Текст книги "За час до рассвета"

Новое задание

Через неделю мы уже были в расположении партизанской бригады «Советская Белоруссия», которой командовал Павел Петрович Томилов. До войны он был кадровым командиром, попал в первые дни в окружение, организовал в лесах южнее города Пинска партизанский отряд.

Вскоре отряд вырос в бригаду.

Бригада была боевая, маневренная. Когда гитлеровцы пытались уничтожить партизан, Томилов по запутанным тропинкам и лесным дорогам за одну ночь проезжал с бригадой по двадцати населенным пунктам, затем снова возвращался в свой лагерь. Это была своеобразная тактика. На гитлеровцев она действовала всегда одинаково – наводила панический ужас. Если за одну ночь партизан видели жители сразу двадцати сел, сколько же их было – целая армия?

Летом 1943 года разведчики бригады доложили Томилову, что в селе Оздамичи разместился гарнизон из восьмидесяти эсэсовцев и шестидесяти полицейских. Они обосновались в центре села, вырыли окопы, огородились колючей проволокой и, видимо, считали себя в полной безопасности.

Томилов, разработав план операции, решил уничтожить этот гарнизон.

Ночью партизаны с трех сторон незаметно подошли к селу и открыли внезапный огонь. В первые же минуты боя были взяты в плен более двадцати эсэсовцев и шесть полицейских. Остальные засели в центре села в каменных зданиях и начали отчаянно отстреливаться. Бой длился около полутора часов. Томилов дважды посылал ударную группу на подавление огневых точек, но безуспешно. Тогда он приказал дать три-четыре выстрела из ротного миномета. Из минометов партизаны стреляли в исключительных случаях, так как у них было всего двадцать мин.

Раздался первый выстрел, и мина со свистом понеслась к центру села. Взрыв. Еще один выстрел… И тут гитлеровцы не выдержали и стали поспешно отступать в сторону деревни Ольшаны.

В шести километрах от Оздамич находилась в засаде партизанская застава под командованием комиссара бригады Ивана Андреевича Смотрова. Застава, как и было предусмотрено планом операции, должна была отрезать пути отхода гитлеровцев из Оздамич в сторону Давид-Городка.

На рассвете партизаны заметили, что по грунтовой дороге по направлению к ним движутся немцы и полицейские. Подпустив врагов совсем близко, партизаны открыли огонь. Часть фашистов была уничтожена, остальные бросились в лес. Но тут Смотрову доложили, что на опушке леса показалась новая группа гитлеровцев. Комиссар поднял с левого фланга шестерых партизан и по кустам стал заходить противнику в тыл. Вдруг послышался голос:

– Товарищ, помогите!

Комиссар думал, что помощи просит кто-то из партизан, и бросился на зов. В кювете он увидел лежащего в красноармейской форме человека. Лицо его было в синяках, на губах запеклась кровь, в глазах застыло отчаяние, гимнастерка на груди была в темных пятнах крови.

– Ты кто? Партизан?

– Нет. Я пленный. Немцы хотели меня увезти с собой. Я сидел в Оздамичах в подвале. Они меня истязали. А сейчас, когда вы напали, убежали. Помогите мне, товарищи!..

Смотров быстро снял с ремня флягу с водой, дал ее бойцу и скомандовал:

– Огонь по извергам!

В этом бою были убиты двенадцать эсэсовцев и восемь взяты в плен… Когда бой закончился, Смотров с партизанами подошел к бойцу. Помогли ему встать, положили на повозку. В землянке его осмотрел партизанский доктор. На теле этого человека было шесть ножевых ранений, на груди вырезана звезда.

Документов у бойца не было. Только из его рассказа стало известно, как он попал в Оздамичи.

Фамилия бойца была Малашенко, родом он был из Сумской области. До войны служил на границе. В первые дни войны, как и многие другие, попал в окружение, затем – в плен. Почти два года пробыл в лагере военнопленных в Лунинце. Как-то ночью организовал побег группы красноармейцев. В поисках партизан они недалеко от села Оздамичи нарвались на вражескую засаду. Товарищи погибли в бою, а он был схвачен и брошен в подвал.

Партизаны отнеслись к Малашенко с большим сочувствием. Доктор, делая ему перевязки, говорил:

– Теперь ты, браток, поправишься. Доктор я партизанский, быстро подниму на ноги…

Через две недели Малашенко был «выписан» из партизанского «госпиталя». Он горячо всех благодарил.

После выздоровления он попросился в разведку. Но командование решило зачислить его в бригадный хозвзвод, так как Малашенко еще не окреп.

Хозвзвод часто выезжал на операции вместе с отрядами. Малашенко отличался храбростью, сообразительностью, легким, веселым нравом. Когда партизаны, измученные, возвращались в лагерь после очередной операции, Малашенко прибаутками и остротами поднимал дух своих боевых друзей.

Так прошло три месяца. В середине лета Малашенко был назначен командиром хозвзвода, а позже – командиром разведки. Когда мы прибыли в бригаду «Советская Белоруссия», я, естественно, поинтересовался человеком, который возглавлял в бригаде разведку. Мне подробно рассказали, при каких обстоятельствах Малашенко попал к партизанам. Я посоветовался со своими товарищами из разведгруппы, и мы решили не привлекать пока Малашенко к своей работе: слишком уж извилист был его путь к партизанам. Взяли к себе его заместителя, Андрея Савчука – храброго партизанского разведчика.

«Автомобильные мастерские»

Как-то в одну из январских ночей 1943 года в город Пинск прибыли немецкие разведчики майор Ходзи и капитан Фок. Утром, доложив коменданту города подполковнику СС Рейдлиху о своем прибытии, предъявили ему предписание, в котором было сказано, что им поручается выбрать в окрестностях города Пинска место для размещения специальных автомобильных мастерских, а на самом деле филиала шпионской школы.

На следующий день майор Ходзи и капитан Фок в сопровождении вооруженной охраны объезжали окрестности Пинска в поисках подходящего места для «мастерских».

Они остановились на селе Ставок, что находилось в двенадцати километрах от Пинска.

Для размещения агентов на жительство выбрали села Оснежицы и Шовкуны.

Через неделю ночью в Ставок приехали восемнадцать груженых машин, а в Пинск – специальный поезд. В село были доставлены продовольствие, экипировка и необходимое походное оборудование. Сюда же прибыл начальник школы полковник Дирлевангер и его офицеры. Въезд посторонним лицам в село был запрещен, а на здании бывшей советской школы появилась вывеска: «Специальные автомобильные мастерские».

На третьи сутки, ночью, привезли и учеников.

Вскоре «автомобильные мастерские» приступили к работе. Капитану Фоку было поручено готовить агентов для засылки в расположение советских партизан, а майору Ходзи, который считался асом разведки, – готовить шпионов для заброски в советский тыл.

Под видом партизан

В один из апрельских дней майор Ходзи представил руководству разведки агентов Василия Попенко и Петра Месяца. Они жили вместе в одной крестьянской хате в деревне Оснежицы. Попенко и Месяц были одеты в полицейскую форму: защитного цвета гимнастерка, брюки, сапоги, пилотка.

До войны Василий Попенко жил в Черновицкой области, а Петр Месяц – в Курской. В шпионскую школу их привел один путь. Попенко в первые же дни войны сдался в плен и был полицейским в Воронежской области. Петр Месяц расстреливал советских людей на Смоленщине. Он был преданным слугой шефа полиции в Смоленске. Когда части Советской армии освобождали эти места, матерым предателям удалось бежать, позже они были направлены гитлеровцами в Ставок.

…21 декабря 1943 года на аэродроме под Пинском появились две легковые машины. В одной из них – майор Ходзи, в другой Попенко и Месяц. На аэродроме их уже ждал «Хейнкель-111».

Агенты с документами брянских партизан поднялись на борт самолета. Каждому из них выдали по пять тысяч рублей, оружие, взрывчатку.

В полночь «хейнкель» взлетел, набрал высоту и взял курс к Новозыбкову.

В те дни линия фронта проходила по реке Сож. Продвижение наших войск приостановилось. Нашему командованию нужно было подтянуть тылы, тщательно разработать операцию по дальнейшему разгрому гитлеровцев.

Линию фронта «хейнкель» перелетел на высоте четырех тысяч метров. В районе Гомеля самолет обстреляли, но ему удалось прорваться и достичь цели. В двадцати восьми километрах от Новозыбкова Месяц и Попенко были заброшены в советский тыл.

Через полчаса «партизаны», одетые в валенки и полушубки, были уже вместе. Они спрятали парашюты и двинулись на железнодорожный переезд. Утром по дороге завернули в село Бокуновка, зашли в одну из хат. Старушка хозяйка, узнав, что они партизаны, затопила печь, сварила картошки и даже угостила самогоном.

Попенко в знак благодарности вынул сто рублей и положил на стол. Старушка, увидев деньги, заохала и недовольно проговорила:

– Вы нас обижаете. Ведь мы с вами были вместе, делили горе и радость. И вот на тебе – деньги платите. Возьмите-ка их обратно, небось они вам нужнее. Мы в своей деревне как-нибудь проживем. А вот вам в городе трудно…

– Спасибо, мамаша, – вставил Месяц. – Наш народ добрый, гостеприимный. А вы были связаны с партизанами?

– Да я не связана была, а поваром в отряде имени Калинина работала.

– А у нас в отряде «Большевик» вам не приходилось бывать?

– Что вы, дорогие! Ведь ваш-то воевал в Клет-нянских лесах. А у нас здесь отряд имени Кали-нина.

Таким образом, агенты выяснили, где действовал отряд «Большевик». А именно это их и интересовало, так как у них были документы «областного военкомата», удостоверяющие, что они партизаны из отряда «Большевик». Переночевав в селе, утром они добрались до переезда Ипуть, а вечером сели в поезд и доехали до Брянска.

Почти сутки агенты провели на вокзале. Здесь было людно, много военных. Предатели стояли в очереди к кассам, прислушивались к разговорам, знакомились с пассажирами. Взяв билеты на киевский поезд, ночью выехали в Дарницу. В Дарнице, на улице Бориспольской, жила тетка Василия Попенко – Ксения Митрофановна. Вот туда-то и направились новоявленные «партизаны».

Василий Попенко до войны только раз был у своей родственницы, затем пошел на фронт, где вскоре «пропал без вести». У тетки не возникло никаких подозрений, когда он объявился и сказал, что был в партизанах. Она приняла его и его спутника, как родная мать.

Почти неделю прогостили «друзья» у гостеприимной Ксении Митрофановны. По утрам они уезжали в Киев, бродили по улицам, наблюдали, как охраняется мост через Днепр, собирали сведения.

Полька на сто два колена

Наша разведгруппа вела активную работу на же-лезной дороге Брест – Гомель. Усилила свои действия и партизанская бригада «Советская Белоруссия». Почти каждый день партизаны наносили гитлеровцам ощутимые удары. Подрывники выходили на железную дорогу на участке Лунинец – Пинск, закладывали мины, пускали под откос эшелоны. Но чаще, чем раньше, напарывались на засады, теряли людей.

Как-то в хату, где жила наша разведгруппа, заглянул Томилов.

– Хочу с тобой, Михаил Петрович, посоветоваться, – обратился он ко мне. – Три дня назад наши подрывники заминировали недалеко от станции Молотковичи железную дорогу и ждали в засаде эшелон с техникой. Он должен был прийти к месту взрыва, как сообщили связные со станции, в восемь часов утра. Но поезда не оказалось. К месту, где была установлена мина, подошли две дрезины с эсэсовцами; они открыли пулеметный огонь по сторонам насыпи. Конечно, нашим ребятам пришлось отойти. Больше того, немцы миноискателем обнаружили мину и извлекли ее. И ведь это не первый случай.

– А кто знал в бригаде об операции? – спросил я.

– Ну, разведчики, штаб, командиры, – ответил Томилов.

– Похоже, кто-то информирует немцев.

– Я уже поручил своему начальнику особого отдела заняться расследованием, но результатов пока нет.

Мы договорились с Томиловым, что и наша группа подключится к расследованию.

Вскоре после нашего разговора Томилов вызвал к себе Андрея Савчука и приказал ему с группой разведчиков и подрывников переправиться ночью через Припять, подойти к полустанку Березовичи и заминировать железную дорогу. В это время Малашенко с другой группой разведчиков был под городом Столином.

Андрей Савчук поднял своих партизан по тревоге, разъяснил задачу и порядок продвижения к месту действия. Партизаны любили Савчука. Он был смелым, смекалистым командиром, всегда пунктуально выполнявшим приказы командования, и заботливым другом. Правда, был он немного вспыльчив, и это раздражало Малашенко. Томилову и комиссару Смот-рову Андрей Савчук нравился, и они его всячески поддерживали.

Поздно вечером группа в восемнадцать человек вышла на выполнение боевого задания. Как только рассвело, переправились на бревнах через Припять. Сначала шли лесом, затем проселочными дорогами. Впереди продвигались два разведчика. Они были «глазами и ушами» Савчука. Если что-либо подмечали, сразу же предупреждали об этом командира.

К одиннадцати вечера группа приблизилась к хутору, который находился в трех километрах от железной дороги. Савчук разрешил привал. Он ждал своих разведчиков, которые уже, наверно, были на хуторе.

Как они потом рассказали, все произошло следующим образом.

Когда они подобрались к хуторским огородам, то услышали звуки гармоники. В окнах одной из хат горел свет. Один из разведчиков направился к хате, а другой остался на огороде, чтобы в случае необходимости прикрыть товарища. Около сарая партизан увидел мужчину, нетвердо стоявшего на ногах. Пьяный курил.

Разведчик решительно подошел к нему:

– Разрешите прикурить?

Пьяный от неожиданности громко икнул. Увидев наставленный на него автомат, хотел крикнуть, но не посмел, услышав спокойный приказ:

– Молчать! Хутор окружен партизанами. Идите вперед!

Через несколько минут он уже стоял перед Андреем Савчуком и рассказывал, что делается на хуторе.

– Свадьба у нас! Сын моего кума высватал в соседней деревне девушку. Вот и гуляем свадьбу…

– Полицейские, староста есть?

Мужик недоверчиво смотрел на партизан.

– Полицейские, тебя спрашиваю, есть на хуторе? – уже резко спросил Савчук.

– Есть, есть! Пятеро их. Они тоже в хате, гуляют на свадьбе.

– Шевчук, остаешься с этим человеком, – приказал Андрей. – Остальные за мной!

С шестью разведчиками Савчук перебежками двинулся к хате. Заглянув в окно, Савчук увидел, как четыре полицейских с винтовками на плече кружились в танце. Пятый, с автоматом за спиной, играл на гармонике. Пожилой мужик виртуозно в такт мелодии выбивал дробь на барабане.

– Ковальчук, Шамрай, оставаться здесь! Прикроете нас!

С тремя партизанами Савчук ворвался в хату.

– Сдать оружие! – крикнул он полицейским.

Трое предателей сразу подняли руки. Четвертый схватился было за винтовку, но был в упор сражен выстрелом Савчука. Гармонист выскочил в окно и тут же был схвачен партизанами.

В хате поднялся переполох, раздавались визг, крики.

– Всем оставаться на местах! Хутор окружен! Этих убрать! – указал на полицейских Савчук.

Когда полицейских вывели, в углу около девушки заголосили старухи. Савчук увидел бледное лицо, в широко открытых глазах – страх. Он понял, что девушка ранена, и тут же приказал одному из партизан сделать ей перевязку.

– Ковальчук, ко мне! – крикнул он в окно.

В хату вошел партизан с автоматом.

– Вот что, Гриша: садись-ка и бери в руки гармонь. Ты в этом деле мастак. Свадьба без гармоники – не свадьба. Выручай… – тихо сказал ему Савчук и затем громко провозгласил: – Свадьба продолжается!

Грянула задорная полька, и Савчук пустился в пляс. Но он был единственным танцором. Веселье не клеилось. Настроение у всех стало несколько лучше, когда раненую девушку перенесли в другую комнату. В разговоре с ней Савчук выяснил, что зовут ее Настя, что она из деревни Оснежицы. Парень, с которым она танцевала, служил в Оснежицах в полиции. Часто заходил в их дом, приставал к ней: «Ты была комсомолкой, и твоя жизнь в моих руках. Поэтому выбирай: или смерть, или принимай мои ухаживания – вот и весь сказ!»

Под конец своего рассказа попросила:

– Пожалуйста, заберите меня в партизанский отряд.

– Ладно! Сегодня вечером мы уйдем, дела кое-какие есть, а на обратном пути заберем тебя.

– Спасибо, – улыбнулась девушка.

Было далеко за полночь, когда Савчук сказал:

– Ребята, пора… А молодые-то где?

К Савчуку подошел старик:

– Я – отец молодой. Они, знаете, страшно перепугались… – Старик замялся, окликнул: – Адам! Адам! Выходите!..

Жених и невеста вылезли из-под кровати под дружный смех партизан. Вид у них был далеко не свадебный.

– А жених-то, часом, не полицейский?

– Нет, нет, что вы! – поспешил ответить старик.

– Ну, друзья, – сказал Савчук, подходя к молодым, – война войной, а жизнь жизнью! Желаю вам счастья! Только с полицейскими якшаться не советую. Гриша, смотри в оба! Да чтоб свадьба прошла как положено. А мы – в путь…

Партизаны вышли из хаты. На востоке ярко светила луна, хрустел под ногами первый снежок. Впереди понуро шли полицейские.

– Товарищ командир, – окликнул Савчука один из партизан, – что с ними возиться? В расход их – и все!

– Какой шустрый! Нет, посмотрим, сумеют ли они свою вину искупить.

Партизаны поняли, что командир что-то задумал. Подошли к железной дороге.

– Вот что, друзья ситцевые, – обратился Савчук к полицейским. – Пойдете вместе с нами на железную дорогу, обезоружите патруль и заминируете полотно. Понятно? Но смотрите: малейшее отступление от приказа – пуля в лоб.

В условленном месте партизан встретил связной с железнодорожной станции и сообщил, что через два часа должен проследовать поезд.

Приготовив две мины, партизаны, прячась в кустах, подползли к насыпи.

Минут через двадцать послышались шаги, а затем партизаны увидели силуэты трех идущих людей. Савчук подал знак, и полицейские набросились на гитлеровцев. Раздался выстрел, за ним – еще. Все трое были уничтожены.

– Ну а теперь на насыпь! – крикнул Савчук.

Когда партизаны подбежали к рельсам, со стороны переезда застрочил пулемет. Вспыхнули и повисли в воздухе ракеты. Стало светло как днем. Нужно было отходить, но Савчук не спешил. Он знал, что гитлеровцы стреляют из окопов и преследовать партизан не будут.

Проверив еще раз, правильно ли поставлены нажимные мины, Савчук отдал приказ отойти и залечь в ста метрах от насыпи. Гитлеровцы еще долго вели беспорядочную стрельбу, потом все стихло. В семь утра подрывники услышали шум приближающегося поезда. Через несколько минут раздался взрыв.

Поезд шел на малой скорости, и с рельсов сошли только платформы с песком, вагоны с гитлеровцами повреждены не были. Партизанам пришлось обстрелять эшелон и отойти.

…Вернулся Андрей Савчук со своей группой на хутор только под вечер следующего дня. Увидев командира, партизан-гармонист с трудом проговорил:

– На сто два колена польку играл, товарищ командир! Все довольны.

– Молодец! А как Настя?

– Ничего. Ждет вас.

К Савчуку неуверенно подошел хозяин дома:

– Мы за вас тут беспокоились. Такая пальба была – ух!..

– Фрицам, отец, дали прикурить по всем правилам, – смеясь, проговорил Савчук.

– Так, может, командир выпьет за счастье молодых? А?

– Выпить так выпить. Эй, ребята! – крикнул Савчук. – Заходи в хату.

Партизаны по одному заходили в хату, выпивали по чарке самогону, поздравляли молодых и выходили на улицу. Пригласили выпить и полицейских. Савчук сказал им:

– Ну, часть своей вины вы сегодня искупили. Пейте – и шагом марш в свой полицейский участок! Там уничтожите начальника полиции и вернетесь через четыре дня сюда на хутор, доложите о выполнении задания. Ясно?

– Ясно, ясно, командир, – обрадованно закивали полицейские.

«Я его знаю!»

Группа Савчука вернулась под вечер в село, где стоял штаб бригады. Савчук отправился на доклад к Малашенко, который жил в доме бригадных разведчиков. Он вошел в хату, поздоровался с партизанами и приготовился докладывать. Малашенко сидел в углу за столом и что-то писал.

– Товарищ командир… – начал Савчук.

– Можете не докладывать. Меня уже информировали о ваших действиях.

Малашенко вскочил, выхватил пистолет и наставил на Савчука.

– Вы арестованы. Взять его! – приказал Малашенко находившимся тут же трем разведчикам.

Савчук не ожидал такого приема, но, когда к нему подошел партизан, он спокойно вынул из кобуры пистолет и положил на стол.

– Это приказ комбрига? – спросил он.

– Это мой приказ! Вы отпустили полицейских!

Савчука отправили в хату, отведенную под гаупт-вахту, и сдали часовому.

Утром, узнав, что Савчук арестован, я поспешил к Малашенко.

– Понимаете, – объяснил он, – отпустил полицейских, спаивал на хуторе партизан и задание не выполнил. Мне кажется, что он с кем-то связан.

– А девушку кто привел сюда?

– Савчук! С полицейскими приехала на свадьбу, отплясывала с ними, из-за этого и пострадала, а он ее притащил сюда, в наш лагерь!

Вечером я навестил Настю, поговорил с ней, разузнал подробности ее появления на хуторе. На следующий день мы проверили факты, которые она мне сообщила. Все подтвердилось.

Я рассказал обо всем этом комбригу Томилову.

– Может, мы ее еще и в разведку возьмем, – добавил я. – Девушка толковая, комсомолка, здешних людей знает… Присмотримся.

– Ну, дело, конечно, хозяйское, – сказал немного удивленным тоном Томилов.

Через три дня Савчука вернули к разведчикам.

– Приказ начальника есть приказ! Заслужил, значит, вот и оказался на гауптвахте, – говорил он.

На шестые сутки вышла из лазарета Настя. Мы поручили ей кашеварить, она с радостью принялась за дело и оказалась отличным поваром.

Настя жила в хате с партизанкой тетей Нюрой. Они сдружились, и часто после похода или в часы отдыха Настя рассказывала тете Нюре о своих родителях, о том, как над ней измывался полицейский, как ее посадили в подвал эсэсовцы. Рассказала она и о своей мечте встретиться после войны с любимым пареньком, который был где-то на фронте.

Как-то Настя вбежала в хату бледная и расстроенная. Тетя Нюра никогда ее такой не видела.

– Что с тобой, Настенька?

– Ой, тетя Нюра, по-моему, это он! Я его знаю!

– Кто «он»? Кого ты знаешь?

– Тетя Нюра, кто этот человек, ну тот, что с разведчиками живет, в коричневом полушубке ходит?

– А… – улыбнулась тетя Нюра, – так это Малашенко. Влюбилась… Ох и храбрец!..

Настя огляделась и, наклонившись к тете Нюре, зашептала:

– Я этого человека видела весной в полиции в нашей деревне Оснежицы.

– Кого?

– Да вот этого, в коричневом полушубке…

– Ты, девонька, что-то попутала.

– Ой нет, тетя Нюра… Полицейский, который надо мной измывался, когда меня выпустили из подвала, привел меня к начальнику полиции, и тот сказал: «Тебя берет на попечение наш работник. Он говорит, что ты выйдешь за него замуж. А то бы тебе несдобровать, комсомолка!» В это время в комнату зашел этот человек, ну что в полушубке теперь… Мы вышли, а полицейский сказал мне, что, мол, какой-то начальник из Берлина прибыл.

– Бог с тобой, Настенька! Не может быть!

– Тетя Нюра, клянусь – он!

– Ты об этом пока никому не говори. А вечером вернется с задания наш капитан, ему и расскажешь, – посоветовала тетя Нюра.

Под вечер мы с радистом Дмитрием Стенько зашли к Насте. Она подробно рассказала, где и когда встречала Малашенко. Мы занялись проверкой, и все, что сказала Настя, подтвердилось.

Никита Малашенко был арестован. Он признался, что летом 1942 года закончил филиал Кельнской шпионской школы, который находился под Варшавой. Настоящая его фамилия Ашарбаев. К партизанам он был направлен гитлеровской разведкой. Он сказал также, что в селе Ставок расположена шпионская школа под вывеской «Специальные автомобильные мастерские».