Книга: Солнце мертвых (сборник) - Иван Шмелев

Такие произведения ломают и очищают — больно, но необходимо. При этом безусловно "Солнце мертвых" — это шедевр словесности, сплошная поэзия. Грандиозность пейзажей, крымских балок, солнца, моря, гор, и на фоне этой беспощадно-равнодушной в своем величии природы — замирающая жизнь духа и повальная смерть.

Тысячу лет тому... — многие тысячи лет — здесь та же была пустыня, и ночь, и снег, и море, черная пустота, прогромыхивало так же глухо. И человек водился в пустыне, не знал огня. Руками душил зверье, подшибал камнем, глушил дубиной, прятался по пещерам... На Чатырдаге и под Кастелью, — они дожили и до сего дня. Видела эта вечная стена Куш-каи, в себя вбирала, и теперь вбирает: пишет по ней неведомая рука. Смотрю и вбираю я. Снега синеют, чернеет даль. Нигде огонька не видно. Не было и тогда. Пустыня. Вернулась из далеких далей. Пришла и молчанием говорит: я пришла, пустыня.

Реальная катастрофа в Крыму в 1921-1923 годах была даже жестче, чем описывает ее Шмелев (сам в ней побывавший). Сохранившиеся документальные источники доносят до нас тотальный ужас: озверевших людей, поедающих друг друга, ворующих и убивающих детей; людей, массово сходящих с ума; вымирающие до единого населенные пункты. На этом фоне "Солнце мертвых" кажется даже практически оптимистичным, если можно здесь вообще применить это слово.

Шмелев не сгущает краски, он достигает катарсического эффекта описанием "повседневных" ужасов (и от этого еще страшнее). Умирают павлин и курочки, умирают брошенные лошади и тощие коровы; у одних соседей украли козлика (и дети, вероятно, не переживут зиму), у других бывшая барыня тщетно выменивает остатки драгоценностей на крохи хлеба, третьи, почернев от голода, каждый день выходят в море — ловить рыбу для партии. И так далее, и так далее, сколько хватит сил, чтобы не зажмуриться. Все, или почти все, умрут. Каждый мазок этой полу-абстрактной, со сбивающимся дыханием, с обилием многоточий, истории, бьет наотмашь.

Но "Солнце мертвых" — это не только хроника голодомора, это еще и реквием по наивной и трогательной, навеки сгинувшей в мясорубке революции чеховской России, с её нелепыми мечтами, чаем с абрикосовым вареньем на веранде, кружевными скатерками, миндальными садами и ненаписанными книгами. Оказавшейся слишком слабой и недостойной нового рая — ее больше нет.

На смену отжившему старому придет дивный новый мир, в котором некому больше будет отказываться от всеобщего благоденствия, если оно вдруг окажется унавожено слезинками детей. Так и живем.

Но нынче мне не совестно, вот нисколько. Писатель Иван Шмелев неприятен мне, более того – я чувствую, что он враждебен мне, и мне хочется от него заслониться. Начиная читать «Солнце мертвых», я ничего о нем не знала. И вот черт меня дернул после трех-четырех глав книги лезть в интернет с интересом, как же прожил жизнь сей Иван Шмелев. Прочитай я его биографию раньше, книгу бы его в руки не взяла – уж больно я брезгливая. Но дочитать, дочитать же нужно, раз взялась!..

«Гордые вожди масс, воссядете вы на костях их с убийцами и ворами и, пожирая остатки прошлого, назоветесь вождями мертвых».

Лгут аннотации, обещающие читателю «одну из самых трагичных и в то же время поэтичных книг в мировой литературе XX века». Трагизм и поэтичность предполагают вовлеченность, а сама книга усиленно сопротивляется, и читать ее невыносимо вовсе не из-за «страшных» сцен (их максимум две на весь текст, и то Шолохов выше на все туловище), а из-за затянутости повествования.

Книга, по сути, – это сборник разрозненных баек о каких-то лишенных индивидуальности людях. Есть, конечно, главный герой, но он так же безлик. Кто таков? Что в прошлом было? Мечты были? Близкие были? Как в Крыму оказался? Откуда хозяйство?.. Шмелев пренебрегает раскрытием главного героя. Это какой-то мужчина. Возраст? Имя? Характер?.. Зачем? Но как, извините, можно сочувствовать картонке? Как можно сопереживать персонажу, о котором вы так ничего и не узнаете?

И вот этот плоский герой с шаблонными мыслями посещает различные локации и болтает со случайными NPC. Шмелев хотел так добиться «объема» (и свою книгу назвал «эпопеей», что показывает его амбиции), но в итоге у него нет ни одного цельного персонажа. Герои у Шмелева появляются либо с жалобами на голод, либо с проклятиями в адрес новой власти. А потом они благополучно исчезают, растворяются, словно их и не было. Спрашивается, как им можно сопереживать? С таким же успехом писатель может писать книгу о войне без внимания к участникам событий, споря с классической военной прозой (советской и иностранной). «…А зори здесь тихие», в которых место девчонок займут лишенные чувств юниты из компьютерной игры – как вам?

Есть и откровенно странные моменты. Скажем, главный герой голодает, но при этом имеет живность. Да и вообще как-то много скота в книге, и это в худшие для Крыма годы, каждый второй – с коровой, с козой, с овцами, с курицами и индюшками. Я, житель городской, вот не представляю, как можно голодать, имея хозяйство. В Ленинграде в свое время даже крыс ели, и за счастье это было.

«– Люди теряют честность! Это был самый правоверный татарин. А вчера резал барашка и не дал даже головку… Потом сообщает об ужасном человеке: – Дядя Андрей… этот ужасный! Выпустил поросенка в сад, и вся наша картошка взрыта».

Есть и отвратительные моменты с главным героем. Скажем, у героя курицу убили, но съесть ее еще можно, мясо все-таки. Герой подбирает свою курицу и идет ее хоронить. В это время:

«Трещит плетень, глядит из-за плетня Яшка. – Так лучше бы мне отдали! Он прав, пожалуй. Не все ли равно теперь: земля или брюхо Яшки? Земля – лучше, земля покоит. Я вижу его глаза, заглядывающие под камень. Идущие глаза. Когда стемнеет, я выну ее и схороню в Виноградной балке».

После такого верить Шмелеву с его сетованиями на голод не хочется. Мясо они закапывают… Боюсь вообразить, как бы он блокаду описывал. Вообще создается впечатление, что сам Шмелев голода в глаза не видел. Голод – это не отсутствие трехразового питания, знаете ли. Голод – это когда от недоедания еле ноги волочишь, потому что слабость и голова кружится; когда сил нет не то что на разговоры, а даже на мысли. А у Шмелева все здоровы, бодры, откуда-то силы по окрестностям гулять, по деревьям лазать. А если умирают, так вне текста, без подробностей.

Что касается идеологической части, то все у Шмелева, извините, топорно. И не странно, что он потом стал фашистом, работал в прогерманской газете и получал хорошие деньги, и это в разгар Второй мировой, сидя в оккупированной Франции. Высказывания автора:

«30.VI.41. Я так озарен событием 22.VI, великим подвигом Рыцаря, поднявшего меч на Дьявола. Верю крепко, что крепкие узы братства отныне свяжут оба великих народа. Великие страдания очищают и возносят. Господи, как бьётся сердце моё, радостью несказанной…»

«Ведь вчера был день… преп. Сергия Радонежского России покровителя. Я ждал… Я не обманулся сердцем, Преподобный отозвался... Я услыхал фанфары, барабан - в 2 ч. 30 мин., - специальное коммюнике: прорван фронт дьявола, под Вязьмой, перед Москвой, армии окружены... идёт разделка, Преподобный в вотчину свою вступает. Божье творится не нашими путями, а Его, - невнятными для нас».

Если вы не поняли: нацисты у него – герои и с ними Сережа Радонежский, и жаль, что они не всех коммуняк противных поубивали. Зачем это, спросите?

Дело в том, что данная книга Шмелева на удивление тоталитарна. У Шмелева всего одна тропа – и она правильная. Свою правду он вбивает, словно молотком работает. Это вам, знаете ли, не Шолохов, у которого все виноваты и все жертвы. Шмелев еще любит обращаться к читателю с презрением, злобно тычет того носом в «жуть» и приговаривает: «Вот, полюбуйся! Ты-то счастлив, сыт, и гореть тебе в адском пламени!» Нет иной точки зрения, нет объяснения, логики происходящего. Нет рефлексии в духе: «А почему случилась революция?» У Шмелева в голове какая-то мифическая солнечная Россия, искренняя и добрая, с золотыми куполами, летными купаниями. Катайся на санках, ужинай в ресторанах, поезжай в Европу по первому желанию. И тут в этот удивительный мир ворвались какие-то неумытые орки, чего-то стали требовать. И главное (грех в глазах Шмелева) – отказались умирать за царя на полях Первой мировой! Ах, позорники! Жизни свои жалеют! Нет бы воевать и работать, а в остальное время бить поклоны в церкви. А они бунтовать стали, голод нам устроили, с «белыми» разругались!

Именно потому, что я отрицательно отношусь к любым перегибам, в т.ч. советским, я не могу принять точку зрения Шмелева. Тем более его «гуманизм» в разоблачении жестокости «красных» потом не помешал ему поддержать жестокость «коричневых». Странно-то, получается, г-н автор. Прекрасно рассудили: когда меня бьют, я кричу о несправедливости, а коли бью я, то все по чести, правильно и нравственно. Ага, ага. Лицемер вы, батенька. Почитаешь вас и похожих на вас – и поймешь внезапно, отчего Ленин интеллигенцию терпеть не мог. Вот за это желание хорошо устроиться при любой власти и злобу, вашу злобу – если не получается. Ну да бог с вами.

Эта книга - поток сознания, в том числе сознания простого необразованного народа с множеством «переиначенных» на просторечный манер слов, с практически физически ощущаемым чувством голода, слабостью тела, духа и интеллекта, витающей над крымскими просторами безысходностью. Еще страшнее становится от того, что все написанное – чистая правда. Люди со страниц книги прожили свою жизнь вот так и уничтожены были именно так, и говорили о своей участи этим самым языком именно те слова, которые нам поведал Шмелев.

Перечитать когда-нибудь еще раз эти строки – особый вид мазохизма. Я вряд ли решусь. Но и забыть их – не получится даже при всем желании. Да и нельзя такое забывать.

У меня такая ассоциация первого уровня: муха в меду, она трепыхалась, трепыхалась, но завязла по самые крылья и теперь лежит. Вокруг жидкое золото, сверху греет теплое солнце, красота. Так и подохнешь под палящим солнцем, не сумев добраться до еды или освободиться. Бог устал любить Советскую Россию еще в далеком 20-м году. И оставил людей на растерзание самим себе. «Господь, жги!» здесь не просто абстрактное высказывание. Он жжет тела и души, палит огнем внешним и внутренним. А теперь по делу: читать Шмелева очень трудно. Базар он не фильтрует вообще. Его поток сознания, с одной стороны, чистый и незамутнённый (фильтрацией), с другой – бурный и илистый с бесконечными самоповторами, отвлечениями и извлечениями из немецких философов. Судьбы баб, детей мужиков – все смешалось в горячечном бреду. Но этот катарсис того стоил. Продираясь через спутанное сознание полуголодного усталого человека, не ждешь, что в финале огреет дубиной. Все равно, что в начале чтения кто-то бы положил тебе ладони на уши и постепенно увеличивал нажим. Нет слов, одни эмоции. Единственное, что подпортило общую картину: несколько раз Шмелев проезжался на тему девушек, которые гуляют с палачами: ох, ах, что за нах? Но в главе «Праведница-подвижница», говоря о том, что ходит к вдове Кате матрос, он произносит потрясающую фразу: «Может, хоть матросом спасет семью». Получается, что ради семьи можно, да? Умеет же мужчина одной фразой выбесить, несмотря на все к нему сочувствие. Часть книги слушала в формате аудиокниги. И хочу сказать, что Ирина Ерисанова просто потрясающая чтица: темп, тембр, интонации – все просто прекрасно.

Мы видим происходящее глазами человека, пережившего страшное время: мучительное и жестокое рождения "новой власти", красный террор в Крыму, сопровождающийся голодом, расстрелами, множеством смертей обычных людей. Контраст жуткий. Прекрасная природа, яркое солнце... Казалось бы, вот она еда - руку протяни: в море рыба, на земле виноград, овощи, фрукты... И тут же - люди умирают с голоду, выменивают последнее на кусок паршивого хлеба, сделанного неизвестно из чего. За корову или козу - готовы убить, это теперь дороже всякого богатства. А жизнь - она ничего не стоит... Сегодня есть человек, завтра нет его. И даже похоронить некому и не на что. Свалят в овраг, а то в море выкинут. Еда, одежда, любые вещи - "излишки". Сады - вырубить, богатые дома - растащить на кусочки. Это же теперь - "народное достояние"... А значит, все можно. Но не всем.

Все дни слились в один, нескончаемый. И нужно этот нескончаемый день чем-то заполнять, лучше какой-нибудь однообразной физической работой, глушить мысли. Думать нельзя, от этого жить становится совсем невыносимо. Вот отсюда и рождается этот "поток сознания". Очевидец событий просто живет, как может, стараясь полностью погрузиться в ежедневную рутину. Но мысли все же берут верх, прорываются, заставляют вспоминать, думать, искать ответ: почему все так? Да и нельзя не думать, невозможно не видеть то, что происходит вокруг каждый день. Да и другие люди, они тоже не могут не думать. Они часто приходят просто поговорить, выплеснуть что накопилось, разделить с кем-то ужас и непонимание. Даже если от этого не будет легче. Наш герой даже иногда пытается не слушать, но разве поможет? Месяц проходит за месяцем, каждый день смерть совсем рядом, то и дело забирает кого-то то голод, то свои же, бывшие друзья и соседи...

И выхода нет из этого замкнутого круга. Остается только зачерстветь, законсервироваться, забыть о том, кто ты и как-то существовать дальше. Ради чего и что же дальше? И об этом тоже лучше не думать...