Текст книги "Улица Окопная"

Матти

Я протянул ей деньги. Тетка в костюме посмотрела на скрученные купюры, плоды моего каторжного труда, как на испорченную колбасу, и сказала, что не может взять деньги. Я потребовал объяснения.

Она сказала, что при сделках с недвижимостью неприлично иметь при себе столь большие суммы наличных, и спросила, какую цену я бы предложил за дом. При начальной цене в миллион двести тысяч. Я заявил, что объявленная цена содержит лишних триста тысяч. Сейчас я плачу сто тысяч наличными, а остальную сумму в первый же будний день. На мой взгляд, все абсолютно ясно. Дом в еще более дрянном состоянии, чем тетка в деловом костюме, у которой сосудистая сетка покрывала все горло, напоминая об успокоительной роли белого вина для нервозных посредников.

Она добавила, что не может передать хозяевам мое предложение, мимоходом выразив сожаление о нынешнем состоянии рынка недвижимости, и сунула мне свою визитку. Я обещал позвонить через полчаса, когда пыль осядет на месте нашей встречи.

– В любое время.

Сунув бумажки с описанием дома под мышку, тетка подхватила вывеску с указателем, грузно опустилась на сиденье «опеля астры» и оставила меня вместе с деньгами на улице.

Вернувшись в свою гулкую квартиру, я сразу залез под душ.

Открыл холодную воду и торчал под ней до озноба.

Потом залез на массажный стол и постарался обмозговать происшедшее.

Я прекрасно знал, что предложил очень низкую цену, которая для меня была очень высокой. В другое время, в другой ситуации я бы просто помочился на фундамент этого дома. Но сейчас я предложил за него все, что имел. Я успокоился, проникнув в суть дела. Ведь я хочу не дом, а свою семью.

Подсчитал все сначала.

Вспомнил, что у нас на стоянке машина.

За нее можно по-быстрому выручить тысяч шесть.

У завскладом можно попросить зарплату авансом за два месяца, если сочинить себе какую-нибудь дорогую операцию, которую я вынужден делать в частной клинике по причине большой очереди.

Итого двадцать четыре тысячи.

Еще неделю я мог бы заниматься эротическим массажем, выдержу, если надо. Закрою глаза, массируя груди, заставлю себя быть холодным.

Положив перед собой визитку, я набрал номер. Однако отложил трубку, заметив, что сжимаю ее до боли в пальцах. В течение двух минут я проделал дыхательную гимнастику, снизил обороты, успокоился и вновь набрал номер.

Выложив тетке в костюме свое новое предложение, пообещал перевести деньги на счет ее конторы, раз уж она считает толстую пачку наличных неприличным способом оплаты. Поблагодарив за новое предложение, тетка хихикнула – мол, только что домик ушел по очень близкой цене. К сожалению.

Я увидел Хелену, убегавшую по росистому лугу к старым дубам. Я увидел Сини на руках у незнакомого мужчины, пересекавшего двор детского сада по направлению к «форду»-универсалу. Я увидел себя – стариком на скамейке в парке, с изборожденным морщинами лицом, что-то бормочущего себе под нос. И еще я увидел телефонную трубку, которая выпала из рук на плиту.

Чад заставил меня очнуться, я скинул на пол бесформенную массу, бывшую прежде трубкой.

Что такое дома? Временные убежища из бетона, дерева, гвоздей и утеплителя.

Мои жалкие рассуждения не имели под собой никакой почвы, потому что через два месяца я стану бездомным.

Самоуверенность – это глупость.

Но я был уверен, что мое предложение безусловно проскочит, и вот сижу в чаду горелой пластмассы в квартире, которую успел продать.

Однако надо спешить.

Хелена

Живот болит, теперь Матти там. Он протолкнул заскорузлые ноги в мой живот и царапает нежные ткани задубевшим большим пальцем. Его шишковатые колени смешали весь кишечник. Он твердит, что рок вне политики, с пеной у рта обещает отнести на следующей неделе всю свою коллекцию пластинок букинисту, требует, чтобы я выслушала еще одну вещь, хотя меня так прижало, что дышать нечем. Он переворачивается, внизу живота тянет, когда он устраивает поудобнее свои ноги. Матти окончательно опустошил меня. А вечером Сини задает вопросы.

– Где папуля? – спрашивает Сини.

– В прежнем доме, – отвечаю.

– Пойдем туда, – предлагает Сини.

– Нет, не пойдем, – отвечаю я.

– Когда папуля придет за мной и посадит на плечи? – спрашивает Сини.

– На следующей неделе, – говорю я.

О, если б я могла решать, то никогда. Сини смеется и говорит, что папуля снова посадит на коленки и будет рассказывать: по гладенькой дорожке, дорожке, дорожке, по кочкам, по кочкам, по ухабам, по ухабам, в ямку – бух! Сини пытается забраться ко мне на колени, но у меня нет сил. Теребя мои джинсы, Сини ноет.

– Папуля всегда качает меня, – говорит Сини.

Но я-то не папуля, думаю я. Надо отвлечь ее внимание. Я поднимаю с пола куклу для домашнего театра, надеваю на руку и размахиваю кукольными ручками. Сини шлепает куклу, мой палец выскальзывает из головы куклы, и голова безжизненно повисает. Сини рыдает из-за того, что Сиркку сперва увезла нас далеко от дома, а теперь еще и кукла умерла. Я достаю из кладовки швабру, пристраиваю ее себе на голову.

– Гляди, доча, какие у мамы волосы.

Сини хохочет и вопит, что папуля этим вытирает полы. Так мне удается заманить дочку за стол. Сиркку приготовила пюре и жареную рыбу. Сини шлепает большой кусок масла в пюре и говорит, что папуля так научил. «Папуля», «папуля», «папуля». Он везде. Распавшись на кусочки, Матти распространился по всему миру. Больше всего кусочков оказалось здесь, в квартире Сиркку. Пока Сини ест, она не говорит о папуле целых десять минут. Рекорд. Покончив с едой, Сини просится во двор на качели. У меня нет сил, но я заставляю себя идти. Взяв Сини на руки, сажусь на качели и раскачиваюсь так сильно, что все на свете сливается: облака, деревья, земля и волосы.

Матти

Тетка в деловом костюме, не ведая того, начала большую операцию. Сидя в гостиной на полу, я благодарил ее за урок. Она заставила меня очнуться от слепого азарта: я пытался купить дом, о котором ничего не известно и который никоим образом не представлялся мне будущим домом. Тоска сгноила на корню мое критическое мышление.

Освободив мысли, я велел душе: заткнись на некоторое время.

Придется начать с нуля.

Я понимал: мне надо превзойти себя и застукать противников со спущенными штанами, чтобы добиться собственного дома. Теперь не достаточно даже лживого сто десятипроцентного результата, о котором упоминал Тимо Ютила. Идеальный успех также требует слабости противника.

И понимания Хелены.

Которого явно недоставало.

Хелена сделала неправильные выводы после тех выходных, когда я работал с четырьмя бегунами на глазах у Сини. Я сам позвонил социальным работникам и объяснился спокойно: у ребенка не было никаких проблем, хотя моя организационная неопытность в эти выходные породила много накладок, но я совершенно точно смогу заботиться о дочке при любых обстоятельствах.

Сидя на полу, я сделал шесть глубоких вдохов. Выпрямившись, выцарапал ножом на стене над проданной двуспальной кроватью дату: 3.7.1999. Я помню из истории войны, что знаменитое оборонительное сражение в районе Тали-Ихантала[6]6
  Крупнейшая в истории Скандинавии битва в районе Тали-Ихантала, северо-восточнее Выборга, начавшаяся 25 июня 1944 г.


[Закрыть] достигло апогея именно в этот день в июле 1944 года. В самый разгар боя свыше двухсот пятидесяти орудий вдарили в одно и то же место. Орудие у меня только одно. Знать бы, куда его направить, – этого достаточно. В той легендарной оборонительной битве Финляндия выиграла время, этого же добиваюсь и я. Если Хелена согласится на новую попытку, я уломаю ее за полгода. Я уверен.

Я решил погрузиться в культуру частного домовладения столь глубоко, чтобы изучить все детали и нюансы. Я решил обследовать все дома в районе, независимо от того, продаются они или нет. Я решил также познакомиться с этим племенем, что пестовало свою культуру на окраине города. Будучи человеком многоэтажки, я не контактировал с людьми иной жилищной формации. Мне стало интересно, что за люди становятся владельцами собственных домов, какие у них моральные основания считать себя достойными этого. Я также хотел знать, каковы они, наши будущие соседи.

Семь тысяч из выручки за продажу своего барахла я вложил в приобретения. Купил карту района, диктофон, бинокль, камуфляжный костюм и рюкзак, который легко превращался в стульчик.

Выписал журналы, связанные с жильем и обустройством дома, в библиотеке взял все издания, касающиеся старых частных домов, и через поиск на слова «дом», «отечество», «восстановление» и «продажа недвижимости» скачал из Интернета все статьи по интересующим меня вопросам.

Я купил новые кроссовки и пульсомер.

Я купил блокнот, который легко помещался в нагрудном кармане нового костюма.

Я купил беспроводной телефон взамен расплавленного.

Я настроил мозги на частоту приема любой информации, связанной с жильем и домами.

Я подсчитал, что в районе 12 главных и 25 их пересекающих улиц.

Я подсчитал, что впереди у меня двадцать восемь лет жизни, и эти последние годы я мог бы провести в собственном доме на окраине города вместе с ними. Я еще посидел бы во дворе на качалке в августовских сумерках, и никто не будет мешать мне.

В геодезическом отделе городского управления выпросил точную карту жилого района и повесил ее на стенку рядом с их фотографией.

Я изучал ее, как Священное Писание.

На карте были обозначены улицы, границы участков, дома, даже насаждения.

Темно-зеленым были отмечены крупные магистрали: дорога на Туусулу и Первая кольцевая; белым – обычные улицы; светло-желтым – главные проспекты и улицы города; темно-оранжевым цветом обозначались районы многоэтажной застройки; светло-коричневым – частный сектор; ярко-зеленым – леса и парки; пунктиром – пешеходные дорожки и тропки здоровья. И масштаб подходящий – в метре от карты все можно было прочесть.

На следующий день после поражения в битве с теткой в деловом костюме я начал систематическую работу.

Укрепив на груди датчики пульсомера, я подключил их к браслету и нажал «старт». Через полторы минуты на экране появилось: спокойный пульс – 51. У Харри Кирвисниеми и Мики Мюллюлы[7]7
  Харри Кирвисниеми, Мит Мюллюля – лыжники с мировой известностью.


[Закрыть] спокойный пульс не превышает 40, но с ними мне не сравняться. Им муниципалитеты подарили и участки, и дома, поэтому сравнивать наши данные некорректно. Также некорректно сравнивать и наши мечты, потому что я знал, в каких домах живут лыжники. Бревенчатые стены без намека на какой-либо стиль, огромное количество ненужных квадратных метров, высокое надменное крыльцо. Архитектура швейцарских Альп.

Лыжники засандалили мне пульс аж 98 ударов. Я выкинул их из головы. Передо мной, от края до края стола, возвышались стопы книг и журналов. Втиснув между ними локти, я погрузился в чтение.

Проспекты агентств по продаже недвижимости зашкалили мне пульс за сотню. Я перешел к статьям об истории домов для фронтовиков, которые успокоили сердцебиение – показания пульсомера соответствовали неспешной прогулке, однако от чтения журналов о домашнем и приусадебном хозяйстве на лбу выступил мелкий пот, которого я добиваюсь обычно только на крутом подъеме у бассейна Пирккола.

Днем я решил вздремнуть, но ничего не вышло.

Башка трещала.

Я решил заняться выпечкой. Приготовление чего-нибудь вкусненького всегда меня успокаивало. Я замесил тесто, как обычно, хотя Хелены и Сини не было дома. Добавил чуть больше кардамона, все равно же никто не скажет. Потом поставил тесто подходить возле плиты и выудил наугад из стопки журнальчик.

Журнал «Наш двор» был неофициальной трибуной обитателей частных домов. Он напомнил журнал «Народ сражался»,[8]8
  «Народ сражался» – журнал, издававшийся в Финляндии с 1957 по 1986 г., в котором приводились рассказы фронтовиков о событиях и впечатлениях последней войны.


[Закрыть] который я читал в юности. «Наш двор» рассматривал все стороны жизни в частных домах и рассказывал, как проходит жизнь членов этого племени.

Внимая аромату булочек, распространившемуся по кухне, я углубился в чтение.

В журнале «Народ сражался» меня интересовали рассказы рядовых фронтовиков, изложенные суровым, простым языком. «Нашему двору» не хватало грубости войны и постоянного страха перед будущим.

Племена тихонько воевали против процентных ставок или за право использовать эти ставки в снижении налогов, боялись грядущего ремонта крыши, внезапного скачка цен на вывоз мусора, повышения налога на недвижимость и того, что трубы лопнут, а нож газонокосилки раскрошится о камень в траве.

«Наш двор» не рассказывал читателям об этих страхах, это не представлялось важным.

Внимание заострялось на интонациях и оттенках.

В племени жителей частных домов сквозил дух единения, крепкое МЫ, хотя они наверняка ничего не знали друг о друге. Но форма жизни и страх изменений объединяли их. Они говорили о жизни за границами их территории с опаской, настороженно, по меньшей мере. В статьях упоминалось о новых городских планах застройки, словно о тайных заговорах им на погибель.

Мужик, дававший интервью, содрогался от мысли, что по соседству с их районом возведут муниципальные дома. Между строк читалось: «Что же будет с нами?» Кто-то осуждал недавно спланированные велодорожки, которые решительно изменили маршрут вечернего выгула их золотистого лабрадора.

Пульс слегка участился.

Отложив на некоторое время журнал в сторонку, я задумался, а какой журнал выпустили бы бойцы домашнего фронта, если б вдруг объединились. На прилавках появляются десятки изданий по вопросам жилья, благоустройства дома, оформления интерьера, приготовления пищи, так что у нового издания, освещающего домашние дела в прежнем стиле, нет шансов. Новый журнал призван рассматривать домашнюю жизнь с совершенно новой позиции, показать всему миру незримых мужчин, которые в полумертвом состоянии бродят между гостиной и спальней, укачивая температурящего ребенка, которые без устали продолжают поиски идеального соотношения яичного белка и молотого перца, которые безропотно выслушивают проблемы и душевные переживания своих любимых и которые в конце концов валятся на диван с температурой под сорок, потому что неделями не заботятся о своем здоровье.

Журнал может также проводить жесткую военную пропаганду и выступать против избалованного средствами массовой информации скопища мужиков, которые скитаются по лесам, взбираются на горы, спускаются по речным порогам, проторяют тропы по снежной целине и продают этот мужской образ жизни спонсорам. Те, в свою очередь, налепляют наклейки на задницы этих бородачей, ничего не знающих о реальных испытаниях, чтобы они смогли рассказывать о своих увлекательных приключениях в горах по телику.

Пульс стал, как у зайца.

Однако следовало не думать о создании собственного журнала, а заняться делом.

«Наш двор» рассказывал в статье на четырех страницах, чем различаются люди, живущие в собственном доме и в городской многоэтажке. Автор, психолог Лаури Мякинен, стоял под яблоней, у ног его терся спаниель. По мнению Мякинена, окружение существенно влияет на духовное состояние человека. Он полностью поддерживал образ жизни в частном доме и от всей души рекомендовал его – особенно тем, у кого наблюдаются предпосылки к переутомлению в осенне-зимний период и вообще к грусти. Мякинен писал, что как реалист он понимает, что не у всех есть достаточно средств на приобретение собственного жилья. При этом подчеркивал, что даже кратковременное посещение дома и двора знакомых может помочь в преодолении трудностей. Деревья – наши друзья. Мякинен ссылался на австралийское исследование, согласно которому, живущие в окружении деревьев люди способны на более прочные отношения, нежели те, кто всю свою жизнь проводит в городе среди бетона и стали.

Сам Мякинен только десять лет назад переехал в собственный дом и не перестает сожалеть о столь позднем решении. Если б он только знал, какой внутренний покой обретет благодаря яблоневым деревьям и двору, он бы сделал выбор гораздо раньше.

Следующий разворот представлял фотографию всей семьи: Мякинен, его жена Мари и мальчишки-близнецы Сами и Мике. У каждого в руках грабли, а подпись вещала, что все они любят осеннюю уборку листьев. Смена времен года и способность природы к обновлению и повторению учат нас понимать бренность сущего, утверждал Мякинен. Он сказал, что проникся ясностью осени и зарождающейся силой весны только у себя во дворе, где он, устраняя следы прежнего владельца, сковырнул весь асфальт, чтобы дать дорогу мощи матушки-земли. Мякинен также поведал, что после сауны часто валяется голышом на траве в восторженном состоянии, как Илмари Пимия из группы «Носители огня».[9]9
  «Носители огня» (Tulenkantajat) – в 1920-х гг. существовавшая в Финляндии группа творческой интеллигенции, пропагандировавшая сближение с общеевропейской культурой; Илмари Пимия, поэт, член группы.


[Закрыть]

Я не нашел в источниках, которыми располагал, ни этого Пимия, ни его группу, но, по-видимому, Пимия был какой-нибудь известный плотник или архитектор, который таким образом праздновал окончание строительства дома.

Вырезав с последний страницы журнала бланк заказа, я заполнил его и сунул в кроссовку, чтобы вечером кинуть в почтовый ящик. Перелистав телефонную книгу, нашел адрес Лаури Мякинена. Вальдшнепов переулок, дом четыре. Это километрах в пяти от моей квартиры, по ту сторону Центрального парка.

Я вытащил из духовки почти черные булочки, выложил на тарелку две штуки и налил в стакан молока. Запивая обжигающие булки холодным молоком, я рассматривал фотографию Мякинена. Он глядел на меня преданным собачьим взглядом. Я прикинул, какой он породы. Для финской лайки он слишком инертный, для золотистого Лабрадора – слишком выразительный, для бульдога – слишком гладкомордый. Не столь уж я поднаторел в собаках, чтобы выбрать породу. Вспомнилось, как Хелена, окрыленная мечтами о доме, говорила мне о собаке и привлекала мое внимание фотографиями каких-то щенков.

Дом, семья, трава, сауна, крыльцо, почтовый ящик, собака.

Глядя на сердобольную рожу Мякинена, я составил список слов, объединенных главным.

Дом, дети, газонокосилка, шланг, печка-гриль, собака.

Дом, жена, керамические гномики во дворе, счет за воду, поленница, собака.

Дом, воспоминания, винтовая лестница, ночной тариф на электричество, собака.

Прихлебывая молоко, я кусал булку и мычал. Подумалось, что примерно таким я и буду в старости. Бормочущий под нос старикан, люстра на потолке, собранная из осколков памяти и разрозненных мыслей, или ржавые качели во дворе, которые не тревожили многие годы и которые взвизгивают, когда на них садятся.

Я вышел перекурить на балкон. Верхние соседи с треском захлопнули балконную дверь.

Они

Я хлопнул дверью со всей силой, как только мог. Если стекло разобьется, это обойдется нам в четыреста марок. Мы уже обсудили вопрос с Лееной. Случись что, отправлю счет мерзавцу этажом ниже. Не захочешь, а ругнешься. Этот тип не понимает, чего добивается своим курением.

Леена заварила чай, и мы вместе отредактировали текст на желтом листке-наклейке. Леена надеялась, что мы сдержимся в выражении эмоций и не снизойдем до низкого стиля.

«Бог создал весну, дабы мы наслаждались ее запахом и – с отступлением зимней темноты – могли впитывать силу ее света, но некоторым это недоступно. Они только чадят своими отравленными головешками на балконах, добиваясь того, чтобы лето не пришло в полном объеме к тем, кто этого заслуживает. Может быть, настало время задуматься над собственными деяниями?»

Я попросил, чтобы Леена прочитала вслух. Вслушался в оттенки и логические ударения. Да, за каждым словом – я. Вообще-то я хотел добавить после слова «деяниями» тире и «злодеяниями», но по желанию Леены воздержался.

Надев банные шлепанцы, я спустился по лестнице к доске объявлений в подъезде. Старался ступать как можно тише, но шлепки подметок гулко разносились по парадной. Я открыл защелку и приклеил желтый листок посередине, рядом с Правилами по обеспечению порядка. Отошел на пару шагов назад, склонил голову налево… Неплохо, сразу бросается в глаза.

Поднялся к себе в квартиру. Леена поставила рядом с чаем мой любимый йогурт – натуральная черника с небольшим количеством меда. Обычно мы наслаждаемся этим деликатесом после успешной близости, но также и в те моменты, когда ощущаем себя единой семьей и встаем на защиту справедливости. Мне грело душу то, что Леена приняла решение стоять со мной плечом к плечу в борьбе против террориста-курильщика с нижнего этажа. Я заметил перемену в Леене примерно полгода назад, когда она вышла с балкона со слезами на глазах. Она расчесывала волосы, и вдруг ноздрей ее коснулся ужасный чад пепельницы этого типа, живущего этажом ниже. Тогда она встала в одну шеренгу со мной.

Я обратил внимание, что Леена выбрала для йогурта зеленую чашку в цветочек, которую мне подарили коллеги по случаю десятилетия моей деятельности в качестве начальника отдела контроля за качеством. Внимательный жест со стороны Леены.

Мы ели в тишине. Не было желания говорить о недавнем инциденте, мы сосредоточились на этом вечере. Юсси был на тренировке, Кати на аэробике – момент принадлежал нам.

Я планировал соблазнить Леену сразу после спортивных новостей, хотя плохое настроение по причине террориста еще не до конца выветрилось из головы. Я вспомнил, что он вот-вот отправится на свою пробежку, наверняка увидит наше гражданское мнение на доске объявлений. Настроение поднялось, и я отметил, что первый летний загар очень идет Леене. Она обрадовалась и сказала, что ею волнует шуршание моей бородки. Я поднялся, обтер губы от йогурта и уже наклонился, чтобы поцеловать Леену в шею, как эхо сильного удара сотрясло нашу входную дверь. Подлец снизу именно в этот момент хлопнул своей дверью и прогромыхал вниз по лестнице, ничуть не думая о соседях. Настроение упало, и Леена скрылась в уголке с журналом по рукоделию.

По мнению Леены, я слишком нервничаю из-за одного человека. Однако я ничего не могу поделать со своей реакцией. Мы прожили в доме двадцать лет, а этот засранец – первый настоящий нарушитель спокойствия. Я говорил об этом на заседании правления кондоминиума, но к проблеме никто всерьез не отнесся. Каллио сослался на закон о курении, в соответствии с которым на балконах запрещено только разводить открытый огонь. Пелконен предложил, чтобы я проветривал комнату, открывая другое окно. Смешно! Я напомнил, что правление может при желании принять исключительное решение, запрещающее курение на балконе. Каллио сказал, что в больших кондоминиумах это не так-то просто, поскольку даже один голос против разрушит наше стремление сохранить свежий воздух в квартирах.

Больше всего меня раздражало, что засранец других правил не нарушал. Напрасно я надеялся поймать его на алкоголизме или ночных оргиях. Никогда и ни в чем я не мог его уличить. Положение становилось нестерпимым, и я решил, что если стратегия желтых листочков не принесет желаемого результата, придумаем что-то другое. Господь не для курения создавал человека.