Текст книги "Свечи жгу. Стихи"

Свечи жгу
Стихи
Александр Шатайло

© Александр Шатайло, 2024

ISBN 978-5-0062-7089-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

С РИФМОЙ ПО ЖИЗНИ

СВЕЧИ ЖГУ

 
Душа похожа на свечу,
когда душа тиха.
Я пламя духа различу
в явлении стиха.
 
 
Стихи —
святое ремесло —
я часто свечи жгу.
И от души
и я могу
почувствовать тепло.
 

ВРЕМЯ КНИЖЕК

моей Нэле

 
выносят мешки
магазины
для мусорных
ранних машин.
 
 
а в уличные
корзины
бросают
поверх вершин.
 
 
солнце спускается
ниже.
бродит внизу
народ,
 
 
купит билетик
трижды,
а рядом —
корзины рот.
 
 
туда
и моя пятёрка
летит,
как масло и сыр.
 
 
у солнца —
в крови —
гимнастёрка:
солнце боролось за мир.
 
 
красный закат,
и рыжий,
жёлтый,
оранжевый он.
 
 
город прижат.
и выжат.
осиротел
неон.
 
 
мы
всё ниже
и ниже.
солнца тяжёл закат.
 
 
время настало
книжек,
с книжками
в спальнях лежат.
 
 
я уложился
тоже,
выбрал себе
одну,
 
 
ту,
которая мной же
написана
под луну.
 
 
нравится книжку
мацать,
нюхать
её листок.
 
 
кто-то
делает в двадцать,
а я свою
в полтишок.
 
 
будто бы
новой ложкой
хлебаю
старинный супец.
 
 
шёл не прямою
дорожкой,
много на мне
колец —
 
 
тех, какими
отмечен
самый
обычный пенёк.
 
 
солнце
присядет
под вечер:
– дай посижу, Санёк!
 
 
только цыганка
гадает
также,
как с давних пор.
 
 
и всё опять
совпадает.
руду
забираю у гор.
 
 
я – буду!
я, Нэля, поверил,
во всё,
что открылось тебе.
 
 
и лучше
европ и америк
хорошие книги
в судьбе!
 
 
я буду.
я чую породу.
везёт самосвал
руду.
 
 
не знаю,
какого я роду.
не знаю,
в каком я ряду.
 
 
но томик <А. Пушкин> возьму
я завтра к бра моему.
 

ЧЕЛОВЕК ИСЧЕЗ

 
Жилетка чёрная под стёклышком лежит —
в ней Пушкин падает,
в неё Дантес стреляет.
Пером писать
мне век мой не велит,
и на столе свеча не догорает.
Для современников, для нас,
важны походы по музеям.
Я на диван живой глазею,
а человек – исчез,
хотя и Муза с нами
и Пегас.
Остались строчки —
чувственны, легки.
Осталась осень.
Оголила плечи.
Зима осталась.
Место у реки.
И человек с букетиком замечен.
Но сгинул век.
И шум его живой.
Другими были,
но творили люди.
Всё кануло.
Всё поросло травой.
Всё испарилось.
Словно уточка на блюде.
Не тихо в мире.
Вновь шумы идут.
И даже не ходи к гадалке:
труба зовёт,
в трубу ведут —
и выплюнут у времени на свалке.
И птицы белые, наверно – чайки —
слетятся и чего-нибудь найдут.
Кувшин пустой останется от нас,
а может в нём найдут ещё монеты.
Находим каски ржавые
и пистолеты,
и ветерана слушаем рассказ.
И только поле не меняет цвет —
меняет вид:
фашист не топает по полю.
Машины времени не будет. Нет.
(И хорошо. И с этим я не спорю.)
Но как-то странно исчезает жизнь,
как будто не было событий.
Солдатик мёртвый неизвестно где лежит —
и жизнь ещё полна открытий.
Но столько повидала жизнь,
что в самый раз
концу быть света.
Но ходим по земле,
земля дрожит —
теперь у каждого в руках ракета,
и взрыв страшнее пистолета.
 

ДОЛГО СПЛЮ

 
позавидуешь железу
не уложишь спать гранит
я в морскую жизнь не лезу
но там жизнь с утра кипит
 
 
нет синхронности с рассветом
и не будет никогда
но хотел бы своим цветом
показаться как вода
 
 
и чтоб следом следом следом
отразились облака
но я сплю
ведь я не еду
на поимку судака
 
 
подниматься очень рано
это всё-таки почёт
кто встаёт тому в карманы
или в душу бог даёт
 
 
ничего ещё не знаю
спит сознание ещё
может в мамонта кидаю
я уже копьё своё
 
 
может сам бегу и прячусь
динозавриков страшась
я ребята не ребячусь
хотя есть такая страсть
 
 
если спишь ты долго-долго
мир не станет долго ждать
птицы страшные над Волгой
могут вскорости летать
 
 
будет мир уже не прежним
будет снова одинок
а ведь сладко
а ведь нежно
я продрых без задних ног
 
 
надо мной кричали чайки
и наверно вороньё
и горилла в моей майке
смотрит в зеркало моё
 

У ПЯТНАДЦАТИ ДВЕРЕЙ

 
Россия, забери меня в страну,
когда я крепенько засну.
 
 
В твою, в мою, короче – в нашу,
верни меня, Шатайло Сашу.
 
 
Верни меня, как ты умеешь,
хоть на коне, когда стемнеет.
 
 
Хоть на воздушном змее полечу:
ты запусти его – я захвачу!
 
 
Но знаешь ты, что лишь во сне
я окажусь в своей стране.
 
 
И знаю я – и ты во сне
вернёшь нас всех, кто жил в стране.
 
 
Давай заснём. Чтоб как-то поскорей
проснулись – у пятнадцати – дверей.
 

ВОЗВРАЩАЕТСЯ ЛИЦО

 
Мне интересен Свет,
что воскресил Христа.
Ему ведь тоже это интересно.
В небесной черни
новая звезда
рождается
погибшей вместо.
Пусть Бог ты.
И в душе ты есть.
Но обо всём
так сразу не узнаешь —
ты остаёшься тем,
кем пребываешь,
но мёртвых звёзд
в тебе
не перечесть.
И новых.
Новых.
Жизнь —
вовек учись.
Сегодня —
музыка органная.
А завтра —
музычка карманная —
достал айфон —
и файлов зашибись!
Сегодня —
меч.
Девятый легион.
А завтра – рёв
и гусеницы танка.
Не знает Бог,
кем станет он,
и не расскажет всё ему цыганка.
А мне сказала:
буду я старик.
Тянуть до гроба буду его лямку.
Но молодой
Исуса лик
так хочется поставить в рамку!
Его представлю.
А себя никак.
Ну разве можно
тухленькой капусточке
лететь в борщец,
что пахнет вкусненько,
и заявлять,
что будет самый смак?
И мы смешны в конце концов.
Какие мы на финише уроды!
Верните девушке лицо,
тупые лепщики природы!
Какой же Свет
вошёл в Христа?
Ведь даже в нём
такого Света нету.
Он не был под землёй,
он не лежал скелетом,
но если гаснет свет…
То будет темнота.
Какая же у Света сила,
чтоб так
гордиться Сыном и Отцом?
Не верится.
Не верится.
Но возвращается лицо,
которое нам молодость
однажды подарила.
 

ИДУТ К ТЕБЕ

 
приходит кот
прижмётся ночью
и мне покажется
воочью
что всё живое
все предметы
все звёзды неба
и планеты
ко мне идут
хотят прижаться
в любви
и доброте
признаться
 

КИСЛЕНЬКИЙ МУРАВЕЙ

 
сладкая пчёлка
вернулась с медовой трассы —
желудочек полон нектарной массы
отмывает солнышко пальчики от мёда
в очень сладкой водичке
где много народа
в муркином животике
зарождается семья —
но не сладенького хочется —
а кисленького муравья
 

СНЕЖОЧЕК И ПОДОРВАННЫЙ ДЖИП

 
А снег…
Он понимает нас,
что мы счастливые,
когда к нему выходим.
Сияющих и тёплых глаз
мы с белизны его не сводим.
 
 
А ты,
законченный куркуль,
иди откапывай машину, —
снег не козёл,
не отзовётся на скотину,
бери лопату,
если хочешь сесть за руль.
 
 
Рычишь,
и проклинаешь небо,
ты всеми четырьмя
надёжно влип.
Взорвалось небо —
подорвало джип,
но никогда снежочек
гадом не был.
 

РЫБАЧА НА ДНЕСТРЕ

 
Бог на нашем пыхтит этаже —
он застрял здесь, на третьей планете.
Остальные взбесились уже:
может просто сидит в туалете?
 
 
Пусть сидит наш боженька-бог,
пусть читает наши газеты —
он хотел, он бежал со всех ног,
ведь мы ближе, чем другие планеты.
 
 
Но давно бы забыл о том,
и покинул наш дом,
и на мотыке гонял по планетам,
только дело, конечно, не в этом.
 
 
Просто плыло по речке дерьмо.
А Господь не рыбачил давно,
взял удилище и макуху в сарае,
и пошёл, на дождь не взирая.
 
 
И глотал червячка налим,
но воняли его рассветы,
Бог вернулся с ведёрком пустым,
попросил у мамы котлеты.
 
 
Он не спал и смотрел в окно,
ведь хотелось удить всё-равно,
но сначала убрать на планете…
Пересильд, ты не какай в ракете!
Лучше дома в своём туалете
ты смешное включи кино.
 
 
Я бы лучше смотрелся в ракете,
потому что ракета – мечта,
я бы к нашей вернулся планете,
сняв на плёнку Исуса Христа!
 
 
Но мы дети в летящей ракете:
просто крутим красивенький шар,
обещал я Лиле и Свете,
и Валюше звезду обещал!
 
 
Нам не жить на Красной планете,
даже если там есть вода —
станет писать индус туда
и купаться там будут дети.
 
 
И какой-нибудь комбинат
будет слить что-то рад
и молчать будет в тряпочку.
Мальчик донки положит назад,
и коньков потрогает парочку.
 
 
Нас погонят даже с Луны —
мы вруны на лимонной планете,
мы вруны, мы вруны, мы вруны,
а по сути и есть серуны —
вот что видел Господь на рассвете.
 
 
Никому из планет не нужны
жирнопопые наглые туши.
Не расстёгивая штаны,
гадим, гадим, говняшек полны,
мы из душ соответственно в души.
 
 
О планета! Ты себя не вини!
Я себе ещё нарыбачу!
А какашки плывут…
Да приснятся они! —
Я нигде так не стану богаче!
 

УБИТЫЙ УДОД

 
красота спасёт мир
эта фраза заезжена до дыр
 
 
как и привычка дёргать за косичку
потому что девочка красивая
и учится на отлично
 
 
но девочка не смотрит в сторону того
чьё нутро закрутилось
как шарик лото
 
 
потому что девочка красивая
а у мальчишек натура паршивая
 
 
вы тоже паршивые
дорогие девчонки —
кладёте ей в туфельку
злые иголки
 
 
несчастна картина
пабло пикассо
несчастна картина
леонардо да винчи
девочку Элю
из десятого класса
однажды повесят
мишенью отличной
 
 
за то что красива
и не больна тобой
ей надо в лицо —
кислотой
кислотой
 
 
да спасёт красота
длинноногих и тощих —
их самих
и весь мир
и жену мою с тёщей
 
 
пусть покажут нам попы
в купальниках рыбки
ведь по попе похлопать
приятней чем скрипке
 
 
ну а что говорит паранджа?
а за нею
за тёмной
каждая хороша
и таких не потащишь в сторону гаража
 
 
ты погладил цыплёнка
его детское
жёлтенькое перо
 
 
а в полдневном саду
как погладить удода
если он спит
и красив
и не видит твоё нутро?
 

В ЗОЛОТОЙ ДЫРЕ

 
чёрные дыры поглощают звёзды
                как целые города —
как жили эти города?
они исчезают бесследно
 
 
золотая дыра моей облетевшей улицы
не слабее чёрной —
 
 
всасывает
                     затягивает
похищает
 
 
оставляя люк открытым —
 
 
заглядывайте:
 
 
на высокой шелковице
я похож на жадного ворона:
мои губы чернеют (но это ещё не конец)
пластилиновый воин
       заколол такого же воина
дарят волгу педальную
бабушка и отец
пистолет у меня
и пилотка на мне со звёздочкой
скоро выпадет снег
           и будет кругом красота
ранним утром в Бендерах
перед чайною ложечкой
открываю я рот —
ем тело Христа
 
 
пластелин у меня
автомат
и пилотка солдатская
и штаны мои мокрые
            от купаний в снегу
пусть смешная фамилия
но она не дурацкая —
с космонавтом Шаталовым
         устремляется в космос мечта
 

СУНДУК

 
Последний путь
пусть будет не печален.
(Теряя силы,
руки разожму,
за поручни земли
схватившись.) Посему
я запасаюсь тёплыми вещами.
Во свет или во тьму,
я все-таки с собой возьму
опавших листьев
яркие ковры
и много снежных шариков
от нашей детворы.
Уж эти вещи
можно взять с собой
на самолёт,
на перелёт
в наш дом родной?!
 
 
И будут вещи нас хранить,
держать нас вместе,
чтоб не случилось
там, на месте,
а всякое ведь может быть…
 
 
Ведь нам лететь иль плыть
не сто кэмэ, не двести…
Мне повезло сундук добыть,
где много места.
 

РАЗВЕ НЕ СТРАННО?

 
Как это странно проститься с землёй,
вдруг оказаться в ловушке, —
нравилось к речке спускаться зимой,
нравилось в тире стрелять из воздушки.
 
 
Нравилось лечь и книгу читать,
слушать декабрьский дождик,
только вот руку стал прижимать
к сердцу, словно там гвоздик.
 
 
Право, не стоит, планы на год
строить легко и радужно строить, —
так ведь и чёрта можно настроить,
может и бог не съесть бутерброд.
 
 
Подлый удар среди светлых дорог
бьёт по мозгам
и выходит абсурдом.
Будит, пугает ранний звонок,
это венок вместо доброго утра.
 
 
Нам бы ходить по земле и ходить,
просто не надо иного.
Вот бы кваску возле бочки попить.
Вот бы советского, разливного.
 
 
Страшную вещь представить не смог.
Есть же такое, что невозможно?
Кто же приходит – чёрт или бог?
Так вот подкожно, так вот подкожно.
 
 
Бог синим небом над нами простёрт.
Чёрт намалёван. Так кто же? Так кто же?
Лучше бы чёрт, лучше бы чёрт.
После уж бог, после уж боже.
 
 
Вспомним ли мы о нашей земле?
Ведь и она навек не прощалась.
Красное яблоко и банан на столе.
Синяя маечка к телу прижалась.
 
 
Что-то случится однажды со мной.
Лучше бы сразу, без впадения в кому.
Только ведь странно покинуть земной
мир… и жить по-другому.
 

НОВОГОДНИЙ ИНТЕРНЕТ

 
Что хочу я
в скучном, старом,
старом доме обветшалом?
Пусть скорей его снесут,
и к Наташеньке везут!
У Наташки холодильник
удивительный толстяк:
обожаю дым коптильный
от лещей и колбасят!
Жмутся персики к гранатам,
рак на раке (красен рак),
и полно, полно салата,
и мечтает в те палаты
влезть арбузик-холостяк.
И сама хозяйка в теле,
там и булочка и мёд.
Ели ягодку – не съели,
снова ягодка цветёт!
Дразнит, дразнит, дразнит, дразнит,
обещает наперёд.
В магазинах тоже праздник:
раскупает всё народ.
Нет арбузиков неспелых
у китайцев на углу.
Старый год в снежинках белых.
Новый год спешит к столу.
В Петербург, ночами белый,
да с игристым со стишком
понесу арбузик спелый —
полосатенькое тело
к дыньке положу бочком.
Я женатый, я пузатый,
захотел Наташку вмиг.
Интернет, мужик усатый,
мне моргает: ты мужик!
 

РУССКИЙ ЛЕС

 
Русский лес
оживила заря.
Жизнь запахла
после тёмных настоек.
И на тёплой воде
услышалось «кря»,
и бобёр зашуршал,
как большой трудоголик.
 
 
А на уток не взводят курки,
и бобра на шампур не шпигуют.
Потому что головки легки —
с одуванчиками не воюют.
 
 
Одуванчик – он тоже поэт.
Ну, а если возьмут и подуют, —
разлетится головка.
Ан нет! —
вот души его не минуют.
 
 
Как и раньше —
опасен поэт.
Не теряла поэзия тему.
Может просто повода нет
возникать на систему?
 
 
Может всё у нас хорошо?
У меня, и у вас, россияне?
Только вижу – я вам не дружок,
хоть и поровну водки в стакане.
 
 
Значит,
кто-то поссорил нас,
тот, кто больше труслив и мутен.
Не сошлют меня на Кавказ,
ни Зеленский,
ни Байден,
ни Путин.
 
 
Пусть хоть Джонни пойдёт на меня,
заревнует к точёной Латоше.
Пусть фингал мне поставит хороший,
«мазафакой» своей браня.
 
 
Пусть пугает средненьким пальчиком
и кричит: гоу бэк! гоу бэк! —
Минералку не пил я в Нальчике,
в Пятигорске не ел чебурек.
 

РАЗГОВОР ЛИЗЫ ЧЕРНОВОЙ С МАМОЙ

 
…Я здесь,
где я была однажды,
я родилась вначале здесь,
мне близок дом многоэтажный,
где жителей не счесть.
Сюда стекаются дороги,
земное отдаётся небесам.
Я здесь…
Я вижу
многих, многих,
кто здесь живёт
без пап и мам.
Я слышала, как Ангелы порхали.
Их крылья, или сами Ангелы сказали,
что я вернулась в Отчий дом.
Я не играла здесь с мячом.
Я вся полна земной печали.
Мне люди добрые сказали,
что умирают только раз:
не будет больше страшных глаз
и страшных рук,
что горло мне сжимали.
Здесь – Свет…
такой,
который в нас,
а мы всё солнечный искали.
Мы сами Ангелами стали.
Я, мама, видела Христа!
И многому могла я удивиться,
как будто ладанку с родной землицей
мне Небо подарило навсегда.
Сбылась, сбылась
моя мечта —
увидеть Бога,
снятого с креста…
И хочется
кричать на весь зелёный лес:
Христос воскрес! Христос воскрес!
Но жаль,
что только здесь, за облаками,
его потрогаешь руками.
Его рукой поглажена,
к его груди прижата,
и никого как будто не виня,
я забываю день,
тот день проклятый,
а он приснится – и убьёт меня!
Бог не сказал:
на землю возвращайся! —
Мне стало б страшно,
как тогда…
Ты всё же, мама,
попытайся
найти беду мою,
ведь там моя беда.
Я даже здесь боюсь,
что ей откроются ворота,
что Бог простит,
и бесы в рай войдут.
О люди добрые!
Я рано тут.
О мама милая!
Мне так сказать охота…
Хоть что-нибудь,
хотя б два слова…
Тянусь к тебе…
И вот коснулась я руки…
Не рёва я,
не рёвушка-корова,
нет, мама,
не меняю я платки.
Конечно, плачу.
Но признаюсь честно:
я не вернулась
бы к тебе,
чтоб снова не лежать невестой
в гробу —
как в злой своей судьбе.
Ведь не было другой,
а значит и не будет,
я вырасту уже на небесах.
А время головы остудит,
уйдёт,
уйдёт,
из сердца страх.
Здесь много мест —
где посижу немножко,
и вновь хожу себе,
хожу…
 
 
– Ты всё же возвращайся,
Лиза!
Окотилась наша кошка,
я одного оставлю,
придержу…
 

ДЕНЬ СНЕГА

снег пал на ветки.

не прилёг к порогу.

летел он

как парашютист, —

и зацепился,

смотрит вниз,

в себя приходит понемногу.

и хорошо,

что так вот приземлился:

не влип в окно,

не влип в лицо,

не смят ногой,

песком не подавился,

но смотрит вниз —

на снежное крыльцо…

он вместе с тем,

кто расстелился —

сам полем стал

и лесом стал.

я тоже в свете растворился.

и в общей белизне пропал.

мне нравится,

что я из снега.

со мной легко,

легко со мной.

меня на небо

повезёт телега…

но спрыгнет снег,

как брат родной.

не отличишь.

как лучик на паркете.

и мне всего

один лишь день.

хоть шапку чёрную

надень —

я растворяюсь, как младенец в свете…

ВДОВА

 
птицы сизое крыло
неба тёмного коснулось —
время капать не пришло
рано птицам в лапы улиц
 
 
время капать не пришло
а в окне глаза взметнулись —
птицы чёрное крыло
неба чёрного коснулось —
 
 
мокрый носик
мокрый глазик
видит добрый
мальчик владик
 
 
трём бабулям
жалко птичку —
помнят шуструю синичку
 
 
помнит сизое крыло
голубь дворика её
 

УЛЕТЕЛ ВЫСОКО

 
Не грусти,
моя тихая улица,
я и сам не грущу зазря,
не ушёл я,
как пёс – окочуриться —
втихаря,
втихаря,
втихаря.
Не грусти,
моя тихая улица,
и не жди, словно брошенный пёс,
ну скажи мне,
что ты не дуешься!
Ведь к другой свои вещи понёс.
На другой проживаю улице.
И подходят мои деньки.
Словно маленькой девочке Юленьке
посвящаю свои стихи.
Ты по-детски
в мальчишку втюрилась.
Ты идёшь за ним по пятам.
Ты грустишь,
моя тихая улица,
потому что грущу я сам.
Но шумит на брошенных улицах
уже новая мелюзга —
прислонилась к воротам,
зажмурилась,
и считает,
считает… пока
разбегаются и запрячутся,
кто на дереве,
а кто за…
И сегодня я полон ребячества,
и готов закрывать глаза.
Ты грустишь,
моя тихая улица,
столько лет!..
А будто вчера,
лишь вчера
у ворот
я зажмурился —
и попряталась детвора.
А открыл глаза —
улица голая,
а открыл глаза —
никого,
словно мячик с поля футбольного
улетел —
высоко,
высоко…
 

ПТИЧКА ПЁСТРАЯ

Не хочу лежать в больнице,

не хочу сидеть в тюрьме,

просто остров нужен мне,

чтобы мог я в тишине

карандашиком, как спицей,

размотать клубок амбиций.

Чтоб к невиданным страницам

приплывали корабли,

чтоб с затерянного острова

увозили птичку пёструю —

чтоб к себе домой везли.

ПРОСТОГО НЕ СМОГ

 
Не забудут врага
                   умные глазки кота
но тому улыбнутся
          кто в дом заходил иногда
                                  и гладил кота
у собаки есть тоже черта —
будет ждать меня
                         подлого
если брошу её
                    навсегда
вот такие у котика глазки
вот такая в пёсике доброта
 
 
Жизнь лохматая!
             разве я тебя не люблю?
в дом приглашаю
                 и стихами кормлю
но в глазах человечьих
             шевельнулся зверёк —
                        и простого не смог я
 
 
я погладить не смог
 

ПОСЛЕДНИЙ СНЕГ

 
Ищу снежок —
последний,
может белый,
скорее грязный
в этих тёплых днях.
Он тает,
тает,
то и дело,
как девушки на простынях…
 
 
Ищу его
среди заборов —
он любит под заборами прилечь.
Но снег последний
скроется от взоров,
как для любимой
поэтическая речь.
 

СВЕТОФОР

 
Не могу
         шагать
в ножку
за хромоножкой —
начинаю
           хромать
и сам понемножку.
 
 
Обхожу её
               быстро,
у меня чёткий шаг
от бога.
 
 
У светофора
стоим
         оба.
 

ВСЕ СТОРОНЫ

 
А боль в глазах живых существ
такая,
что себе поклялся
писать всё так,
как всё и есть,
а если не смогу —
то просто испугался.
 
 
Опять о жизни,
об ужасной стороне,
она ведь видима,
она ведь явна,
и если что-то запрещается луне,
то с нашей матушкой
история забавней.
 
 
Возможно – спешка —
как тут не греши,
и с шаровидностью
нюансы позабыты,
и на обзор
все стороны души —
плохие и хорошие —
открыты.
 

ФЛЮГЕРОК

 
Закрутились стихи
Словно ангельский флюгер —
Им украсится дом
И конечно
Душа
Далеко-далеко
Повстречаюсь я с другом
И спрошу про затею:
Ну как? Хороша?
 
 
Ночью в небо гляжу —
На свою же обитель
Там цыганка-звезда
Продаёт «петушок»
Далеко-далеко
Буду я небожитель
Будет небо глядеть
На мой флюгерок
 
 
Я подумал о доме —
О своём
О красивом
Только пусть его срубят
Не раньше чем в срок —
Дайте Сашке ещё
Написать про Россию
Дайте Сашке ещё
Покрутить
Флюгерок
 

ЗА РЕСНИЦАМИ ЖЕНЩИНЫ

Памяти Анны Самохиной

 
бога нету
на фоне беды.
это факт.
тут нечего спорить.
бог иконами
занял углы,
но чуть что —
начинаем злословить.
 
 
правда наша.
мы правдой живём.
словно лампа
в душе керосиновая.
бога нет.
если гроб мы несём.
а в гробу – молодая, красивая.
 
 
кто ж ты, бог,
на фоне беды?
словно слабого
бьют ровесники.
вы ровесники: дьявол и ты.
только дьявол по жизни известнее.
 
 
что ни утро —
так змей из гнезда:
голосистого слопал первенца.
заливает сочи вода,
из окна сиганула «звезда»,
вертолёт задел провода, —
по каналу мы смотрим, по «первому».
 
 
и опять про войну, про войну.
так и тянет народ к стакану.
и опять котёнок убит.
и девчонка на рельсах горит.
 
 
словно дьявол ответил урок,
и старанья его отмечены.
 
 
за ресницами спящей женщины
остаётся прекрасным бог.
 

MARCH 8

Я выхожу из барбер шап,

чтоб праздновать с тобою наравне,

ты сделаешь причёску и мейкап,

а мне, а мне,

мне улыбнулся ветерок:

провёл ладошкою по стриженным кустам,

и дождик чудненько побрызгал черепок

своей водой.

Как барбер сам.

И неожиданно я новым стал,

как будто на коня вскочил и поскакал.

Сегодня точно буду на коне.

В халате вижу женщину в окне.

Ещё не каждая сняла халат,

надела платье, ждёт тюльпанов.

Идут и едут в детский сад

за Барбарой, Мишелем

и за Анной.

А ты откуда вышел, брат?

Мой мексиканский чудный брат.

С «восьмёркой» в ноги – в оба колеса —

ты прёшь.

И это тоже чудеса!

Но ты вообще – с какого боку?

Чего ты празднуешь?

Да так убого.

А голове моей свежо.

Тот не мужик,

кто пьяный в жо…

Я так не праздную. Я так не праздную.

Не брошу женщину нарядную.

Люблю шампанское

в бокал ей наливать.

И потихоньку приставать.

В чулочке чёрном

ножку гладить,

скользить ладошкой

по чулку,

не только праздника большого ради,

но и никак – по пустяку.

Как будто только стрижки ради,

хотел я душеньку продать.

Но ты мой лоб,

мой лобик

будешь гладить…

И в этом суть,

вся благодать.

ЕСЛИ ИДТИ ПО СНЕГУ

ЦВЕТОК

 
люди
я потерял цветок
который смотрел на меня как нечто
что ценится в этой жизни
что нельзя терять
 
 
сойдя не на своей остановке
я встретил цветок
(названия не знаю)
 
 
но он был большой и яркий
и был одинок
и смотрел на меня с лёгкой солнечной
                                                   грустью
и наверное
всё заранее знал
 
 
потерять цветок
или птицу —
это совсем
другое дело
 
 
это уже эксклюзив
это уже чувство
 
 
это и есть дорога разлук
на которую вышел
пропустив свою остановку
 
 
я давно по ней иду
просто цветок не встречался
             его лёгкая грусть
                          его лёгкая грусть