Текст книги "Черноморские казаки (сборник)"

Черноморские казаки вышли из последней Запорожской Сечи и населили нынешний свой край в 1792 году. К первобытному их населению, состоявшему из двадцати тысяч «куренных» или служилых людей, присоединились по времени горсть запорожцев, вышедших из Турции, под именем Буджацких казаков, и два поселка добровольных выходцев из-за Кубани – черкес и татар. Сверх этих маловажных приселений сделаны были три раза значительные переселения на Землю Черноморцев малороссийских казаков из губерний Полтавской и Черниговской[7]7
  С самого начала, в 1792 году, перешло на Черноморье 13 тысяч строевых казаков и при них до 5 тысяч душ женского пола. Затем, в следствие особых мер правительства, подошло еще врастяжку, в виде отсталых, до 7 тысяч семейных и бессемейных казаков, находившихся на поселении в разных местах Новороссийского края, после упразднения Запорожской Сечи. Это население коренное.
  К нему прибыло:
  в 1808 году, до 500 добровольно возвратившихся из Турции Буджацких казаков, старинных сечевых односумов черноморцев;
  в 1809–1811 годах, переселенцев из малороссийских губерний, Полтавской и Черниговской, 23 089 мужского и 16 672 женского пола душ;
  в 1821–1825 годах вторых переселенцев из тех же губерний 20 274 мужского и 19 689 женского пола душ.
  В пятилетие 1845–1850 годов третьих переселенцев из тех же и отчасти из Харьковской губерний, да разных вольноприписных, все таки из Малороссии, до 8500 мужеского и 7000 женского пола душ.
  Добровольно вышедших из-за Кубани, в 1798 году, черкес и в 1801 году татар, с прибывавшими поодиночке, до позднейшего времени выходцами – к первым из-за Кубани, к последним из Крыма, 1000 душ мужеского и около того же числа женского пола. (В числе черкес несколько десятков семейств очеркесившихся армян и греков.)
  А всего к коренному населению прибыло в войсковой состав: 53 363 мужеского и 44 361 женского пола душ.


[Закрыть].

В позднейшее время возникли в пределах Черноморья два приморских поселения, с особыми сословиями, не имеющими ничего сходного с сословием казачьим. Мы будем касаться их только в показании статистических цифр; общие же сведения и заметки о разных сторонах народного быта и характера будут относиться всегда к господствующему сословию казачьему.

Малороссийские казаки, из которых набиралась Запорожская Сечь, во все время ее существования, – кровные родичи черноморцам; а потому приселения их, как ни были они значительны, не внесли никакой разноплеменности в население коренное, и в настоящее время весь войсковой состав черноморского народонаселения носит одну физиономию, запечатлен одной народностью – малороссийской. Самые инородцы (черкесы и татары), числительность которых не простирается далее одной тысячи мужеского пола душ, исчезая в массе господствующего населения, уже достаточно оказачились. Немало удивляет захожего русского человека, когда черкес заговорит с ним языком Пырятинского уезда. «Что за диво! – думает русский человек. – Нельзя сказать, чтоб был хохол, а говорит – из рук вон».

Черноморцы говорят малороссийским языком, хорошо сохранившимся. На столько же сохранились, под их военной кавказской оболочкой, черты малороссийской народности в нравах, обычаях, поверьях, в быту домашнем и общественном. Напев на клиросе, веснянка на улице, щедрованье под окном, жениханье на вечерницах и выбеленный угол хаты, и гребля с зелеными вербами, и вол в ярме, и конь под седлом – все напоминает вам на этой далекой кавказской Украине гетманскую Украину Наливайка и Хмельницкого.

Мыслю, следственно существую, сказано о немцах, по крайней мере сказано это у них. Пою, следственно живу, может быть сказано о племенах славянских. Так, старая песня гетманской Украины живет неразлучно с поколениями народа, перенесшего своих пенатов с Днепра на Кубань, и звучит она тысячеустной повестью о славных делах и высоких качествах праотцев, в завет правнукам, далеко ушедшим от предковских могил…

За исключением небольшого числа инородцев, все черноморские жители войскового состава исповедуют греко-русскую веру, за неприкосновенность которой их прадеды пролили потоки крови в борьбе с нетерпимостью польского католичества. Расколов нет. Жертвующая преданность народа к церкви беспредельна. Не бывает наследства, самого скромного, из которого бы какая-нибудь часть не поступила на церковь. В этом отношении черноморцы остаются верны святому обычаю своих предков: от всех приобретений меча и весла приносить лучшую часть храму Божию.

Инородцы, в войсковом составе находящиеся, принадлежат к последователям суннитского магометанства: татары – по задушевному верованию, черкесы – по имени. Здесь кстати будет заметить, что как шапсуги, к племени которых принадлежат черноморские черкесы, так и другие закубанские горцы слабо привязаны к исламу и недалеки от религиозного индифферентизма. Когда первый, еще не знавший, как взяться за свое дело, эмиссар Шамиля, Хаджи-Магомет, явился среди абадзехов (в 1841 году) и заговорил к ним, с высоты корана, о правоверии, то дворяне, бывшие в числе первых его слушателей, пожали от недоумения плечами и холодно отозвались, что такие речи прилично выслушивать только муллам, а не благородным уоркам (дворянам). Не дженет и гурии корана, а страх стыда и желание известности в своем обществе, – чтоб не сказать чувство чести и жажда славы, – одушевляют черкесского уорка на битвы и опасности. В недавние годы умер у абадзехов стодвадцатилетний старец, последний представитель того времени, когда горцы не были еще мусульманами, даже и по имени. Позднейшая турецкая пропаганда, наложившая клеймо ислама на окружавшие старца поколения, не имела над ним никакого действия. Новое вино неудобно вмещается в старый мех. Наконец, в последние минуты жизни абадзехского Мафусаила муллы приступили к нему с увещанием, чтоб, по крайней мере, в другой мир явился он правоверным, если не хотел быть таковым на сем свете. Ветхий днями горец не сдавался, и служители корана решились испытать над ним последнее средство: пламенным словом стали они рисовать воображению умирающего картины рая и ада, до которых оставался ему один только шаг и между которыми проход так узок, как лезвие шашки. Тогда умирающий пришел в волнение, закрыл глаза рукой и последним остававшимся у него голосом проговорил: «Не хочу в ваш ад, не хочу и в ваш рай; дайте мне спокойно уйти в то место, куда ушли добрые и честные люди – мои сверстники». И чрез минуту ушел.

Всех жителей в пределах Черноморья, обоего пола:

Казачьего сословия – 165 000[8]8
  В этом числе значится 860 душ обоего пола крепостных дворовых людей, большая часть которых предназначена к поступлению в казаки.


[Закрыть]

Городовых сословий портового города Ейска – 20 000

Немецких колонистов – 220

Итого – 185 220 душ.

Оставляя в стороне город Ейск и немецкую колонию, войдем в особенное рассмотрение казачьего населения. В вышепоказанной общей цифре 165 тысяч заключается мужеского 85 000 и женского пола 80 000 душ. Из двух миллионов трехсот тысяч десятин удобной, в пределах Черноморья, земли, – за указными отводами ее для кордонной линии, портового города Ейска и немецкой колонии, для войскового дворянства и духовенства, для почтовых станций и скотопрогонных дорог, для рыболовных, соляных и нефтяных промыслов, для мельниц и других отдельных надобностей, и наконец в запас для имеющего увеличиться народонаселения, – приходится в действительный надел казаков по шестнадцати десятин на душу мужеского пола.

В естественном движении казачьего народонаселения, средним числом, родится 5300 душ; браком сочетается 1250 пар; умирает 4000 лиц. Приращение составляют 1300 лиц в год.

Число умирающих к числу живущих относится как 1: 41.

Число заключаемых браков к общему числу жителей относится, как 1: 132.

Число рождающихся к общему числу жителей относится, как 1: 31.

Все вообще жители Черноморья, как казачьего, так и других сословий, населяют три города, одну немецкую колонию, шестьдесят три куреня, или станицы[9]9
  В числе 63 куреней считаются и города Екатеринодар и Тамань, потому что они имеют двоякое учреждение – городское и куренное.


[Закрыть], пять поселков и до трех тысяч хуторов. Среди этого населения находятся две монашеские пустыни: мужеская и женская.

У черноморцев старого времени, как равно и у запорожцев, куренем называлась казарма, не только в смысле здания, но, еще более, в смысле помещавшейся в ней самостоятельной части войска, поставленного на походную ногу, мобилизованного. Каждый курень имел приписанное к нему село, или несколько сел, откуда снабжался жизненными припасами. С 1803 года, по заменении куреней, в смысле частей войска, полками, название это осталось при селах, которые в позднейшее время стали называться и станицами, для сходства с другими казачьими войсками. За название станиц первые ухватились канцелярии, и с такой поспешностью, как за замену слова сей словом этот.

Курени носят те же названия, какие исстари существовали в Запорожском войске. Из них лежащие по Кубани, на линии, укреплены окопом и огорожею, в защиту от нападений горцев. Число дворов в курене простирается обыкновенно от 200 до 1000.

Край заселен неровно: на одной полосе народонаселение легло слишком густо, на другой слишком редко. Первая из этих крайностей не представляет никакой соразмерности между числом жителей и подлежащим им, по положению, количеством земли.

Во всех показанных городах, куренях, поселках и хуторах состоит: церквей 70, с монастырскими; из них десять каменных, остальные деревянные; мечетей 3; войсковых домов, каменных до 30, деревянных и турлучных 140[10]10
  Сверх войсковых зданий, состоящих в пределах войсковой земли, находятся в С.-Петербурге казармы с конюшнями, выстроенные из доходов Черноморского войска, для помещения лейб-гвардии Черноморского казачьего дивизиона.


[Закрыть]; общественных запасных хлебных магазинов 60; соляных магазинов 4; почтовых станций 25; лавок каменных до 100, деревянных до 600; трактиров 10; питейных домов до 200; бань публичных 14; кузниц 150; заводов рыбоспетных до 200, кирпичных до 30, черепичных 2, кожевенных 6, салотопенный 1 и маслобойных 3; мельниц, водяных 70, ветреных 750; домов обывательских до 32 000.

Между обывательскими казачьими строениями каменных не встречается почти вовсе, деревянные очень редки; земляные, то есть сложенные из землебитного кирпича, или просто из просушенного дерна, находятся на Таманском острове да по берегам Азовского моря и р. Еи, где почва, по своей сухости и тягучести, оказывается годной для подобного рода строений. Господствующие же у черноморцев постройки суть турлучные или мазанковые, в состав которых входит гораздо меньше леса, чем глины. Врываются в землю столбы, называемые сохами, и на них накладывается сверху «венец», то есть бревенчатая связь, служащая основанием кровельным стропилам и матице. Стенные промежутки между сохами заделываются плетенкой из камыша или хвороста. Редко положенные от матицы к венцу доски с камышовой, поверх их, настилкой, образуют потолок. Этот остов здания получает плоть и кожу из глины, смешанной с навозом. Если это жилище пана, то в нем будет окон очень много, вдвое больше против того, сколько нужно; если урядника, то при нем будут «присенки», крылечко на двух столбиках, вроде козырька при фуражке. Новые присенки при старой хате показывают, что шапка хозяина еще недавно украсилась урядничьим галуном. Если в хате порядок и довольство, то на дымовую трубу будет надет деревянный островерхий колпак, с петушком вместо кисточки, поворачивающимся по ветру. «У богатого казака дымарь с крышкой, а в убогого лоб из шишкой». Турлучные постройки не должны быть, во-первых, обширные и высокие, а во-вторых, войсковые, или, что одно и то же, казенные. В первом случае они не будут иметь надлежащей прочности, а во втором неудобны тем, что требуют непрерывного ремонта. Трещина показалась в потолке – мазка; косой дождь ударил в стену – еще большая мазка; а пропущена мазка – здание пошло валиться. Потом столбы, на которых держатся потолок и крыша, скоро подгнивают в основании, и здание косится, ползет врозь. Последнее неудобство могло бы быть устранено с помощью жидкого стекла, если бы покрывать этим стеклом концы столбов, врываемые в землю, что делало бы их недоступными гниению. Как бы то ни было, но турлучные жилища, особенно в этом непостоянном и нездоровом климате, тяжелы: всякая сырость и порча воздуха задерживаются в них долее, и многолюдная семья не может в них дышать так легко, как в деревянной избе. Четвероногие черкесы кладовых и чуланов предаются в них хищничеству с большим удобством; они прокладывают себе скрытные пути внутри самых стен, от основания до потолка. Да и самое производство постройки непривлекательно – что-то вроде горшечного дела; и если б Диоген явился не в Афинах, а в Черноморье, то эмблемой человеческого приюта избрал бы он не бочку, а глиняную макитру[11]11
  Большой кувшин, с широким отверстием. Замечательно, что у закубанских горцев архитектура тоже турлучная, хотя и живут они среди лесов. Подобные парадоксы можно объяснять не иначе, как застарелыми привычками народа, жившего когда-нибудь на другой местности, под другими условиями. В Закавказском крае встречаются поселения, которые, будучи расположены между лесами, употребляют на топливо кизяк, а не дрова.


[Закрыть]. Но покамест еще только такие жилища доступны средствам черноморцев. Их безлесный край осужден снабдеваться строевым лесом издалека: с Дону и из-за Кубани, от горцев. На Дон – далеко и дорого, а на Кубани, по военным обстоятельствам, не всегда бывает лес в привозе. Первые оседлые обитатели Черноморья, казаки екатерининского века, не находя приюта на поверхности обнаженной пустыни, зарывались в землянки, – и эти мрачные, сырые убежища делались могилами для целых тысяч новосельцев.

Однако ж выгода глиняных жилищ та, что их нелегко берет огонь. Поэтому пожары довольно редки, не только в куренях, но и в городах, которых, как было уже упомянуто, три, а именно: Екатеринодар, Тамань и Ейск.

Екатеринодар — главный город в Земле Черноморских казаков, при реке Кубани, в 220 верстах выше ее устья, в 62 от крепости Устьлабинской, в 260 от Ставрополя и в 1400 верстах от Москвы. У горцев Екатеринодар называется Бжедугскяль, то есть Бжедугский город, по ближайшему его соседству с бжедугским народом.

Местоположение города, болотистое и нездоровое, представляет мало удобств для обитания, не только городского, цивилизованного, но даже самого простого и близкого к природе. Осенью и весной, нередко даже и среди зимы, улицы города бывают наполнены топями, почти непроходимыми. Тогда воз с тяжестью проехать по ним не может. Вследствие чего базары, на которые привозятся съестные припасы для пропитания городского населения, учреждаются вне города, и кому с какого угла надобно въехать в город, тот туда и направляется с поля, хоть бы для этого приходилось околесить верст десять. В то печальное время на главнейших площадях образуются озера, и люди, не любящие шутить, утверждают, что видят на них диких уток. Одна только привычка казаков ездить смело верхом по самым опасным, закрытым неровностям делает такое затруднительное положение городских сообщений выносимым. Но горе страннику, заброшенному судьбой или службой в войсковой город, во время растворения в нем пятой стихии! Извозчиков – и заведения нет, да хотя б и были, все равно оставались бы без практики.

Общая всему краю климатическая болезнь – лихорадка, спорадическая и эпидемическая, преимущественно гнездится и развивается в главном городе, при основании которого, на виду хищного неприятеля, внимание казаков было поглощено одними тактическими соображениями. Спасибо, что попалось им в те поры место, обойденное с трех сторон болотами, за которыми можно было заснуть спокойно. Это же место было покрыто лесом. Лес рубили и около пней, без дальных хлопот, «будовали» хаты.

Много трудов было уложено на осушку города посредством канав; но это нисколько не помогло, потому что площадь, занимаемая городом, приподнята у краев и вдавлена посредине. Вид ее поверхности сравнивают с блюдом и находят, что сколько она удобна для огорода, столько же невыгодна для города.

Екатеринодар, так названный во имя, блаженной памяти, Государыни Екатерины II, основан в 1794 году. В протоколе об основании его сказано: «Ради войсковой резиденции, к непоколебимому подкреплению и утверждению состоящих на пограничной страже кордонов, при реке Кубани, в Карасунском куте, воздвигнуть град». Как видите, целью «воздвигнутия града» была опора кордонной стражи! Ныне в этом отставшем от современного значения граде насчитывается до 2000 домов, то есть хат, изваянных из глины вышеобъясненным способом и покрытых камышом и соломой. Частных каменных зданий ни одного, деревянных, под железной крышей, несколько. Хаты стоят в таких положениях, как будто им скомандовано «вольно, ребята»: они стоят и лицом, и спиной, и боком на улицу, какая в каком расположении духа, или как какой выпало по приметам домостроительной ворожбы, предшествовавшей ее постановке. Одни из них выглядывают из-за плетня, другие из-за частоколу, третьи, и не многие, из-за дощатого забора; но ни одна не выставится открыто в линию улицы. Напротив, большая их часть прячется в глубь двора, сколько можно догадываться, по сознанию своей некрасивой и бедной наружности. В хатах и дворах соблюдается чистота; на улицы выбрасывается сор, где и лежит он, пока поглотят его лужи. Эти улицы, кроме дарового света луны, когда он есть, не знают другого освещения. В начале нынешнего столетия они были очень широки и по бокам ровны. Теперь ширина их несколько сузилась и бока сделались зубчаты, словно речные берега, испытавшие частые обвалы. И действительно, их непрочные заборы не далеко отошли от рыхлых берегов какой-нибудь степной речки. Эти частокольные и плетневые заборы, подгнивая в своем основании, часто требуют перестановки, а каждая перестановка, неизвестно для какого именно общего блага, выдвигает их вперед, все ближе и ближе к фарватеру улицы. Такое наступательное движение, совершаясь одинаково с обеих сторон, представляет печальную перспективу, или лучше сказать – уничтожает всякую перспективу в будущем развитии города[12]12
  Нельзя ли из этого современного нам явления объяснить необыкновенное сужение улиц в азиатских городах?


[Закрыть]. Если городильный материал будет оставаться надолго один и тот же, – в чем неуместно было бы сомневаться, – то легко можно высчитать время, когда обе линии той или другой улицы достигнут желаемого соединения, сольются как половинки затворенной двери. Тогда, – что ж тогда будет с этим бедным бурьяном, который, не подозревая возможности подобного события, беспечно и простодушно растет на улицах, к особенному удовольствию разгуливающих по ним животных, ненавидимых черкесами? До первой холеры произрастал на улицах войсковой резиденции, равно как и всех подчиненных ей куреней, бурьян мягких пород; с показанного же времени не только на улицах и площадях, но даже на выгонах и на всех больших дорогах появилась острая колючка, занесенная на Черноморье из Крыма, как полагают, в мычках извозчичьих лошадей. Этот растительный лишай с чрезвычайной быстротой распространился по всему лицу войсковой земли. Крапива любит развалины и запустение; крымская колючка, напротив, избирает для себя места жилые и усыпает своими иглами свежие следы человека.

Чтоб сократить дальнейшее описание Екатеринодара, – чрез что он ничего не потеряет, – довольно сказать, что этот город имеет вид большого села, главная особенность которого состоит в том, что оно служит вывеской всех остальных сел в крае. Кто видел Екатеринодар, тому не для чего смотреть Черноморье.

Войсковой город Екатеринодар не подходит под общее учреждение городов в губерниях. Люди торговые, промышленные и ремесленные, люди собственно городовых сословий могут иметь в нем временное пребывание, могут быть только гостями; но прав оседлости и гражданства в нем не получают. Оседлое же его население состоит исключительно из одних казаков, общество которых и составляет курень Екатеринодарский, нисколько не отличающийся в своем учреждении и быте от других куреней. Именуется этот курень городом потому, что в нем находятся власти, присутственные места и заведения, приличные городам, и потому, что имеет он герб, которого символы знаменуют сторожевое поселение у ворот государства. Жителей в Екатеринодаре до 8000 душ обоего пола. В том числе: генералов 2, штаб– и обер-офицеров до 150, урядников более 300 и казаков 3500. Лиц духовного звания 25. Временные гости и посетители города суть: русские люди податных состояний, армяне, жиды и черкесы.

В Екатеринодаре имеет пребывание войсковой наказной атаман с главным войсковым управлением, военным и гражданским. Из общественных зданий города могут быть упомянуты 4 церкви православных, а одна армянская. Из них одна только православная церковь, устроенная в здании войсковой богадельни, каменная; все остальные деревянные. Возведенная в городской крепости, в первых годах нынешнего столетия, войсковая соборная церковь есть редкое по сложному и громадному своему составу деревянное здание, покоящееся на деревянных же стульях. Один архитектор назвал оное дерзостью архитектуры. В этой церкви три алтаря. Иконостасы алтарей величественны. Это не постройка мастера, а создание художника. Колонны, карнизы, резьба, живопись – все изящно. В левом приделе, с краю от дверей, стоит большая икона, представляющая сон Иакова. Не насмотришься на это высокое произведение неизвестной, но не дюжинной кисти. Лик спящего патриарха – страница из книги Бытия. В лицах и воздушной постановке крылатых небожителей, сходящих и восходящих по лестнице между небом и землей, отсвечивает тайное помышление: к чему нам эти ступени?..

Проспектом на соборную церковь проходит чрез весь город главная улица, называемая «красной». Никогда эпитет не был помещен так неудачно. На этой улице и еще на двух торговых площадях находится 160 лавок, из коих до 50 каменных; остальные деревянные. Вне города, на ярмарочной площади, устроено 248 лавок деревянных, принадлежащих войску и клонящихся к падению. Торговля имеет большое содержащее и малое содержимое.

Войсковая гимназия и первоначальное училище; духовное уездное училище; войсковой госпиталь; два провиантских магазина, войсковой и казенный; два пороховых парка и два арсенала; войсковая богадельня, – единственное в городе двухэтажное здание; войсковой острог, огороженный высоким дубовым тыном, как в старину огораживались наши города, и имеющий вид зверинца; карантинная застава; меновой двор для торговых сношений с горцами; паромная переправа чрез Кубань; два или три завода кирпичных, один пивоваренный и один салотопенный; остатки дубового палисада со стороны горцев и множество ветреных мельниц со стороны мирного населения; обезоруженная крепость, ровесница городу, и наконец рытвины и холмы старинного городища, над которым, в качестве позднейшей иеремиады, поместилась кордонная казацкая вышка, – вот все примечательности Екатеринодара, устройство которого как нельзя больше выражает старинное казацкое правило: «на границе не строй светлицы».

Однако ж, как богатство и бедность составляют понятия относительные, не подчиненные одному всеобщему мерилу, то и Бжедугскяль, в свою очередь, пользуется славой великолепнейшего города в мире; пользуется он этой славой между обитателями бедных закубанских аулов, в глазах которых стекло в окне есть величайшая роскошь, и по сокращенной географии которых Русское государство не простирается от Кубани далее Дона.

Изменятся обстоятельства, изменится и войсковой город к лучшему. На этом пути начнет он с того, что перейдет на лучшее место, где не была бы затруднена не только органическая, но и промышленно-торговая жизнь. Таковым местом могла бы быть – Тамань, древняя Фанагория, Таматарха, Тмутаракань, – в эпоху завоевания края нашим оружием, – Турецкая крепость Хункала, ныне одна из небогатых и немноголюдных станиц Черноморского войска. Она лежит под 45° сев. шир. и 36° вост. долг., при восточной бухте Керченского пролива, на общении Подкавказья с Крымом. В 1848 году учреждено пароходное сообщение между Таманью и Керчью. В Тамани одна пристань для мелких судов, одна церковь каменная, 10 лавок и 150 домов, большею частью земляных и сложенных из обломков старинных каменных зданий, отрываемых из-под земли. Эти приземистые домики покрыты черепицей и землей. Под земляную кровельную насыпь подстилают морскую траву камку, выбрасываемую из пролива на берег. Камка имеет ту особенность, что никогда не гниет под землей. Общественных заведений, кроме убогой гостиницы и первоначального училища, никаких. Жителей до 1500 душ обоего пола. Из них 32 офицера.

Тамань носит название и имеет герб города по одним лишь историческим воспоминаниям; по настоящему же своему учреждению это курень, как и все остальные. Герб Тамани заключает в себе, сверх эмблем рыболовства и соляного промысла, великокняжескую шапку, в память существовавшего здесь в одиннадцатом веке русского удельного княжества. По положению своему на соединении двух морей Тамань может встать из своего векового праха и сделаться для Черноморья тем же, что наша северная столица для всего государства. Здесь войско «прорубило бы окно» для Феодосийской железной дороги и цивилизации внутренних провинций. Но для этого, да и вообще для приведения в надлежащий вид главного сухопутного сообщения Кавказа с Крымом, необходимо, прежде всего, подумать об устройстве прочной шоссейной дороги чрез болото, отделяющее Таманский остров от степного Черноморья.

Тамань лежит на песчаной равнине, у подошвы потухшего вулкана. Прежние обитатели этой местности умели заставить песок лежать смирно; не смел он шевелиться под виноградной лозой, курагой и другими садовыми насаждениями. При казаках же выходит, что в Екатеринодаре за грязью, а в Тамани за песком пройти трудно. Особенного сожаления заслуживают разорение и запустение водопроводов, обильно снабжавших Тамань пресной водой в прежнее время. Вода двух уцелевших фонтанов чрезвычайно приятна и здорова. Посредине города лежит обширный резервуар. Когда-то был он выложен камнем и наполнялся водой из окружавших его водометов; теперь он разорен и запущен, и если набирается иногда водой, так от одних лишь дождей или тающих снегов.

Смежно с Таманью лежит крепость Фанагория, построенная Суворовым в 1792 году. Она составляла последнее звено в цепи крепостей, возведенных на Кубани при основании здесь нашей линии, и в настоящее время упразднена, как и остальные ее сверстницы.

От города отжившего перейдем к городу, начинающему жить, к портовому городу Ейску. Этот, как обыкновенно пишут его теперь, юный город лежит у Ейской косы Азовского моря. Ейская коса, ближайшая к устьям Дона, вдается в море на семь верст и имеет вид искусственного мола, которого раздвоенная оконечность образует гавань, удобную для стоянки и нагрузки больших судов. Ейск учрежден 6 марта 1848 года с целью доставить ближайший сбыт за границу произведениям Черноморья, Ставропольской губернии и земли Кавказских казаков. Он населяется людьми свободных податных состояний, без причисления их к казачьему сословию и с дарованием новосельцам льгот от податей и повинностей на пятнадцать лет. Из войскового сословия предоставлено селиться в нем только чиновным лицам да казакам торгового общества. Устройство города идет быстро и правильно. Самые скромные домики возводятся из приличных материалов и с соблюдением всех условий городской архитектуры. До настоящего времени (1857 г.) возведено уже: фасадных домов 700, надворных жилых строений до 800 и лавок до 150; открыто магазинов 60; устроено заводов: кирпичных 20, черепичных 2, кожевенных 6 и маслобойных 3.

В числе двадцати тысяч городских жителей (как показано выше) состоит купеческих капиталов: первой гильдии 144, второй гильдии 37 и третьей 225.

Судов из-за границы бывает в приходе до 120 и в отходе около того же числа. Привоз заграничных товаров простирается на сумму до 51 500 руб.; отпуск за границу произведений Подкавказья – до 330 000 руб. сер. Привозятся: маслины, орехи, олиф, рожки, перец, сыр; отпускаются: пшеница, льняное семя, сурепа, шерсть, кожи.

Между городом Ейском и куренем Долгим, на берегу Азовского моря, в урочище «Широка Падина» поселена в 1852 году немецкая колония Михельсталь. В ней домов 32 и жителей 220 душ обоего пола. Жители эти переведены сюда из Острогожского уезда Воронежской губернии с целью служить казакам образцом добропорядочного хозяйства.

Из казачьих поселков, лежащих у берегов Азовского моря и обязанных своим происхождением рыболовному промыслу, заслуживает внимания Ачуевская усадьба, находящаяся при болотистом устье Протоки. Здесь самый богатый рыболовный завод, исстари принадлежащий войсковой казне и приносящий ей 30 тысяч рублей серебром годового дохода. Он помещается на остатках Турецкой крепости, которая когда-то замыкала вход в кубанские воды из Азовского моря. В этом месте, наиболее посещаемом судами рыбопромышленников, войско соорудило каменную церковь и на своем иждивении содержит ее причет.

По всему Азовскому поморью и по берегам Ахданиза, Кизилташа, Бугаза и Таманского залива лежат в холмах и рытвинах остатки крепостей, пристаней и селитеб татарских, генуэзских, греческих, – широкая нива для археолога. По Каракубанскому острову и вниз оттуда по протяжению правого берега Кубани до самого Бугаза тянется цепь опустелых, поросших травой, городков, в которых жили некрасовские казаки, служившие султану за иудины сребреники. С приходом сюда черноморцев, против которых дрались они как неприятели, некрасовцы перебрались за Кубань, к Анапе; а когда Пустошкин в 1807 году взял и Анапу, они ушли за море, в Турцию. Распространяющееся могущество отечества гналось за отступниками грозным преследователем. Настигаемые им всюду, они могли восклицать: куда уйду от духа твоего и от лица твоего куда убегу?.. Понесусь ли на крыльях зари, переселюсь ли на край моря – и там рука твоя поведет меня…

Поселения живые, нынешние курени, большей частью многолюдны, выражаясь точнее – многодворны, – и только. Говорить о каждом из них значило бы повторять непривлекательное и тем не менее с подлинным верное изображение главного войскового города. Из шестидесяти трех куреней только два инородческие непохожи на все остальные. Это Гривинский – Черкесский, при устье ерика Энгелика, и Адынский – Татарский, близь Ясенских соляных озер. Первый населен в 1798 году шапсугами, выведенными из-за Кубани уорком (дворянином) Али-Шеретлуком. Этот Али-Шеретлук, с немногими приверженными к нему подвластными, искал у казаков убежища от озлобленной против него демократической партии, которая в то время по милости Турецкого шариата усилилась в Шапсугском обществе до того, что ниспровергла древнее его феодальное устройство. Адынский курень населен в 1801 году крымскими татарами, жившими хуторами около Анапы, откуда грабежи и насилия горцев принудили их перебраться к черноморцам. В числе позднейших выходцев из-за Кубани приселились к Гривинскому куреню несколько десятков семей очеркесившихся армян и греков, предки которых завлечены были торговлей из Турции в ущелья Кавказа.

Местом первоначального поселения куреня Адынского был северный берег Таманского залива; но недостаток земли и другие причины заставили войсковое начальство перевести его оттуда на теперешнее место в 1850 году. В то же время несколько десятков черкесских семейств с потомками уорка Али-Шеретлука отделились от Гривинского куреня и перешли в низовье Керпилей, к куреню Новоджерелиевскому, где составили особый поселок. Разом с ними армянские и греческие семейства отселились к куреням Брюховецкому и Переяславскому.

Оба инородческие куреня имеют общее со всеми прочими учреждение и управление, но в отбывании службы пользуются особыми льготами. Об отличительных свойствах их обитателей можно сказать, что черкесы самый беспокойный народ в собственном общежитии и в соседстве с казаками, а татары самые лучшие работники на соляных озерах.

Относительно всей совокупности куреней можно высказать два общие замечания: в куренях, прилегающих к рыбопромышленным водам, больше жизни, благоустройства и довольства, больше добрых нравов, – и самые казаки, взятые в смысле военных людей, бодрее, развязнее и смышленее; напротив, в куренях степных, где преобладает пастушеский быт, меньше предметов, на которых глазам отрадно было бы остановиться; казаки менее развиты и более склонны к конокрадству и волокрадству, более подвержены этой нравственной болезни беднейшего класса войскового народонаселения. Те, наконец, из степных куреней, на полях которых меньше хуторов, имеют лучший вид и лучшую нравственность пред теми, которые сжаты хуторами. Все вообще курени населены простыми и мало-достаточными казаками. На пятьдесят домохозяев едва приходится один, который имел бы свой плуг, то есть мог бы пахать землю собственными средствами, не делая складчины с другими домохозяевами, не спрягаясь. Чиновные и сколько-нибудь состоятельные жители рассеяны в одиночку, по хуторам. Эти тучные отростки от тощего дерева разносят соки и глушат корни жизни общественной. Может быть, при степном скотоводстве, хутор, поселенный у места, столько же необходим, как кочевая кибитка; но нельзя не заметить, что казацкое общество тяготеет больше к своей окружности, чем к средоточию, что раздробление, особничество, или, как сами казаки говорят, «показанщина» (от слова казан, котел) составляют отличительную черту характера черноморцев. Им все как-то тесно, и в самом куренном поселении они отодвигаются сколько можно дальше один от другого. Они не сливаются в обществе, как камни в здании. У них каждая отдельная личность обчеркнута резко, угловато – не скоро подберешь и приставишь одну к другой, – и если у кого, так это у них крайности соприкасаются. Умственные способности и нравственные свойства не поделены в народе с приблизительной уравнительностью, – что в обществе человеческом так же благотворно, как ровная температура в воздухе, и чем Бог одарил великорусский народ, – не поделены, а брошены в толпу полными пригоршнями, на захват и наудачу. Сюда попало слишком много, туда слишком мало. Овому талант, овому пять талант. Можно сказать, что природа, засеяв поле умственно-нравственной жизни двух единокровных народов – великорусского и малорусского, в первом народе свой посев заборонила и поровняла, в последнем оставила так. Нет народа в великом племени славянском, более способного и готового, как народ малорусский, открыть в самом себе смешные и слабые стороны и осмеять их с беспощадным сарказмом. Все живущие в устах великорусского народа насмешки над простодушием хохлов, над упругостью их практического смысла, над неповоротливостью их соображения и эксцентричными странностями характера суть не что иное, как бледные переводы с малороссийского. Что и показывает в одном и том же народе и силу, и немощь разумения, избыток и нищету духа, на таких близких между собою расстояниях, что столкновения и разноголосица между этими противоречиями неизбежны. Не печатанных Гоголей между черноморцами много. Москаль, себе на уме, – подсмеивается над хохлом, над немцем и татарином, а над собой нет. Черноморец, когда он создан с головой светлой и сердцем возвышенным, осмеет недостатки и слабости в отце родном, разругает низкое свойство и гадкий поступок в родном брате. Умственно-нравственные симпатии в его природе берут верх над симпатиями плоти и крови, соседства и товарищества. Нельзя ручаться, чтоб он прикрыл упившегося Ноя.