Текст книги "Призраки парка Эдем. Король бутлегеров, женщины, которые его преследовали, и убийство, которое потрясло Америку 1920-х"

Показания Карлоса Клеппера

В: Мистер Клеппер, скажите, видели ли вы когда-либо Франклина Доджа-младшего и мистера Римуса вместе, за исключением тех случаев, о которых вы сообщили сегодня утром?

О: Однажды вечером я видел их на Эвклид-авеню в большом автомобиле “пирс-эрроу”.

В: Это было после того, как их застали в комнате вместе?

О: О да.

В: Что они делали в автомобиле?

О: Просто вышли и сели в машину.

В: Откуда они вышли?

О: Этого не могу сказать. Я только видел, как они садятся в машину; вообще-то я остановился на другой стороне улицы, чтобы убедиться, что это Римус.

В: Они выходили из какого-то офиса или из жилого дома?

О: В той стороне стояли жилые дома… Думаю, это дом прямо на углу.

Дом человека – его крепость

Через десять дней после облавы, 31 октября, Римус и Имоджен поехали в Кастом-Хаус, изысканное викторианское здание, в котором располагались двадцать семь правительственных учреждений, включая федеральный суд Южного округа Огайо. Не смущаясь недостатком юридической практики, Имоджен выступала в качестве адвоката своего брата Гарри Брауна, утверждая, что его арест – случай ошибочного установления личности.

– Ваша честь, – заявила она. – Мой брат здесь только потому, что он зять моего мужа по фамилии Браун, и в газетах пишут, что “Г. А. Браун”, названный в ордере вместе с моим мужем, и есть зять моего мужа. Он охотился в Висконсине, когда прочел в газетах о событиях в Цинциннати, где упоминалось о выдаче ордера… Не думаю – в свете того, что он явился сюда сам, и вообще, возможно, это совсем не тот человек, – что вам следует назначать ему столь суровый залог.

В качестве завершающего штриха она добавила, что Римус впервые встретился с ее братом всего три месяца назад.

Несмотря на это, судья назначил Гарри Брауну залог в 15 000 долларов, по 12 000 – Гераму и Коннерсу и 50 000 – Римусу. Имоджен предложила себя в качестве поручителя, сообщив, что она владелица особняка и земельного участка на Прайс-Хилл и у нее достаточно средств поручиться за всех. Суд назначили на весну будущего года.

Римус продолжал деятельность “Круга”, как будто никакой облавы не было в помине. Фактически его арест пошел на пользу бизнесу, поскольку верные курьеры и клиенты перепугались, что источник благ может иссякнуть; ящик виски, который раньше стоил 80 долларов, теперь уходил за 110. Учитывая историю выплат Джессу Смиту, референту генерального прокурора Догерти, Римус рассчитывал, что его просто оправдают, если суд вообще состоится. Для большей гарантии осенью он еще несколько раз встретился со Смитом: в отеле “Вашингтон” в округе Колумбия, в нью-йоркской “Плазе” и в “Клейпул” в Индианаполисе, всякий раз всовывая тому в ладонь тысячные банкноты.

Поздней осенью он еще раз столкнулся со Смитом в Индианаполисе, заметив того в зале вокзала Юнион-Стейшн. Подойдя ближе, Римус увидел и другого человека, облаченного в темно-серый костюм, с сигарой, зажатой в пальцах. Гарри Догерти был довольно упитанным мужчиной, с крупным подбородком и запоминающимися глазами – один карий, а другой голубой, которые слегка косили, как будто он смотрел на два объекта одновременно. Римус все еще прикидывал, в который глаз смотреть, на котором сконцентрироваться в процессе приветствия, когда генеральный прокурор Соединенных Штатов вдруг поспешно метнулся прочь, скрывшись в толпе.

* * *

Наступил декабрь, а с ним праздники и дальнейшее погружение в то, что историк Фредерик Льюис Аллен назвал “первоклассный бунт против утвержденного американского порядка”. Продавщицы в модном универмаге “Пог” в Цинциннати решительно осваивали корсеты нового типа: без костяшек, из черного бархата, с шестью резинками, которые крепились прямо к чулкам. Такие корсеты сохраняли естественные пропорции талии (“Но я кажусь в нем такой толстой”, – жаловалась одна почтенная матрона. “Наоборот, – убеждала продавщица. – Он освобождает вашу диафрагму. И ничего больше не торчит горбом над лопатками”). Арестовали священника и приговорили к штрафу в 600 долларов за то, что гнал самогон у себя в пансионе. Эссеисты анализировали феномен “эмансипе” и роль феминисток в новых романах и пьесах. “Она курит, пьет и чертыхается при каждом удобном случае, – отмечали в “Миннеаполис трибьюн”, – который, судя по замыслу авторов, случается довольно часто”.

Римусы из Прайс-Хилл планировали собственное шумное торжество. Ремонт и обустройство особняка, обошедшиеся в 750 000 долларов, были наконец завершены – аккурат к новогоднему банкету, который должен был стать гвоздем сезона. “Дом человека – его крепость, как известно, – приговаривал Римус. – У меня настоящая крепость, правда же?” В отреставрированном особняке получилась тридцать одна комната, и каждая отражала вкусы хозяйской четы, взращенные ими совместно.

Стены в салоне для карточных игр были разрисованы изображениями покерных комбинаций, с тузами в каждом раскладе. Бильярдный стол в бильярдной – на резных лапах размером и весом с голову Римуса. Расставленные вдоль стен и привинченные к полу бархатные кресла. Двери красного дерева, ведущие из комнаты в комнату, с окошками изысканных витражей. Каминные полки, заставленные мраморными фигурками херувимов, воинов и богинь. Люстры причудливыми созвездиями озаряли потолки. Массивный золотой рояль блистал в гостиной. Вдоль лестниц висели живописные полотна, привезенные из Европы. Персидские ковры окутывали каждую ступеньку. Книжные полки открывали взору коллекцию редких objets d’art, первоизданий и особую гордость хозяина – подлинный автограф Джорджа Вашингтона, обошедшийся в пятьдесят с лишним тысяч долларов.

А вокруг дома пятеро садовников, трудившихся с утра до вечера, обрабатывали и обихаживали десять акров остролиста, льна, шиповника и деревьев, усыпанных крупными лимонами и лаймами. Четыре Римусовых пса – один приходился братом Дружку, эрдельтерьеру самого президента Гардинга, – резвились, прыгали и гонялись друг за другом. Бейсбольное поле манило соседских детей; Римус намеревался иногда играть с ними, чего никогда не делал и не любил его собственный отец.

И наконец, pièce de résistance[16]16
  Гвоздь программы, коронный номер (фр.).


[Закрыть], который, по убеждению Римуса, непременно поразит любого гостя, независимо от его положения в обществе и состояния: греко-римский плавательный бассейн – построенный и отделанный за 175 000 долларов – должен быть торжественно открыт, как только пробьет полночь. Бассейн с собственной котельной располагался в отдельном здании, 115 футов в длину и 86 в ширину, фасад отделан кирпичом и камнем в идеальном соответствии облику главного дома. Резные серебряные подсвечники сияли на белоснежных стенах. В одном конце были устроены турецкие и шведские игольчатые души, формой и напором воды на любой вкус, и даже электрическая ванна – прообраз солярия, – подогреваемая раскаленными электролампами и призванная “взбодрить” клиента. Бассейн окружали столы, скамьи и стулья резного мрамора и статуи, изображавшие древнегреческих пловцов. Дно бассейна устилала руквудская[17]17
  Компания «Руквуд» из Цинциннати – крупнейший производитель декоративной керамики в 1920-е.


[Закрыть] керамическая плитка, уложенная терракотовыми кругами и перламутровыми квадратами. Картину довершал римский сад с фигурно выстриженными кустарниками и буйно цветущими клумбами. Римус собирался окрестить бассейн “Термы Имоджен” в честь своей жены.

Ее Римус называл “блистательной изысканной женщиной, которая со вкусом носит одежду и украшения”. Он стремился занять главенствующее положение в обществе, и Имоджен, по его словам, знала, как “добиться своего”. Один из его друзей определял ее так: “Из тех женщин, что заставляют вспомнить про турецкие гаремы, восточные танцы и Клеопатру… Длинные волнистые каштановые волосы всегда спадали по сторонам смуглого лица. Длинные серьги проглядывали сквозь локоны. Густые ресницы отбрасывали тень на большие карие глаза. Каждый взгляд ее казался лаской. Хотя она и была пышной, на грани полноты, в каждом ее движении проскальзывало нечто кошачье”.

Имоджен жаждала принять на себя роль хозяйки, пожимать руки почтенным гостям, прислушиваться к беседам о международных делах. Ее прежняя жизнь, до Римуса, состояла из скандалов с бывшим мужем, перебранок из-за его попоек и пустого кошелька. Сейчас, в свои тридцать семь, она была молода как никогда – “эмансипе среднего возраста”, как называли таких женщин в газетах: “Не жизни, но деятельности ищет она. Это она перестраивает старый дом или строит новый – где отсиживается ее муж, пока она выходит в свет в поисках «культурных развлечений»”. Имоджен готова была искать новое и разбираться с тем, что уже обрела.

Она сама разработала дизайн приглашений. Отпечатанные на чайного цвета бумаге и перевязанные красной ленточкой, они были украшены по краям веточками остролиста и дополнены ее с Римусом фотографиями в профиль, с надписью “Миссис Джо. И. Римус” и “Мистер Джо. И. Римус”. Внизу забавный рисунок матери, плывущей вместе с ребенком, и текст:

НАШЕ НОВОГОДНЕЕ ПОЗДРАВЛЕНИЕ

Ныряй к здоровью

Плыви к богатству

Наслаждайся счастьем

1921–1922

Шестеро помощников разослали по почте приглашения журналистам, политикам, судьям, промышленным магнатам и представителям элиты Цинциннати – семействам, чьи имена известны во всем мире: Лонгворты, Синтоны, Тафты. Это был непростой город, вечно ведущий борьбу с собственным комплексом неполноценности. Может, он не Бостон и не Нью-Йорк, но лучшие его граждане путешествуют по Европе, отправляют сыновей учиться в Гарвард и Йель, выводят своих дочерей в высший свет и выдают замуж за Рузвельтов (Алиса Рузвельт Лонгворт, скандально известная старшая дочь Теодора Рузвельта, обзывала родной город своего мужа не иначе как “Цин-цин-гади”). Он создавал литературные общества, устраивал художественные выставки, открывал музыкальные салоны. В этой гонке за респектабельностью город порой скатывался в застойное уныние. Такое показное сумасбродство, затеянное Римусом, было бы банальным в Нью-Йорке или Чикаго, но не здесь. Римус покажет им, чего они лишаются, а они, в свой черед, примут его в свои ряды.

31 декабря 1921 года гости начали съезжаться, всего больше сотни, некоторые из самого Сан-Франциско; женщины в платьях-металлик и тиарах из шлифованного жемчуга, мужчины в узких удлиненных пиджаках “эпохи джаза”, стройные и утянутые в талии, – мода, которая вскоре станет passé[18]18
  Прошедшей (фр.).


[Закрыть]. Сладостные мелодии струнного оркестра нежно окутывали весь дом. Орхидеи наполняли воздух благоуханием. Официанты сновали меж беседующих парочек, предлагая лучший виски от Римуса, шампанское, джин, водку, пиво – напитки, которых он сам никогда не пробовал. Манекенщицы, обряженные в греческие хитоны и высоченные тюрбаны, подавали hors d’oeuvres[19]19
  Закуски (фр.).


[Закрыть] на серебряных блюдах. Репортер из “Цинциннати Таймс-Стар” кружил по залам с кинокамерой “Аэроскоп”, снимая веселье на пленку. Римус отвел в сторонку одного из гостей, чтобы потолковать о генеральном прокуроре Гарри Догерти.

– Он в задней комнате, – сказал Римус. – И не желает быть замеченным.

Мимо проходила Имоджен, он привлек ее к себе, провел толстыми пальцами по волосам.

– И у меня есть Имоджен, – похвастался он. – Самая верная, самая искренняя и самая прекрасная жена на свете.

И жестом, символическим для того времени, который с благоговейным ужасом вспоминают десятилетия спустя, Римус поджег стодолларовую купюру и поднес огонь к сигаре гостя.

Хозяин дернул шнур звонка, давая сигнал всем занять места за обеденным столом. Один из гостей обнаружил под своей тарелкой банкноту в тысячу долларов, радостно помахал ею в воздухе – мол, гляди-ка! – но такой же милый подарок нашелся для каждого визитера. Но и это было еще не все. Греческие богини разносили коробочки с ювелирными подарками, в каждой по два предмета: булавка для галстука, увенчанная бриллиантом, и золотые часы с выгравированной буквой “Р” и словами “От мистера и миссис Джо. И. Римус, 1921” – безделушки, которые очаровали мужчин и разочаровали женщин. А чуть позже Римус нанес последний удар: ключи. Он подвел гостей к парадным дверям и распахнул их. На длинной подъездной дорожке, позади каменных львов и железных ворот, тянулась, изгибаясь дальше по аллее, вереница новеньких “понтиаков” 1922 года выпуска, по одному для каждой гостьи вечеринки.

Настало время для главного события вечера.

– Плавание – это мое хобби, – сообщил гостям Римус, сопровождая их в здание бассейна. – С самого детства я мечтал иметь собственный бассейн.

Ходили слухи, что Римус может наполнить целый бассейн виски, но сегодня вечером в нем была лишь вода, теплая на ощупь. Вдоль кромки бассейна лениво валялись псы Римуса. Оркестр Гаса Шмидта играл “Арабского шейха”, самую популярную песенку года:

 
А я арабский шейх,
Твоя любовь принадлежит мне,
Ночью, когда ты уснешь,
В твой шатер я проберусь…
 

Водяные нимфы устроили представление, синхронно двигаясь под водой, их ножки в унисон взмывали над поверхностью и исчезали. Подвыпившие гости, используя трамплин для прыжков как трибуну, произносили тосты в честь Нового года. Ровно в полночь юная Рут Римус, одетая в прозрачную тунику и изображавшая “дух нового года”, взошла на трамплин.

– С Новым годом! – воскликнула она, прежде чем нырнуть в бассейн.

Не отставая от дочери, Имоджен, в откровенном слитном купальнике, сняла с прически бриллианты, рубины и изумруды и продемонстрировала грациозный прыжок в воду. “Купаться”, – скомандовал Римус, и все подчинились, намочив костюмы и новенькие бриллиантовые булавки. Римус последовал за ними, не снимая смокинга, торжественно отмечая первый заплыв в собственном бассейне. Он заявил, что намерен устроить заплыв на время по реке Огайо, сотню миль от временного моста до Мэдисона, штат Индиана, – кто-нибудь хочет заключить пари?

Обсохнув и приведя себя в порядок, он обошел все помещения бассейна, желая доброй ночи каждому гостю. Среди них не было ни одного представителя высшего общества Цинциннати – Лонгвортов, Синтонов и Тафтов. Его мир никогда не станет равным их миру, какими бы роскошными ни были его дом и подарки, сколь бы продуманными ни были его планы, а желания – страстными.

Он вернулся в дом. От здания бассейна доносились смех, звон бокалов и финальные ноты мелодии. Для Римуса праздник закончился. Он вернулся в библиотеку, где и устроился с биографией Авраама Линкольна. Слуга принес ему тарелку с холодной вареной ветчиной – его привычная закуска после плавания – и вазочку мороженого. Римус закрыл дверь и погрузился в тишину, остаток ночи проведя в одиночестве.

Вырвать сердце у Вашингтона

Когда Виллебрандт вернулась после праздников в свой кабинет, на столе ее ждало письмо от жителя Цинциннати по имени Уильям Харрисон, адресованное Генеральному прокурору Догерти. “Быть того не может, – говорилось в нем, – чтобы вас досконально не проинформировали о деятельности «Виски-Банды» в Цинциннати, и особенно о главаре этого заговора против закона и порядка, некоем Римусе, который, невзирая на недавний обвинительный вердикт и залог в 50 000 долларов, нагло и бесстрашно нарушает каждый пункт законодательства, по которому был обвинен, и бахвалится, что его защищают люди, занимающие высокие посты в правительстве. Мне рассказывают, что жена этого самого Римуса заявляет, будто бы и ваше ведомство не без изъяна”.

Более того, продолжал автор письма, весь Цинциннати в курсе, что Римус живет “на широкую ногу”, что у него не меньше сорока автомобилей и он отпускает столько алкоголя через свои фармацевтические компании, что хватит “на все рецепты терапевтов по всей центральной части Соединенных Штатов”. Неужели генеральному прокурору безразлично, что общество испытывает “крайнее презрение” к его учреждению и отказывается верить в порядочность избранной власти? Возможно, ему следует связаться с Налоговым управлением и выяснить, сколько налогов уплатил этот Римус? Положа руку на сердце, не думает ли генеральный прокурор, что “пришла пора заняться делом”?

“В конце концов, – заключал Харрисон, – позвольте заметить, что я, законопослушный гражданин, испытываю невыразимое отвращение, видя нынешнее бездействие сухого закона. Алкоголь льется рекой повсюду; но когда старшеклассники государственных школ Цинциннати носят в карманах фляжки со спиртным – Бога ради, будет ли этому конец?”

Письмо пришло своевременно, поскольку Виллебрандт со дня на день ждала вестей от Франклина Доджа и остальных агентов в Цинциннати. День суда над Римусом приближался, ее ждала гора работы, в том числе подготовка обвинений против еще семи соучастников и запроса об уплате налогов Римусом в 1920 и 1921 годах. Заправив лист бумаги в машинку, она быстро напечатала ответ Харрисону, сообщив, что письмо попало в ее ведомство. “Наш департамент, – писала она, – выражает вам огромную признательность за стойкость в соблюдении закона и ясность формулировок в вашем письме, [которые] станут поводом для дальнейших разбирательств”. И подписала: “С уважением, Мейбл Уокер Виллебрандт, помощник генерального прокурора”.

В течение трех недель ее агенты присылали новые сведения. Многочисленные клиенты и служащие Римуса подписали письменные показания о том, что покупали алкоголь у главного бутлегера либо выполняли его поручения. Вопреки заявлению Имоджен в суде, ее брат Гарри Браун занимал видное место в предприятии и даже исполнял обязанности управляющего “Винокурни Сквибс” в Индиане. В течение двух месяцев 180 000 ящиков виски, полученные по медицинским разрешениям, были отправлены из “Сквибс” несуществующим адресатам – доказательство того, что Римус фактически отправил весь этот “лечебный” виски самому себе.

Над одним местом в докладе Виллебрандт задумалась: информант Илайджа Хаббард, ночной сторож в Долине Смерти, “кажется, недавно скончался”. Агент Додж беседовал с женой Хаббарда, Мэри. Хотя коронер указал в качестве официальной причины смерти хронический энцефалит, Мэри считала, что ее мужа отравили, чтобы не допустить его выступления в суде как свидетеля. Его убили, сказала она Доджу, “за то, что слишком много знал”.

Виллебрандт решила сама наведаться в Цинциннати и купила билет на поезд линии “Балтимор и Огайо”. На месте она лично сопроводила Мэри Хаббард – прозванную газетчиками “Старая матушка Хаббард” – для дачи свидетельских показаний перед федеральным Большим жюри. Во время судебного слушания Виллебрандт не отходила от нее ни на шаг. “Мне показалось, – вспоминала Хаббард, – что она проявляла больший интерес к делу, чем кто-либо еще”. Ходило множество слухов, что Хаббард могут похитить прямо во время заседания; если в этом и впрямь состоял план Римуса, ему пришлось бы похищать вместе с ней и Виллебрандт.

15 апреля на основании показаний Мэри Хаббард Большое жюри выдвинуло девять обвинений против Римуса и его подельников. Помимо обвинений в преступном нарушении сухого закона и постановлений Налоговой службы США, Римусу предъявили обвинение в менее серьезном правонарушении: “препятствие правосудию” на ферме в Долине Смерти, нарушение параграфа II закона Волстеда. Суд должен был состояться 8 мая в здании окружного суда Цинциннати, главным государственным свидетелем назначили миссис Хаббард. Виллебрандт передала свидетельницу в умелые руки Доджа и приказала тому не спускать глаз с Римуса.

День и ночь Додж торчал в своем седане на углу 8-й улицы и Эрмоз-авеню, следя, как входят и выходят из дома бутлегер и его жена.

Всякий раз, выглядывая из окна или выходя из дверей, Римус видел агента, молча и недвижимо наблюдающего за ним. Если Римуса и нервировала слежка, он не подавал виду. Наоборот, бахвалился, что у него “весь Вашингтон” на жалованье. Грядущий суд – это “уже дело прошлое” и “само уладится”. И все эти мнимые государственные обвинения “просто вычеркнут”. Он даже угрожал: если на него “будут слишком сильно наседать”, он, не колеблясь, “вырвет сердце у Вашингтона”.

Но агент все так же шпионил за ним, записывая каждый шаг.

* * *

Утром 8 мая Римус и Имоджен на автомобиле с личным шофером отправились на слушания. Руки Римуса со свежим маникюром были увлажнены кремом, ногти чуть подкрашены. Жиденький венчик волос подстрижен и уложен. Он не тревожился по поводу обвинений и открывшихся фактов, не думал о том, что Мэри Хаббард может сказать на суде. Он не сомневался в заверениях Джесса Смита, что за деньги уже купил оправдание, легко и просто.

Имоджен сидела рядом, темные волосы окружали ее кудрявым облаком. Она была его опорой, как когда-то в прошлом. Первое совместное судебное разбирательство для обоих случилось еще в 1915-м, в самом начале их отношений, когда Римус набросился на водопроводчика, нашедшего часики Рут. Когда Римус давал показания, Имоджен сидела в первом ряду с восторженным выражением на лице. Каждые несколько секунд она чуть меняла позу, приподнимая и опуская ногу, слегка постукивая туфелькой по полу, награждая собравшихся, как выразился один из репортеров, “упоительным зрелищем затянутых в шелк лодыжек”, что побудило некоторых присяжных вслух посетовать на весьма скудное освещение в зале заседаний.

Не успели Римус и Имоджен выбраться из автомобиля, как их встретили вспышки фотокамер и громкие вопросы со всех сторон. Репортеры и любопытствующие зрители до отказа заполнили зал суда. Имоджен отыскала себе место и устремила взгляд на мужа. По распоряжению правительства судья Джон Пек приказал изолировать присяжных на время процесса, дабы избежать влияния на них новостей, сплетен, а то и возможного подкупа. Двенадцать мужчин, которым предстояло решить судьбу Римуса, представляли собой разнородное собрание – среди них был агент по недвижимости, бухгалтер, ювелир, фермер, бакалейщик, аптекарь, торговец скобяным товаром и – возможно, к счастью для Римуса, – бывший полицейский, у которого наверняка были продажные дружки.

С ударом молотка процесс начался.

Задавая нужный тон, команда Римуса ринулась в атаку и дала первый залп, потребовав, чтобы правительство вернуло весь виски и оружие, конфискованные на ферме в Долине Смерти.

Протест был отклонен.

Настал черед властей. Помощник окружного прокурора Ричард Дикерсон объявил, что именно собирается доказать обвинение: что Джордж Римус (которого он именовал “этот почтенный джентльмен”) был “вдохновителем” бутлегерского предприятия; что бутлегеры появлялись в Долине Смерти глубокой ночью, забирали груз спиртного и исчезали и что в бухгалтерских книгах, обнаруженных на ферме, указано, что деньги выплачивались “Дж. Р.” и “Миссис Дж. Р.”, то есть Джорджу Римусу и миссис Римус, ибо точно такие же суммы появлялись в те же дни на их счетах в “Национальном Банке Линкольн”.

Зрители тут же дружно повернулись и уставились на Имоджен.

Мэри Хаббард вошла в зал в сопровождении “отряда Мейбл” Виллебрандт и принялась выкладывать подробности, которые узнала от своего покойного мужа. Она описала его обязанности в Долине Смерти, машины, которые приезжали со всей страны, перечислила названия на ящиках виски. Она прошла вдоль скамьи подсудимых и опознала знакомые лица. Особенно долго она задержалась перед Гарри Брауном, припомнив, что брат Имоджен “был там, но тяжелой работой не занимался”.

Защита потребовала провести перекрестный допрос. Адвокат Римуса заявил, что свидетельнице пообещали неприкосновенность в обмен на показания, и усомнился в их достоверности, интересуясь, каким образом она могла видеть этикетки некоторых сортов виски, которые не производят вот уже четверть века. Римус получил шанс, когда судья Пек установил, что ордер, на основании которого проводилась облава в Долине Смерти, был фактически недействительным: имя Джонни Герама было там неправильно написано как “Герхам” и исправлено уже на месте, что делает документ непригодным. Он сообщил присяжным, что все свидетельства и доказательства, основанные на материалах этой облавы, отныне не могут быть приняты судом и что они должны выбросить их из головы.

Обвинение взяло перерыв. Зрители шепотом гадали: вызовут ли сейчас Джорджа Римуса? Станет ли он вообще давать показания?

Он не стал – с какой стати? Джесс Смит неоднократно заверил его, что обвинения не будет. Его адвокаты вызвали всего четырех свидетелей, чьи показания обвинение сочло столь малозначащими, что перекрестного допроса не последовало. Окружной прокурор Дикерсон, однако, битых три часа потратил на заключительное слово, завершив его скупой похвалой: “Что бы мы ни думали об обвиняемых, мы не можем не восхититься их дерзостью и находчивостью”.

Защита разыграла финальную карту, попросив судью Пека отклонить шесть пунктов обвинения, выдвинутых против Римуса Налоговой службой за неуплату налогов. Он согласился, удовлетворив ходатайство.

Римус расслабился: он справился с половиной правительственных претензий еще до начала совещания присяжных.

В 6 часов вечера 16 мая судья Пек отправил присяжных совещаться, и через два часа те вынесли вердикт. Время было позднее, в зале осталось совсем немного народу. Римус и его подельники сидели в полном молчании, когда председатель жюри протянул запечатанный конверт с вердиктом окружному клерку. Тот распечатал конверт.

– Джордж Римус – виновен, – прочитал клерк и замолк. Затем одно за другим он читал остальные имена, и после каждого звучало то же слово “виновен”. Когда он закончил, судья Пек попросил обвиняемых выйти вперед.

– Джордж Римус, желаете ли вы что-нибудь сказать? – спросил он.

В этот миг Римус был сам не свой и отреагировал в непривычной ему манере. Не пустился в длинный монолог из редких, понятных немногим слов, не вскричал пронзительно, не вцепился себе в волосы, не заговорил о себе в третьем лице. Он лишь нервно сглотнул и голосом таким глухим и хриплым, что тот едва протолкнулся сквозь гортань, прошептал:

– Мне нечего сказать.

Судья Пек назначил максимальное наказание: два года в федеральной тюрьме Атланты и 10 000 долларов штрафа. За незначительное “препятствие правосудию” в Долине Смерти Римус получил дополнительно год в тюрьме округа Майами в Трое, штат Огайо. Его соратники получили разные сроки – от года до восемнадцати месяцев в Атланте и штрафы от тысячи до пяти тысяч. “Сам воздух словно стал суше, когда жюри объявило свой вердикт, – как выразился один из присутствовавших. – Участь нарушителя закона тяжела, но участь жаждущих граждан много тяжелее”.

В Вашингтоне Виллебрандт получила телеграмму от партнера Дикерсона, Томаса Морроу, сообщающую добрые вести. И телеграфировала ему в ответ: “Мои поздравления с тем, как блистательно вы и мистер Дикерсон разобрались с этим делом. Это подлинный триумф и вызывает огромное удовлетворение в нашем департаменте”.

В то же время она пришла в ярость от того, что судья Пек отклонил обвинения против Римуса в нарушении постановлений об уплате налогов. Она составила отдельное письмо Морроу, попросив его подготовить документы на апелляцию и направить их в Вашингтон как можно скорее. Она надеялась оспорить решение по делу против Римуса в Верховном суде страны.

* * *

Через час после того, как Римус получил приговор, Имоджен в откровенном алом платье явилась в канцелярию суда, чтобы внести залог за мужа и его товарищей. Их должны были освободить до того момента, пока приговор не вступит в силу, но Римус вообще не собирался отправляться в тюрьму. В голове его стремительно плелась паутина планов. Он дал распоряжение адвокатам готовить апелляцию, которую намеревался подать в Верховный суд. Попутно связался с Джессом Смитом и назначил срочную встречу в Вашингтоне. Смит обещал, что обвинения не будет. Сейчас, когда Римуса все же приговорили, он хотел, чтобы Смит выполнил хотя бы второе обещание – что бутлегер ни дня не проведет за решеткой.

Они встретились вновь в отеле “Вашингтон”. Смит ждал, одетый в деловой двубортный костюм, дополненный модным кожаным ремнем. Римус, не испытывавший сейчас “ни тени сочувствия” по отношению к Смиту, не стал терять время на любезности.

– Обвинение готово, – начал Римус. – Мы влипли, если Апелляционный суд не отменит это решение. Какую помощь вы можете предоставить?

– Даже если Апелляционный суд утвердит решение, это не имеет значения, – ответил Смит. – Я вытащу вас оттуда.

Римус усомнился. Его поведение на суде определялось уверенностью, что его оправдают, и сейчас он хотел, чтобы Смит осознал, какой ущерб уже нанесен.

– Ни один из моих ребят не стал бы свидетельствовать в деле “Соединенные Штаты против Римуса”, – пояснил он. – Я был абсолютно уверен, что никого не признают виновным. Если бы я выступил со свидетельскими показаниями по своему делу, я бы вывел из игры по меньшей мере человек восемь-девять, которые сейчас приговорены, на том основании, что шофер или офисный клерк, помещающий деньги в банк, ничего не знали о преступной составляющей… В таком случае присяжные безусловно признали бы всех этих людей невиновными.

Смит настойчиво повторил:

– Апелляционный суд, несомненно, отменит решение суда первой инстанции.

– На основании чего вы это утверждаете? – настаивал Римус.

– На основании моей дружбы с генеральным.

Римус поразмыслил. Он знал, что и в Вашингтоне, и в Огайо поговаривали, будто генеральный прокурор Гарри Догерти имел свою долю в “Круге”. Чтобы противодействовать этим слухам, Догерти пришлось позволить Виллебрандт и федеральным обвинителям в Цинциннати довести его дело до суда. Вполне вероятно, что после публичного процесса Догерти будет чувствовать себя свободнее и попросит кое-кого поговорить с некоторыми судьями, негласно проверяя силу своей власти.

Смит ждал. Невысказанное требование витало в воздухе: услуга стоит денег – гораздо больше, чем те триста тысяч, что Римус уже выплатил. Римус раскрыл бумажник, отсчитал двадцать тысячных купюр и сунул пачку денег в выжидательно протянутую руку Смита.

Римус вернулся в свой номер, опасаясь, что этого все же недостаточно. Возможно, достаточной суммы вообще не существует.

* * *

Расставшись с Римусом, Смит прошел несколько кварталов на северо-запад, до Маленького зеленого дома на К-стрит. Здесь он встретился с Гастоном Минсом, своим партнером по сбору денег с бутлегеров. В прошлом частный детектив, а ныне специальный агент Бюро расследований, Минс был человеком сомнительным, мошенником, чей список правонарушений включал в себя обвинение в убийстве и фабрикацию обвинений против якобы немецких шпионов. Впрочем, его темное прошлое не беспокоило директора Бюро Уильяма Дж. Бернса, который считал, что оно лишь помогает заниматься сыском и, при необходимости, рэкетом.

Минс и Смит разработали систему: Минс в основном действовал за сценой, собирая досье на бутлегеров и выясняя, кого потрясти насчет разрешений на вывоз спиртного и мзды за “крышу”. Затем он передавал информацию Смиту, а тот лично встречался с бутлегерами, напирая на свои связи с генеральным прокурором Догерти, чтобы укрепить доверие. Время от времени Минс собирал денежки напрямую с бутлегеров, но только после того, как Смит провел необходимую подготовку.