Текст книги "Восхождение"

Иван Рубинштейн
Восхождение

© И. С. Рудинський, 2022

* * *

Предисловие

Нельзя сказать, что он не любил работать в офисе. Он не страдал из-за предрассудков, хотя и не терпел ограничения свободы. Он мог работать где угодно: в гостиницах, самолетах, поездах, залах ожидания, лифтах, если можно было назвать работой размышления на ту или иную тему, связанную с тем, что казалось ему важным. Иногда по утрам, обдумывая новую оригинальную идею, он приходил к выводу, что не переставал работать даже во сне. Офис представлялся ему досадным обременением, без которого можно было прекрасно обойтись. И все-таки в России, где находилось изрядное количество его партнеров, от этого обременения ему все еще не удавалось избавиться. На его родине по-прежнему имело значение не только содержание, но и фасад. Или, как сказал бы он сам лет эдак пятнадцать назад, когда только начинал восхождение к коммерческому успеху, – визитка. Ничего, рано или поздно цивилизация доберется и сюда, в уютное офисное здание на окраине не слишком большого, но и не слишком маленького города. И его партнеры, которые все еще грезят залами для переговоров, согласятся, что весь мир помещается в их смартфонах. Или же все-таки главное не в крохотном девайсе, а в собственной голове? Хотелось бы в это верить…

– Иван Сергеевич!

Секретарь нагнала его в коридоре перед лифтом.

– Вы уже уезжаете? Совсем? Завтра же совет директоров!

– По видеоконференции. – Иван Сергеевич показал смартфон. – Двадцать первый век, Лиза. Для того чтобы отделить себя от мира, нужно очень постараться. А я этого делать не намерен. Простите, спешу.

Он выбрался из города быстрее, чем рассчитывал. Все еще не мог привыкнуть, что кое-где в провинции движение не стопорилось из-за пятничных пробок. Вел машину с удовольствием, ведь за границей это ему удавалось все реже: привычным транспортом давно уже стало такси. Потому и вот это ощущение – надежной и мощной машины, которая готова была подчиниться едва ли не каждому его желанию, – ему хотелось впитать и запомнить точно так же, как полчаса назад он впитывал в себя запахи осеннего леса через открытое офисное окно. Точно так же, как и необычную для августа жару, и гладкость асфальта отремонтированного шоссе. Не все города менялись так же быстро, как столица, но, однажды вернувшись, он рисковал не узнать и свою малую родину. И все же, свернув с объездной, он словно оказался в прошлом. Если не присматриваться к новым коттеджным поселкам вдоль дороги, ничего не изменилось. Почти ничего…

Он посмотрел на экран смартфона и неожиданно для самого себя повернул еще раз. Проехал по узкой трассе через утомленный летней жарой и наплывом дачников лес, узнал спрятавшийся за ним поселок, миновал школу, площадь, магазины, выехал на окраину и остановил машину на углу последней улицы. Чуть дальше, за оградой охраняемой застройки, на месте бывшего футбольного поля, высились роскошные особняки, а здесь, за аккуратным забором, стоял двухэтажный дом, который когда-то казался ему самым прекрасным в мире. С модной по временам его детства башенкой, в которой он оборудовал свое детское логово и которая нынче считалась признаком безвкусицы. С арочными окнами. С витой лестницей на чердак. С просторной кухней-гостиной…

Несбывшаяся мечта его родителей…

Дом, в котором прошла часть его детства. Самая счастливая часть.

Иван Сергеевич заглушил двигатель и опустил стекло. Еще раз вдохнул аромат близкой осени. Пригляделся к разросшейся за забором сирени, которая когда-то заменяла джунгли в его ребяческих играх. Прислушался к детскому смеху, что доносился от дома. А затем услышал до боли знакомый скрип. Скрип его качелей. Вышел из машины и шагнул к забору.

Сразу за сиренью на качелях сидел чей-то ребенок. На бывших его качелях. Белоголовый, с выгоревшими на солнце вихрами, мальчишка лет пяти или шести. Ровесник его самого из того давнего последнего счастливого лета. Похожий на него и ростом, и радостной улыбкой. Иван Сергеевич закрыл глаза… Представил, что он все еще сидит на качелях, и земля уходит из-под ног, а небо становится ближе с каждым скрипом. И в его жизни все хорошо. И впереди нет ни испытаний, ни потерь. Вот оно, счастливое детство. Нужно лишь протянуть руку.

Раздался звонок. Иван Сергеевич коснулся рукой уха, услышал голос жены:

– Успеваешь?

– Успеваю. Я уже близко.

Часть I. Испытание

Глава первая
С сегодняшнего дня

Иваном Сергеевичем меня звал отец. Звал иногда, когда мне случалось набедокурить, что-то сломать, разбить, разорвать или повести себя не так, как, по мнению отца, должен был вести себя его будущий наследник. И пусть этому наследнику было всего лишь пять-шесть лет или и того меньше. К счастью, распускать руки в отношении собственного ребенка отец себе не позволял. Обычно он понижал голос и, пряча улыбку, переходил на жутко официальный тон:

– Иван Сергеевич! Извольте подойти ко мне и объясниться!

После того как я робко приближался, отец выслушивал мой невнятный лепет, затем делал мне устное внушение, а после неизменно брал меня на руки и добавлял, что он в меня верит и что у меня все получится. Я с облегчением обхватывал его за шею и с готовностью соглашался. Что касалось моих шалостей, то обычно он выказывал уверенность в том, что я совершил тот или иной проступок в первый и последний раз. Я слышал, что он опять переходит на свое привычное обращение ко мне – Иван, – и спешил клятвенно пообещать, что он не ошибается. Да и повторять одни и те же шалости мне никогда не казалось слишком уж интересным.

Мама называла меня Ванечкой. Вообще, у нее для меня имелся отдельный набор имен, начиная от Солнышка и заканчивая Поросенком, что слышать мне доводилось очень редко, но в основном она обходилась Ванечкой. Друг друга они с отцом называли по именам: Сергей и Маша. Чуть позже я понял, что это и было главным признаком окружающего меня счастья: когда родители называют друг друга по именам, а ты можешь быть и Иваном Сергеевичем, и Иваном, и Ванечкой, и Солнышком, да и Поросенком тоже. Насколько мне известно, у каждого ребенка было в жизни нечто подобное.

Отец много работал, приходил домой поздно, то и дело хватался за телефон, о чем-то спорил, радовался, огорчался, заводился, нервничал по каким-то поводам, восхищался, но все это было чем-то вроде белого шума, который сопровождал нашу счастливую семейную жизнь. Мама проводила время, занимаясь домом, присматривая за мной, общаясь с подругами, строя какие-нибудь планы – на лето или на ближайшие выходные. Летом мы обязательно отправлялись на море, где я наслаждался солнцем и морской водой и был абсолютно счастлив. Иногда мои родители встречались с друзьями, у которых тоже были свои дети, как мне казалось, не менее, но и не более счастливые, чем я сам. Я играл с этими детьми, играл без них, смотрел мультики, читал детские книжки и выпрашивал у мамы щенка. Все остальное время я проводил на улице: играл с соседскими мальчишками в какие-то игры, чаще всего гонял с ними на луговине за нашими домами мяч, иногда выбирался с родителями или с одной мамой, когда папа был занят, в город, где проводил целый день в развлечениях. Все было настолько хорошо, что тем памятным летом я не очень понял грустного взгляда матери и ее слов:

– Всему приходит конец. Осенью тебе в школу. В первый класс. Беззаботное детство кончается.

Признаться, ее слова я пропустил мимо ушей. И разницу между беззаботным детством и им же, но отягощенным какими-то проблемами, я представлял с некоторым трудом. Да и не до того мне было. Мальчишки ждали меня на улице с мячом, с которым я с самого раннего возраста управлялся на удивление хорошо, во всяком случае, не только попадал по нему ногой, но и с немалой точностью отправлял его в импровизированные ворота из любого угла.

– Весь в меня, – довольно повторял отец, когда ему случалось наблюдать мои действия во время очередной футбольной баталии.

– Почему же ты не стал футболистом? – спрашивал я у него, когда мы всей нашей небольшой семьей садились за стол.

– Не всем суждено стать футболистами, – с полной серьезностью отвечал он мне. – Кому-то, к примеру, надо было стать твоим отцом.

Мама довольно улыбалась, а я задумывался: почему обязательно надо было выбирать? Отчего нельзя было стать одновременно и моим отцом, и футболистом? Вот было бы здорово, если бы мой отец был не владельцем автосервиса, а знаменитым футболистом! Я бы выходил на улицу в футболке с его фамилией, а значит, почти в своей собственной футболке, фамилия же у нас одинаковая! А уж если бы у моего отца был какой-нибудь постоянный номер… И я тоже унаследовал бы от него этот номер… И стал бы, к примеру, десяткой, как Пеле, Марадона, Роналдиньо или мой папа… Вот было бы здорово!

Впрочем, думал я обо всех этих вещах не слишком долго. Даже беззаботное детство на поверку оказывалось наполненным бесчисленными заботами, а тут к тому же пришлось готовиться к школе. Мы с мамой стали мотаться по магазинам, покупать форму, тетрадки, ручки, ластики и множество других, как мне тогда казалось, абсолютно бесполезных вещей. Правда, в спортивном магазине, где мы брали мне форму для школьных занятий физкультурой, мне удалось уломать маму взять мне настоящие бутсы. Как потом сказал папа, «на вырост», но эта обувь оказалась единственным полезным приобретением за все эти поездки. «Выроста» я ждать не стал: в тот же день надел бутсы, затянул их потуже, выбежал к ребятам на луговину за нашим домом, где через какие-то двадцать с чем-то лет вырастут роскошные особняки, и, конечно же, забил пару не самых плохих голов.

– Вот ведь… – с досадой пробормотал один из мальчишек команды противника, который был старше меня года на три, а то и на четыре. – От горшка два вершка, а туда же. Забивает.

– Это талант, – подал голос старик-сосед, который любил посидеть на скамье на краю нашего футбольного поля с сигареткой. – Ты, приятель, конечно, и сам недалеко от горшка оторвался, да только с мячом-то управляются не по возрасту и не по росту, а по таланту. Посмотри, у Ваньки мяч словно к ноге приклеивается. Если бы вы его не толкали да по ногам не били, он бы вам не два гола, а двадцать два забил! Да он против вас – что Эдуард Стрельцов против любителей!

Кто такой этот самый Эдуард Стрельцов, я тогда не знал, но почувствовал в словах старика похвалу, чем немедленно возгордился и даже передумал плакать. Двадцать два гола я, конечно, вряд ли сумел бы забить, но еще раза три засадить в чужие ворота был вполне способен. Как мне было обидно! Не только из-за того, что меня в самом деле и били по ногам, и сбивали с ног, – боль я к тому времени терпеть уже научился. Но особенно меня бесило, когда хватали за шиворот! Тут уж никакое умение не помогало. Если бы вот так за шкирку, как котенка, хватали того же Пеле или Марадону, да еще и пытались приподнять над полем, ничего бы у этих футболистов не вышло, а я все-таки два гола забил!

Дома мама, как обычно, загнала меня в душ, потом вытерла большим полотенцем и принялась наряжать в новую школьную форму и собирать вместе со мной портфель. Отец пришел с работы отчего-то мрачнее обычного и наше занятие не поддержал. Только заметил, что тащить в школу особенно ничего не нужно: листочек, ручку да дневник в лучшем случае. А вот обратно придется нести кучу учебников.

– Так уж и кучу? – усомнилась мама, отчего-то с тревогой глядя на отца. – Первый класс же. Откуда там много учебников?

– Так всегда бывает, – заметил отец. – Маленький человек – много учебников. Большой человек – справляйся вовсе без учебников…

Они потом еще долго о чем-то говорили на кухне, и я сквозь сон слышал и восклицания мамы, и ответное гудение папы, но тогда мне казалось, что все это связано с одной из тех неурядиц, что рассасываются сами собой. Возможно, я даже думал об этом, засыпая. Или не думал, а наполнил этими размышлениями собственное прошлое через много лет. Но в тот день я еще не знал, что мое счастливое детство действительно подходит к концу.

На следующее утро мне нужно было идти в школу.

Отца дома не оказалось. Он уехал по своим делам задолго до того, как я проснулся. У мамы были красные от слез глаза, но она встретила меня улыбкой и показала на роскошный букет на столе.

– Собирайся. С сегодняшнего дня ты первоклассник.

«Еще нет, – подумал я. – Я собственную школу-то пока что видел только издали!» Но все равно тут же стал спешно собираться, пытаясь вспомнить, в каких классах учатся мальчишки, что гоняли вместе со мной по луговине мяч. Может, кто-то из них попадет со мной в один класс? Вот было бы здорово!

От нашего дома до школы было не так уж и далеко – не больше пары километров, но мама справедливо решила, что пешком – слишком долго. В очередной раз проверив, как я выгляжу, она завела свою машину и позволила мне занять сиденье рядом с собой.

– А где папа? – спросил я, искренне радуясь, что сижу на «штурманском» месте. – Он приедет?

– Обещал, – неопределенно ответила мама и резко выехала со двора.

«Обещал – значит, приедет», – подумал я и стал следить за дорогой, размышляя о том, что рано или поздно эти два километра мне придется преодолевать до дома пешком, как взрослому. Не будет же мама всякий раз приезжать за мной на машине? А с другой стороны, если мои друзья по улице будут отправляться домой пешком, то каково мне будет садиться в машину?

Сидеть было не очень удобно, потому как ранец я сразу надел на плечи и теперь он не давал мне прижаться к спинке. Хорошо хоть букет лежал пока на заднем сиденье. Его нужно будет вручить учительнице. Ой. Кажется, я забыл, как ее зовут… Как же ее зовут? Мама же говорила…

– Не волнуйся, – с полуулыбкой поймала мой взгляд мать. – Все будет хорошо.

– Когда? – спросил я, вспомнив слова отца, что ничего не происходит когда-нибудь. У всякого события есть свой срок.

– Рано или поздно, – строго ответила мама.

Оказывается, мы уже приехали. День знаний – вот как это называется. Должен быть праздник, но по сути – общешкольный сбор, с официальными речами и обязательным колокольчиком. Мы с мамой подошли к улыбчивой женщине – моей первой классной руководительнице. В толпе первоклашек, которые царапали друг друга пышными букетами, я с радостью обнаружил нескольких своих приятелей. Потом началась моя первая школьная линейка, на которой взрослые дяди и тети говорили какие-то непонятные слова, а старшие ребята читали стихи.

Потом я угрюмо наблюдал, как одна из моих одноклассниц с белоснежными бантами и в аккуратном фартучке заполучила в руки большой медный колокольчик и побежала по кругу, неумело им размахивая. Вот что вызвало мой острый приступ зависти! Уж что-что, а первый звонок я мог бы устроить и получше… А потом, за минуту до того, как наша учительница повела нас в кабинет, я обернулся и увидел, что моя мама стоит не с остальными родителями, а чуть в стороне. Стоит, держа в руке телефон, опираясь спиной о школьный тополь. Увидел, что у нее бледное, даже белое лицо, а по щекам текут слезы.

Кажется, я бросил букет. Если бы ранец был у меня не за спиной, а в руках, я кинул бы и его. Не говоря ни слова, я кинулся к маме и схватил ее за руку. Она поймала меня за макушку, прижала к себе, сказала кому-то поверх моей головы:

– Нет-нет. Не волнуйтесь. Все в порядке. Просто я переволновалась.

А потом наклонилась ко мне и прошептала:

– Все хорошо, Иван Сергеевич. Просто папа не сможет приехать. У нас… у него проблемы.

«Ничего себе, – подумал я. – Проблемы у папы, а Иван Сергеевич почему-то я…»

Глава вторая
Не могу себе позволить

Пару недель мама возила меня в школу на своей машине, пока автомобиль не забрал себе отец на какие-то срочные нужды. Его большой внедорожник с огромным багажником куда-то делся. Я начал привыкать к новому распорядку. Отец уезжал на работу затемно, через какое-то время после очередного маминого напоминания поднимался и я. Уже шлепая по полу босыми ногами, на ходу просыпался, умывался, одевался, завтракал и отправлялся в школу пешком. За плечами у меня висел ранец, в руке болтался серый мешок со сменной обувью. Если шел дождь, я натягивал капюшон куртки, если было ясно и солнечно, крутил головой, высматривая на боковых улочках своих новых приятелей, с которыми познакомился на учебе. Два километра до школы пролетали незаметно, тем более что по дороге можно было попинать сметенную в кучи осеннюю листву, а то и погонять консервную банку или пластиковую бутылку, которые, впрочем, попадались редко. Поселок наш был довольно ухоженным, его обитатели свято блюли чистоту газонов возле своих заборов, и даже за разбросанные листья можно было схлопотать недовольный окрик.

Жизнь как будто стала налаживаться, и в те редкие дни, когда отец появлялся дома раньше обычного, я приставал к нему с вопросом: когда он купит себе новую машину, чтобы мама могла возить меня в школу, как это было в первые дни учебы? Прежде папа нередко менял автомобили, и мне было интересно, какую машину он купит на этот раз. Отец мои вопросы оставлял без ответа, раздраженно просил оставить его в покое, и мама уводила меня в мою комнату. Иногда я снова замечал слезы в ее глазах. Я спрашивал, что случилось, а мама мотала головой и говорила: она плачет от радости, ведь я хорошо учусь.

В школе и в самом деле всё обстояло неплохо. На уроках оказалось, что все, чему меня пытаются научить, я и так уже знаю. Мне хотелось похвастаться моими успехами перед отцом, но его моя учеба как будто не интересовала. Он приходил домой, когда я уже спал и сквозь сон слышал рокот мотора возле дома, лязганье ворот, шаги на первом этаже. Иногда – раздраженный голос матери и недовольное бурчание отца. Только в середине октября отец внезапно заинтересовался моими делами. Пришел с работы в субботу пораньше и первым делом подозвал меня к себе:

– Иди сюда.

– Чего? – спросил я, нехотя отрываясь от просмотра мультиков.

На улице шел дождь, и мой обшарпанный футбольный мяч скучал в тамбуре на обувной полке.

– Давай дневник, – хмуро сказал отец.

Я посмотрел в сторону кухни, где у разделочного стола замерла мама.

– Нет у него еще дневника, – подала она голос.

– Я с сыном разговариваю! – оборвал ее отец.

– Нет у меня еще дневника, – подтвердил я. – После Нового года будем заводить. Мы же только начали учиться. Первый класс.

– И как? – почему-то с хрустом стиснул кулаки отец. – Как учеба?

– Нормально, – пожал я плечами. – Только скучно. Читать я умею. Считать – тоже. Писать только надо… лучше. Но я стараюсь.

– Правильно, – кивнул отец. – Старайся. Сейчас самый важный период. Если покажешь себя хорошо, так все и пойдет… как должно идти. А вот если будешь тянуть… через пень-колоду, тогда потом вдвое перерабатывать придется. На два метра в высоту будешь прыгать, а тебе полтора будут засчитывать!

– Я не могу пока на два, – сказал я. – И на метр не могу. На метр на пятерку – только в четвертом классе.

– Я не об этом, – поморщился отец.

– Сергей, он ребенок! – не выдержала мама.

– Мы все были детьми! – раздраженно отмахнулся отец. – А потом – раз! – и ты уже не ребенок. Жизнь – довольно поганая штука. Когда вырастешь, учиться будет поздно.

От отца пахло перегаром. Но он приехал домой на машине. Как же он сел за руль? Отец же сам учил меня, что после выпивки садиться за руль категорически нельзя!

– Ты меня понял?

Он смотрел на меня жестко, хотя мне и чудился в его взгляде мой прежний отец – веселый, ироничный, добрый. Уж лучше бы он говорил со мной как раньше: «Иван Сергеевич! Извольте подойти ко мне и объясниться!» Интересно, почему это жизнь – поганая штука?

– Нет, – признался я. – Что это такое – через пень-колоду? Через них тоже надо прыгать?

– Да, – сказал отец. – Прыгать. Каждый день. Или ты… Или тебя…

– Сергей! – снова повысила голос мама, а я неожиданно вспомнил те слова, которыми заканчивались наши прошлые объяснения. И сказал их за отца сам:

– Не волнуйся. Ты же в меня веришь? У меня все получится.

– Хорошо. – Он удивленно вскинул брови. – Я тебя услышал.

Я лег спать, но еще долго на первом этаже слышал гудение отцовского голоса и всхлипывания мамы. Слышал и, кажется, плакал вместе с ней, пока не уснул. Плакал от обиды, потому что не рассказал отцу о своей первой школьной победе.

…Когда за окнами еще стоял теплый сентябрь, нам поставили сдвоенный урок физкультуры со второклассниками, и Николай Сергеевич, который вел этот предмет, не нашел ничего лучше, как устроить футбольный матч между двумя классами. Предложил построиться тем ребятам, кто умеет пинать мяч, а остальным приказал садиться на трибуны и болеть за одноклассников изо всех сил. Девчонки зашуршали фантиками от конфет, мальчишки начали пихаться, а я тут же присел на скамейку, вытащил из мешка бутсы, которые таскал в школу (как говорила мама, для лишнего веса), и стал спешно переобуваться.

– Ты тоже хочешь играть? – удивился Николай Сергеевич, когда я присоединился к строю.

– Да, – кивнул я, жадно рассматривая мяч в его руках – черно-белый, почти новый.

– Вообще-то ты уже двенадцатый, – посчитал мальчишек в нашей команде учитель.

– Какая разница? – засмеялся кто-то из второклассников. – Пусть еще и девчонок на поле выпустят.

– И щупловат, – задумался Николай Сергеевич, трогая мои плечи. – Не затопчут тебя?

– Не должны, – твердо сказал я.

– Не затопчут! – подтвердил мои слова Васька, самый рослый из моих одноклассников. – Мы все лето его пытались затоптать на луговине. Он не затаптывается. Юркий!

– Юркий, значит? – заинтересовался Николай Сергеевич. – Ну ладно. Посмотрим, какой ты юркий. Только чтобы по ногам не бить! У ребят у кого кеды, у кого кроссовки. В бутсах только ты один.

– Он не куется, – снова подал голос Васька. – Он только по мячу.

– Кто ж ему даст мяч? – засмеялись мальчики из команды второклашек.

– Детский сад, – вздохнул Николай Сергеевич, положил мяч в центр поля и вставил в рот свисток. – Начали!

Еще в середине лета отец пару раз выбирался на поле за нашим домом, садился на скамью рядом со стариком-соседом и смотрел, как мы гоняем мяч. Команду мы набирали не всегда, чаще всего просто играли вчетвером против четверых, обозначив крохотные ворота кирпичами, а то и вовсе затевали «американку». При отце меня никто за воротник не хватал, и без забитого гола игру я не заканчивал. Однажды, когда начинало темнеть, и от соседних домов донеслось зычное: «Васька! Петька! Домой! Я кому сказала?!» – и я тоже собрался к себе, успел заметить, что сосед с почтением пожимает отцу руку. Мне папа не сказал ни слова, только косился на меня с некоторым удивлением всю дорогу, а через неделю притащил видеокассету, на которой были фрагменты матчей, где играли великие футболисты. Он вставил эту кассету в видеомагнитофон и посадил меня рядом. Мировые знаменитости на экране творили сущие чудеса, а отец довольно сопел и иногда перебивал комментатора:

– Ты посмотри! Видишь? Это Гарринча! У него одна нога короче другой была! На шесть сантиметров! Ты посмотри на этот финт! Видишь? Ты так сможешь?

– Нет, – надувал я губы. – У меня ноги одинаковой длины.

– Ты смотри, смотри! – настаивал отец. – У тебя что-то выходит, но учиться надо. Учиться! Разбирай приемы!

– Отстань ты от него, – смеялась мама. – А то он как та сороконожка из мультика. Задумается, как это он играет, как мяч ведет, – и вовсе разучится.

– Не разучусь! – не соглашался я, а папа продолжал рассказывать про футболистов, обнимая меня при этом. Тогда мы были счастливы…

Я никогда не задумывался, как надо вести мяч. Он сам велся. Прилипал то к одной ноге, то к другой. Играть было легко. Если бы еще никто не мешал, я бы вообще этот мяч никому не отдал. И в этой игре со второклассниками – малолетками, которые тогда казались мне взрослыми ребятами, – я его тоже поначалу никому не отдавал. Успел забить три гола, когда обескураженные игроки из старшей команды стали держать меня чуть ли не толпой. Но и этот прием мы знали. Я делал пас Ваське, и он закатывал мяч в ворота, которые никто не охранял. Все следили за мной.

Мы выиграли со счетом 9:2. Из девяти голов пять были моими. Второклассники смотрели на меня с досадой. Одноклассники обнимали. Я купался в лучах славы. Когда Николай Сергеевич объявил о конце урока, он придержал меня за плечо и спросил:

– В какой секции занимаешься?

– Ни в какой… – пожал я плечами. – Я на луговине играю. За домами.

– Поэтому пока и не испорчен, – сказал сам себе Николай Сергеевич. – Хочешь играть в футбол по-настоящему?

– А это как? Как сейчас было?.. – не понял я.

– Это был тест, – сказал учитель и протянул мне визитку. – Вижу, что хочешь. Вот. Дай маме или папе. Пусть мне позвонят.

Визитку я отдал маме. А через неделю стал два раза в неделю оставаться после уроков и гонять мяч под крышей нашей школы вместе с другими ребятами. Николай Сергеевич оказался фанатом футбола. Роликов с игрой знаменитых футболистов он нам не крутил, но рассказывал много интересного и раз за разом повторял, что в наших футбольных школах уничтожают таланты. Делают из разных мальчишек одинаковых атлетов. Как под гребенку. Я пропускал его слова мимо ушей, потому что просто хотел играть и радовался тому, что получил такую возможность. Да еще под крышей, не думая о погоде и времени года.

Отец стал работать еще больше. Иногда он днями не показывался дома, лишь звонил, говорил что-то маме по телефону, отчего у нее темнело лицо. А когда приезжал, был измотанным и нервным. После того как в конце ноября выпал снег, он привел в дом нового знакомого. Мне не понравился этот человек. Он был старше отца, смотрелся солидно, но у него был неприятный взгляд. Он не скользил им вокруг себя, а как будто фиксировал все. Не меньше минуты пожирал глазами мою маму. С неприятной гримасой пытался высмотреть что-то во мне. Окидывал взглядом наш дом, как будто собрался его покупать. Но хуже всего было то, что отец суетился вокруг него. Старательно улыбался и все время заглядывал ему в лицо. А потом, когда гость уехал на огромном джипе, в котором его ждал водитель, виновато объяснял матери, что теперь у нас дела пойдут в гору, потому что Дмитрий Дмитриевич – это величина, и волноваться больше не о чем. Я ловил напряженный взгляд мамы и думал, что волноваться есть о чем. Вот только не знал, о чем именно.

На Новый год мы поехали в Москву. Папа вырвался вместе с нами впервые за несколько месяцев. Посадил нас в мамину машину и повез в столицу. У нас с мамой были заветные билеты на цирковое представление, а папа собирался ждать нас в вестибюле цирка. Я смотрел в окна, восхищался широкими улицами, шикарными автомобилями, московскими высотками, разноцветными гирляндами и праздничными елками чуть ли не у каждого магазина. Подумывал, что неплохо было бы уговорить маму вывезти меня на каникулах в зоопарк или какой-нибудь парк развлечений. Мечтал, что в цирке подойду поближе к Деду Морозу и узнаю, настоящий он или переодетый. Жаль, к нему мне подобраться не удалось, но зато Снегурочек я видел сразу нескольких, и одна из них – на вид самая настоящая – выдала нам с мамой по билетам подарки с очень вкусными конфетами. Наши места оказались под самым потолком, но даже оттуда арену было отлично видно. Когда зайчик, который был главным действующим лицом представления, потерял в одной из сцен хвостик, а потом выскочил на следующую сцену уже с новым, хотя прежний еще валялся посередине арены, мы с мамой смеялись вместе со всем цирком.

Это было счастьем. Мама и папа были рядом. Представление оказалось замечательным. А дома меня, конечно же, ждал отдельный подарок, ведь до настоящего Нового года оставалось еще два дня. На выходе из цирка я держал родителей за руки, чтобы время от времени зависать между ними как на качелях, когда вдруг увидел в одном из торговых павильонов новый футбольный мяч. Первый цветной мяч чемпионата мира по футболу! Оформленный в стиле «Адидас Танго»! В блестящей пленке, с приложенными к нему по случаю Нового года конфетами. И я потащил к этому мячу и папу, и маму и остановился у прилавка, выдохнув с восхищением:

– Хочу!

И папа присел возле меня, мотнул головой и сказал простые, но страшные для меня в эту минуту слова:

– Сейчас не получится. В другой раз.

Но я сделал то, чего не делал никогда до этого и чего никогда не сделаю впоследствии. Я топнул ногой и повысил голос:

– Хочу!

Отец стиснул мое предплечье так, что у меня остались синяки.

– Иван! Сейчас я не могу себе этого позволить!

– Подожди, – услышал я голос мамы. – У меня есть.

Мама достала из сумочки кошелек и заплатила за этот мяч. Купила его, как оказалось, на последние деньги. И, глядя, как она пересчитывает купюры, отец как-то странно зарычал и вдруг шлепнул меня по мягкому месту широкой ладонью. Впервые в жизни. Я не заплакал. Сначала удивился, а потом увидел лицо отца, который сначала побледнел от ярости, а потом скривился от боли. Ему было очень больно. Куда больнее, чем мне.