Текст книги "Терпкость вишни"

Вторая половина декабря

Травка по-прежнему ведет подготовку к завоеванию Марии. А Мария призналась нам, что судьба привела на ее дорогу настоящего мужчину. Мужчину, который придаст ее существованию смысл и поможет обрести забытый вкус жизни.

– Я так чувствую, – уверяла нас она, намазывая на ноги депилирующую смесь «Адская смола».

– А мы чувствуем только едкий запах аммиака, – прошептала Вика, закрываясь с головой одеялом.

– И когда же случилось это чудное событие? – поинтересовалась Милена.

– Вчера в двадцать ноль пять в клубе-кафе «Пивовар».

В двадцать ноль пять в клубе-кафе «Пивовар»

Марии надоела атмосфера «Богемы», и она решила сменить окружение. Она полюбовалась несколькими витринами с художественной бижутерией, а потом совершенно неожиданно для себя спустилась в подвальчик клуба-кафе «Пивовар», влекомая удивительным предчувствием и волной аромата новейших духов от «Хьюго Босса». Она села в сторонке, слегка оторопевшая от количества народа, а паче от совершенных копий Бритни Спирс. Сидела она там в одиночестве, посасывая теплое пиво с соком (гадость жуткая, но очень помогает от робости), и тут вдруг к ней подошел Он. Единственный. Неповторимый. Половинка. Гуру.

– У тебя, детка, так горят глаза, что я должен подсесть к тебе, – сообщил он, придвигая стул. – Как твое имя и что ты так напряженно ищешь?

– Мария, – пролепетала она, надеясь, что он не слышит, как колотится ее сердце. Оно стучало на весь клуб-кафе «Пивовар». – А ищу я…

– …глубину, истину и что-то, от чего жизнь обретет смысл, – докончил он за нее. – Все это можно прочесть по твоему лицу. – Он провел пальцем по ее шее. – И я могу это дать тебе, Мария. Только тебе нужно будет делать то, что я говорю.

– Хорошо, – прошептала Мария. Она принадлежала ему телом, душой и художественной бижутерией из меди. Как она могла прожить без него столько лет? Ходить по земле? Дышать?

– Прежде всего… – гуру почесал лоб, отыскивая в закоулках нейронов соответствующие подсказки, – ты должна вернуться к естественной наивности. Я терпеть не могу сверхрафинированных, переинтеллектуализированных идиоток. Ты должна стать наивной и пустой. Пустой, как оловянный сосуд, который я наполню истинным знанием.

«Наполни, прошу тебя, наполни», – мысленно умоляла Мария.

– Бездумность. Логика на нуле. Ты должна руководствоваться животным инстинктом. Полностью довериться мне. Только тогда я высвобожу твой потенциал. Покорись скрытым эмоциям, пробуди таящегося в тебе ребенка. Ребенку нравится китч, цирк, луна-парк. Ты должна быть при мне по первому сигналу. Чуть только я щелкну пальцами. Вот так, – продемонстрировал он.

– Хорошо, – повторила Мария, закрыв глаза. Она увидела кружащиеся цветные спирали, дождь золотых искр, услышала цирковую музыку. Она была счастлива. – Как мне тебя называть?

– Гуру. Просто гуру.

* * *

– Говорю вам, это необыкновенный человек. Он мог бы жить во дворце, а выбрал скромную комнату в «ИКЕА».

– Где? – одновременно воскликнули мы. Я из коридора, где ставила обогреватель на максимум, а Виктория и Милена из-под одеяла и двух спальных мешков, которые они одолжили у Травки.

– В «ИКЕА». Это подарок от директора фирмы.

– За что? – удивилась Вика.

– За то, что гуру помог найти ему смысл жизни. Директор был на самом краю, уже хотел повеситься в отделе игрушек. К счастью, встретил его, гуру. Они пару раз поговорили за пивом. А потом директор вдруг почувствовал, что хочет жить. И, безумно счастливый, спросил, чем он мог бы отблагодарить. Гуру попросил всего лишь комнату.

– В собственность? – заинтересовалась Виктория.

– Что ты! Да он такой человек… он презирает собственность. Просто он там ночует. Приходит ночью, выбирает какую-нибудь кровать и засыпает. А утром, еще до появления первых покупателей, исчезает.

– Восхитительная жизнь, – ироническим тоном заметила Миленка.

– Гуру не выносит стабильности и не хочет привязываться к вещам.

– Увы, боюсь, что к людям тоже.

– А почему «увы»? У меня нет синдрома женщины-магнита. Мне вовсе не нравится, когда мужчина липнет ко мне.

– Тогда чего ты хочешь от гуру?

– Ничего. Я хочу дать ему подлинное счастье.

– Звучит интригующе, – усмехнулась Миленка. – Подлинное счастье на диване «Фресвик» всего за тысячу триста злотых.

Праздники

Отмечали мы их, как всегда, вместе с бабушкой, тщеславным папиным братом, его привлекательной и покорной женой, а также с их гениальным восьмилетним сыном. Началось все совершенно обычно. Дядя по привычке отметил, что я не прибавила в росте. Тетя осведомилась, появился ли уже у меня жених. Юный гений буркнул «привет», после чего неподвижно сидел, вперив взгляд в собственные колени. Зато бабушка, как всегда, ахала и охала, что я опять похудела на десять кило.

– Вы должны сходить с Виславочкой к врачу, – порекомендовала она папе. – Сейчас девушки все время болеют. Я по телевизору видела. Сперва ничего не едят, а потом умирают. Это очень страшная болезнь, аморокс называется. На одном канале ее постоянно показывают, чтобы людей предостеречь. По красному ковру ходят скелеты в лохмотьях, ноги у них дергаются, будто плохо прикреплены, а зрители глядят и ужасаются.

– Да, мама, обязательно сходим, – пообещал папа, кроша пальцами облатку. – Ну, всем всего самого лучшего. Здоровья.

– Вот-вот, здоровья, – удрученным голосом повторила бабушка. – Аморокс этот, невидимый, кружит в воздухе. Он каждого может атаковать, даже молодых мужчин, как ты и Павелек. По телевизору предупреждают.

Дядя заглушил бабушку, сделав громче музыку с уцененного диска, прилагавшегося к какому-то женскому журналу. Мы вернулись к пожеланиям. Тем же самым, что и год назад: здоровья, счастья, успехов (с упором на «научных»). Стол, как обычно, ломился от традиционных яств, трудолюбиво сотворенных тетей, а в углу торчала жуткая елка, увешанная тайваньскими игрушками.

– Внушительная елочка, – заметила мама, оглядывая комнату в перерыве между грибным супом и следующим блюдом из традиционных двенадцати.

– Сам украшал, – сообщил дядя. – А гирлянду привезли из самого Берлина. А у вас есть гирлянда?

– Да, из России, – как и каждый год, ответила мама, кладя себе на тарелку кусок карпа. – Загорается, когда захочет. Славянская душа.

– А елка, наверно, старая?

– Да, ей уже больше десяти лет, – как всегда, ответила мама. – А может, и все двадцать.

– А в нашей больше трех метров, – похвастался дядя.

– Вкусная рыба, – после почти минутного молчания произнесла мама. – Ты готовил, Мариан?

– Нет, я, – ответила Клаудиа, дядина жена. – Мариан действительно прекрасно готовит, как все мужчины. Но мы оба придерживаемся мнения, что ему не нужно слишком часто заниматься кухонными делами, потому что он может выгореть.

– Может, пригореть? – проявила себя бабушка, до этого укрывавшаяся за большущей супницей с рождественским борщом.

– Выгореть, мама, выгореть, – поправил ее дядя. – Иными словами, растратить талант, занимаясь обыденной стряпней.

– Вот именно, – подтвердила Клаудиа. – И поэтому мы бережем талант Мариана для лучших оказий.

– А каких? – заинтересовалась мама, накладывая себе на тарелку крокеты.

– Для лучших, – с упором повторил дядя и сменил тему: – Вислава, а как у тебя с учебой? Вот наш Кристиан в свои восемь лет уже читает Достоевского.

– Бедный ребенок, – отреагировала бабушка и вмиг умолкла под красноречивым взглядом дяди.

– Вислава читала Достоевского в семь лет, – папа дал втянуть себя в состязание талантов. – Верно?

Верно. Читала я, читала, потому что только это они и оставили мне в комнате. А потом мне снились кошмарные сны с окровавленной старушкой.

– А по-английски когда она начала говорить? – задал дядюшка вопрос из стандартного набора. – Вот наш Кристиан уже бегло говорит на английском.

– Невероятно, – восхитилась мама. – Мариан, ты должен поблагодарить Клаудию.

– Но ведь это я записал его на занятия английским, – удивился дядя.

– Но это благодаря генам Клаудии он смог извлечь пользу из этих занятий, – сообщила мама. – Ты разве не знал, что интеллект наследуется от матери?

– Правда? – обрадовалась тетя и тут же устремилась на кухню за очередной порцией крокетов.

– Включи по пути телевизор, – попросил ее дядя, – пусть Кристиан нам что-нибудь переведет.

Тетя принялась искать какую-нибудь программу на английском.

– Оставьте мне «Капли любви», – потребовала вдруг бабушка. Сидя с отсутствующим видом, она при стремительной смене каналов успела заметить свой любимый сериал.

– Мама, ты что? Телевизор в Сочельник? – укорил ее дядя.

– Но ты же сам попросил включить, – встала на сторону бабушки мама, руша установленный сценарий.

– Ну ладно, но только на несколько минут, – с неудовольствием согласился дядя.

Все умолкли, вперившись в экран.

– Этот Марек, – проинформировала нас бабушка, – нехороший человек, он не разрешает жене работать.

– Ерунда какая, – бросила мама. – Да покажите мне поляка, который сейчас запретил бы жене работать. Он еще радоваться будет, что она снимет с него часть финансовых проблем.

– А я вот считаю, что женщина должна сидеть дома. – Дядя в тысячный раз открыл нам свой принципиальный взгляд на проблему разделения дамско-мужских обязанностей. – А мужчина должен содержать семью.

– Совершенно верно, – поддержала его тетя Клаудиа. – Только не всегда это бывает легко.

– Разумеется, нелегко, – согласилась мама. – Для большинства польских мужчин это огромная проблема. Содержать.

– Кристина! – попытался призвать ее к порядку папа.

– Вот ты издеваешься над польскими мужчинами, а между тем последние исследования доказывают, что в Швеции, например, мужчина-подкаблучник, который помогает по хозяйству, вовсе не пользуется успехом у женщин, – поддержал дядя Мариан папу.

– Где ты это прочитал? В газетках, которые раздают в церкви? – срезала его мама.

– Нет, в серьезном журнале.

– В одном из тех серьезных журналов, где описывают десять легких способов обслужить женщину?

– Крыся! – возмутилась тетя. – Как ты можешь?

– А ты что, думаешь, твой Мариан читает исключительно Пруста да газеты с телепрограммами?

– Вы дадите мне закончить? – раздраженно поинтересовался дядя.

– Да, да, мы охотно послушаем про шведских мужчин.

– Благодарю. Как свидетельствуют последние исследования, шведки предпочитают решительных, грубых самцов из мусульманских стран своим скучным блондинистым соотечественникам-размазням с ласковыми голубыми глазами.

– Правда? Как здорово складывается. Ведь множество полек с огромным удовольствием пожили бы с таким белокурым занудой, который подавал бы им в постель роскошный завтрак, приправив его искусной вступительной игрой, – парировала мама и невинным голосом спросила: – А когда будет десерт? Я просто не могу дождаться.

Ушли мы от них часа за два до рождественской мессы. Папа не вынес унижения и объявил, что у него ужасно болит голова. Мы быстренько попрощались с родственниками, я успела чмокнуть бабушку в лоб (не знаю, заметила ли она, одурманенная «Каплями любви»), и мы тронулись домой.

За два дня до нового года

Изнуренная поглощением праздничных крокетов с грибами и очередного тома биографии Джонатана Аксона, я выбралась к девочкам.

– Миленка еще не вернулась, – сказала Виктория, – а Травка сейчас придет. Будем вместе восхищаться великим творением Марии.

– Какой Марии? – по причине рождественских праздников в голову мне пришел только Младенец в яслях.

– А то ты не знаешь. Мария сотворила абстракцию. Пошли, посмотришь.

Я вошла в комнату. На южной стене располагалась гигантская клякса, как будто кто-то нечаянно капнул тушью с огромного пера. Причем тушью неонового интенсивно-оранжевого цвета. Я взглянула на Викторию, потом опять на кляксу.

– Энергетически, да?

– Не то слово, – подтвердила я.

– По мнению Травки, эта абстракция многое говорит о внутреннем богатстве Марии.

Внутреннее богатство. Прямо тебе Швейцария какая-то.

– А что именно говорит? – заинтересовалась я.

– Ну, что у Марии исключительно сложная психика, – продекламировал из коридора Травка. – И что ее терзает какая-то дилемма. Когда она дорисует пятно индиго, буду знать больше.

– Она собирается еще что-то дорисовывать? – испугалась я.

– Сразу же после Нового года, – подтвердила Виктория.

– А где она сейчас?

– На лыжах катается. Травка, ты мог бы поехать с ней.

– Мог бы. Но мы с лыжами плохо сочетаемся.

– А ты пробовал?

– Однажды. В выпускном классе. Отец решил компенсировать все, что он не додал мне по части воспитания, и снял для нас квартиру в Стасикувке. Заказывал он ее по телефону и не видел, что снимает. На месте же оказалось, что в комнате холодно и полно тараканов, зато горячей воды нет, потому что, как на грех, сломался бойлер.

– Как обычно на квартирах в сезон, – заметила Виктория. – Я еще ни разу не попала на квартиру с горячей водой, а езжу в горы больше трех лет. И что твой отец?

– Мы промучились два дня, кутаясь в овчины. Отец немножко поплакался на свою тяжелую жизнь. Мол, он совершенно лишен свободы и должен платить алименты на трех детей. А еще четвертый намечается.

– То есть дела у него фактически вышли из-под контроля, – сделала вывод Виктория.

– Вышли уже девятнадцать лет назад, когда он сбежал от нас со студенткой с философского. Мама возвращается из родильного дома со мной на руках, а тут вместо букета гербер, обязательного в подобных случаях, ее ждет письмо, в котором отец сообщает, что уходит, так как он встретил свое счастье. А счастье, как известно, упускать нельзя. Полгода спустя он хотел вернуться. Но мама у меня, к своему счастью, как Джи Ай Джейн: черной икры у нее больше, чем у сибирского осетра. Она даже на порог его не пустила.

– Моя пустила, – сказала Виктория. – Через год папочка собрал чемодан и объявил, что нашел свое место. И это не Польша, а поезд на трассе Москва – Петушки. И уехал.

– Вот я вас слушаю, – встряла я, – и испытываю чувство вины, оттого что у меня нормальная семья. И мне вас ужасно жаль.

– Нет причин, – пожал плечами Травка. – Такие нынче времена. Даже Лаки Скайуокер воспитывался без отца.

– К этому привыкаешь, – заверила меня Виктория.

– У тебя со своим есть контакты? – спросил Травка.

– Раз в полгода он мне снится: в день рождения и на Рождество, но только на православное, в январе.

– Что-нибудь говорит?

– Поздравляет и коротко рассказывает, как у него дела. Он стал кондуктором, отпустил полуметровую бороду, и наконец-то он у себя.

– А мой все ищет свое место, как правило, рядышком со все более молодыми девушками. Интересно, что они в нем находят?

– Спроси у Марии, – выпалила я и тут же пожалела.

– Почему у Марии? – удивился Травка.

– Наверно, потому, что ей нравятся мужчины старше ее, – попыталась спасти ситуацию Виктория. – Как-то она говорила такое…

– Мгм, – промычал Травка, рассматривая носки своих стоптанных мокасин.

– Короче, Травка, – Вика сглотнула слюну, – не будем мы тебя обманывать. Мария влюбилась… но это еще не стопроцентно. А у этого мужика жена, дети и буйное воображение.

– В точности как у моего папаши. – Травка потер бледный лоб. – А я-то мечтал, что… Неважно. Ладно, дорасскажу про лыжи. На третий день мы вылезли из-под овчин и решили покататься с холма за домом.

– А лыжи где взяли? – полюбопытствовала я.

– Папаша одолжил у знакомых какой-то хлам. Комбинезонов никаких у нас не было, и я съезжал по склону в кожаном пальто до колен, а отец в замшевой куртке и ковбойской шляпе.

– Да, выглядели вы не слабо.

– Выглядели мы не слишком долго, потому что отец сразу свалился, а я за десять секунд скатился вниз, потеряв по дороге шапку с помпоном и пестрый шарф. Во мне неожиданно проявилась боязнь высоты, и я так вопил, что, наверно, распугал всех серн в радиусе ста километров. Внизу я отстегнул лыжи и вернулся в холодную комнату. А на следующий день отцу позвонила его новая девушка, что-то у нее там жуткое стряслось, и он уехал.

– Такая уж судьба. – Виктория погладила Травку по плечу.

– Да я ничуть не жалею, – буркнул Травка. – Тоже мне удовольствие – выслушивать от сноубордистов, что ты катаешься на антикварных деревяшках и вообще выглядишь как спортсмен из бывшей ГДР.

– Ну да, извечный конфликт из-за трасс. И при этом на каждом углу талдычат о толерантности.

– Давно она влюбилась? – осведомился Травка почти шепотом, словно стыдясь того, что Мария все еще ему небезразлична.

– Да уже несколько дней, а может, недель, а может, все уже прошло…

– Кто он?

– Да есть такой, его зовут гуру.

– Гуру? – удивился Травка. – Тот самый, который открывает девушкам энергетические каналы? И выставляет их на пиво?

– Не знаю, что он там открывает, но выставляет он не только на пиво. Мария платит за водку и сигареты.

– Что она нашла в этом старом хмыре?

– Она утверждает, что гуру дает ей спокойствие и что рядом с ним она чувствует себя по-настоящему защищенной.

– Я все больше утверждаюсь во мнении, что самое сильное чувство защищенности дают типы, которые меньше всего этого заслуживают.

– У меня такое же впечатление, – призналась Вика. – Особенно когда вспомню последнего дружка Милены. Рядом с ним она чувствовала себя так же безопасно, как в президентском подземном убежище.

– Интересно, почему так бывает?

– Наверное, потому, что на самом деле такое ощущение исходит от нас самих, – изрекла Вика. – Если другой человек не может нам его дать, мы включаем свои внутренние резервы. Только и всего.

– А потом кажется, что это заслуга типа, с которым мы случайно познакомились в дешевой пивнухе. И подумать только, что Мария позволила себя охмурить такому фармазону. – Травка прикусил верхнюю губу. – А все говорила, что ищет что-то настоящее.

– Она и искала. И, как утверждает, нашла.

– Я-то думал, что она переживает что-то более глубокое, чем восхищение старым треплом.

– Травка, ты даже не представляешь себе, как Мария переживает. Особенно когда гуру грозит ей, что уедет в Амазонию.

– Я полагал, что она не настолько наивна. Что она пожестче… А она… у нее такое мягкое сердце, – чуть не прослезился Травка. – Поэтому я не могу оставить ее в когтях этого мифомана.

– Вот она, сила любви, – прошептала Виктория, тронутая декларацией Травки. – И что же ты намерен сделать?

Этого Травка, к сожалению, не знал.

– Может, для начала посмотреть, как будут развиваться события? – предложила я.

– Пожалуй, выбора у меня нет. Господи, в этом и состоит вся жизнь. Мы все время ждем развития событий.

* * *

То же самое сказал Даниэль. Он позвонил мне и произнес всякие новогодние пожелания, я ответила тем же (ну почти, потому что в голову лезли самые затертые слова). Несколько минут мы говорили на нейтральные темы: погода, цены на жареные орешки, кошмарное состояние тротуарных плит на Рынке, но наконец Даниэль спросил, сказала ли я уже родителям про переход.

– Все еще жду подходящего случая, – прошептала я в трубку, нервно оглядываясь, нет ли кого из родителей поблизости.

– Именно так и поступают молодые. Они постоянно чего-то ждут. Им кажется, что жизнь еще не началась. Что она начнется через неделю, через месяц, но еще не сейчас. А потом человек вдруг обнаруживает, что стал старым, и вот тогда он задает себе вопрос, чем было это долгое ожидание. Но уже оказывается поздно…

* * *

Ну что ж, обещаю себе, что после Нового года я перестаю ждать. Начну жить, что бы это ни значило.

Зима

Новогодний вечер

– Быстренько проведем ревизию бара, – сказала Виктория, указав на большущую коробку из-под компьютера Ирека, стоящую под столом-кроватью. – Посмотрим, что у нас есть.

Травка заглянул в коробку:

– Из веселящих напитков чешский ром и четыре упаковки пива, а за окном охлаждаются четыре бутылки советского шампанского. Надеюсь, до полуночи они сохранятся.

– Ты обещал пять бутылок вина, а Олек, само собой, так называемую заправку для пива.

Виктория открыла крышку комода, куда складывали провиант.

– Кроме того, у нас семь литров кефира, пять минералки, бочка огурцов вместе с рассолом и центнер разных печенюшек и чипсов.

– Добавлю-ка я еще салат с майонезом, – предложила Милена. – Экспериментальное папино изделие. Будет завтра прекрасным заполнителем.

– Заполнителем чего?

– Того, что выблевано, – объяснила она.

– Ты, наверно, еще не знаешь, – встрял Травка, – что с похмела человек по-настоящему страдает, когда ему хочется блевануть, а нечем. Потому-то заполнитель – очень полезная штука, особенно жирный, густой и отвратный на вкус.

– Потому что такой легче выходит наружу, – объяснила Милена, нюхая содержимое банки. – Этот будет в самый раз. В желудке он не удержится и пятнадцати секунд.

Я сморщилась: до меня долетел аромат экспериментального салата.

– Надеюсь, мне не придется оценивать его достоинства.

– Когда-то надо начинать, – сказала Миленка. – Так уж лучше сейчас среди товарищей по несчастью, чем через полвека, окруженной бездушными медсестрами в доме заходящего солнца.

– Полвека в нашем возрасте – это чистейшая абстракция, – заметил Травка. – С равным успехом можно сказать, что дом этот ожидает Вишню через два миллиарда лет.

– Ладно, философ, скажи лучше, приготовил ли ты пластинки, – вмешалась в дискуссию Виктория.

– Ждут со вчерашнего дня. Сплошь антидепрессивные хиты: Рики Мартин, Наталия Орейро и, разумеется, бойс-бэнды.

– Отлично, – обрадовалась Милена. – Ну так что? Пора надевать драгоценности и – го-o-oу!