (лето 1973 года).

«Дорогая Аничка! Большущий тебе привет из Сочи! Мы уже 10 дней в СССР. Но только вот сегодня я выспалась и дошла или же, вернее, „пришла“ в себя. Работаем много, часто по 2 концерта в день. Ребята очень просили, если смогу, чтобы по два. Понимаю всё и стараюсь. Сижу в комнате до выезда на концерты, чтобы никого не видеть, чтобы была тишина, и тогда как-то выдерживаю напряжение двух концертов. Сочи чудесный, но я бы тут никогда не смогла отдохнуть. На пляже была только раз – 5 минут. Такая уйма народу, детей, радио и разговоров, что быстро спряталась в свою комнату. Мне бы куда-нибудь в дремучий лес попасть с кусочком озера…» (4 августа 1974 года).

«А как, Анюточка, проходил твой день рождения? Хорошо, весело? Друзья были? Селёдочка была? Знаешь, когда мы встретимся опять, то отпразднуем наши дни рождения все, которые были, ладно? Значит, 10 лет назад, только обязательно с танцами, ладно? Ладно, Аничка?!! Ой, только поместятся ли наши друзья в твоей комнате? Ну, балет будет скромный, мы даже на одном квадратном метре можем притоптывать – так, по-модному, да? А руки будут работать и тело. Вот… А потом с аппетитом бросимся на селёдку. Аничка, я так обрадовалась твоему письму! Ты всё-таки большущий специалист! Нам со Збышеком очень, очень нравится порядок песен на пластинках. Лучше бы никто не придумал, сказал Збышек, а я точно такого же мнения.

Анюточка, конечно, пластинку эту ты можешь продавать кому угодно – на все четыре стороны света, даже в Космос, если вообще кто-нибудь её захочет, кроме советских людей!» (14 февраля 1975 года).

«Дорогая Аничка, я так рада, счастлива, что ты у меня есть. Москва – это не просто Москва – для меня это прежде всего всё, что с тобой связано, и твоя откровенная, добрая дружба. Спасибо тебе, Аничка, за заботу, за жареную картошку и нашу работу. Жаль только, что всегда всё так второпях надо делать, иногда хотелось бы что-нибудь повторить, переделать… Но, может быть, так и надо – пока всё вперёд спешить?..» (1 октября 1975 года).

«Я тоже, Аничка, ежедневно вспоминаю тебя! Всё, всё связано с тобой. Ведь каждое письмо (их много приходит) из СССР – это благодарность за песни. А если бы не ты, их бы не было… Для одних в жизни – это только „приложение“, а для меня это самое главное – радость и смысл моей жизни. Вот, говорят, ребёнок теперь всё изменит. Не думаю. Я буду всё делать, чтобы он был здоровый и счастливый, но никто ведь от меня не требует, чтобы я перестала делать то в жизни, что даёт мне счастье и удовлетворение, правда? Через год, сказал Збышек, возьмём его под мышку и вместе поедем в СССР, только туда, где мы еще не были – в Прибалтику и Азербайджан, Бухару и т. д. Конечно, репертуар надо заранее приготовить, чтобы все довольные остались. Збышек возьмёт месяц отпуска, и поедем. Ну, пока это мне так кажется возможным, посмотрим, правда?» (22 ноября 1975 года, за пять дней до рождения сына).

«Дорогая Аничка! Ну, я счастлива. Оказывается, что моего сыночка мне мало… мне ещё обязательно надо порадоваться работе. Любимой работе! Аничка, прибежал Бояджиев с женой и дочкой, я взяла моего сынулю на руки, воткнула ему сладкий-пресладкий сок в бутылке в рот (чтобы хоть немножко помолчал), и мы стали всё слушать. Нет слов у меня, как я довольна „Стенькой“… Как я рада… Технически это просто мастерство. Панчо, который всегда очень много говорит, умолк совсем, и только глаза восхищённо блестели. „Звукорежиссера приглашу коньяк пить, как только буду в Москве, – сказал он, – вот молодец!!!“. Я всей душой присоединяюсь, может быть не к коньяку, но… пожалуйста, Аничка, поблагодари от меня пока, а потом, надеюсь, я сама и расцелую, и поработаю снова!» (22 января 1976 года).

«Наконец-то Збышек сделал несколько фотографий, и я тебе посылаю прежде всего. Ведь ты первая узнала о воробышке-зайчике и обрадовалась тому, что он к нам „едет“. Мне было очень приятно тогда читать твоё милое, восторженное письмо. Я их берегу – вырастет, сам прочтёт, какой ему друг тётя Аня – чёрненькая.

Фото маленького Збышека, на обороте надпись Анны Герман: «Тете Ане – солист Бисек (так он уже себя называет). Из архива Анны Качалиной

Аничка, уже пошел четвёртый месяц. Чуть-чуть легче стало. Он ночью просыпается «только» 2–3 раза, а вчера заснул в четыре после обеда и спал до 12 ночи. Но на молоко так набросился, что чуть бутылку не съел. Всё ещё такой хороший аппетит» (21 февраля 1976 года).

«Аничка, я перед выездом получила твоё долгожданное письмо и посмеялась от души. Ну что же, Анечка, получается… раз я Анна Герман – надо серьёзно и с колоколами?! Нет… Я люблю танцевать и шутить. И. Шаинского мы обязательно берём в нашу пластинку! Ты ведь тоже этого мнения, я знаю» (18 октября 1976 года).

«Да, сегодня Збышочек делал писю-писю. Это значит (нет, нет – не то) – именно писать. Конечно, на бумаге он писал недолго. Сразу перешёл на стол и потом на собственную рубашку и ножки. Стенка ещё чиста – до завтра. Я была так неосторожна, что нарисовала ему машину. Потом я битый час рисовала машины „до обалдения“. А когда он засыпает (я с ним, пока он не уснёт), он теперь говорит: „Байка“. Сказка, значит. Ну и я начинаю: „Жила-была, нет – лучше: жил-был громадный старый трактор“. И он сразу прерывает: „Кола, кола“ (колёса, колёса). "Вот-вот, – продолжаю я, – были у него большущие колёса и много, много бензина и труба, из которой шёл черный дым… " И мой сыночек, восторженно улыбаясь, бормочет, засыпая: „Дым… тр-р-р, колёса… дырка…“ Ни королей, ни принцесс – ничего не надо. Лишь бы заржавленная дырка, бензин и колёса. Вот так… Говорят, что это нормально.

Аничка, я так ужасно рада новой пластинке, сказать трудно. И вижу, что мы ещё сделаем в декабре» (июль 1977 года).

«Я совсем недалеко от тебя, а всё-таки – далеко! Я в Донецке – с группой, т. е. огромной толпой в 400 человек. Здесь проходят Дни дружбы молодёжи польской и советской. Мои земляки-режиссёры, которые слышали, что я здесь популярна (потому пригласили, т. е. заставили), понятия не имели, что это слово значит. Каждый поёт в программе 1 вещь, а я с трудом ухожу со сцены после 4 песен и то, извиняясь и обещая приехать на сольный концерт. Как мне приятно, Аничка!! Всё-таки на меня совсем иначе смотрят – как смешно!! Аничка, я даже позвонить тебе не могу, мы здесь без денег, а я не успела пойти в банк и выменять 70 рублей – это можно дома. Дали вначале 10 рублей, я думала, что это каждый день, и купила сразу бульдозер – Збышеку, а придя в гостиницу, оказалось, что эта сумма на все 7 дней. Занять не у кого, так что я просто пишу тебе. Придётся даже без ряженки обойтись!!» (октябрь 1977 года).

Фото с надписью Анны Герман: «Збышек только что из мусорного ящика вытащил свой клад, машинные такие бутылочки от бензина или какой-то другой мази…». Из архива Анны Качалиной

«Аничка, мне приятно было очень прочесть про Антса от тебя. Да, он совершенно „сказочное явление“ в нашем сухом, суетливом, безразличном мире. Он для меня – как самый желанный серебряный браслет на витрине за толстым, толстым стеклом, Я его вижу, любуюсь им, но никто никогда мне его не подарит.

Так как ты написала – каждому своё… Но мы с тобой хоть пройдёмся по этой улице, постоим и посмотрим на него, ладно? Аничка, пахнет осенью, значит, скоро я приеду – в тулупе, платке и тёплой юбке!» (7 августа 1979 года).

«Аничка! Огромное тебе спасибо и за пряники, и за молочко с фруктами. И пряники, и молоко он ел самоотверженно, до пустого дна и боли в животике. „Это ничего, это пройдёт с животом, зато как приятно было кушать“. Это, кажется, его взгляд на жизнь. И ещё он меня спросил, когда уже последнюю банку вылизал: „А ты не могла бы простое молоко так переварить, чтобы оно получилось такое вкусное. Ведь кто-то это делает и удаётся?!!“. Да, соображает он ничего себе в свои 5 лет.

Аничка, твои письма всегда для меня такая радость – сказать трудно. Ты мне как родная, и твоя мама тоже. Без тебя Москва была бы чужим городом, но там живёшь ты и Людмила Ивановна, а потом уже все другие добрые наши люди. Передай всем привет, кого увидишь – я не в силах писать, но всех помню, хорошо, Аничка?» (6 января 1981 года).

«Хочу тебе сказать самое важное. Вчера я приняла крещение – это вера моей бабушки, и я очень счастлива. Как мне хотелось бы посидеть рядом с тобой и всё рассказать!! Я никому больше не могу писать – сил нет – ты уж скажи, кому надо, сама.

Аничка, моя милая, моя дорогая, моё солнышко, поцелуй маму и всех-всех от меня. Будь здорова и напиши мне, я очень жду. Целую тебя и обнимаю, мой друг сердечный, очень жду и так страшно соскучилась за тобой, Людмилой Ивановной и вашими сердцами… Твоя Аня» (24 мая 1982 года, это последнее письмо Анны Герман).

Александр Жигарев, поэт, журналист, друг певицы (Москва) «Вспоминаю нашу многолетнюю совместную работу и дружбу…»

 
Белый цвет, черёмухи цвет —
Это весны весёлый привет!
Пусть везёт тому, кто верит и ждёт,
К сердцу всегда любовь дорогу найдёт!
 

С Александром Жигаревым на телевидении в Останкино, 1977 год. Фото Алексея Агеева

В 1988 году в издательстве «Искусство» вышла в свет книга «Анна Герман», её автор – Александр Жигарев. К сожалению, автор так и не увидел своё творение, он скончался в Варшаве, возвращаясь с церемонии присвоения концертному Амфитеатру в городе Зелёна-Гура имени Анны Герман.

Благодаря Александру Жигареву Анна Герман принимала участие во многих телевизионных программах на центральном телевидении, он писал для неё песни, которые принесли певице огромную зрительскую любовь, продвигал новые записи на советском радио. Александр Жигарев – автор большого количества статей о певице в советской прессе, его стараниями в СССР вышел уникальный фотоальбом о жизни Анны Герман, а книга «Анна Герман» стала памятником не только великой певице, но и самому Александру Львовичу, вложившему в книгу всю душу и любовь.

В 1982 году, сразу после ухода Анны из жизни, Жига-рев создал на центральном телевидении фильм «Анна Герман. Судьба и песни». Фильм впервые вышел в эфир в ноябре 1982 года и впоследствии много раз повторялся по просьбам телезрителей. Благодаря этому фильму сохранены редкие кадры выступлений Анны Герман на советском телевидении.

Обложка книги Александра Жигарева «Анна Герман»

Вот что написали Александра Пахмутова и Николай Добронравов к выходу книги Александра Жигарева:

«Горько и больно писать о том, что Саши уже нет среди нас, что он не увидит даже этих первых экземпляров своей книги. Когда рукопись была отправлена в типографию, автор скоропостижно скончался. Александр Жига-рев умер буквально на „боевом посту“. В 1987 году Фестиваль советской песни в Зелёна-Гуре проходил под знаком памяти Анны Герман. Фестивальному залу было присвоено имя выдающейся польской певицы. Александр Жигарев произнёс во время официальной церемонии проникновенную речь, посвящённую Анне. Как счастлив он был в эти минуты! После окончания фестиваля он сел в поезд, доехал до Варшавы, где в гостинице ему стало плохо. Сердце не выдержало перенапряжения последних дней – врачи не спасли его… Саша Жигарев был удивительно добрым и чистым человеком. Его хорошо знали и любили и в нашей стране, и в Польше. В минуту отчаяния Анна Герман позвонила в Москву именно Саше, родному человеку, доброму верному другу».

Дружба связывала Александра Жигарева и с Анной Качалиной, она помогала ему в создании книги, ведь многие факты биографии певицы появились в ней из писем Анны Герман к Анне Качалиной.

В наши дни в России и в Польше выходят книги об Анне Герман, снимаются документальные фильмы и пишутся публикации. Но отдадим должное: именно Александр Жигарев был первым, кто написал книгу, снял фильм и написал множество статей о великой певице.

Одна из статей Александра Жигарева – перед вами. Она – о двух Аннах!

И. И.

* * *

В один из январских дней 1983 года брёл я по заснеженным улицам старой Москвы с небольшим свёртком в руках: в свёртке было несколько банок сгущёнки, масло облепихи и письмо Анне Герман. Эту скромную посылку ещё летом должен был завезти в Варшаву мой знакомый. Но из Польши пришло известие о смерти Анны. И вот спустя несколько месяцев я возвращал непереданную посылку её отправительнице – Анне Николаевне Качалиной.

Они познакомились в середине шестидесятых: восходящая звезда польской эстрады Анна Герман и редактор студии грамзаписи фирмы «Мелодия» Анна Качалина. Обе высокие, худощавые, стройные, даже чуточку похожие внешне друг на друга.

Позже я часто думал: что так поразительно сблизило эту удивительную певицу, уже привыкшую к аплодисментам, к славе, свету юпитеров, огням рампы, вспышкам фотоаппаратов, и эту энергичную русскую женщину, тоже активно работающую в искусстве, но всегда остающуюся за кадром, вдали от шумной славы кумиров?

Просто взаимное притяжение? Вряд ли…

Скорее всего, отношение к жизни, к искусству, своё видение мира. Для подавляющего числа слушателей и зрителей, воспринимающих спектакль или концерт как праздник, естественно, за занавесом остаётся черновая работа – творческие и нетворческие споры, муки переживаний, неудачи, сомнения…

А само слово «музыкальный редактор» звучит как-то туманно, расплывчато, иногда просто непонятно. Меж тем от музыкального редактора, от его вкуса, образованности, бескорыстия зависит очень многое: и репертуар, и манера исполнения, и оркестровка той или иной песни, и звучание оркестра…

Одним словом, чему суждено родиться – пустой однодневке, не трогающей душу и сердце, или настоящему произведению, остающемуся в памяти поколений, заставляющему размышлять, сопереживать, грустить или радоваться…

С Александром Жигаревым в студии телевидения Останкино, 18 марта 1977 года. Фото Бориса Вдовенко

Итак, они подружились в середине шестидесятых, когда Анна Герман потрясла весь музыкальный мир своим исполнением «Танцующих Эвридик» и приехала в нашу страну, чтобы выступить в сборном концерте, вовсе не подозревая о том, как много ей эта поездка даст.

Анна Качалина оказалась тем музыкальным редактором, который очень точно сумел распознать сущность огромного музыкального дарования Анны Герман, соразмерить её творческий поиск, её неутолимую жажду петь… Она как бы подсмотрела, а потом и помогла раскрыть огромный запас интеллигентности, задушевности, обаяния, мудрости и благородства в совершенно новом и необычном для Анны Герман того времени репертуаре – в советских песнях…

…Я сижу в гостях у Анны Николаевны, перебираю уже тронутые временем фотографии, читаю трогательные до слёз письма Анны Герман, написанные в разное время, в разном настроении. И тогда, когда ей светила звезда удачи, и тогда, когда судьба оказывалась к ней беспощадной. Вот строки письма из Италии, написанные незадолго до автомобильной катастрофы, вычеркнувшей из её жизни три обещавших быть счастливыми года: «Знаешь, милая, до чего мне здесь грустно. Никто не поймёт и не поверит. Люди другие, и сердца – тоже. А чаще их совсем нет. Очень бы хотелось приехать к вам, к тебе, погреться. Уж совсем я замёрзла от их улыбок». А Италия принимала её в то жаркое лето 1967 года так, как умеют принимать итальянцы зарубежных «звёзд» первой величины. Газеты пестрели фотографиями Анны Герман, журналисты подстерегали каждый её шаг… А она писала в далекую Москву: «Мне жизнь „звезды“ совершенно не по сердцу». И никто не мог упрекнуть её в ханжестве, позёрстве, самолюбовании. Её душа была далеко от красот Италии, от вздорных и самолюбивых кумиров эстрады, выступавших вместе с ней в концертах и ревниво посматривающих на восхитительную иностранку.

Беда пришла 27 августа 1967 года. Водитель не справился с управлением. И машину на скорости сто шестьдесят километров в час вынесло в кювет. И без того не отличавшаяся крепким здоровьем, Анна оказалась в трагической ситуации. Врачи ставили безнадёжные диагнозы и поражались её выносливости, умению переносить жесточайшие физические страдания. Восхищались её мужеством.

На приеме в Милане, 1967 год. Фото из архива Збигнева Тухольского

Я перечитываю письма Анны Герман, написанные два года спустя после катастрофы, письма её матери, близких друзей и именно теперь, как никогда раньше, отдаю себе отчёт в силе её духа, её жизнелюбии и отваге. Она боролась за своё выздоровление не только потому, что просто хотела жить, двигаться, гулять, дышать. Прежде всего и больше всего она мечтала снова петь.

И был ещё один человек, который свято верил в исцеление Анны Герман, в её возвращение. Это была Анна Качалина, которая в те суровые и мучительные дни и месяцы готовила для польской певицы новый репертуар, которая нашла для неё одну из самых любимых и дорогих и всем нам и Анне Герман песен – «Надежду».

Вот одно из писем, адресованных Анне Качалиной, когда кризис уже миновал: «Милая Анечка, не присылай мне больше пантокрин. Знакомый доктор сказал, что нельзя пить его как компот, надо иногда и перерыв делать. Я себя всё лучше чувствую, только вот колено и руки заупрямились. Но пою, пою уже почти как прежде. Правда, сил не хватает, и после двух-трёх песен я устаю, как будто пол мыла. А ведь прежде я могла день и ночь петь. Старею, что ли?».

Но Анна от природы была оптимисткой. «Я очень много работаю, песни сочиняю, пластинки записываю, варю, убираю, полы мою».

Записывать пластинки – это, конечно, здорово, но это ещё не выступления в концертах. А Анна боялась встречи со зрителями, боялась, что вдруг собьётся, забудет слова или, ещё хуже, закружится голова и она упадет. И всё это: и травмы физические, и не менее тяжкие травмы нравственные, психические – надо было преодолевать. «Анечка, самое плохое позади. И теперь меня уже ждут в 1970 году самые хорошие „дела“ – моя любимая работа. А знаешь, люди даже говорят, что, мол, „она поет лучше, чем прежде“. Это, конечно, не так. Но, слава богу, что не хуже. Правда, моя милая?».

«Раньше это были только мечты, а теперь уже всё совсем реально. На репетициях атмосфера хорошая – это для меня страшно важно. Вот теперь я как раз собираюсь на репетицию».

И подпись: «Аня – рабочий человек». Иногда она подписывалась по-другому: «Композитор, писатель, ежедневный повар». И первое, и второе, и третье было правдой.

Анна не очень любила разговаривать с журналистами. Она искренне считала, что самое убедительное интервью – это песни. Несмотря на усталость и старые травмы, она могла работать с композиторами, дирижёрами, музыкальными редакторами день и ночь. Она обожала работать. И я не зря так часто подчеркиваю это. Как сейчас вижу её у микрофона. В глазах – радость. Нет, пожалуй, «радость» не слишком удачное слово. Счастье. Жизнь или продление жизни.

В студии московского телевидения. Фото из архива Анны Качалиной

Композиторы, и умудрённые, и молодые, восторгались её музыкальностью, её высшим профессионализмом, её умением как бы «выудить» из песни самое главное, самое значимое, её даром сгладить несовершенство иных песенных текстов, ярко раскрыть сущность подлинной поэзии. Четыре диска-гиганта записала с Анной Герман редактор студии грамзаписи «Мелодия» Анна Качалина, множество пластинок-миньонов – 85 музыкальных произведений. Анна Герман стала первой исполнительницей лучших песен М. Блантера, А. Пахмутовой, В. Шаинского, Я. Френкеля, А. Бабаджаняна, Е. Птичкина, В. Левашова, Р. Майорова, Э. Ханка. Специально с расчётом на её исполнение писали стихи Р. Рождественский, Л. Ошанин, Н. Добронравов, И. Шаферан, А. Дементьев, М. Рябинин.

Отчасти благодаря «чудесам» телевидения у наших зрителей создалось впечатление, что Анна Герман чуть ли не жила в Советском Союзе – во всяком случае, приезжала сюда очень часто. Увы, это не так. С концертами она приезжала к нам редко. Всё время возникали сложности в организации гастролей: у Анны не было постоянного оркестра, с музыкантами приходилось договариваться самой. Часто они подводили. Тогда приходилось «изворачиваться» – в наше время акустических гитар и синтезаторов петь под рояль. Зрители, очарованные голосом певицы, её актерским дарованием, не замечали этого. Но самой ей приходилось нелегко, она, по природе легкоранимый, незащищённый человек, болезненно воспринимала все шероховатости и подводные камни эстрадного мира, где, увы, ещё есть место зависти и недоброжелательности. Всё это ей от природы было чуждо. Помню, как Анна рассказывала мне, что некоторые импресарио предлагали ей по три-четыре концерта в день. «Знаешь, как заманчиво, – говорила она. – Деньги очень нужны. Но что поделаешь, по-настоящему я могу петь только один концерт в день. А петь вполсилы, обманывать людей, которые придут на мой концерт, я не могу, не имею права».

…Вот уже прошло почти три года с тех пор, как мы с Анной Николаевной Качалиной пришли на последнее выступление Анны Герман в Лужниках. Разумеется, мы и не предполагали этого. Думали, что недомогание – опять последствие автомобильной катастрофы, старые травмы. Перетерпится, пройдёт. Увы, другой жестокий неизлечимый недуг уже поразил её организм. Потом были телефонные разговоры, письма и, главное, была надежда, даже уверенность, что Анна справится и с этой коварной болезнью. «Эх, Анечка, милая, – писала Анна А. Качалиной. – Ты даже сама не знаешь, как много здоровья и хорошего настроения мне дала твоя дружба. Анечка, так мы уже до самого «финала» будем дружить, правда?».

…Накануне операции Анне Герман принесли кассету с написанными специально для неё песнями А. Пахмутовой и Е. Птичкина. И вот одно из последних писем, адресованных А. Качалиной: «Сегодня пятый день после операции. Я не могу ещё читать, всё сливается. Но писать могу. Только тебе. Збышек принёс мне кассету, и я слушала такие добрые, сердечные слова и песни. Знаешь, что это значит для меня в такое время и в такой час. Я так ждала, что и твой голос услышу, но я только чувствовала, что ты там находишься рядом. И всё это благодаря твоей любви и знанию искусства. Это благодаря твоим заботам у меня такое сокровище, как симпатии советских слушателей».

Незадолго до смерти Анна Герман попросила, чтобы к ней на похороны из Москвы обязательно приехала её самая близкая подруга Анна Николаевна Качалина. Об этом дали знать в советское посольство. И воля умершей была выполнена…

Читаю и перечитываю письма Анны Герман, вспоминаю нашу многолетнюю совместную работу и дружбу и думаю о прекрасных и удивительных судьбах двух женщин. Как много мы потеряли бы, не услышали, не повстречайся они много лет назад в Москве.

Борис Метальников, друг певицы, сотрудник магазина грампластинок «Мелодия» (Москва) «Преданный поклонник»

Автограф для Бориса Метальникова в студии «Мелодия»

Добрую память о Борисе Метальникове сохранили все близкие друзья Анны Герман. Когда готовилась эта книга, я часто слышал слова Анны Николаевны Качалиной и Збигнева Тухольского: «Жаль, что нельзя поговорить с Борей, он бы тебе столько хорошего и интересного про Аню рассказал. Он её так любил! Напиши о нём хотя бы несколько слов!».

Борис на фоне афиш Анны Герман у театра «Эрмитаж»

Борис в толпе поклонников Анны у театра «Эрмитаж»

Борис Метальников работал в магазине грампластинок «Мелодия» на проспекте Калинина (ныне Новый Арбат). Это был центральный магазин в СССР, где продавались все новинки советского музыкального винила. Он познакомился с Анной после одного из концертов. Первая встреча у служебного входа, первые подаренные цветы любимой певице – так началась их многолетняя дружба. Дружба звезды польской эстрады и поклонника, ставшего другом.

Борис собирал всё, что касалось Анны – афиши её концертов, вырезки из газет, фотографии. За несколько лет общения они написали друг другу десятки дружеских писем. А уж сколько раз встречались в Москве! Увидеть Анну – это было для Бориса наивысшим счастьем. Он приходил на все её московские концерты, навещал в гостинице, приходил в гости к Качалиным, когда туда приезжала Анна, присутствовал на записи многих её песен в студии «Мелодия». Вместе они даже бегали на центральный рынок, где покупали самый вкусный в Москве чеснок.