Текст книги "Гибель мира"

Камиль Фламмарион
Гибель мира

Часть первая
В двадцать пятом веке

I. Небесная угроза

Великолепный мраморный мост через Сену по пути к Лувру, украшенный статуями знаменитых мыслителей и ученых по обеим сторонам и представляющий как бы улицу памятников, ведущую к одному из портиков Французского института, был сплошь запружен народом. Несметные толпы людей, как две реки, текли по набережным, выливаясь сюда из всех улиц и все более и более напирая на людское море, волновавшееся у ступеней института, давно уже залитых этими живыми волнами. Еще ни разу раньше этого, даже раньше эпохи возникновения Соединенных Штатов Европы, в те варварские времена, когда сила господствовала над правом, когда военщина царила в мире, когда мерзостная гидра войны непрестанно находила себе пищу в человеческом безумии, даже тогда, в грозные дни великих народных волнений или в лихорадочные часы объявления войны, никогда еще ни пред палатой народных представителей, ни на площади Согласия не было подобных зрелищ. Это были не кучки фанатиков, собравшихся вокруг своего знамени с целью добиться победы насилием; это были не демагоги, за которыми бегут любопытные и праздные люди, жаждущие посмотреть, что там такое делается. Нет, теперь все население, взволнованное, возбужденное, перепуганное, все классы общества, перемешавшиеся между собой, с лихорадочным нетерпением, как ответа оракула, ожидали конца вычисления, которое должен был объявить сегодня, в понедельник к трем часам, один из известнейших астрономов на заседании Академии наук.

Новое здание Института, поднимавшееся высоко в воздухе своими куполами и террасами, воздвигнуто было на развалинах старого после великого социального переворота, произведенного международными анархистами, добившимися в 1950 году того, что часть старого Парижа взлетела на воздух, как взлетела бы гигантская пробка, закупоривавшая кратер вулкана.

Накануне, в воскресенье, весь Париж, рассыпавшийся по бульварам и площадям, как это можно было видеть с лодок аэростатов, бродил медленно и задумчиво, казался совсем растерявшимся, как будто ничто уже более его не занимало. Веселые воздушные гондолы не бороздили более лазури атмосферы, разные аэропланы, самолеты, механические птицы и воздушные рыбы, электрические геликоптеры, всякие летающие машины – все это остановилось и притихло. Станции воздушных гондол и лодок, возвышавшиеся на кровлях башен и других зданий, были пусты и безмолвны. Общественная жизнь как будто остановилась в своем течении. Беспокойство было написано на всех лицах. Люди сталкивались, не узнавая друг друга. Одни и те же ужасные слова «так это правда!» дрожали на бледных и трепещущих губах каждого; самая жестокая повальная болезнь не способна была бы до такой степени поразить все сердца, как перепугало всех ужасное астрономическое предсказание, обсуждаемое теперь каждым на все лады; обыкновенная эпидемия похитила бы меньше жертв, потому что уже теперь смертность вдруг стала сильно увеличиваться, а отчего – никто не знал. Каждую минуту любой человек чувствовал, что через него подобно электрическому току пробегает трепет ужаса.

Мост, ведущий к зданию Института

Ожидание, мучительная неизвестность часто бывают страшнее самой опасности. Тяжелый удар, поражающий нас внезапно, более или менее подавляет наши жизненные силы; но мало-помалу мы оправляемся, собираемся с мыслями, принимаемся за дела и продолжаем жить. Здесь же приходилось иметь дело с неведомым, ждать неизбежного, таинственного, страшного, причина которого вне Земли. Предстояло умирать, умирать наверное, но как? Какого рода казнь ожидала несчастное человечество? Предстояло ли ему быть побитым камнями или раздавленным под каменными глыбами; приходилось ли быть изжаренным заживо или сгореть в пламени пожара, способного охватить всю землю; суждено ли, наконец, было погибнуть от разлитой в воздухе отравы или задохнуться от недостатка самого воздуха? Нависшая над миром гроза была страшнее самой смерти. Наша душа способна выносить страдание до известного предела, но страдать непрестанно, задавая себе каждый вечер вопрос о том, что ожидает нас завтра, это все равно, что тысячу раз умирать. А что значит страх, угнетающий душу, леденящий кровь в наших жилах? Страх, этот невидимый призрак, совершенно овладел теперь умами людей, путал их мысли и окончательно сбивал их с толку.

Уже около месяца как всякая промышленность и торговля остановилась; уже две недели как комитет правителей, заменявший теперь собою старую палату и сенат, прекратил свои заседания, так как никто на них не являлся. Уже целая неделя как биржа закрылась везде – в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, в Чикаго, Мельбурне и Пекине. К чему заниматься делами, внутренней или внешней политикой, вопросами бюджета или реформами, если наступало светопреставление? До политики ли теперь! Об этой игре в то время почти совсем забыли. В мехах не стало воздуха, и орган сам собою перестал играть. Даже в судах и в тех не велось больше никаких дел: когда ждешь конца мира, так тут не до убийств и преступлений. Люди сделались равнодушными ко всему, и только сердца их беспокойно и усиленно бились, готовые остановиться навсегда. Всюду видны были искаженные, бледные лица с ввалившимися от бессонницы и страха глазами. Одно лишь разве женское кокетство продолжало оставаться, но и оно было поверхностно, торопливо, мимолетно, без всякой заботы о завтрашнем дне.

Положение дел действительно было опасное, почти отчаянное, даже с точки зрения самых убежденных стоиков. Никогда еще за историческое время род человеческий, это потомство Адама, не встречался лицом к лицу с такой опасностью. Над его головой повисла страшная, неминуемая небесная гроза; дело касалось его жизни или смерти. Расскажем, однако, все по порядку.

Около трех месяцев до того дня, о котором мы говорим, заведующий астрономической обсерваторией на горе Гауризанкар сообщил по телефону во все главные обсерватории земного шара, и преимущественно в Парижскую, следующее известие:

«В эту ночь открыта новая комета; прямое восхождение ее 21^ч16^м42^с, северное склонение 49°53′45″». Суточное движение очень слабо. Цвет кометы зеленоватый.

Обыкновенно не проходило и одного месяца без того, чтобы не было открыто нескольких новых комет, о чем тотчас же объявлялось по всем обсерваториям, в особенности с тех пор, как неустрашимые исследователи неба водворились на высочайших вершинах Гауризанкара, Дапсанга и Канченджинги в Азии, на Аконкагуа и Чимборазо в Южной Америке, а также на Килиманджаро в Африке и на Эльбрусе и Монблане в Европе. Поэтому вышеупомянутое известие не представляло ничего поразительного в глазах присяжных астрономов, давно привыкших к такого рода новостям. Разумеется, тотчас же множество наблюдателей постарались отыскать комету по указанному положению и продолжали тщательно за ней следить. В одном немецком научном журнале с трехаршинным названием печатались наблюдения над кометой, а один из немецких же математиков поторопился вычислить предварительную ее орбиту и дать эфемериду, т. е. таблицу ее положений на каждый день.

Но как только путь кометы, равно как и положение ее на небе изо дня в день стали известны, один японский ученый сделал весьма любопытное замечание по этому поводу. Как показывало вычисление, комета шла по направлению к Солнцу из бесконечной дали пространства и должна была пересечь плоскость земной орбиты около 20-го июля, очень недалеко от той точки, в которой будет в это время Земля. «Было бы весьма важно, – прибавлял японский астроном, – увеличить по возможности число наблюдений и предпринять новое вычисление, чтобы решить окончательно, на каком расстоянии пройдет это небесное тело от нашей планеты и не заденет ли даже оно Землю или Луну».

Одна молодая особа, получившая недавно награду от Академии наук и считавшаяся в числе кандидатов на пост директора обсерватории, схватила эту заметку, что называется, на лету и тотчас же почти безвыходно затворилась в центральном зале телефонных сообщений со всего мира, ловя здесь непосредственно все сообщаемые о комете наблюдения при самом их прохождении. Не прошло и десятка дней, как она наловила таким образом около сотни известий и, не теряя ни минуты, целых три дня и три ночи провела за новым вычислением пути кометы на основании всего ряда наблюдений. Оказалось, что немецкий вычислитель сделал ошибку в определении наименьшего расстояния кометы от Солнца, да и заключение японского ученого относительно времени, когда это волосатое светило пройдет через плоскость земного пути, тоже оказалось неточным, потому что это должно было произойти за пять или за шесть дней до назначенного им срока. Вместе с тем задача становилась еще более любопытной, так как наименьшее расстояние кометы от Земли, по-видимому, было гораздо меньше того, как предполагал это ученый японец. Не говоря пока о возможности столкновения, можно было надеяться, что громадное возмущение, которому подвергнется это блуждающее светило со стороны Земли и Луны, позволит определить с большой точностью массу нашей собственной планеты и ее спутника, а может быть, и получить драгоценные указания относительно распределения плотности внутри земного шара. Таким образом юная вычислительница еще более возвысила ценность предложений японского ученого, показав, как важно было иметь многочисленные и точные наблюдения над кометой.

Все такого рода наблюдения сосредоточивались, однако, в Гауризанкарской обсерватории, воздвигнутой на высочайшей в мире горной вершине. Здесь, на высоте 3750 сажен[1]1
  Сажень – старорусская единица измерения расстояния. С 1835 года, согласно указанию Николая I «О системе российских мер и весов», длина сажени была приравнена к длине 7 английских футов, то есть ровно к 2,1336 метра. С введением в 1924 г. в СССР метрической системы мер вышла из употребления. 1 сажень = 1/500 версты = 3 аршина = 12 пядей = 48 вершков.


[Закрыть] над уровнем моря, среди вечных снегов, которые благодаря средствам новейшей электрической химии удалось отодвинуть на несколько верст вокруг этого святилища науки; здесь, где астроном почти постоянно оставался на целые сотни сажен выше всяких облаков, окруженный необыкновенно чистым и разреженным воздухом, его зрение, как естественное, так и вооруженное, можно сказать, делалось во сто раз проницательнее. Здесь простым глазом можно было различать горы на Луне, спутники Юпитера и фазы Венеры.

Обсерватория на Гауризанкаре

Целых девять или даже десять поколений астрономов со своими семействами жили на этой азиатской горе, медленно и постепенно свыкаясь с разреженностью ее атмосферы. Первые поселенцы быстро погибали; но науке и промышленности постепенно удалось умерить жестокие здешние холода, собирая особым образом солнечную теплоту, и жизнь здесь стала, наконец, возможной, как в древние времена существовала она на плоскогорьях Кито и Боготы. В самом деле, в восемнадцатом или девятнадцатом веке там преспокойно могли жить многие племена, и молодые женщины без малейшей усталости в состоянии были плясать по целым ночам на этой страшной высоте, на которой европейцы, восходившие на Монблан, едва могли сделать несколько шагов, так как задыхались от недостатка воздуха. Маленькая астрономическая колония мало-помалу обжилась на одном из склонов Гималаев, и здешняя обсерватория, благодаря своим трудам и открытиям, удостоилась чести считаться первой в свете. Главный инструмент ее был знаменитый экваториал в 47 сажен длины; с помощью его удалось, наконец, разобрать иероглифические знаки, с которыми уже несколько тысяч лет жители Марса тщетно обращались к Земле.

Пока европейские астрономы спорили об орбите новой кометы и убеждались, что путь этого светила действительно будет пересечен нашей планетой, причем оба тела должны будут столкнуться в пространстве, из Гималайской обсерватории получена была по телефону новая весть:

«Комета становится видимой простым глазом. По-прежнему зеленоватая. Она направляется к Земле».

Полное согласие астрономических вычислений в Европе, Америке и Азии не оставляло более ни малейшего сомнения в их точности. Ежедневные издания быстро распространили повсюду эту тревожную новость, сопровождая ее собственными соображениями крайне невеселого свойства и печатая многочисленные разговоры по этому поводу с разными учеными, которым, по обыкновению, приписывались самые странные мнения. Все эти более или менее фантастические рассуждения сильно преувеличивали значение строгих выводов, вытекавших из вычислений.

Следует заметить, что уже с давних пор все без исключения газеты на свете обратились в простые торгашеские предприятия. Единственный вопрос для каждой из них состоял в том, чтобы ежедневно продавать возможно большее число номеров и оплачивать свои статьи более или менее лживыми, дутыми объявлениями; это называлось «делать дела» и оправдывало собою все. Газеты изобретали ложные известия, подкапывались по всякому поводу под государственные устои, извращали истину, позорили мужчин и женщин, всюду сеяли смуты, бесстыдно лгали, подробно объясняли похождения воров и убийц и тем увеличивали число преступлений, как будто не подозревая этого; они печатали рецепты вновь изобретаемых взрывчатых веществ, подвергая опасности собственных читателей, и служили одновременно предателями для всех классов общества с единственной целью возбудить до крайней степени всеобщее любопытство и затем «продавать номера».

Долго они одурачивали таким образом всех, но в то время, о котором мы рассказываем, общество наконец опомнилось и не стало большее доверять никакой газетной статье, так что теперь даже и не было газет в собственном смысле; оставались только справочные листки, служившие для торговых целей и наполненные объявлениями и всякими зазываниями. Первая новость, пущенная в обращение всеми этими листками, состояла в том, что комета идет с громадной скоростью и должна встретиться с Землей в такой-то день; вслед за тем появилось известие, что это блуждающее светило может погубить весь мир, отравив воздух, которым мы дышим. Однако на это двойное предсказание никто не обратил ни малейшего внимания, а если кто и прочел его, так отнесся к нему, по обыкновению, с полным пренебрежением. Новость эта произвела ничуть не больше впечатления, как и пущенное одновременно с нею в оборот известие об источнике «вечной молодости», открывшемся где-то в подвале Монмартрского дворца фей, построенного на развалинах древнего храма Святого сердца.

Писатели и поэты пользовались предлогом и начали описывать странствия кометы среди небесных пространств стихами и прозой, а художники воспроизводили комету на картинах и всякого рода рисунках. Она изображалась на них то проходящей пред сонмом испуганных звезд, то яростно бросающейся на спокойно спящую Землю. Эти символические олицетворения поддерживали общественное любопытство, но сначала никого не пугали. Люди стали даже привыкать к мысли о встрече с кометой, не выказывая особой боязни. Приливы общественных чувств так же изменчивы, как показания барометра.

Комета проходит пред сонмом испуганных звезд

Впрочем, вначале даже и сами астрономы очень мало беспокоились о столкновении с кометой с точки зрения тех последствий, какие оно могло иметь в судьбе человеческого рода; чисто научные астрономические журналы, единственные, какие пользовались еще некоторым доверием, если и говорили об этом, так исключительно ввиду проверки сделанных вычислений. Ученые смотрели на это как на чисто математический вопрос, как на один из любопытных случаев, представившихся в небесной механике. Когда же к ним обращались за разъяснениями, они ограничивались ответом, что ожидаемое столкновение возможно, даже вероятно, но никакого общественного значения иметь не может.

Между тем появилось новое известие, исходившее на этот раз с горы Гамильтон, что в Калифорнии, и сильно поразившее химиков и физиологов; оно гласило:

«Спектроскопические наблюдения показали, что комета обладает довольно значительной массой и состоит из различных газов, между которыми преобладает окись углерода».

Дело становилось нешуточным; столкновение с Землей представлялось почти несомненным. В медицинском мире начался переполох; поднялись оживленные рассуждения о возможности задушения или повального отравления. В течение немногих дней вопрос внезапно переменился до неузнаваемости. Из астрономического он превратился в физиологический, и имена всех медицинских светил, действительных или мнимых, красовались теперь на первых страницах ежедневных газет, а их портреты заполонили собой все иллюстрированные издания, где вскоре появился особый отдел: «Консультации по кометному вопросу». Уже одно разнообразие и противоречивость даваемых советов, а затем явное соперничество во взглядах на вопрос быстро разделили газеты на несколько враждебных лагерей, осыпавших друг друга самыми возмутительными ругательствами и отзывавшихся обо всех медиках как о жадных до рекламы шарлатанах и хвастунах.

Комета яростно бросается на спящую Землю

В это время директор Парижской обсерватории, заботливо охранявший дело науки, обратил свое внимание на поднявшуюся суматоху, из-за которой научная истина столько раз извращалась самым непозволительным образом. Это был почтеннейший старец, поседевший над разрешением великих проблем устройства Вселенной. Его голос охотно выслушивался всеми, и он решился послать в газеты сообщение, в котором заявлял, что все догадки преждевременны и что следует подождать подробного и авторитетного обсуждения этого вопроса, происходящего в высшем научном учреждении страны.

Парижская обсерватория, всегда стоявшая во главе научного движения благодаря выдающимся трудам ее членов, сделалась в настоящее время, вследствие произошедшего преобразования в способах наблюдения, с одной стороны, святилищем теоретических исследований, а с другой – центральной астрономической станцией телефонных сообщений, исходивших из обсерваторий, расположенных далеко от больших городов на значительных высотах, благоприятных для наблюдений вследствие совершенной прозрачности воздуха в горах. Это было мирное убежище, где царило совершенное согласие во всем. Астрономы с полнейшим бескорыстием посвящали свою жизнь единственно лишь процветанию науки и искренно любили друг друга; жало зависти никогда не отравляло их взаимных отношений, и каждый из них постоянно забывал свои собственные заслуги, всячески стараясь выставить на вид труды своих сотоварищей. Заведовавший обсерваторией служил в этом отношении примером для всех и когда говорил, то не иначе как от имени всех.

Он обнародовал обстоятельное ученое рассуждение, и его голос привлек к себе на минуту общее внимание. Но теперь речь, по-видимому, шла уже вовсе не об астрономической стороне вопроса. Никто больше не сомневался и не оспаривал возможности столкновения кометы с Землей; за верность этого ручалось строгое математическое вычисление. Общее внимание поглощено было теперь вопросом о химическом составе кометы. Если во время прохождения через нее Земли она отнимет кислород от земной атмосферы, то это причинит всеобщую и мгновенную смерть вследствие удушения; если же с кометными газами соединится азот, то и это также повлечет за собой смерть, но смерть, предшествуемую повальным великим безумием, какой-то всеобщей веселостью, бешеным возбуждением всех чувств, которое явится следствием исчезновения из воздуха азота и несоразмерного преобладания в нем кислорода, столь ускоряющего все жизненные процессы.

Спектроскопическое исследование химического состава кометы указывало на преобладание в ней окиси углерода, и вот этим-то и занимались теперь все научные журналы. Всюду и со всех сторон разбирался вопрос, действительно ли примесь этого ядовитого газа к вдыхаемому нами воздуху может отравить все население земного шара и погубить всех людей и животных, как утверждал это президент медицинской академии.

Окись углерода! Теперь ни о чем больше не говорили, как только о ней. Спектральный анализ не мог обманывать. Его методы слишком надежны, его способы крайне точны! Все отлично знали, что малейшая примесь этого газа к воздуху влечет за собой быструю смерть. А между тем новое телефонное сообщение с Гауризанкарской обсерватории не только подтвердило известие, пришедшее с горы Гамильтон, но и придало ему гораздо большую важность. Оно гласило:

«Земля совершенно погрузится в голову кометы, которая уже и теперь в тридцать раз превосходит размеры земного шара, продолжая увеличиваться изо дня в день».

В тридцать раз больше поперечника земного шара! Ведь это значит, что если комета пройдет между Землей и Луной, то заденет их обе, потому что моста из тридцати земных шаров как раз достаточно, чтоб соединить нашу планету с Луной.

Не надо забывать, что за те три месяца, историю которых мы здесь вкратце рассказали, комета далеко спустилась из глубоких бездн пространства, давно перестав быть астрономическим явлением; она теперь близко подошла к Земле, сделалась видимой простым глазом и, подобно гигантскому грозящему персту, каждую ночь появлялась на небе перед бесчисленными полчищами звезд. Что ни ночь, то комета становилась все больше и больше. Это был сам страх, висевший подобно грозному мечу над головами и опускавшийся медленно, постепенно, неумолимо.

Теперь была сделана последняя попытка, но разумеется, не для того, чтобы столкнуть грозное светило с его пути, чего хотели некоторые утописты. Эти господа, как известно, не задумываются долго ни над чем и смело пустили в ход мысль о том, что, расположив несколько электрических батарей на поверхности Земли, можно произвести ужасный электрический ветер, который и столкнет комету с ее пути! Была сделана, говорим мы, последняя попытка исследовать эту великую проблему всесторонним образом и, может быть, успокоить умы, показать хоть искру надежды на спасение, открыв какой-нибудь недостаток в объявленном приговоре, заметив что-нибудь, не принятое во внимание при вычислении или наблюдении; может быть, еще столкновение будет не до такой степени гибельно, как это предсказывают пессимисты. И вот назначен был всеобщий перекрестный диспут в Институте, в этот понедельник, за четыре дня до предсказанного столкновения, которое по вычислению приходилось на пятницу 13 июля.

Самый знаменитый во Франции астроном, бывший директором Парижской обсерватории, затем начальником медицинской академии, известный как превосходный химик и физиолог; после него председатель французского астрономического общества, отличнейший математик; далее другие ораторы и между ними одна замечательная женщина, прославившаяся своими открытиями в области физических наук, должны были поочередно высказаться по этому страшному вопросу. Последнее слово еще не было произнесено. Проникнем под вековые своды святилища науки и послушаем, что там говорится.

Но прежде чем туда войти, ознакомимся поближе с этой пресловутой кометой, тяготевшей теперь над всеми помышлениями людей.