Текст книги "Матросская Тишина"

– Подарок!.. Авторская работа. Сегодня был в Абрамцевском художественном училище, проводил там беседу со студентами. Интересные молодые люди! Есть очень талантливые. А когда я сказал, что в одной из глав диссертации об эстетическом воспитании молодого человека трудом я обязательно отражу опыт Абрамцевского училища, – преподаватели и директор на прощание, в знак благодарности за мое выступление и, очевидно, как аванс за обещанную похвалу, взяли из своего музея вот эту чеканку – а она отмечена премией на ВДНХ – и подарили мне с автографом. Почитай!.. – Яновский снял со стены чеканку и поднес ее тыльной стороной чуть ли не к лицу жены. – Впечатляет?

– А ты будешь о них писать?

Яновский зычно хохотнул.

– Написал бы, да поезд уже ушел. Диссертация и так набита материалом, как московский трамвай в часы пик.

– А ведь обещал.

– Мало ли что я кому обещал. Когда я это обещал, я же не знал, что они преподнесут мне подарок. А дареному коню в зубы не смотрят. А потом – что это за морализирование? Уж не хочешь ли ты упрекнуть меня в нечестности?

Видя, что муж уже на грани раздражения, Вероника Павловна решила обострившийся разговор перевести на шутку.

– Ты прав, Альберт. Студенты и преподаватели художественного училища далеко не данайцы.

– Какие данайцы? – насторожился Яновский.

– А помнишь древний афоризм: «Бойтесь данайцев, дары приносящих».

Теперь Яновский расхохотался от души.

– Гениально!.. Первый раз слышу этот афоризм. Запишу его и запомню.

– Только обязательно познакомься с историей зарождения этого афоризма.

– Спасибо за совет! – с нарочитым подобострастием, делая реверанс, произнес Альберт. Он не любил, когда ему непрошено советовали. Особенно жена, врач по профессии.

Бросив взгляд на Веронику Павловну, отчужденно сидевшую на диване, он спросил:

– Ты нездорова?

– Боже мой, что я делаю? Что делаю?..

– К чему эти терзания и заламывание рук? Что-нибудь случилось?

– Лгу, лгу и лгу… И нет конца моей лжи. Не могу остановиться.

Догадавшись, что ее так волнует, Яновский решил утешить жену:

– Ложь во спасение не грешна. Этот закон жизни идет из древности. – Яновский сел за стол и принялся раскладывать только что привезенную от машинистки главу рукописи.

– Боюсь, что моя ложь во спасение будет роковой в судьбе Валерия. Он такой ранимый. Сейчас он сказал мне такое, что я думала, у меня вот-вот остановится сердце.

– Что же он сказал тебе? – раскладывая листы рукописи, механически задал вопрос Яновский.

– По ночам ему снится отец. Снится все чаще и чаще. Он видит его лицо, его улыбку… Не слышит только голоса, мешает гул самолетов.

– Ему снится не отец, а твоя легенда об отце.

– Называй как хочешь. Страшит одно – эта легенда может лопнуть как мыльный пузырь. Что тогда я скажу сыну?

Яновский демонстративно приложил руку к сердцу, лицом изображая нестерпимую боль.

– За эти три года, пока мы живем с тобой, ты так много сил отдаешь анализу своих страданий. Психологическое самоистязание!..

– С кем же мне поделиться своими тревогами, как не с мужем. Первый год ты не был таким черствым, Альберт. А сейчас… – Вероника Павловна не договорила то, что хотела сказать.

– Сейчас у меня канун защиты! Последняя атака!.. А ты меня отвлекаешь вопросами, которые решаю не я. Тебе же советовали знающие люди сходить к депутату по нашему избирательному округу и к инспектору милиции по делам несовершеннолетних. Сама же говорила, что инспектор прекрасный человек, я ее видел хоть накоротке, но она мне понравилась. Умница.

– Завтра я к ней иду. Мы уже договорились. Если ее не отвлекут другие, неотложные дела, то она меня примет во второй половине дня.

– Ну и прекрасно!.. Она тебе поможет! – Яновский хотя и участливым тоном, но говорил все это механически, лишь бы не молчать, а сам скрупулезно раскладывал листы рукописи диссертации.

Когда Вероника Павловна вышла из комнаты, Яновский достал из книжного шкафа толстый блокнот с твердыми корками. В этот блокнот он записывал афоризмы, меткие выражения, изречения мудрецов и классиков, которые при случае иногда пускал в ход.

Открыв нужную страницу, он записал: «Бойтесь данайцев, дары приносящих». И на клочке бумаги сделал пометку: «Расшифровать «данайцы». Пометку вложил в то место блокнота, где был записан афоризм.

Глава седьмая

О том, что Валерий – внебрачный ребенок, не знали ни соседи по дому, ни в школе, ни коллеги Вероники Павловны по работе. С родственниками, живущими в другом городе, от которых была скрыта тайна рождения сына, связь была давно оборвана. Одна лишь бабушка Валерия, которая в свое время тяжело пережила разрыв Вероники с Сергеем (знала она и причину разрыва), с тревогой в душе ждала совершеннолетия внука, когда она должна полезть в свой кованый сундучок и достать оттуда запечатанное в конверте свидетельство о рождении Валерия.

На прошлой неделе Вероника Павловна навестила мать, и они долго говорили о Валерии, о том, как лучше избежать раскрытия им тайны его рождения. Мать Вероники еще полгода назад беседовала по этому вопросу с одним авторитетным и знающим юриспруденцию человеком, скрывая при этом, что она говорит о своем внуке. Этот человек сообщил ей, что вопрос ее по действующему законодательству почти неразрешимый. А еще этот осведомленный в юриспруденции человек сказал матери Вероники Павловны, что в Президиуме Верховного Совета СССР сейчас разрабатываются Основы законодательства Союза ССР и союзных республик о браке и семье и что поэтому закону вопрос об изменении записи об отце в свидетельстве о рождении, где в графе «отец» стоит прочерк, будет решен положительно. Он даже растолковал ей, что практически это будет решаться совсем несложно: мать ребенка, родившегося до первого октября 1968 года, вправе подать в отделение загса заявление о внесении в книгу записей о рождении, сведений об имени, отчестве и национальности ребенка, а фамилией ребенка в новом свидетельстве становится фамилия матери.

Это сообщение обрадовало Веронику Павловну и ее мать. Фамилия летчика-испытателя, похороненного на смоленском кладбище, совпадала с фамилией Вероники Павловны, а поэтому мать и бабушка Валерия ждали того светлого дня, когда обе они снимут с души холодный и тяжелый камень, который давил их с тех пор, когда Вероника Павловна шестнадцать лет назад вышла из загса со свидетельством о рождении сына, где в графе «отец» стоял прочерк. Но когда?.. Когда будет принят этот закон?.. Тот же юрист сказал бабушке Валерия, что проекты некоторых законов разрабатываются годами и что рассмотрение их, обсуждение и принятие на сессии Верховного Совета СССР требуют немалого времени.

И все-таки… Все-таки жила в душе Вероники Павловны смутная надежда на помощь со стороны инспекции по делам несовершеннолетних, в функции которой, как ей сказали, входит не только воспитательная работа среди трудных подростков, но и профилактическая помощь молодым людям, в судьбе которых назревает драматический надлом.

Неделю назад Вероника Павловна об этой слабо мерцающей надежде доверительно сказала мужу, на что он, встав в позу, прочитал стихи из Шекспира:

 
С надеждой раб сильнее короля,
А короли богам подобны…
 

Даже сам тон, которым были прочитаны эти строки, и наигранно высокомерное выражение лица Яновского обидели Веронику Павловну и заставили надолго уйти в себя.

Целую неделю Вероника Павловна ходила как потерянная, мысленно строя план своей предстоящей скорбной исповеди, в которой она решила рассказать всю правду, скрыв лишь некоторые подробности, которые не могли не уронить ее в глазах другого человека как женщину.

И вот она пришла за помощью в милицию к инспектору по делам несовершеннолетних – к Калерии Александровне Веригиной. Из беседы, которая длилась около часа, инспектору было все ясно: мать не находит себе места и душевно страдает оттого, что наступило время, когда ей нужно было или раскрывать перед сыном свою ложь, или находить какие-то пути к тому, чтобы получить новое свидетельство о рождении сына.

Калерия понимала, что просьба несчастной матери очень сложна и неординарна и в ее практике встречается впервые. Знала она только одно, что по существующему законодательству о семье и браке вопрос этот не может быть решен положительно. Разве только по решению суда, и то надежд на это было мало.

– Каким вы предвидите поведение вашего сына, если он узнает тайну своего рождения? – спросила Калерия, чтобы яснее представить себе характер сына Вероники Павловны.

– Для него это будет целая трагедия. – Вероника Павловна с трудом сдерживала слезы. – Если бы я знала, что любовь к «погибшему» отцу-летчику у него будет почти религией, я бы ни за что не пошла на это. И все было бы гораздо проще. А сейчас… Когда ему было двенадцать лет, он все лето просил меня: «Мама, давай съездим на могилу папы…» Я находила десятки причин, которые мешали этой поездке. Потом он как-то ушел в себя, замкнулся… А недели за две перед школой мой сын пропал. Я думала, что он, не предупредив меня, уехал к бабушке. Поехала к ней, но его там не было. Я обзвонила всех знакомых, – кроме сочувствия и успокоений, что, наверное, с кем-нибудь из друзей уехал на дачу, ничего не было. Ночь была страшной! Я думала, что сойду с ума, звонила в институт Склифосовского, заявила в милицию, наконец с ужасом набрала номер телефона морга и в ожидании ответа почувствовала, что я вот-вот умру. Но там сказали, что в морг за последние сутки дети не поступали. На второй день я посмотрелась в зеркало и не узнала себя – начала седеть. – Вероника Павловна, вытирая платком слезы, которые она не могла остановить, словно вторично переживая теперь уже давнишние материнские страдания, продолжала рассказывать: – К исходу вторых суток, уже вечером, как сейчас помню, это была суббота, вдруг в коридоре длинный звонок. Так звонил только Валерий, когда он бывал голоден или когда спешил сообщить какую-нибудь свою мальчишескую радость. Метнулась к двери, руки дрожат, не могу открыть запор… Наконец открыла дверь и чуть не задохнулась от радости и счастья. На пороге – он… Стоит и весь сияет! Глаза горят, такой счастливый и радостный, каким я его еще никогда не видела. Целую его, а сама плачу… Спрашиваю: «Где же ты пропадал двое суток?» – а он, будто ничего не случилось, отвечает: «Я ездил в Смоленск!.. Был на могиле папы!.. Принес с Днепра желтого песку, посыпал вокруг могилы, положил цветы…» С тех пор все началось… – Вероника Павловна умолкла, опустив голову.

– Что началось? – сочувственно спросила Калерия.

– С тех пор пропало четыре года. За эти четыре года он уже пять раз побывал на могиле отца. Два раза покрасил ограду серебрянкой, привез из Москвы молоденький саженец клена и посадил в ограде. И сейчас собирается. А дома?.. Вы бы только посмотрели его фонотеку! В ней все песни, которые пели давно и сейчас поют в нашей стране о летчиках. А год назад заявил: как только исполнится восемнадцать лет, так сразу же запишусь в аэроклуб. Хочет быть летчиком.

– Как он учится? – спросила Калерия.

– Четверки и пятерки. Мог бы, конечно, на одни пятерки, если бы не бредил авиацией и космонавтикой. Эти книги он глотает с жадностью.

В представлении Калерии образ Валерия уже начинал складываться как личность хоть и очень юная, но целеустремленная, светлая. Ей хотелось видеть этого молодого человека, поговорить с ним, чтобы яснее для себя знать, чем она может помочь зашедшей в тупик матери.

Вероника Павловна рассказала инспектору о том, что один известный юрист, работающий в комиссии законодательных предположений в Президиуме Верховного Совета СССР, еще полгода назад поведал ее матери о том, что в Президиуме Верховного Совета сейчас разрабатывается новый закон, по которому вопрос ее может быть без особых затруднений решен положительно, рассказала, также со слов матери, содержание проекта этого закона, на что Калерия ответила неопределенно и сухо:

– О том, какие законы разрабатываются в Президиуме Верховного Совета, мне не сообщают. – И горько улыбнулась. – Между отделением милиции и Верховным Советом очень большая дистанция.

– Да, я вас понимаю… – смущенно проговорила Вероника Павловна. – Я просто сообщила вам то, о чем мне рассказала мама.

– У меня в Президиуме Верховного Совета, к сожалению, нет ни друзей, ни знакомых. А поэтому сами понимаете… Давайте говорить на моем уровне. – Возвращаясь к вопросу, который привел Веронику Павловну в милицию, спросила: – Вы замужем?

– Да, – смущенно ответила Вероника Павловна, словно в теперешнем замужестве была какая-то ее вина.

– И давно?

– Три года.

– Кто ваш муж по специальности?

– Он аспирант. Осенью должен защищать диссертацию.

– Где и по какой специальности?

– В педагогическом институте. Тема диссертации у него трудная, но очень злободневная и острая.

– Что это за тема?

– Воспитание подростка в семье, где нет отца. В общем, что-то в этом роде, – Вероника Павловна вздохнула: – Печальная тема. Пожалуй, тема его диссертации нас и сблизила.

– Он москвич?

– Нет, он с юга. – Словно уличенная в чем-то на грани неприличного, Вероника Павловна залилась краской стыда.

– Какие у сына отношения с отчимом?

– Хорошие… Доверительные. За три года не было ни ссор, ни конфликтов.

– Зовет его «папой»?

– Нет, по имени и отчеству. Для папы муж еще очень молод. – Вероника Павловна замялась. – Да может быть, так лучше. Валерию было уже тринадцать лет, и он… слишком глубоко носит в душе образ погибшего отца-летчика… Я даже не пыталась как-то переломить его.

– Вы поступили правильно. – Калерия сделала заметку в календаре и подняла свои большие, выразительные глаза на Веронику Павловну. – Ну, что я вам скажу, Вероиика Павловна?.. Вы поведали мне печальную историю. Будем надеяться только на то, что может сделать для вас комиссия по делам несовершеннолетних. Думаю, что принцип древних римлян «нет правила без исключения» еще не снят из практики нашей жизни. А для этого, чтобы мне выходить на эту комиссию не с голыми словами, напишите обо всем, что вы мне поведали. Подробно о своем девическом грехе не пишите, это комиссию интересовать не будет, да и вас он как мать и как женщину не возвысит. Напишите только о том, что вы создали для сына, когда он был еще ребенком, легенду о якобы погибшем отце, а сейчас, когда сыну предстоит получение паспорта, эта легенда лопнет как мыльный пузырь и может на всю жизнь ранить душу сына. Думаю, когда дело дойдет до рассмотрения вашего вопроса на комиссии, я смогу доложить его по существу. Готовьте это письмо. Вы меня поняли?

– Поняла, – подавленно ответила Вероника Павловна.

– Чем еще кроме книг и песен о летчиках ваш сын увлекается?

– Он у меня спортсмен. Вторая шпага Москвы среди юниоров. Тренер ему предрекает победы в будущем, если будет систематически заниматься. – В словах Вероники Павловны прозвучали нотки затаенной гордости. Она даже подняла голову и, виновато улыбаясь, смотрела в глаза Калерии.

– Напишите и это в своем письме. Это тоже характеризует сына с хорошей стороны. Возьмите и в школе характеристику. Ведь там о нем плохого ничего не напишут?

– Там напишут только хорошее, он редактор школьной стенгазеты, неплохо рисует, – Вероника Павловна почувствовала, как с души ее постепенно сваливается тяжесть ее вины перед сыном.

Условившись о том, что это письмо она напишет в самое ближайшее время, Вероника Павловна попрощалась с инспектором, и, как это всегда бывает у женщин мягкой души, растроганная вниманием и состраданием официального лица, которое искренне хочет помочь ей, она вышла из отделения милиции с чувством облегчения и надежды, что страшный день раскрытия лжи может в ее жизни не наступить. И тут же решила: каким бы ни был исход ее ходатайства – она обязательно сделает инспектору Веригиной какой-нибудь приятный для нее подарок, такой, чтобы он не казался взяткой, а всего-навсего был расценен ею как знак благодарности.

Дома Веронику Павловну встретил Валерий вопросом, который он последнюю неделю задавал чуть ли не каждый день:

– Ну как?.. Была в загсе?

– Была, – потерянно ответила Вероника Павловна.

– Ну и что?.. Нашли запись о моем рождении?

– Ищут, сынок… Пока не нашли…

– Это же безобразие! – раздраженно бросил Валерий. – В старых архивах находят записи восемнадцатого века, а я родился всего-навсего шестнадцать лет назад… Москва не горела, как при нашествии Наполеона, в ней не было наводнений, как в Петербурге при Петре Первом, а документы пропали. Если они еще не найдут их дней через десять – я напишу письмо в комитет народного контроля.

– А откуда ты знаешь, что об этом нужно писать в комитет народного контроля? – с испугом спросила Вероника Павловна.

– Мне посоветовал наш историк. Он знает, куда лучше всего надо жаловаться на эти загсы.

– Хорошо, сынок, мы так и сделаем… – вяло проговорила Вероника Павловна. – Если они не найдут через десять дней, мы вместе напишем жалобу в комитет народного контроля. – Мать подошла к сыну, обняла его за плечи и, заглядывая в глаза, ласково проговорила: – Ты не нервничай, сынок, все найдется… Многие документы перепутали, когда загс переезжал из одного здания в другое. А потом, работница, которая занимается архивными записями, сейчас в отпуске, придет через две недели. А временно замещающая ее – неопытная.

– Через две недели?! – вспылил Валерий. – А если эта работница заболеет или еще что-нибудь с ней случится?! Нет, я больше не могу ждать! Мне скоро будет семнадцать лет! Мне нужен паспорт!.. Через неделю мы едем в Белоруссию. Что я предъявлю администратору гостиницы, когда все ребята положат на стойку перед окошечком свои паспорта?!.. Нет, мама, я уже измучился в этом ожидании. Ведь разговор об этом свидетельстве идет чуть ли не полгода. Вначале ты его искала, а сейчас, когда убедилась, что оно куда-то затерялось, ты не можешь взять выписку из архива. Будь настойчивее, сходи на прием к председателю райисполкома, это тоже мне подсказал наш историк. Районные загсы входят в систему исполкомов. – Видя, что мать расстроена, Валерий подошел к ней, положил руку на ее плечо и, склонившись, преданно заглянул ей в глаза, в которых колыхалась такая безысходная тоска, таилась такая вина перед сыном, что она из последних сил крепилась, чтоб не упасть перед ним на колени. И рассказать ему все, что она полчаса назад рассказала инспектору по делам несовершеннолетних. Но остановил последний и крохотный островок надежды, который еще теплился в ее душе. И этим островком могло быть решение комиссии, на которой Калерия Александровна будет стараться отвести от Валерия и матери удар, который им обоим причиняет страдания.

В этот же вечер, засидевшись до глубокой полуночи, Вероника Павловна написала заявление в комиссию по делам несовершеннолетних при райисполкоме и всякий раз, перечитав его дважды и трижды, находила, что оно было казенно сухим, неискренним и, главное, неубедительным и не могущим вызвать у членов комиссии сострадание к ней и жалость к Валерию. Откладывала написанное, брала чистые листы бумаги и начинала все сначала. Повторялись лишь первые строки, в которых она просит комиссию помочь ей в ее тяжелом положении, виновницей которого была по молодости лет она сама.

Фамилию истинного отца Валерия она не называла, говоря о нем туманным и общим выражением – как о «друге юности», который из чувства глубокой ревности не захотел заключить с ней брак, когда она была уже на пятом месяце беременности. Свою вину перед женихом она вуалировала общими словами, ставя себя на ступень жертвы недоразумений и наговоров злых людей. Если в беседе с Калерией она слегка приподняла завесу над своей виной перед истинным отцом Валерия, который, приехав в отпуск с воинской службы для регистрации брака, застал у нее в гостях своего друга, случайно навестившего Веронику, то в письме на комиссию, чтобы не вызвать отрицательного отношения к ее просьбе, Вероника Павловна эти детали опустила и закончила свое заявление просьбой, чтобы комиссия помогла ей сохранить в душе сына любовь к матери, за которую она уже так жестоко поплатилась, сознательно пойдя на ложь-легенду об отце-летчике, трагически погибшем во время выполнения задания.

Уж так, видно, самой природой сформирована душа человека: совершив тяжкий, непростительный грех, стоявший на грани подлости и предательства, человек, еще не потерявший совесть и способный оценивать свои поступки, вначале мучается, казнится, медленно сжигает себя на костре раскаяния… Но время, этот великий лекарь не только страданий физических, но и душевных, с годами гасит всякую боль и даже находит причины для оправдания и объяснения совершенного греха. Так произошло и с Вероникой Павловной. Первые дни после того, как она поняла, что навсегда потеряла своего любящего жениха, приехавшего с другого конца страны, чтобы стать ее мужем и отцом ее ребенка, и не привязала к себе Игоря Туровского, в которого была безответно влюблена много лет, она была на грани самоубийства. Но зарождающиеся в ее душе чувства и силы материнства удержали от этого последнего рокового шага.

А три года назад, отправив Валерия в пионерский лагерь на Черное море, куда ей достать путевку удалось с огромным трудом, Вероника Павловна почти месяц отдыхала в Одессе. И вот там, на солнечном пляже «Аркадия», состоялось ее случайное знакомство с молодым, внешне интересным мужчиной, который, как оказалось потом, был моложе ее на десять лет. На третий день их соседства на пляже они познакомились. Он назвался Альбертом Валентиновичем. При первом же откровенном разговоре Вероника узнала, что Альберт два года назад окончил университет в Днепропетровске и готовился поступать в аспирантуру Московского государственного педагогического института. У него уже была определена тема диссертации, которую он год назад согласовал с одним известным московским профессором, специалистом по педагогике, и в случае успешной сдачи вступительных экзаменов не исключалось, что именно этот профессор, заведовавший кафедрой, мог стать его научным руководителем.

В своем новом знакомом, который был предельно вежлив и внимателен к каждому ее желанию, Вероника увидела порядочного, серьезного и глубоко интеллигентного человека, цель которого – наука. И в этой науке, педагогике, Альберта глубоко волновала острая и актуальная в наш век проблема – воспитание подростка в семье, где у ребенка нет отца.

В Москву Вероника возвращалась вместе с Альбертом, в одном двуспальном купе мягкого вагона.

Ровно через два месяца после возвращения с юга Альберт успешно сдал вступительные экзамены в аспирантуру, его руководителем был назначен профессор Верхоянский, который, отдыхая в Одессе, горячо одобрил тему его будущей диссертации и благословил его шаги в науку.

Поженились Вероника и Альберт под Новый год. Чтобы не выглядеть смешными в глазах соседей и сослуживцев – а некоторые из них шесть лет назад были на свадьбе у Вероники, – молодожены вместе с двумя свидетелями заранее заказали столик на четыре персоны в ресторане «Арагви» и сразу же из загса поехали отмечать первый день их официальной супружеской жизни.

А когда, возвращаясь из «Арагви» (была уже полночь), Вероника, откинув голову на спинку сиденья в такси, вдруг что-то взгрустнула, Альберт наклонился над ней, поцеловал и спросил:

– Ты о чем думаешь?

Вероника, не открывая глаз, тихо, так, чтобы не слышал таксист, проговорила:

– Боюсь одного…

– Чего, ангел мой?

– Я старше тебя на десять лет… Ведь ты можешь меня бросить.

Альберт весело засмеялся и принялся целовать ее в губы, в щеки, в лоб… И, совершенно не подумав, под хмельными парами необдуманно сказал первое, что пришло на ум:

– А помнишь у Есенина: «Увлекла молодого Есенина не совсем молодая Дункан…»? Ты, наверное, об этом сейчас подумала?

– Вот этого-то я как раз больше всего и боюсь. Я боюсь печального конца их любви. Ведь Есенин бросил Дункан, а не она его. Она ему просто надоела, хотя он любил ее.

И чтобы как-то шуткой разрядить напряжение, в которое он поставил впечатлительную Веронику стихами Есенина, Альберт принялся успокаивать ее:

– У нас такого печального конца не будет. Хотя бы потому, что на пути нашем никогда не встретится внучка Льва Толстого.

Это было три года назад. А теперь Альберт, занятый только своей диссертацией и подготовкой к защите, был уже не тем внимательным и нежным другом, каким он был в Одессе и в первый год их супружеской жизни. А старания Вероники как-то уладить дела со свидетельством о рождении сына начали раздражать Альберта. Ему было не до Валерия. Это Вероника чувствовала остро. Нет, не хотела сейчас Вероника, чтобы вся ее жизнь за последние семнадцать лет, со всеми своими непоправимыми ошибками и обманутыми надеждами, проплыла перед ней в ее памяти. А она проплывала… Проплывала зримо, до галлюцинаций. И, как всегда, самым мучительным воспоминанием был приезд Сергея, когда у нее провел ночь его друг школьных лет Игорь Туровский. Уход Сергея… Потом тяжелое объяснение с Игорем, для которого близость с Вероникой была всего-навсего очередным эпизодом обольстительного повесы… Рождение Валерия, мучительное объяснение с родителями, вернувшимися из загранкомандировки, потом встреча и сближение с инженером завода, вскоре ставшим ее мужем… Через три года развод с ним, отнявший у нее столько сил и здоровья. Наконец встреча с Альбертом, и снова близость, сразу привязавшая их друг к другу. Возвращение в Москву в двуспальном купе мягкого вагона (какой она была счастливой эти двое суток!..) и, наконец, второе замужество… Вспомнились и строки Сергея Есенина, так неожиданно и зловеще прозвучавшие в такси, когда они возвращались из «Арагви» в день их бракосочетания…

Совершенно разбитая и усталая после нервно прожитого дня и беседы с инспектором по делам несовершеннолетних, Вероника лежала на тахте с закрытыми глазами и слушала, как сын в своей комнате ставит все новые и новые диски песен о летчиках. Углубленная в воспоминания, чувствуя, как по вискам ее текут горячие слезы, она даже не слышала, как в комнату ее вошел Валерий и склонился над ней.

– Мама, ты плачешь? – В голосе Валерия звучала тревога.

– Это я так, сынок… Просто вспомнила грустное…

– Отца?

– Да, сынок, твоего отца. У меня будет скоро отпуск. Мы обязательно навестим его могилу.

Валерий встал на колени у тахты и, стирая ладонями с висков матери слезы, тихо, сдерживаясь, чтобы самому не расплакаться, проговорил:

– Не плачь… Я всегда буду с тобой рядом.