Текст книги "Записки упрямого человека. Быль"

Дача

О, дачная пора, незаконченная партия кастаньет фламенко моего бытия! Сухой щелчок в смуглой руке за долю секунды до оваций. Всё на кон: зной, пыль, Чапа – ради теоретической возможности раствориться в предзакатном сумраке леса. Сгинуть в топи реки Молодяни, обвитым хрупкой рукой русалки, в недавнем прошлом – продавщицы супермаркета Ларисы, не дождавшейся из армии Толяна и брошенной Арменом. Могущественная простота пространств, являющихся обязательным условием достижения мифической Русской Воли. Потеряться в придорожной полосе, сопровождаемым шепелявым пройдохой-лешим в бездны ромашковых морей, где еще можно найти тропинку, ведущую «туда, не знаю куда» за тем, чего, в общем-то, и не надо, а так, чтобы дураком не выглядеть. Трогательное понимание родительской тяги к земле и невольная констатация кульминационного момента. Открытое признание преимуществ жарки на чугуне, перед открытым огнем – и все равно куриные окорочка на решетке. Дача! Здесь даже у мобильных перебои бывают. Организация общества «анонимных дачников». Недорогая услуга от продвинутого сетевого оператора: «только что был на брифинге, сейчас на корте с восемнадцатилетней дочерью португальского дипломата, вон его мохито стоит». А самому во фланелевых трениках чесать вдоль железнодорожного полотна с ведром опят и мокрой до колена штаниной, потому что Петрович так весь щебень до телячьего брода и не довез. Сволочь.

Вот, наверное, о чем гудят провода на линии высоковольтных башен. Практически эльфийская баллада.

Нам нужно было ее пропеть, едва мы вернулись из Италии. Собирались недолго, половину вещей забыли. Я выходил последним, обернуться побоялся. Машину Кыссы с детьми догнал у Пирамиды у сорокового километра. Савва обкакался. Дуся залезла в крапиву.

Нюша засунула указательный палец в банку с мокрыми салфетками, а вытащить не смогла. Хохотали десять минут. Пришлось успокаивать пострадавшего ребенка рассказом, как в шесть лет лизнул на морозе дверную ручку и десять минут ждал, пока воспиталка из чайника кипятком отольет.

Но доехали. После необременительных прополок клубничных грядок пошли в поход к Страшной Загадочной Пещере (СЗП). СЗП – это бетонная труба под шоссе в трех километрах от дачного поселка. Еще есть «Потерянный лес» (где потеряны: солнцезащитные очки «Окли», органайзер HCT «Метеор» и Варина зеленая туфля с брошкой). Есть «Зал утопленника под мостами» (болотистая поляна с холмиком, действительно напоминающим свежую могилу, мало того, увенчанную крестом, сваренным из пяти ржавых арматурных прутов), «Мертвое озеро» (ныне молодая свалка) и «Чужой лес». В последнем мы с Дусей обнаружили привинченную на высоте пяти метров к сосне деревянную коробку, но не скворечник. Я предположил, что это метеостанция, а шестилетняя Дуся подумала, что там внутри лежит отрубленная голова Алисы Селезневой. Поскольку тех космических пиратов из фильма «Гостья из будущего» отпустили, и они отомстили.

К слову, один из пиратов (Невинный) умер. Царство ему небесное. Добрый был человек. Как часто стали умирать знакомые! Янковский, теперь Невинный. Помянем их вечером с тещей, которая всю жизнь работала большим начальником, а взяток не брала, с тестем – геологом-буровиком, принципиально не пробурившим скважину у себя на участке, и с моей белоснежной лебедицей, пределом бескорыстия и христианской тяги к самопожертвованию.

Будет ворочаться в кронах деревьев ленивый ветер, будут сиять светом многотысячелетней давности звезды над головами, будут хрустеть в костре влажные после зимы дрова и будет ощущение, которого так никогда и не узнают другие народы, – надмирного покоя людей из страны, где ночуют легенды.

Р.S. 1. В последние дни съемок «Ивана Грозного» Янковский выпросил у костюмеров свой игровой крест – точную копию креста святого Филиппа, и я бегал ночью в Александровский монастырь, чтобы освятить этот крест по просьбе корифея. Храм мне открыл сонный инок, без лишних слов выдал облачение, наперстный крест, кропило и банку со святой водой. Я освятил крест и вернулся в гостиницу к Олегу Ивановичу. Он кокетничал в лобби-баре с девчатами-гримерами и пил с Лунгиным «Бехтеревку». Мое усердие обещал вознаградить на следующий день порцией жареных перепелов в ресторане «Трапеза». Тоже ночь была. Суздальская, дремучая.

2. Мой старинный друг, хороший человек, предлагал оплатить все лечение Олега Ивановича так, анонимно, без спонсорских фуршетов, но корифей отказался. «Спасибо. Все хорошо», – ответил Янковский и через месяц умер. Выходит, действительно все хорошо закончилось.

А я, когда узнал, что Мюнхгаузен умер, заплакал. Но так, чтобы дети не видели, в туалете римского отеля. Папы не плачут.

Тень вождя (дачное поверье)

В наше обескровленное прагматизмом время дачные поверья – беспроигрышный вариант для литературного самоутверждения, и мне, как человеку, увы, гордому, это в определенной степени оскорбительно.

Хотя, с другой стороны, видимая польза от подобного чтения значительно превосходит греховные слабости автора. Польза как развлекательного действия, ответственная за приведение в порядок рассудка после общения с деловыми партнерами, так и педагогического, ответственная за воздушное напоминание о бренности житейских противоречий и обязательной, в жанре явленной нам Богом реальности, победы добра над злом.

Итак, 20 июля, в венец лета, моя боголюбивая теща решила перекрыть полы в беседке и, как следствие, отправила меня на рынок за досками с Николаем – местным разнорабочим. Николай – мужик пустой, его жена Лилька долгий срок числилась в кооперативе комендантом, была матерщинница, да и лицо имела также не умилительное, не с плаката «Ингосстраха». Николай же имел машину «Жигули» шестой модели, десятилеткой, на которой мы поехали за досками на строительный рынок в деревню Ядромино. Пока ехали, Николай всячески искал беседы, чтобы намекнуть на причитающийся магарыч.

– Это вот, там я… денег мне и не надо, ты мне там, вот это… пиво в магазине купишь, и все, – в итоге сформулировал он. – Я это там, вот это… «Сокол» люблю, полтора литра.

Пока я покупал ему пиво, он успел подловить знакомого дачника, и тот, несчастный, чтобы скорее расстаться, налил «сотенного» из припаса в багажнике. С заднего сиденья машины дачника за всем наблюдали обеспокоенные супруга и болонка.

– Лилька будет на тебя кричать, – напомнил я подельщику. – И на меня будет.

– Значит, это как вот… не узнает, ты не говори. Мне сам это… где вот самое… нормально. Доски возьмем, где, как вот, надо. А то жара, – уверил он.

И действительно, шестиметровые доски мы купили без происшествий, Николай привязал их веревочкой и опротестовал аренду «Газели», чей водитель с большим, глупым и ленивым лицом грыз семечки под солнцем на лавке рядом.

– Куда?! Тысячу за доску хоть. Одна цена. Он это вот, не жилец, за ним Ленин придет вот, – аргументировал Николай.

Признаться, что к этому времени манера Николая выражать мысли стала меня изрядно раздражать, но из соображений хорошего тона я поинтересовался: «В смысле, Ленин придет?»

– Так это он, на своей, вот там… помогал плиты из пионерлагеря вывезти. Этим, которые на иномарке, под каток там как, значит, вот. На пятьдесят метров голову у одного отбило, искали там вот все. Вокруг.

– А Ленин как причастен к этой трагедии? – смиренно продолжил я изнурительную беседу.

– Он и спихнул этих под каток. Они памятник свалили, а я взял Ленина себе… потом вот. Бесплатно почти. Там чугун, он палкой, без руки, не сломаешь, вот скульптура… прошлый социализм, – увлеченно рассказывал Николай. – Где это вот, меня тоже звали машину обмывать, а меня Лилька с насосом заставила, а они поехали втроем, и под каток. Обратно когда ехали. Я насос делаю, пиво поставил в тень, под Ленина, я его зеленой краской покрасил, которая от забора осталась там, где вот. Сижу, хочу пива попить, а оно горячее… и тени нет. У столба есть, у кастрюли есть, а у Ленина нет. Ну, так я к Лильке, потому что она знает, что. У меня так пять лет назад было. Отравился сильно. Ловили. В общем, к Лильке иду, слышу – идет сзади. Я там гляжу – тень есть. Ленина. Владимира, вот как где это, Ильича.

Когда я дешифровал эту часть истории для дочери Евдокии, во время ежедневного десятикилометрового променада по окрестным полям, безвинное дитя резонно предположило, что Николай, как всегда, «наколдырился».

– Логику приемлю. Первое, что приходит в голову, – согласился я. – Но ты подумай: у Николая провал в образном мышлении. Где он узнал?

Далее Николай крайне подробно описал недоразумение, из-за чего его уволили с работы и определили к насильственному лечению. В заключение он вспомнил:

– И потом, я ихнюю машину видел. Железо в кучу. На лонжероне справа пятерня, как толкали, а сначала руку краской зеленой вот макнули. С маху так. Вжить! На скорости. И под каток.

Не дерзая дальше утомлять читателя публицистическими изысками коренного дачника, схематично обрисую осознанную мною картину злоключений Николая, памятника Ленина, его смертоносной тени и печальной судьбы друзей-собутыльников.

В распоряжении одного из них находился погрузочный кран на платформе машины ЗИЛ. Именно это обстоятельство сделало их кампанию по общенародному разворовыванию заброшенного пионерского лагеря особенно удачливой. Если остальные жители выламывали дверные скобы и резали садовыми секачами кабель, то наши герои с помощью крана сняли несколько сотен квадратных бетонных плит с дорожек и продали их в соседний кооператив. На вырученные деньги купили у главного инженера истринского хладокомбината давно облюбованную иномарку, напились водки и в тот же день разбились всмятку о стоящий на обочине каток. Непосредственно во время акции вандализма в пионерском лагере они куража ради спихнули с каменного постамента двухметровую статую Ленина. Статую потом погрузил к себе владелец грузовика и отдал ее Николаю в обмен на новый казенный счетчик, который тот накануне стащил у Лильки. Николай до своих «видений» поставил памятник во дворе, но после видений нанял таджиков с соседней дачи, и те за Лилькину справку отволокли памятник на Ядроминское кладбище, где поставили между захоронениями семей Семеновых и Швецовых. На следующий день у живой части семьи Семеновых при невыясненных обстоятельствах издохла корова, ей кто-то кувалдой, измазанной зеленой краской, череп расколол, а у Швецовых (наверняка той же кувалдой) перебили газовый отвод. Чудом всей семьей на воздух не взлетели! Поскольку к этому времени Николай успел растрепать всем о своих подозрениях о причастности тени Ленина к гибели трех подельщиков и выпить за это, главы семей Семеновых и Швецовых сходили на кладбище да не поленились перенести статую на ту часть кладбищенской территории, где покоятся останки одиноких старушек. Ну и Николаю морду не забыли набить. Он даже хотел на них в суд подать, но побоялся, что судья, выслушав рассказ истца о тени памятника Ленину и просмотрев его личное дело, может отправить Николая на повторное принудительное лечение.

Так и стоит где-то в тени кривых кладбищенских березок забытый всеми зловещий монумент. И в особо солнечные дни хищно ползает его тень по выцветшим фотографиям всеми забытых женщин, да только ничего плохого сделать им больше не может.

P. S. Мы с детьми по кладбищу в той его части, где пребывают в мире старушки и мстительная тень Вождя Мирового Пролетариата, не гуляем.

Мир скрывает от нас еще столько тайн, что не обязательно выбирать самые жуткие.

Легенда деревни Ядромино

В день моего рождения среди гостей, присутствовавших на празднике, развернулась бурная дискуссия. Поводом к ней стала критика возлюбленной тетеревицы Оксаны нашего с дочерью Варечкой поступка, а именно: гуляя по ядроминскому сельскому кладбищу, мы полакомились ирисками, оставленными кем-то на свежей могиле.

Я искренне полагал, что конфетки оставляют мудрые родственники усопшего в расчете на то, что проходящие мимо путники угостятся ими и помянут усопшего добрым словом. Каждому известно, что православные христиане истово веруют в силу поминания. С каждым добрым словом улучшается положение души в загробном мире. Восходит душа ступенями света к сияющему в небе Престолу Божию. У купцов прошлого столетия считалось обыкновением в завещании отдельной бюджетной строкой указывать оплату поминовений в десяти монастырях на сто лет.

Каково же было мое недоумение, когда Кысса выдвинула в качестве доминирующей гипотезы следующую версию: мол, ириски покойникам оставляют.

Я, Маша Голубкина и дети сочли это абсолютным абсурдом, потому что покойники по сладкому «не парятся». Покойникам и без ирисок есть чем досуг занять. Однако матушку поддержали остальные гости. Мы надеялись, что на нашу с Машей и детьми сторону встанут космонавты, но они по дороге попали в аварию и не приехали. Таким образом, было соборно решено сладостей с могил не есть, за исключением крайних случаев.

Опечаленные таким исходом дела, мы с детьми решили прогуляться до ОЛО – «Охотничьего лаза оборотня», в своей физической реальности – двухметровой трубы, врытой в качестве водоспуска под трассой. По дороге мы встретили молодого человека, гуляющего в полях с белой русской борзой. А уже смеркалось. Молодой человек на вопрос шестилетней Нюши, не найдется ли у него огонька, ответил по-французски, что не курит и ей не советует. Не то что бы мы хорошо знали французский, но, судя по тому, что молодой человек бросился бежать от нас прочь с гортанными криками, в поля напролом, сквозь заросли иван-чая, общий смысл был ясен. На обратном пути мы допытывались у Нюши, почему она попросила огонька, а не уточнила время или не пожаловалась на погоду. Нюша ответила со свойственной ей тотальной логикой: так все хулиганы спрашивают, а мы похожи на хулиганов.

В контексте исповедуемой мною модели многовариативной бытийности наличие дополнительных странностей указывает на процесс трансформации текущего варианта действительности в новый. Заинтригованный этим выводом, я спросил детей, кто направленно фантазировал. Анфиса призналась, что попробовала угадать местные легенды и прославиться их публикацией в Контакте (по моей высокой протекции, само собой), получить денежную премию и купить на нее модный «девайс» (по-русски – «приблуду») типа BlackBerry.

В переводе с подросткового на удобоносимый язык ее история звучала так:

«Осенью 1842 года генерал Кормеев Глеб Александрович, протирая после охоты ветошью борзую собаку по кличке Гамма, обнаружил спрятанную у нее за ошейником любовную записку. Записка позволила герою войны 1812 года убедиться в существовании амурной связи его дочери Настеньки с преподавателем французского языка мсье Арни Готье, 21 года от роду. Глеб Александрович незамедлительно приказал дворовым привязать француза к пушке и выстрелить картечью в закатное солнце. На месте, где, по свидетельствам очевидцев, упало ядро, ныне находится деревня Ядромино (72-й км Старого Волоколамского шоссе). Также генерал приказал повесить на заднем дворе участвовавшую в общей интриге борзую. Сам же выехал на лошади с дочерью и ружьем в сторону леса. Не было Глеба Александровича до глубокой ночи, а вернулся он один. Более о его дочери-красавице Настеньке никто не вспоминал. Официально считалось, что Анастасия Глебовна Кормеева скоропостижно скончалась от грудной жабы. Пустой гроб в могилу опустили два ее брата. Отец на похоронах не присутствовал. Генерал еще раз женился, имел от второго брака троих детей и умер в возрасте 96 лет.

Среди современных жителей Ядромино и расположенных рядом деревень существует поверье, что в ночь накануне дня летнего солнцестояния на окрестных дорогах можно встретить странно одетого красивого француза с белой борзой собакой. Если попробовать заговорить с ним, то он называет выигрышный лотерейный номер. Проблема заключается в том, что жители не знают, о какой именно лотерее идет речь, и поэтому в этот день на деревенской почте обязательно кто-нибудь из селян скупает все лотерейные билеты.

Также кажется необычным, что в местных общеобразовательных школах изучают не английский, а французский язык».

Я похвалил Анфису за трудолюбие, пообещал на следующее Рождество желанную «приблуду» и уточнил: где она раньше встреченного нами француза-неврастеника с борзой видела? Лукавое дитя развело руками и ответило: «Нигде».

Увы мне, влюбленному глупцу. Я так много посвятил метафизическому образованию детей, что страшно подумать, что может произойти, стань хоть кто-то из них сносным писателем.

P.S. 1. Разумеется, юный интурист гостит у кого-то на даче в одном из ближайших кооперативов. Скорее всего, Анфиса встречала его в сельском продмаге или у торговой палатки. Но… Поди знай!

P.S. 2. Ирония судьбы: на даче скверно берет «Билайн», и мне с Кыссой пришлось отправлять вышеприведенный материал с кладбища, где мобильная связь выше всяких похвал.

Как мы с кумом в Тамбов ездили карате судить

Поехал я со своим с кумом в Тамбов. В конце той недели поехал. Надо было присутствовать на «дан-тесте» в тамбовском отделении Федерации Кёкусин-кан каратэ-до России (для гуманитариев: «дан-тест» – сдача каратистами экзаменов на черный пояс, 30 боев, плюс физ-ра и кирпичи голыми руками крушить).

Поднялись по холодку, в пять утра, и маханули. До Тамбова 450 километров – в перерасчете на часы, с вычетом автомобильных мощностей должно было получиться где-то четыре часа с гаком. На трассе Москва – Дон с пятого по семьдесят седьмой километр ремонт. В итоге ехали восемь часов, четыре из которых ушли на пробку. Добрались «кое-какие», благо, у тещи друга поели блинков из заварного теста с мясом, окрошки, клубники и поспали часа три.

Как регенерировались, пошли на главную площадь смотреть праздник «День города». Идем, здороваемся: с мужиками из расквартированной в Тамбове части оперативного реагирования ГРУ, с пацанами из поповского бандформирования (поп в данном случае – не религиозный сленг, а кличка местного авторитета, фамилия у него Попов, и он еще в свободное от душегубства время – заместитель руководителя тамбовского отделения «Единой России»), с деятелями культуры, торговли и другими уважаемыми тамбовчанами.

На улице меня то и дело охватывало греховное чувство националистического характера – столько русских в Москве на улицах только в 70-х годах можно было наблюдать. И люди-то какие! Мужчины большей частью здоровые, удаль в глазах. Дамы «при формах», но без отвращения. На свежих молоке и овощах выращенные. Пьяных и представителей секс-меньшинств не видали. Постояли у сцены в центре площади, посмотрели на выступление детского танцевального коллектива. Оттуда нанесли визит духовнику тамбовской епархии отцу Николаю Засыпкину, почтенному старцу 82 лет, служащему в храме Петра и Павла, что стоит у местного кладбища.

Отец Николай, в прошлом фармацевт, – человек прозорливый в силу высокой духовности, недюжинного интеллекта и добрейшего сердца, в общем, образец того, каким должен быть русский священник. Старец провел меня в алтарь, где мы с ним помолились, и потом пригласил на трапезу. Угощал котлетками, рыбкой, им же пойманной, соленьями своего посола и хреновухой. От горячительного нам пришлось отказаться, потому что назавтра предстояло уезжать, хотя хотелось зело. Прощаясь с нами, отец Николай рекомендовал в следующий раз планировать в гости с запасом времени на отдых, положенный православным христианам. Мы обещали. Уже перед моей посадкой в машину отец Николай поцеловал меня и спросил: «А чего про будущее-то не спрашивал? Все интересуются». «Так точку ставить не хочется», – ответил я. «Смышленый», – умилился он и еще раз поцеловал.

От старца поехали с частью встреченных по пути на площадь знакомых в ресторан «Пират», ужинать. Очень сердечно посидели. Настроение немного подпортила группа хмельных и шумных петербуржцев за соседним столом. Но, как сказал один из наших сотрапезников (из представителей официальной законности): «Мужики, сегодня чмо ладожское рвать не будем, иначе по бумагам запутаемся». А другой (представитель альтернативной стороны) поддержал: «Да, смешно получится, Николаич, я же у тебя в розыске».

Спал я в ту ночь на тещиных перинах и снился мне детский танцевальный коллектив. Безблудное сновидение было, разумеется. Утром, после блинков и морсика, прибыли в спортивный зал. Мне выдали кимоно и предложили размяться с молодым спортсменом, обладателем коричневого пояса. Я посмотрел на пудовые, набитые кулаки молодого спортсмена и честно признался, что, скорее всего, после разминки судить не смогу по здоровью. Меня пытались уговорить: мол, парень нормальный, офицер спецслужб, неоднократно бывал в горячих точках, награжден медалью за отвагу, дважды контужен. То бишь: достоин. Я – ни в какую. «Понимаете, – говорю, – как представитель Русской православной церкви я, по определению, проиграть не могу, а срамить русского офицера, да еще на родной земле, мне совесть не позволяет». Парень потом от меня не отходил, до того уважением проникся. Короче говоря: чудом пронесло.

Дан-тест тамбовчане выдержали на предельно высокой ноте: каждый на татами по стакану своей кровушки да пролил, но все выстояли. На церемонии вручения поясов я расчувствовался и произнес речь, где признал осознанную необходимость заниматься боевыми единоборствами, хотя бы для понимания того, какую боль мы можем принести близким одним неловким движением. Ну, и прямо из спортзала мы с кумом отправились обратно в Первопрестольную.

Ехали десять часов, пытались было объехать знакомую пробку по Старой Каширской, но безнадежно увязли. Но каких зато красот нагляделись! Нет на этой планете ничего прекраснее земли русской, нет предела величию ее! Тонешь взором в шири полей, взмываешь в бездонную синеву неба, задыхаешься разлитым окрест тебя дурманом воли. Для того чтобы понять русского человека, уяснить, отчего нет меры ни подвигу, ни греху его, нужно взглянуть на нашу землю. Нет в мире ничего даже близкого этому величию. Я-то уж по свету потаскался, знаю.

P. S. Мой близкий друг, лезгин, так говорит: да по уровню величия России только Африка конкуренцию может составить. Но там величие мертвое.