Текст книги "Мерзкая плоть"

– Идет, – сказал Адам.

Он взял монеты и тоже подвигал их по столу, а кончив, спросил: – Ну как?

– Ах, черт побери, – сказал молодой человек. – В первый раз вижу. Я за одну неделю заработал этим фокусом уйму денег. Получите. – Он достал бумажник и протянул Адаму кредитку в пятьсот фунтов. Потом опять сел в тот же уголок.

– Одобряю, – сказала Лотти. – Сразу виден благородный человек. По этому случаю надо выпить. И все выпили еще по бокалу. Вскоре молодой человек опять встал с места.

– Предлагаю реванш. Орел или решка. Два из трех – выигрыш.

– Идет, – сказал Адам.

Они бросили монету по два раза, и оба раза выиграл Адам.

– Ах, черт побери, – сказал молодой человек, протягивая ему вторую кредитку. – Везет вам.

– У него денег куры не клюют, – сказала Лотти. – Тысяча фунтов для него пустяк.

Ей нравилось воображать это про всех своих постояльцев. Но в данном случае она заблуждалась. У этого молодого человека было в кармане столько денег потому, что он только что продал те немногие ценные бумаги, которые у него еще оставались, чтобы купить новый автомобиль. Вместо этого он на следующий день с горя купил подержанный мотоцикл.

Чувствуя легкое головокружение, Адам выпил еще бокал, чтобы мысли прояснились.

– Можно, я схожу позвоню? – сказал он. И позвонил Нине Блаунт.

– Это Нина?

– Адам, милый, ты уже пьян.

– Откуда ты знаешь

– Слышу. Тебе что нужно, а то я сейчас уезжаю обедать.

– Я только хотел сказать, что пожениться мы сможем. У меня есть тысяча фунтов.

– Чудесно. А как ты их добыл?

– Расскажу, когда увидимся. Мы где обедаем?

– В «Ритце». Потом к Арчи. Милый, я очень рада, что мы поженимся.

– Я тоже. Но не надо делать из этого мелодраму.

– А я и не собиралась. К тому же ты пьян.

Он вернулся в гостиную. Мисс Рансибл уже приехала и стояла в холле, разодетая для вечера.

– Кто эта девка? – спросила Лотти.

– Она не девка. Это Агата Рансибл.

– А на вид девка… Здравствуйте, душенька, входите. Мы тут как раз собрались выпить. Вы, конечно, со всеми знакомы? Вот этот, с бородой, – король… Нет, солнышко, король Руритании. Вы не обиделись, что я приняла вас за девку, нет? Очень уж похоже, и наряд весь такой. Теперь-то я, конечно, вижу, что ошиблась.

– Дорогая моя, – сказала Агата Рансибл, – если б вы увидели меня сегодня днем… – И она стала рассказывать Лотти Крамп про свои злоключения на таможне.

– Что бы вы сделали, если бы вдруг получили тысячу фунтов? – спросил Адам.

– Тысячу фунтов, – сказал король, и глаза его затуманились от такого фантастического видения. – Ну, сначала я бы купил дом, автомобиль, и яхта, и новые перчатки, а потом основал бы в моей стране одна маленькая газета, чтобы она писала, что я должен вернуться и быть король, а потом не знаю, что буду делать, когда опять получу веселость и великолепность.

– Но к сожалению, сэр, тысячи фунтов на все это не хватит.

– Да?… Не хватит?… Целой тысячи фунтов? Ну, тогда я, наверно, куплю золотая вечная ручка с орлами, какая украли либералы.

– А я знаю, что бы я сделал, – сказал майор. – Я бы поставил их на лошадь.

– На какую?

– Могу вам назвать аутсайдера, у которого есть все шансы победить в ноябрьском гандикапе. Кличка – Селезень. Пойдет в двадцати к одному, а то и меньше. Если поставить на нее тысячу и она придет, вы сразу станете богатым человеком, разве нет?

– Верно. Это идея. Вы знаете, я, пожалуй, так и сделаю. Идея просто замечательная. А как это можно сделать?

– Давайте мне вашу тысячу, я все устрою.

– Вы очень любезны.

– Ничего, ничего, пожалуйста.

– Нет, в самом деле, это очень любезно с вашей стороны. Спасибо, вот они. Вам налить?

– Нет, уж это я угощаю.

– Я первый сказал.

– Ну, тогда выпьем вместе.

– Одну минуту, мне только нужно позвонить по телефону. Он позвонил в отель «Ритц» и попросил найти Нину.

– Милый, ты что-то очень часто звонишь.

– Нина, у меня к тебе важный разговор.

– Слушаю, милый.

– Нина, тебе что-нибудь известно про лошадь по кличке Селезень?

– Кажется, да. А что?

– Какая это лошадь?

– Никуда не годная. Она принадлежит матери Мэри Маус.

– Совсем плохая лошадь?

– Да.

– У нее нет шансов победить в ноябрьском гандикапе?

– Ни малейших. Ее, наверно, даже не выпустят. А что?

– Знаешь, Нина, выходит, что мы все-таки не сможем пожениться.

– Почему, дорогой?

– Да понимаешь, я поставил мою тысячу фунтов на Селезня.

– Очень глупо сделал. Ты не можешь взять их обратно?

– Я их отдал майору.

– Какому еще майору?

– Вдребезги пьяному. Фамилии не знаю.

– Ну, так постарайся догнать его, пока не поздно. А мне надо идти, я обедаю. До свидания.

Но когда он вернулся в гостиную Лотти, майора там не было.

– Какой майор? – ответила Лотти вопросом на его вопрос. – Я тут никакого майора не видела.

– Тот, с которым вы меня познакомили. Сидел вот там, в углу.

– С чего вы взяли, что он майор?

– Вы же мне и сказали.

– Голубчик, я его в первый раз видела. Но он. пожалуй, и правда похож на майора, разве нет? Вы нам не мешайте, эта милашечка рассказывает мне ужасно интересные вещи. Аж сердце замирает, до чего безнравственные бывают люди.

Пока мисс Рансибл заканчивала свою историю (которая при каждом повторении все больше смахивала на непристойную антитурецкую пропаганду), бывший король поведал Адаму, что он тоже знавал одного майора – тот приехал из Пруссии с задачей реорганизовать руританскую армию, а потом скрылся в южном направлении, прихватив с собой все столовое серебро из офицерского собрания, жену лорда-камергера и пару подсвечников из королевской часовни.

К тому времени, как мисс Рансибл кончила, негодование Лотти достигло предела.

– Просто уму непостижимо, – сказала она. – Этакие скоты. А я ведь знала вашего батюшку, когда вас не то что на свете, даже в проекте еще не было. Сейчас же поговорю об этом с премьер-министром. – Иона взялась за телефонную трубку. – Мне Фрабника, – сказала она телефонисту. – Он наверху, в двенадцатом номере, с японкой.

– Фрабник не премьер-министр, Лотти.

– Нет, премьер. Вы разве не помните, что сказал Додж?… Алло, это Фрабник? Говорит Лотти. И вам не совестно? Лучше ничего не придумали, чем срывать платье с бедной, беззащитной девушки?

Лотти говорила еще долго.

Мистер Фрабник уже пообедал, и упреки, сыпавшиеся на него из телефона, отчасти соответствовали его настроению. Он далеко не сразу сообразил, что речь идет всего лишь о мисс Рансибл. Лотти к тому времени почти иссякла, однако закончила весьма эффектно.

– Не Фрабник вы после этого, а похабник, – сказала она, швыряя трубку. – Вот какого я о нем мнения. А теперь, может, выпьем?

Но компания ее уже распалась. Майор ушел, судья Скимп спал, уронив красивые белые волосы в пепельницу. Адам и мисс Рансибл решали, куда отправиться обедать. Вскоре остался только король. Он предложил Лотти руку с изысканной грацией, усвоенной много лет назад в далеком краю, в маленьком солнечном дворце, где огромная люстра разбрасывала звездные блестки, как бриллианты от разорванного колье, по малиновому ковру с тканым узором из монограмм и корон.

И они вдвоем проследовали в столовую.

Наверху в двенадцатом номере – апартаментах просторных и даже роскошных – мистер Фрабник уже скользил вниз с вершины отваги, на которую с таким трудом взобрался. Если бы не этот телефонный звонок, говорил он себе, он, безусловно, довел бы дело до конца. А теперь баронесса лепечет, что его, вероятно, ждут дела, и она, конечно, ему мешает, и пусть будет так любезен, вызовет ее машину.

До чего же это все трудно. По европейским понятиям приглашение пообедать вдвоем в номере «Шепарда» могло означать только одно. То, что она согласилась приехать в первый же вечер по его возвращении в Англию, исполнило его трепетной надежды. Но во время обеда она держалась так спокойно, так по-светски непринужденно. Впрочем, как раз перед тем, как зазвонил телефон, когда они только что встали из-за стола и пересели к камину – тут, несомненно, да, несомненно, чем-то таким повеяло. Но с этими восточными женщинами никогда не знаешь… Он обхватил руками колени и выговорил каким-то странным, чужим голосом, неужели ей нужно уезжать, и что так было чудесно после двух недель, и еще – совсем уже через силу – что он столько думал о ней в Париже. (Ах, куда девались слова – те сокровища речи, что он мог растрачивать как хотел, швырять в палату общин, где они сверкающими крутящимися червонцами катились по полу! Где те несчетные фразы, что он звонкими пригоршнями рассыпал по своему избирательному округу!)

Маленькая баронесса Иосивара, сложив золотые ручки на коленях золотого вечернего платья от Пакена, сидела, куда ее послали, еще более озадаченная, чем мистер Фрабник, и ждала приказаний. Что нужно этому лукавому англичанину? Если он занят, почему не велит ей уйти? Не скажет приехать в другой раз? Если хочет, чтобы его любили, почему не подзовет ее? Почему не поднимет с этого красного плюшевого кресла и не посадит к себе на колени? Или она сегодня выглядит безобразной? Ей-то казалось, что нет. Так трудно понять, что нужно этим западным мужчинам.

И тут опять зазвонил телефон.

– Одну минуту, – сказал чей-то голос. – С вами будет говорить отец Ротшильд… – Это вы, Фрабник? Очень вас прошу, приезжайте ко мне, как только сможете. Мне нужно обсудить с вами ряд вопросов.

– Право же, Ротшильд, не понимаю, к чему это. У меня гостья.

– Баронессе следует немедленно ехать домой. У лакея, который подавал вам кофе, брат работает в японском посольстве.

– Боже мой, неужели? Но почему вы не хотите потревожить Брауна? Ведь премьер-то он, а не я.

– Вы вступаете в должность завтра… Прошу вас, как можно скорее, адрес вам известен.

– Ну хорошо, хорошо.

– О да, конечно.

Глава 4

На вечере у Арчи Шверта пятнадцатый маркиз Вэнбру, граф Вэнбру де Брендон, барон Брендон, лорд Пяти Островов и наследственный сокольничий королевства Коннот, сказал восьмому графу Балкэрну, виконту Эрдинджу, Алому рыцарю Ланкастерскому, Паладину Священной Римской империи и Шенонсосскому Герольду герцогства Аквитании: – Здорово. Ну и отвратный вечер. Ты что будешь о нем писать? – потому что оба они по странной случайности вели отдел светской хроники в ежедневных газетах.

– Я уже передал материал по телефону, – сказал лорд Балкэрн. – Теперь, слава тебе господи, можно и уходить.

– А у меня что-то ни одной мысли в голове, – сказал лорд Вэнбру. – Вчера моя редакторша заявила, что ей надоело изо дня в день читать одни и те же имена, а сегодня они опять все тут, все до единого. Ну, расстроилась помолвка Нины Блаунт, но это не бог весть какая сенсация. Агата Рансибл обычно тянет на несколько абзацев, но ее завтра разгоняют на всю первую полосу в связи с этой историей на таможне.

– У меня неплохо получилось про Эдварда Троббинга, как он живет в Канаде в бревенчатой хижине, которую построил сам, с помощью одного только индейца. Меня это потому соблазнило, что Майлз сегодня наряжен индейцем. Недурно, а?

– Очень даже недурно. Можно, я это использую?

– Хижину, так и быть, возьми, но индейца оставь мне.

– А где он на самом деле обретается?

– Кажется, в Оттаве, как гость правительства.

– Кто эта страховитая женщина? Чем-то она, по-моему, знаменита. Это не миссис Мелроз Оранг? Я слышал, она должна здесь быть.

– Которая?

– Да вон, подходит к Нине.

– Ох, нет. Она никто. Сейчас ее зовут миссис Пэнраст.

– Она как будто тебя знает.

– Да, я с ней знаком всю жизнь. Она, понимаешь ли, моя мать.

– Ах, прости, мой милый. Можно я об этом упомяну?

– Лучше не надо. В семье ее терпеть не могут. Она ведь с тех пор два раза разводилась.

– Ну понятно, мой милый. Не буду.

Пять минут спустя он сидел у телефона и диктовал: -… орхидея, точка. Абзац. Одной из самых интересных женщин в зале была миссис Пэнраст, П, Э, Н, Р, А… нет, С, система… бывшая графиня Балкэрн. Она одевается в строгом, мужском стиле, который придает такой шик многим американкам, точка. С ней был ее сын, запятая, нынешний граф Балкэрн. Лорд Балкэрн, запятая, один из немногих истинно светских молодых людей… Достопочтенный Майлз Злопрактис был в костюме индейца. В настоящее время он живет в доме своего брата лорда Троббинга, где и состоялся вчерашний вечер. Выбор этого костюма был особенно… как бы это сказать… вот, был особенно пикантным, курсив, потому что лорд Троббинг, по последним сведениям, живет сейчас в Канаде в бревенчатой хижине, которую он построил своими руками, с помощью одного-единственного слуги-индейца, точка…

Теперь вам ясно, какого рода вечер был этот вечер у Арчи Шверта.

Мисс Маус (в чрезвычайно смелом туалете от Шерюи) сидела на стуле у стены и смотрела во все глаза. Нет, никогда ей не привыкнуть к таким волнующим переживаниям! Она привела с собой подругу, некую мисс Браун, потому что гораздо интереснее, если есть с кем поговорить. Просто дух захватывает, когда на твоих глазах никчемные деньги, скопленные отцом, как по волшебству превращаются в такой блеск, и шум, и столько молодых скучающих лиц. Арчи Шверт, пробегая мимо с бутылкой шампанского, приостановился, сказал: – Мэри, как себя чувствуете, деточка, веселитесь? – и побежал дальше.

– Это Арчи Шверт, – сказала мисс Маус своей подружке. – Удивительно интересный человек.

– Да? – отозвалась мисс Браун, которой очень хотелось выпить, только она стеснялась это сказать. – Какая ты счастливица, Мэри, знаешь столько занятных людей. А у меня совсем нет знакомых.

– И приглашения так интересно составлены, правда? Это Джонни Хуп сочинил.

– Да, наверно. Но знаешь, какой ужас, я ведь все эти имена в первый раз слышу [3]3
  Следует, пожалуй, объяснить, что в то время бывали приглашения трех сортов Во-первых, аккуратно и без затей написанные от руки, на них значилось имя, число, месяц, час и адрес; во-вторых, те, что рассылались из Челси: «Ноэл и Обри в субботу вечером решили повеселиться. Приходите и, если можете, приносите бутылку»; и, наконец, те самые, для которых Джонни Хуп заимствовал текст из журнала «Взрыв» и «Футуристического манифеста» Маринетти Последние представляли собой два столбца убористой печати. В левом был перечень всего, что Джонни не навидел, в правом – всего, что он, в общем, одобрял. Для большей части вечеров, которые финансировала мисс Маус, приглашения писал Джонни Хуп – Прим. автора


[Закрыть].

– Ну что ты, милая, не может быть, – сказала мисс Маус и где-то очень глубоко, в неизведанных уголках своей души, ощутила легкий, непривычный трепет превосходства. Сама она несколько дней назад подробно изучила это приглашение у отца в библиотеке и теперь знала все про всех.

В этом новом для нее состоянии душевного подъема она уже готова была пожалеть, что не приехала в маскарадном костюме. Вечер назывался дикарским – Джонни написал в приглашении, что все должны нарядиться дикарями. Многие так и сделали. Сам Джонни, в маске и черных перчатках, изображал магараджу Поккапорского, к некоторой досаде самого магараджи, который тоже оказался в числе гостей. Подлинная аристократия – младшие отпрыски тех двух-трех фамилий пивоваров, что правят Лондоном, – не снизошла до переодевания. Они приехали с какого то бала и держались кучкой, явно забавляясь, но сами совсем не забавные. Сердце у мисс Маус билось, как птичка в клетке. Ее так и подмывало сбросить свой ослепительный туалет и, оголившись до пояса, станцевать танец вакханки. Когда-нибудь, думала мисс Маус, она еще их всех удивит.

Был там один известный актер, который шутил. (Правда, те, кто смеялся, смеялись не тому, что он говорил, а тому, как это говорилось.) «Я приехал на этот вечер диким вдовцом», – заявил он. Вот такие он отпускал шутки, но, разумеется, лицо у него при этом было очень смешное.

Мисс Рансибл переоделась в гавайский костюм и была душой общества.

Были там, в другой комнате, два человека с запасом взрывчатого вещества – они делали снимки. Их вспышки и взрывы порядком нервировали гостей, создавая несколько напряженную атмосферу, потому что все строили пренебрежительные мины и говорили, какая тоска эти газеты и угораздило же Арчи пустить сюда фотографов, но на самом деле большинству ужасно хотелось сфотографироваться, а остальные дрожали от неподдельного страха – вдруг их снимут без их ведома, и тогда их мамы узнают, где они были, когда сказали, что едут потанцевать к Бистерам, и опять будет сцена, а это так утомительно, не говоря уже о прочем.

Были там и Адам с Ниной, они немного расчувствовались.

– А знаешь, – сказала она, выдирая у него клок волос, – я почему-то была уверена, что ты шатен.

Арчи Шверт, пробегавший мимо с бутылкой шампанского, остановился и сказал: – Разве можно быть такой садисткой, Нина?

– Катись отсюда, баранья твоя голова, – сказал Адам, изображая простолюдина. И добавил уже более нежно: – И теперь ты разочарована?

– Да нет, просто немножко чудно, решила выйти замуж за шатена, а он, оказывается, блондин.

– Но ведь помолвка наша все равно расстроилась… или нет?

– Я еще не уверена. У тебя хоть сколько-нибудь денег есть?

– Нет, дорогая, ни гроша. Даже за обед сегодня пришлось платить бедной Агате. А что я буду делать, когда Лотти Крамп подаст мне счет, одному богу ведомо.

– В конце концов… Адам, пожалуйста, не спи… есть еще папа. По-моему, он гораздо богаче, чем кажется. Он мог бы ссудить нас деньгами на то время, пока ты ничего не получаешь за свои книги.

– А ведь если я буду писать по книге в месяц, то через год развяжусь с этим договором… Как-то я об этом раньше не подумал… Это ведь вполне можно сделать… или нет?

– Конечно, можно, милый. Знаешь что? Давай-ка мы завтра съездим к папе. Хочешь?

– Это было бы просто божественно.

– Адам, не спи…

– Прости, милая. Я хотел сказать, что это было бы просто божественно.

И он уснул, положив голову к ней на колени.

– Красота, да и только, – сказал Арчи Шверт, проходя мимо с бутылкой шампанского.

– Адам, проснись, – сказала Нина, выдирая у него еще немного волос. – Нам пора уезжать.

– Было бы божественно… Ой, неужели я заснул?

– Да, ты проспал часа три. А я тобой любовалась.

– И ты все время сидела… Честное слово, Нина, ты что-то расчувствовалась… Куда мы отправимся?

Гости уже почти все разъехались. Оставалось человек десять – то твердое ядрышко веселья, которое ничем не расколоть. Было около трех часов ночи.

– Поехали к Лотти Крамп, там выпьем, – сказал Адам. И они, погрузившись в два такси, покатили через Баркли-сквер – дождь, казалось, смыл с этой площади всю косметику – на Дувр-стрит. Но в «Шепарде» ночной швейцар сказал им, что миссис Крамп только что легла. Кажется, у судьи Скимпа еще не спят, может, они желают присоединиться? Они поднялись в номер судьи Скимпа, но оказалось, что там произошло несчастье с люстрой, на которой пыталась покачаться одна из девиц. Сейчас ей промывали рассеченный лоб шампанским; двое гостей крепко спали.

Так что Адам и его компания опять вышли под дождь.

– Конечно, на худой конец есть еще «Ритц», – сказал Арчи. – Там у ночного швейцара всегда можно чем-нибудь разжиться. – Но сказал он это таким голосом, что все остальные сразу сказали: нет, не стоит, «Ритц» среди ночи – это невыносимая скука.

Они пошли было к Агате Рансибл, жившей в двух шагах, но оказалось, что она потеряла свой ключ, так что ничего не вышло.

Вот-вот кто-то должен был произнести роковые слова: «Ну, мне, пожалуй, пора и спать. Подвезти кого-нибудь до Найтс-бриджа?» – и на этом вечер бы закончился.

Но тут раздался взволнованный голосок: – А почему бы не поехать к нам?

То была мисс Браун.

И вот они опять погрузились в такси и поехали уже подальше, к мисс Браун. Она зажгла свет в мрачноватой столовой и угостила всех виски с содовой (показав себя неплохой хозяйкой дома, хоть и не в меру радушной). Потом Майлз заявил, что проголодался, и все пошли вниз, в необъятную кухню, где с полок глядели кастрюли и сковороды всевозможных сортов и размеров, и тут отыскали яйца и ветчину, из которых мисс Браун и сготовила яичницу. Потом вернулись в столовую, выпили еще немного виски, и Адам снова заснул. Тут Вэнбру сказал: – Вы мне разрешите позвонить от вас по телефону? Мне только передать в газету конец корреспонденции.

Мисс Браун провела его в кабинет, чем-то похожий на канцелярию, и он продиктовал свою колонку до конца, а потом вернулся к остальным и выпил еще виски.

Для мисс Браун это был упоительный вечер. Возбужденная успехом своего гостеприимства, она порхала от гостя к гостю, предлагая кому спички, кому сигару, кому грушу из огромной золоченой вазы, стоявшей на буфете. Подумать только, все эти блистательные особы, о которых она столько слышала от мисс Маус и так ей завидовала, они здесь, в папиной столовой, и называют ее «дорогая» и «деточка»! А когда они наконец стали уверять, что теперь им в самом деле пора, мисс Рансибл сказала: – Мне-то просто некуда ехать, ведь я потеряла ключ. Ужасно будет неудобно, если я здесь переночую?

Мисс Браун ответила, замирая от страха, но совершенно естественным тоном: – Ну что вы, Агата, деточка, это будет божественно.

И тогда мисс Рансибл сказала: – Вы просто божественно добры, дорогая.

Какое блаженство!

На следующий день в половине десятого семья Браун собралась в столовой к утреннему завтраку.

Первыми пришли четыре скромные девушки (та, что ночью принимала гостей, была из них самая младшая). Брат их, работавший в гараже, уходил из дому намного раньше. Они уже сидели за столом, когда вошла их мать.

– Хочу вам напомнить, дети, – сказала она, – нужно за завтраком побольше разговаривать с папой. А то он обижается. Чувствует себя посторонним. Его так легко втянуть в разговор, стоит только немножко постараться. Ведь ему все интересно.

– Хорошо, мама, – сказали они. – Мы и так стараемся.

– Ну а как было у Бистеров, Джейн? – продолжала мать, разливая кофе. – Потанцевали, повеселились?

– Было просто божественно, – ответила младшая мисс Браун.

– Как, как ты сказала?

– Было прелестно, мама.

– Еще бы. Вы, нынешние девушки, счастливицы. Когда я была в вашем возрасте, столько балов не устраивали. Раза два в неделю во время сезона, а уж чтобы до Рождества – этого не бывало.

– Мама!

– Да, Джейн?

– Мама, я пригласила одну девушку у нас переночевать.

– Хорошо, милая. Когда? Ты ведь знаешь, ближайшие дни у нас заняты.

– Вчера, мама.

– Нет, это просто поразительно. И она согласилась?

– Да, она сейчас здесь.

– Н-ну… Амброз, скажите, пожалуйста, миссис Спэрроу, пусть сварит лишнее яйцо.

– Прошу прощенья, миледи, миссис Спэрроу сама не понимает, как это вышло, только яиц нет. Она говорит, наверно, ночью воры в дом забрались.

– Глупости, Амброз. Где это слыхано, чтобы воры проникали в дом красть яйца?

– Скорлупа валялась по всей кухне, миледи.

– Ах, так. Хорошо, Амброз, можете идти… Это что же Джейн, твоя гостья вдобавок съела все наши яйца?

– Да, наверно… то есть… я хотела сказать… В это время к завтраку явилась Агата Рансибл. В утреннем свете она выглядела не слишком авантажно.

– Привет всей компании, – сказала она непринужденным тоном. – Наконец-то я попала куда надо. Я тут, понимаете, забрела в чей-то кабинет. Там за столом сидел премилый стариканчик. Он очень удивился, когда меня увидел. Это ваш папа?

– Познакомьтесь с моей мамой, – сказала Джейн.

– Здравствуйте, – сказала мисс Рансибл. – С вашей стороны страшно любезно, что вы разрешили мне выйти к завтраку в таком виде. (Напомним, что она все еще была в гавайском костюме.) Нет, правда, вы не очень на меня сердитесь? Для меня-то все это получилось еще более неудобно, ведь правда?… Или нет?

– Вам чаю или кофе? – заговорила наконец мать юной Джейн. – Джейн, милая, накорми свою подругу завтраком. – За долгие годы, проведенные на общественном поприще, у нее сложилось мнение, что своевременное предложение поесть может разрешить любую сложную ситуацию.

Тут в столовую вошел отец юной Джейн.

– Марта, это что-то поразительное!… Я, наверно, выжил из ума. Сижу я у себя в кабинете, перечитываю речь, которую должен сегодня произнести, и вдруг отворяется дверь и появляется какая-то полуголая танцовщица-готтентотка. Она только сказала «это же сквозь землю провалиться можно» и исчезла, а я… О-о… – Он только сейчас заметил мисс Рансибл. – А-а, здравствуйте, как…

– С моим мужем вы, кажется, не знакомы?

– Только чуть-чуть, – сказала мисс Рансибл.

– Как себя чувствуете, как спали? – выдавливал из себя отец Джейн. – Марта мне и не сказала, что у нас гостья. Простите, если я не проявил должного гостеприимства… я… Да скажите же кто-нибудь что-нибудь! Мисс Рансибл тоже ощутила некоторую неловкость. Она взяла со стола утреннюю газету.

– Тут есть одна ужасно забавная история, – сказала она, чтобы поддержать светскую беседу. – Давайте я вам прочту. «Ночные оргии в доме № 10». Божественно, правда? «Самое, вероятно, необычайное сборище этого года состоялось сегодня под утро в доме № 10 на Даунинг-стрит. Часа в четыре утра полисмены, постоянно дежурящие у резиденции премьер-министра, с удивлением увидели…» Забавно, правда? «… как к дому подъехала целая вереница такси, из которых высыпала веселая толпа в экзотических маскарадных костюмах». Вот бы поглядеть! Воображаете, какая это была картина? «Хозяйкой сборища, которое один из гостей назвал самым душистым букетом их всех, какие составлял до сих пор Цвет Нашей Молодежи, была не кто иная, как мисс Джейн Браун, младшая из четырех прелестных дочерей премьер-министра. Достопочтенная Агата…» Вот это уже поразительно… Боже мой!!

В мозг мисс Рансибл внезапно хлынул поток света, как было однажды, когда она еще в юности пошла за кулисы на благотворительном утреннике, а на обратном пути ошиблась дверью и очутилась на сцене, в слепящих лучах прожекторов, в середине последнего действия «Отелло». – Боже мой! – сказала она, обводя глазами семейство Браунов. – Какой же нахал этот Вэнбру. Вечно он проделывает такие вещи. Нужно пожаловаться куда следует, тогда он потеряет работу, и поделом ему будет, правда, сэр Джеймс?… Или нет?

Мисс Рансибл умолкла и снова оглядела всех Браунов, ища в их глазах поддержки.

– О господи, – сказала она. – Жуть какая. Потом повернулась и, волоча за собой гирлянды из тропических цветов, бежала в холл, а оттуда на улицу, к великой радости и выгоде репортеров и фотографов, уже толпившихся у исторического подъезда.