Текст книги "Седая старина Москвы"

Панорама старого города

 
Старине святой невольно
Поклоняется душа…
Ах, Москва родная, больно
Ты мила и хороша!
 

Ю. Жадовская

Обозрев Москву с чисто исторической точки зрения, взглянем теперь на нее вскользь со стороны внешней, со стороны ее наружной красоты, так сказать, поэтической, и отчасти заглянем в ее улицы, переулки, пустыри.

Чудную, живописную панораму представляла Москва в далекую старину!..

Мы созерцаем Москву в это далекое прошлое с какого-либо возвышения. Прежде всего сверкают золотые маковки церквей, залитые ярким солнцем. Затем виднеются стены, башни, часовни, хоромины, фигурные теремки и вышки, разноцветные, пестрые башенки, дома, домики, сараи, склады и среди них там и сям ветряные мельницы. Все это поразбросано, пораскидано – то по берегам речек, то в зелени садов и рощиц. Улицы кривы и узки, площади велики и грязны, дома как бы вросли в землю. Речки еще вьются на просторе. Вот Яуза – река как река: довольно широка и довольно глубока. Вот Хапиловка, Синичка, Кабанка, Чечорка. Вот болотистые и мутные Неглинка и Самотека. Вот обширные пруды среди боярских отчин. А сколько садов! А сколько огородов! Они везде: и за Москвой-рекой, и по берегам речек, и даже в Китай-городе и Белом городе! А лесов сколько по окраинам: и сосновых, и березовых, и дубовых! И среди них желтеют большие дороги, и змейкой, прорезая заросли и кустарники, вьются узенькие проселочные! А после них и за ними – опять приселки, выселки, пригороды, большие слободы, отделенные от Москвы деревянными надолбами, устроенными для того, чтобы не допускать в Москву привоза неявленных товаров и корчемных питий и чтобы никто не мог въезжать в Москву и выезжать из нее мимо застав[16]16
  Надолбы эти часто разваливались, особенно в полую воду, и растаскивались, и частое заготовление их стоило довольно дорого. Тогда со всех возов собирали пошлину, кроме порожняка: с дров по 1 копейке, с сена и угольев по 2 копейки, с теса и досок по алтыну (3 копейки). Надолбы имели вид редкого, в рост человека частокола.


[Закрыть].

Сады для москвичей были почти необходимостью. Трудно было найти зажиточного домовладельца, у которого бы не было при доме сада. Сады эти отличались густой тенью, окружались плотным забором, а внутри их высились качели как необходимая принадлежность для затворниц-девушек, любивших эту доступную им забаву. Среди садов чаще всего находились огороды с незатейливой овощью: капустой, чесноком, луком, огурцами, редькой и свеклой. В богатых садах разводились и дыни, вкусу которых и огромной величине удивлялись иностранцы[17]17
  Указом 1660 г. велено было разводить в Чугуеве арбузы и, когда они поспеют, присылать их в Москву.


[Закрыть]. Салата предки наши не сеяли, они издевались над иностранцами, говоря: «Немцы полевую траву жрут как скоты». О спарже и артишоках не было и помину[18]18
  Они привезены из Голландии в Петербург и Москву только в 1715 г.


[Закрыть]. Впоследствии вкус наших предков изменился, и у них на столах стали появляться разного рода коренья. Фруктовых деревьев в садах наших предков тоже почти не имелось. Предпочитались рябина, калина, черемуха, малина, крыжовник и другие незатейливые кустарники. Цветов особенных тоже не знали: пользовались невзыскательными ноготками, бархотками, маргаритками и другими им подобными цветами[19]19
  Розы привез в Москву при царе Михаиле Федоровиче голштинец Петр Марселлин.


[Закрыть]. Вследствие многочисленности садов зажиточные предки наши дач не знали, а простой народ пользовался загородными гуляньями в известные дни, а гуляний этих было множество. Дачи начали строить только при Петре.

Заглянув в еще более глубокую старину, мы увидим, что внутри Москвы было немало пустырей, рвов, оврагов, даже целых рощ. Рощи эти были настолько еще глухи и первобытны, что туда девушки хаживали за грибами, ягодами, орехами и аукались там на приволье. На Тверском вражке, например, был лесной бугор, и такой бывал большой разлив речки Неглинной, что там образовалось глубокое болото, в котором даже тонули неосторожные гуляки[20]20
  Тверской вражек был в районе Газетного переулка, между Тверской и Никитской улицами.


[Закрыть]. По Неглинной езжали свободно на лодках взад и вперед, как теперь ездят по Москве-реке. В Петровской слободе (улица Петровка) были не только овраги, но перелески и большой косогор. Туда девушки из слобод Тверской и Никитской ходили на ключ за водой и в Троицын день правили там Семик.

Нынешнее Новинское было загородной деревней и называлось Новинами[21]21
  Все вообще приселки, близкие к городу, жалуемые за усердную службу царями, назывались Новью, Новинками и Новинами.


[Закрыть]. Там, где Козиха, было болото, где водилось немало диких коз. Где теперь Пречистенка, были пустыри и водомоины, и место это именовалось Чертольем[22]22
  Название Пречистенки оно получило 16 апреля 1658 г. по указу царя Алексея Михайловича.


[Закрыть]. В Кузнецкой слободе[23]23
  Кузнецкий мост.


[Закрыть], со стороны Неглинной, была целая аллея больших вязов, куда любил ходить погуливать простой народ. Со времен царя Алексея Михайловича там жили кузнецы в хибарках и был каменный мост с перилами через Неглинку. Гороховое поле действительно было засеваемо горохом на большое пространство.

Вообще в глубокую старину Москва представляла глушь довольно изрядную. По-видимому, в ней было приволье – и птице небесной, и зверю прискучему, и она скорее была похожа на десятки скучившихся как бы случайно сел и деревень, чем на столичный город, беспримерная будущность которого так удивляла и удивляет весь мир.

Как же после этого не удивляться ей всякому русскому! Для него здесь каждое урочище, каждая стена, церковь, башня, монастырь, каждое, наконец, древнее здание есть немая каменная летопись Москвы и напоминает ему о каком-нибудь важном событии в русской истории или приводит на память чье-нибудь громкое, славное имя, начиная от полубаснословного Кучко до могучего Наполеона! И какая же масса этих событий! И сколько же этих славных имен! Познакомимся же с ними!..

Кремль

 
Какими думами украшен
Сей холм давнишних стен и башен,
Бойниц, соборов и палат?
Здесь наших бед и нашей славы
Хранится повесть… эти главы
Святым Сиянием горят!..
 

Н. М. Языков

 
…Гой ты, Кремль наш русский!
Или твои стены вековые узки,
Чтобы не вместилась в них вся наша сила!
Много Русь родная бед переносила;
Но все беды наши проносились мимо, –
И стоит он – Кремль наш – непоколебимо!
 

И. М. Кондратьев

Когда еще не был изобретен порох и не было еще известно огнестрельное оружие, ни один город как везде, так и у нас на Руси не строили без того, чтобы не укрепить какой-нибудь его части стеной на случай нападения неприятеля. Нынешние грозные крепости имеют уже более специальный и более грозный характер. Тогда крепость имела более простое назначение и также просто достигала своей цели, давая почти верное убежище осажденным, в особенности, если крепость имела еще наружный ров.

Будучи сперва простым селением, затем городом, Москва, однако же, долго не имели какого-либо укрепления. По всей вероятности, ни Юрий Владимирович Долгорукий, ни его наследники, в руки которых переходила Москва, не считали ее настолько значительной, чтобы укреплять стенами. Может быть, это зависело и от того, что сами удельные князья в ней не жили, за исключением Владимира Всеволодовича, который, как уже сказано выше, имел в ней для защиты свое войско и своего воеводу, но Москва все-таки укрепления не имела.

Зимой 1237 года при том же князе Владимире Москва была разорена Батыем, причем погиб и храбрый защитник ее, воевода Филипп Нянька, а сам князь был изгнан из Москвы братом своим Юрием Всеволодовичем, великим князем владимирским.

Кто после этого владел Москвой в течение девяти лет – неизвестно. Но в 1246 году разоренная Москва перешла в руки князя Михаила Ярославича, прозванного Храбрым. При нем Москва быстро оправилась, и сам Михаил был настолько силен, что выгнал дядю своего Святослава из Владимира и довольно счастливо воевал с Литвой[24]24
  Михаил Ярославич был старший сын великого князя Ярослава Всеволодовича и родной брат св. князя Александра Невского. В некоторых летописях Михаила Ярославича называют первым князем московским. Он убит в 1248 г. в бою с литовцами.


[Закрыть].

До 1264 года Москва, вероятно, опять своего удельного князя не имела, так как о таковом ни в одной из летописей не упоминается. Но в этом году Москва досталась в удел младшему сыну св. князя Александра Невского Даниилу, и этот князь, первый приняв титул князя московского, за три года до своей кончины, в 1300 году, первый же положил и основание Кремлю: высокий холм над Москвой-рекой недалеко от впадения в нее речки Неглинной он обнес деревянным палисадом, что, по всей вероятности, являлось уже крайней необходимостью и могло служить достаточной защитой от нападения врагов, окружавших этот маленький удел. А удел находился между Лопасней, Можайском, Клином, Дмитровом, Радонежем и Коломной, принадлежавшими чужим княжествам.

Потом холм, на котором расположен Кремль, уже не представлялся таким возвышенным, как в былые времена, потому что его несколько раз сравнивали и срывали. В глубокую старину он был покрыт густым бором, шедшим через холм Китай-города и далее, где нынешние Лубянка, Мясницкая, Покровка, вплоть до самого бугра, на котором стоит Ивановский монастырь.

Есть немало данных предполагать, что в сумраке времен, давно прошедших, далеко до построения самой Москвы, Кремлевский холм был уже заселен. Скорее всего на нем существовало городище, т. е. богослужебное языческое капище, которые обыкновенно устраивались в таких именно местностях у слияния двух рек. Городища эти строились преимущественно в глухих лесах и окапывались нередко земляным валом, чтобы в случае опасности можно было укрыть местное население, Это подтверждается открытыми в Кремле же памятниками: при раскопке земли по случаю постройки Большого дворца были найдены серебряные обручи, серьги и аравийские монеты IX столетия. При введении христианства холм, вероятно, застроился владельцем окружных земель, скорее всего кем-то из предков боярина Степана Ивановича Кучко, которые жили независимо и привольно, не желая знать никаких князей-избранников. Так, вероятно, дело шло до тех пор, пока не появился в этой местности Юрий Долгорукий, который, «полюбя же вельми место сие, заложил град и пребыл тут строя, доколе брак Андреев совершил[25]25
  Сына своего Андрея Юрьевича женил на Улите, дочери боярина Кучко Брак праздновался пять дней. Затем Юрий с детьми возвратился в Суздаль.


[Закрыть].

Каков именно был этот град, основанный Долгоруким, неизвестно. Вероятнее всего, что Юрий просто решил построить на этом месте град, так как через эту местность издавна лежала большая дорога из Киева во Владимир, а еще более потому, что поселение находилось на перекрестке торгового сухопутного сообщения Запада с Востоком, где жило на Волге богатое торговое болгарское племя.

Маленькое поселение, таким образом, обратило на себя внимание, и высокий холм над рекой последовательно сделался, по выражению историка М. Погодина, корнем, зерном, семенем Русского государства.

Но история этого «зерна», т. е. история Москвы и ее постепенного усиления и распространения, начинается именно с князя Даниила Александровича и именно с того времени, как он положил основание Кремлю[26]26
  Слово «кремль» до сих пор не объяснено еще удовлетворительно. Некоторые производят его от татарского слова «крепость», а некоторые от слова «кремень», в смысле крепкий. Говорят, что вначале Кремль и назывался Кремником, а не Кремлем. Кремль был еще известен под названием «детинец», что происходит от славянского слова «дедина», т. е. деревня, владение, обиталище, двор дедича, отчинника, владельца, наконец, место укрепленное. Кремль имеет в окружности 2 версты и 40 саженей.


[Закрыть].

Нам подлинно неизвестен образ тогдашнего строения крепостей, но, судя по оружию и образу войны, наверное можно сказать, что таковые укрепления строились просто квадратными. О башнях не упоминается, а ежели таковые и делались, то, может быть, только для наблюдения за движением неприятеля, и были сторожевыми.

Место для Кремля избрано весьма удобное, и положение для открытой рукопашной силы превосходно: расположенный на высоком холме, с юга он защищался Москвой-рекой, с запада и севера – топкой рекой Неглинной, а с востока – искусственным глубоким рвом, простиравшимся от речки Неглинной до Москвы-реки.

Иван Данилович Калита после двух пожаров (в 1330 и 1337 гг.), когда, как сообщают летописи, сгорело 18 церквей, находившихся под Кремлевской горой, нашел необходимым обнести весь Кремль дубовыми стенами[27]27
  Остатки этих стен в виде толстых дубовых бревен были найдены в земле при последующей застройке Кремля.


[Закрыть], заложенными 25 ноября 1339 года и оконченными к Великому посту следующего года. Под городом Иван Калита построил посады и слободы, которые были заселены великокняжескими ремесленниками, что доказывается названиями: Гончарная, Кузнечная и т. д.

В 1365 году Кремль, посады и Заречье были опустошены страшным пожаром, известным под названием Всесвятского, потому что он начался с церкви Всех Святых. Засуха и сильнейший ветер в день пожара много способствовали распространению огня. Головни и целые бревна с огнем перекидывало через десять дворов, и в каких-нибудь два часа времени весь город сгорел до основания, и никто из жителей не успел спасти своего имущества. Но город быстро застроился, и явилась необходимость обнести Кремль каменными стенами, потому что, утверждая единодержавие, великий князь приобретал много врагов среди князей, не желавших ему подчиняться. Через два года после пожара, в 1367 году, великий князь Дмитрий Иванович, впоследствии Донской, обнес Кремль каменными стенами с башнями и железными воротами: Никольскими, Фроловскими, Константино-Еленскими и Алексеевскими.

С западной стороны Кремля главными воротами были Боровицкие, от которых шла большая улица к великокняжескому дворцу. Угольная башня против нынешнего Москворецкого моста названа Свибловской по имени одного из главнейших бояр при великом князе Федора Андреевича Свиблы. В то время Москва разделялась на Кремль, посады, Загорье и Заречье. Сын Дмитрия Ивановича Василий Дмитриевич для большего укрепления Москвы велел выкопать по восточной стороне Кремля ров глубиной в рост человека, а шириной в сажень. При нем Москва была разделена, со станами и селами, на трети, и в ней были уже следующие улицы: Великая, шедшая от нынешнего Воспитательного дома по берегу Москвы-реки мимо Кремля, Варварская, Сретенская, Арбатская (нынешняя Воздвиженка) и др.

Время, непрочность кирпичей и извести, употреблявшихся тогда, и неумение еще строить с надлежащей прочностью каменные укрепления были причиной, что заложенный Дмитрием Донским Кремль по прошествии ста лет приходил в ветхость. Иван III Васильевич, положивший прочное основание единодержавию и величию России, перестроил и распространил Кремль и вообще первый занялся украшением Москвы. До него Москва представляла довольно бедный вид, как единогласно свидетельствуют о том все иностранцы, бывавшие в Москве и оставившие описания своего пребывания в ней. Так как свои мастера не имели достаточных знаний, чтобы производить постройки, то великий князь по совету своей жены Софьи решился выписать из Италии более сведущих строителей. Он поручил Семену Толбузину, своему послу в Венеции, поискать там хороших мастеров. Но никто не соглашался ехать в далекую и мало еще известную Москву. Наконец Толбузину посчастливилось найти одного славного зодчего, который заявил себя уже тем, что выстроил в Венеции большую церковь и ворота, и который согласился ехать в Москву за десять рублей жалованья в месяц, что составляло около двух фунтов серебра. Это был знаменитый Аристотель Фьораванти. Он приехал в Москву с сыном Андреем и учеником. Найдя за Андроньевым монастырем хорошую глину, он стал делать превосходные кирпичи. Он же первый употребил в дело стенобитную машину и блок, которых москвичи не видали у себя ранее. Аристотель был не только искусным архитектором, но знал еще и Другие художества: лил пушки и настолько умел ими управлять, что участвовал, по свидетельству летописца, в походе Ивана Васильевича на Тверь, находясь при орудиях. Во время осады Новгорода он построил под городищем мост на судах. Кроме того, он лил колокола и чеканил монеты. Вслед за Аристотелем были приглашены в Москву еще многие Другие иноземные художники, производившие различные постройки и исправлявшие прежние соборы, церкви, здания.

Новые каменные стены с башнями были возведены, отступя от прежних. Между стеной и дворами было оставлено 109 саженей, а церкви и дома, стоявшие на этом пространстве, снесены. Петр Фрязин в 1485 году выстроил Свибловскую башню на Москве-реке и под ней вывел тайник. Затем, в течение семи лет, он выстроил башни, или стрельницы, у Фроловских, Никольских, Боровицких и Константино-Еленских ворот и стену от Свибловской стрельницы до Боровицких ворот и далее до Неглинной. Другой зодчий – иностранец Марк Руффо построил стрельницу Беклемишевскую. Все эти стрельницы были соединены толстой, вышиной в некоторых местах до трех саженей стеной.

Страшный пожар в 1493 году внутри Кремля сделал в нем и страшные опустошения. Сгорели новый великокняжеский дворец, оконченный года за два перед тем, старый дворец. Митрополичий двор, обрушилась церковь Иоанна Предтечи у Боровицких ворот, под которой хранилась казна великой княгини Софьи, и много других зданий. Уцелели только соборы да Грановитая палата, выстроенная Марком Руффо и Петром Фрязиным, получившая свое название от граненых камней наружной стены. Великий князь вместе со своим сыном лично помогал разметывать строения для прекращения пожара. При этом погибло более 200 человек, а также множество лошадей и других животных. Летописцы говорят, что, как Москва стала, такого пожара еще не было. Сам великий князь принужден был переехать временно за Яузу и поселился на «крестьянских дворах» у церкви Св. Николая, что именовалась Подкопай. Через шесть лет великий князь поручил архитектору Алевизу построить каменный дворец на старом своем дворе у Благовещения. Алевиз употребил девять лет на построение дворца, но выстроил его основательно, сделал под ним подвалы и ледники и провел каменную стену от великокняжеского двора до Боровицкой стрельницы. Во время постройки дворца великий князь помещался в деревянных хоромах в своем Кремлевском дворе, а иногда на Воронцовом поле. Он не дожил до окончания строительства дворца. Надо заметить, что построение церквей и палат хотя и было поручаемо иностранным художникам, но живопись, особенно церковная, оставалась в руках русских художников.

Преемник Ивана III Васильевича Василий Иванович был первым вполне самостоятельным государем московским. В самом начале своего княжения он достроил в Кремле каменный дворец, начатый отцом его, и перешел в него жить 7 мая 1508 года. Он великолепно отделал дворец и, кроме того, выстроил в Кремле на прежних местах некоторые новые каменные церкви. Ров, идущий вокруг Кремля, великий князь велел мастеру Алевизу обложить камнем и кирпичом и выкопать при впадении Неглинной в Москву-реку за Боровицкими воротами пруд, названный Лебединым. На этом пруде была поставлена каменная мельница, и вода из него проводилась во рвы.

В первые годы царствования Ивана IV Васильевича, впоследствии прозванного Грозным, 21 июня 1547 года ужасающий пожар снова опустошил Кремль. Пожар начался с церкви Воздвижения на Арбате (Воздвиженке). При сильном ветре огонь быстро распространился вплоть до Москвы-реки у Семичевского сельца, где теперь церковь Успения на Остоженке. Отсюда огонь был занесен бурей в Кремль, где загорелся Успенский собор, царский дворец. Казенный двор и Благовещенский собор. Царь с супругой Анастасией, братом и боярами вынужден был выехать в село Воробьево. Митрополит Макарий[28]28
  Был митрополитом с 1543 по 1564 г.


[Закрыть] едва не задохнулся от дыма в Успенском соборе, спасая образ Богоматери, написанный св. митрополитом Петром. Икону Владимирской Божьей Матери хотели тоже вынести из церкви, но не могли сдвинуть ее с места и потому оставили в соборе: она не была повреждена огнем. Макарий ушел на городскую стену, но и там задыхался от дыма. Его стали спускать на веревках с тайника башни к Москве-реке, но канат оборвался, митрополит упал и сильно расшибся при падении. Едва живого его свезли в Новоспасский монастырь, В Кремле сгорели почти все дворцовые здания, Чудов и Вознесенский монастыри. Оружейная палата с оружием, Постельная палата с казной и Митрополичий двор. Во многих каменных церквах сгорели иконостасы и имущество частных людей, которое еще пряталось в то время в церквах. Ужасный пожар захватил и другие местности Москвы. Народ приписывал этот пожар действию волшебства. Подученный боярами, ненавидившими Глинских, родственников царя по его матери Елене Глинской, народ обвинял в нем царских любимцев. Первым был убит князь Юрий Глинский, спрятавшийся было в Успенском соборе. Через три дня после этого бунтующий народ устремился на Воробьево, требуя от царя всех Глинских. Царь велел схватить зачинщиков и казнить. Остальные разбежались. Пожаром этим, казавшимся карой Божьей, воспользовался известный пресвитер Благовещенского собора Сильвестр, по происхождению новгородец, чтобы подействовать на совесть царя, проявившего уже страшную жестокость. Как известно, слова Сильвестра сильно подействовали на царя, и с этой минуты царь весь предался своему новому наставнику, найдя в нем какую-то сверхъестественную силу. Помощником и единомышленником Сильвестра сделался Алексей Адашев, еще юноша, бывший в приближении у царя.

Вернувшись после пожара в обгорелый Кремль, царь несколько дней провел в уединении, потом созвал святителей, покаялся перед ними в своих грехах и причастился Св. Тайн. Немедленно было приступлено к исправлению повреждений, причиненных пожаром: отстроен Успенский собор, исправлен дворец, обновлена Грановитая палата, которая стала называться еще и Большой золотой палатой. Верхи Успенского собора были покрыты вызолоченными медными листами, а мощи св. Петра-митрополита, стоявшие во время переделки в Чудовом монастыре, переложены из серебряной в новую, золотую раку.

При царе Федоре Ивановиче в Кремле насчитывалось 35 церквей, а во всем городе более 400. Царь Борис Годунов произвел немало новых построек в Кремле, между прочим, выстроил для себя большие каменные палаты, где перед тем были хоромы царя Ивана. Эти палаты существовали до начала нынешнего столетия и находились против келий Чудова монастыря, где теперь казармы.

После Смутного времени, времени самозванцев и вторжения в Москву поляков и литовцев, изгнанных князем Пожарским, Кремль найден был в ужасном состоянии: в церквах все было ободрано, раки святителей, золотые и серебряные, были рассечены поляками на части и разделены между собой, образа порублены, везде была страшная нечистота, а в чанах местами найдена была приготовленная из человеческого мяса пища. Все это было делом шайки поляков, запершейся в Кремле под начальством Николая Струса.

По словам Адама Олеария, голштинского ученого, который посетил Москву в 1634 и 1636 годах при царе Михаиле Федоровиче, большую часть Китай-города занимал тогда Кремль, обведенный толстой каменной стеной. Внутри этих стен, сообщал Олеарий, находится много богатых каменных зданий, палат и церквей, занимаемых и посещаемых великим князем, патриархом, важнейшими государственными советниками и боярами. Царь Михаил Федорович выстроил великолепный дворец и каменные палаты в итальянском вкусе для своего сына, но сам жил ради здоровья в деревянном дворце. Патриарх тоже выстроил для себя великолепный дворец, который немногим хуже великокняжеского. В Кремле два монастыря, мужской и женский, и до 50 церквей, главы которых покрыты гладкой, крепко вызолоченной жестью, которая при солнечном свете ярко блестит и тем придает всему городу великолепный вид. На самой середине Кремлевской площади стоит чрезвычайно высокая колокольня со множеством колоколов, называемая «Иван Великий», глава которой тоже обита золоченой жестью. Рядом с ней стоит другая колокольня, на которой помешается самый большой колокол, вылитый при Борисе Годунове. В этот колокол звонят только в большие праздники, а также при встрече великих послов и при шествии их на торжественное представление. Для звона в этот колокол привлекается 24 человека и даже более, которые стоят на площади внизу и, ухватившись за небольшие веревки, привязанные к двум длинным канатам, висящим по обеим сторонам колокольни, звонят поочередно то с одной, то с другой стороны, соблюдая большую осторожность, чтобы не произвести сотрясения колокольни, от чего она могла бы разрушиться. Для той же цели наверху, у самого колокола, стоят несколько человек, которые помогают приводить в движение язык колокола. В Кремле же находятся великокняжеские казнохранилища и продовольственные и пороховые дома.

При царе Михаиле Федоровиче застраиваемый внутри Кремль снаружи оставался в прежнем виде. Переделаны были только Фроловские ворота, о которых далее будет особая статья.

В царствование Алексея Михайловича была выстроена в Кремле Крестовая палата Патриаршего дома, набережные хоромы Иконного терема и Потешный дворец. Указом 1657 года было запрещено погребать в Кремле усопших, а до тех пор при кремлевских церквах находились кладбища, огороженные надолбами и заборами. Кромецарских дворцов, приказов, аптек и других казенных зданий в Кремле в то время помещались и палаты бояр и духовных лиц. Из боярских дворов известны: Трубецкого, Одоевского, Голицына, Милославского, Морозова, Шереметева, Черкасского, Стрешнева и др. Однако же, деревянных строений было больше, чем каменных, потому что москвичи предпочитали в то время для житья деревянные хоромы и брусяные избы каменным палатам. Улицы были вымощены тоже брусьями и досками. При Михаиле Федоровиче, а затем и при Алексее Михайловиче в Кремле были разбиты два сада, верхний и нижний, по скату Кремлевской горы, в которых были пруды, выложенные свинцовыми досками, водометы и оранжереи с редкими иностранными растениями и плодовыми деревьями. У Боровицких ворот, на Неглинной, был разбит плодовый царский сад, в котором даже имелись виноградные лозы, лимонные, лавровые и фиговые деревья, а в царском тереме был сделан комнатный сад. Кроме того, царские сады были на Царицыном лугу, где Болотная площадь[29]29
  Болотной ее начали называть с 1845 г.


[Закрыть], близ Немецкой слободы, и в селе Измайлове.

Страшное несчастье в виде чумы охватило Москву и ее окрестности в сравнительно счастливое царствование Алексея Михайловича в 1654 году. Царь в то время, после удачного похода против Польши, находился в Вязьме. Никакие меры против ее распространения не помогали. Под угрозой смертной казни было запрещено сообщение между зараженными и незараженными деревнями. Зараженные деревни оцеплялись стражей, которая никого не пропускала и раскладывала частые огни вокруг поселений. Царское семейство вместе с патриархом Никоном поместилось в Калязинском монастыре. Грамоты, присылаемые туда из Москвы, тщательно окуривались. Ужасны были известия, сообщаемые этими грамотами: в них говорилось, что почти вся Москва вымерла, в лавках никто не сидит, преступники из тюрем разбежались, множество дворов разграблено и остановить грабежа некому. По списку, сделанному царским наместником князем Пронским, всего умерло 400 800 человек. Сам Пронский сделался жертвой моровой язвы, а равно и три митрополита, присланные вместо себя Никоном. Множество трупов валялось по улицам Москвы и по ее домам, и голодные псы и свиньи рвали их на клочки. Дошло до того, что уже не хватало гробов для покойников, и их не успевали даже хоронить с обычными обрядами, а рыли просто огромную яму и сваливали туда тела. Тогда от царя прислан был в Москву приказ запереть все ворота в Кремле, оставив только калитку на Боровицкий мост, но и ту запирать на ночь. Осенью болезнь начала ослабевать, а начавшиеся морозы в декабре и совсем прекратили бедствие. Весь Кремль по случаю смерти дворцовых людей занесло снегом. Только в феврале следующего года царь приехал в Москву.

При царе Федоре Алексеевиче московские церкви стали разделяться на сорока, или заказы[30]30
  Заказчиками назывались благочинные.


[Закрыть]. Сороков было шесть: Китайский, Пречистенский, Никитский, Сретенский, Ивановский и Замоскворецкий. В первом сороке было 136 церквей и, кроме того, не считавшихся в этом сороке – 23. Во втором – 210. В третьем – 176. В четвертом – 150. В пятом – 117. В шестом – 44, да придельных и домовых церквей – 87, итого во всех сороках насчитывалось 943 церкви, в том числе во имя св. Николая Чудотворца церквей соборных, монастырских, придельных и домовых – 128.

Благодаря проискам царевны Софьи, желавшей по смерти брата Федора захватить в руки власть. Кремль видел в своих стенах мрачные буйства стрельцов, разразившиеся многими убийствами: стольника Салтыкова с отцом, боевого воеводы Ромодановского, любимца царя Федора, Языкова, доктора Гадена, Ивана и Афанасия Нарышкиных и, наконец, знаменитого Артамона Сергеевича Матвеева, родственника царицы Натальи Кирилловны.

В Кремле же, в Грановитой палате, произошел 5 июля 1682 года и безобразный спор раскольников с православными, коноводом которого был расстрига Никита Пустосвят, вскоре казненный. В той же палате при правительнице Софье Алексеевне торжественно были принимаемы послы польские и шведские, а в 1686 году москвичи впервые увидали царевну Софью, участвовавшую в торжественном шествии государей Ивана и Петра Алексеевичей по случаю перенесения мощей святителя Алексея из церкви Архангела Михаила в новую церковь во имя того же святителя в Чудовом монастыре. Это было не в обычае того времени: в подобных всенародных шествиях царицы никогда прежде не участвовали. При большом звоне во все колокола Софья вышла вместе с обоими государями из дворца и прошла с ними в Чудов монастырь. Здесь она стояла во время службы подле них, а когда цари вместе с патриархом понесли угодника, она одна из всего царского семейства следовала за ними. С этих пор она не пропускала уже ни одного торжества или крестного хода, чтобы не показаться народу. Этим она старалась достичь того, чтобы народ привыкал смотреть на нее как на свою царицу.

Великое царствование Петра придало Кремлю новый величавый характер. Стирая с лица земли все негодное, старое, отжившее свой век, он очистил Кремль от загромождавших его частных домов, находившихся между Никольскими и Троицкими воротами по обеим сторонам улицы до ограды Чудова монастыря и до кремлевской стены у Вознесенского монастыря. При этом были сломаны дворы князя Одоевского, кравчего Салтыкова и взята земля, бывшая под двором боярина Стрешнева. Кроме того, разобраны Сахарные палаты, где был первый сахароваренный завод. Тут начата постройка Арсенала. При Петре же, указом 1705 года, велено вместо деревянных мостовых делать в Кремле, в Китай-городе и на больших улицах мостовые из дикого камня.

В последующие царствования были окончены в Кремле постройки, начатые Петром, произведены новые, и старый Кремль явился как бы в обновленном виде – чистый, сияющий, священный. Не одолел его даже своими силами великан своего века – стопобедный Наполеон. В бессильной злобе взорвал он кремлевскую стену – ребро груди Москвы белокаменной – и нагло писал императору Александру: «Твоего Кремля нет – покорись!» «Отпущу бороду по пояс и отступлю за Волгу и Урал, но не покорюсь врагу!» – ответил царь могучего народа. И несметные силы гордого пришельца растаяли, как воск пред лицом огня, под дыханием народного мщения. Так дохнула Москва – и за ней вся Россия! Кремль уже более не видал в недрах своих врага!

* * *

Кинув беглый взгляд на Кремль (о его святынях и достопамятностях речь пойдет далее), предлагаем прочесть, что пишет о значении Кремля известный историограф Николай Михайлович Карамзин:

«Кремль есть место великих исторических воспоминаний. Здесь среди развалин порядка гражданского возникла мысль спасительного единодержавия, как жизнь среди могил истления; здесь, под звуком цепей ханских, воспылала ревность государственной независимости, изготовились средства победы свободы; здесь Донской развернул черное знамя великокняжеское, чтоб идти на Мамая; здесь Иоанн Васильевич растоптал басму или образ хана; здесь началось, утвердилось самодержавие не для особенной пользы самодержцев, но для блага народного; отсюда священные тени добродетельных предков изгнали Иоанна Грозного, когда он изменил добродетели. В Спасские ворота въехал на коне Василий Иванович Шуйский, держа в одной руке святой крест, а в другой меч обнаженный, чтобы свергнуть Лжедмитрия; здесь показывают место, где лежал самозванец, выскочив из окна задних переходов дворца; на паперти храма Успенского нововенчанный царь, юный Михаил, лил горькие слезы, когда россияне лобызали ноги его также со слезами, но радостными! Сия священная ограда бывала театром ужасов, тут кипели войны бунтов стрелецких, тут издыхал на копьях знаменитый Матвеев; мысленно видим коварную улыбку торжествующей Софьи, видим десятилетнего Петра, уже монарха взором и гласом повелительным. Сей великий государь прославил Россию, отнял у Кремля славу быть всегдашним жилищем царей, но здесь приемлют они венец от Бога и отечества; здесь, как в средоточии России, от времени являются они пред нами в важные, решительные минуты своего царствования. Так, мы видели здесь Александра в роковой, незабвенный 1812 год, когда надлежало искусить твердость и великодушие россиян; здесь померкла блудящая звезда Наполеона. Вот славнейшее из всех воспоминаний кремлевских для веков грядущих!»