Текст книги "Утрата"

Почти всю страницу занимал снимок “Гранд-отеля”, а в остальной статье рассказывалось о других убийствах с расчленением, которые произошли в Швеции за последние десять лет, и все это подробнейше иллюстрировалось фотографиями жертв с указанием их фамилий и возраста.

Так вот почему к ней стучали! Да, она не жалела о том, что смылась оттуда. Иначе как бы она объяснила собственное пребывание в одном из самых дорогих отелей Стокгольма? Это в ее-то положении, когда у нее нет денег даже на простую чашку кофе в обыкновенной кондитерской. Как бы она объяснила то, что время от времени позволяет побаловать себя сном в настоящей постели? За счет тех, для кого все это, в общем, пустяки. Да, ей вряд ли пришлось бы рассчитывать на понимание. Потому что понять можно только то, что испытал сам.

– Это не библиотека! Вы покупаете газету или нет?

Мужчина в киоске выглядел раздраженным. Не ответив, она послушно положила газету на место.

Было холодно, и у нее на самом деле болело горло. Она шла в сторону Центрального вокзала. Ей нужны деньги. До очередной подачки оставалось два дня. Но из-за выходных деньги она получит не раньше понедельника.

У вокзальных камер хранения стоял разменный автомат. Подойдя к нему, она несколько раз нажала на кнопку “пуск” под отверстием для купюр.

– Да что ж это такое?

Говорила она громко, так, чтобы все присутствующие слышали, как сильно она раздражена. Нажав на кнопку еще несколько раз, она шумно вздохнула и огляделась по сторонам. Человек в камере ручного хранения смотрел в ее сторону. Она направилась к нему.

– У вас проблема?– поинтересовался он.

– Автомат не работает! Проглотил мою сотню и ничего не разменял. А у меня поезд через восемь минут…

Мужчина нажал что-то на аппарате, из его нижней части выпрыгнул ящик для наличных.

– Вы не первая, этот разменник и раньше барахлил.

Надо же, как удачно.

Отсчитав десять десятикроновых монет, он положил их ей в руку.

– Вот, пожалуйста, не беспокойтесь, успеете.

Улыбнувшись, она положила деньги в сумочку.

– Спасибо.

Ключ от камеры хранения, слава богу, лежал не в забытом портфеле, а в кармане куртки.

Забрав свой рюкзак, она направилась в женский туалет, где пару минут спустя переоделась в джинсы и теплую куртку и одновременно приняла решение, что ей делать дальше.

Она заночует у Юханссонов.

По дороге к дачному поселку Эриксдаль она купила банку консервированной фасоли, хлеб, два яблока, колу и один помидор. Первые капли надвигающегося дождя застали ее, когда она уже переходила главную улицу поселка. Все последние дни небо наливалось серым свинцом, и нынешний день исключением не стал.

Поселок со всеми его домиками выглядел безлюдным, и она была благодарна за пасмурный мартовский денек, не слишком соблазнительный для садоводов-любителей. Впрочем, для садовых работ вроде бы еще рано. Хотя снег уже давно растаял, но холод из земли не ушел. Раньше она никогда не приезжала сюда вот так, среди бела дня, и теперь, конечно, рисковала, но ей нужен покой, она чувствовала себя усталой и разбитой. К тому же у нее явно поднялась температура.

Ключ, как обычно, лежал в кашпо. Кудрявые прошлогодние герани оттуда выдрали еще летом, но ключ хранился на прежнем месте. Именно там, где она впервые нашла его. С тех пор прошло почти пять лет.

Курт и Биргит Юханссон, настоящие хозяева этой земли, даже не догадывались, что делят дачу с Сибиллой. Она всегда оставляла домик в том же виде, в котором его находила, и бдительно следила за тем, чтобы не дай бог не сломать что-либо из хозяйских вещей. Эту дачу она выбрала, во-первых, потому что нашла ключ, во-вторых, потому что здесь обнаружились толстые подушки для садовой мебели, на которых так удобно спится, а в-третьих, потому что хозяева додумались оборудовать керосиновый камин в своем садовом раю специальной плитой для приготовления пищи. Она успела изучить все их привычки. Приезжали они в основном летом. Если ей не изменит удача, она и дальше сможет чувствовать себя здесь в безопасности.

Внутри стояла духота и сырость. Здесь была всего одна комнатка, что-то около десяти квадратных метров, притом что домик был чуть ли не самым большим в поселке. Вдоль одной из стен располагалась пара кухонных шкафчиков и небольшая оцинкованная раковина. Открыв дверцу, Сибилла проверила, стоит ли ведро под обрезанной сливной трубой. У окна притулился облупленный маленький столик и две премиленькие табуретки. Засиженные мухами занавески в цветочек. Задернув их, она нашла на полке железный подсвечник и зажгла свечу. Застегнув “молнию” на куртке до самого подбородка, подошла к камину. Канистра почти пуста, позже вечером ей придется сходить на автозаправку. Развела огонь, вытащила из шкафа фарфоровую миску, положила туда яблоки с помидором и поставила миску на стол. Жизнь научила ее ценить мелочи существования, и по возможности Сибилла всегда старалась устроить себе хоть какой-то уют. Она вытащила из рюкзака спальный мешок и бросила на пол садовые подушки. Подушки были влажными, и, прежде, чем лечь, она постелила на них свой коврик из “пенки”.

Положив руки под голову и глядя в потолок, она твердо решила раз и навсегда забыть о “Гранде”.

Никто ведь не знает, что там была именно она, и уж точно никто не вычислит, кто она такая.

Свято уверенная в этом, она все глубже и глубже погружалась в сон.

* * *

В класс настойчиво постучали, и она сразу поняла, кто сейчас появится.

Они тогда учились в шестом, шел урок географии, и взгляды всех одноклассников обратились к закрытой двери.

– Входите.

Учительница вздохнула и отложила в сторону книгу, дверь открылась, и в помещение вошла Беатрис Форсенстрём.

Сибилла закрыла глаза.

Она знала, что учительнице не нравятся неожиданные визиты матери, ей самой они тоже не нравились. Краткие посещения, главной целью которых являлось требование особого отношения к Сибилле. Обычно после них все долго не могли сосредоточиться.

В этот раз речь шла о продаже рождественских снопов[3]3
  Сноп колосьев является одним из традиционных шведских рождественских украшений для сада и дома; обычно его продают школьники, скауты или представители благотворительных организаций.


[Закрыть]. Накануне вечером родители нескольких учеников собрались и сделали рождественские венки и снопы, школьники в свою очередь должны были ходить с ними по домам, чтобы собрать деньги для поездки на весенние каникулы.

Беатрис Форсенстрём в мероприятии не участвовала.

Коллективные родительские акции – не для нее. Тратить целый вечер на эту деревенскую затею – ниже ее достоинства. Ее и ее дочери. Чтобы Сибилла ходила по домам и стучалась в двери, как попрошайка, – нет, это совершенно исключено. Бумажку, которую Сибилла принесла из школы, мать скомкала и выбросила в мусорную корзину.

– Сколько денег получит каждый ребенок от этих продаж?

Раздражение в голосе Беатрис Форсенстрём было слышно каждому.

Учительница встала из-за стола и заняла место за преподавательской кафедрой.

– Смотря как пойдет, – ответила она. – Пока мне трудно сказать, сколько мы в результате заработаем.

– Будьте любезны, проинформируйте меня, когда узнаете. Моя дочь принимать участия в торговле не будет.

Учительница посмотрела на Сибиллу. Та опустила взгляд, уставившись в книгу, которая лежала на парте.

– Но, мне кажется, детям будет интересно… – предприняла попытку учительница.

– Да, вполне возможно. Но Сибиллы это никоим образом не касается. Я вам заплачу, как только узнаю, о какой сумме идет речь.

– Но мы предприняли эту инициативу именно для того, чтобы родителям не нужно было платить.

На лице Беатрис Форсенстрём внезапно появилось очень довольное выражение. Сибилла поняла, что учительница произнесла именно то, что ожидалось, – то, что позволит матери высказаться.

Сибилла зажмурилась.

– Должна сказать, что лично мне кажется весьма странным тот факт, что школа принимает решения, не поинтересовавшись мнением всех родителей. Вполне вероятно, что некоторые из них считают, что это действительно выход, но что касается меня, то я предпочту заплатить за моего ребенка. И в будущем мне бы очень хотелось, чтобы вы спрашивали мое мнение прежде, чем подобного рода коллективные решения будут приняты.

Учительница промолчала.

Сибилла слышала, как мать развернулась и вышла.

Она должна была идти с Эрикой. Учительница разбила их на пары, чтобы никто не остался один. Она ждала этого целую неделю.

Едва дверь успела закрыться, как обрушилось первое обвинение.

– Мне кажется, несправедливо, если Сибба с нами не пойдет!

– Мне теперь идти с Сусанной и Эббой?

В голосе Эрики звучала надежда.

Торбьёрн, сидевший впереди, повернулся к Сибилле.

– Раз ты такая богатая, может, ты за всю школу заплатишь?

Она чувствовала, как щиплет глаза.

Больше всего на свете она ненавидела оказываться в центре внимания.

– Ребята, давайте сделаем перерыв.

Скрип стульев. Когда Сибилла снова открыла глаза, в классе никого не было. Только учительница стояла за кафедрой по-прежнему. Она вздохнула и улыбнулась Сибилле. Та почувствовала, как потекло из носа, ей пришлось громко шмыгнуть, чтобы ничего не упало на парту.

– Мне жаль, Сибилла, но я ничего не могу сделать.

Кивнув, Сибилла снова опустила голову. На изображении крепости Варберг появилось два пузыря в тот самый момент, когда глаза заволокло слезами.

Учительница подошла ближе и положила руку ей на плечо.

– Если хочешь, можешь не выходить в коридор.

* * *

Проснувшись, она чувствовала себя отвратительно. Кажется, ей снилось что-то дурное. Горло распухло, глотать было больно.

Камин погас, и она решила сходить за керосином. Спала она в куртке. Нашарила поблизости ботинки. Они оказались ледяными, и ноги мгновенно пронизал холод.

Приподняв край занавески, выглянула на улицу. В домиках по-прежнему никого не видно. Взяла яблоко и открыла дверь. Дождь прекратился, но небо было таким серым, что непонятно, как сквозь него вообще просачивался хоть какой-то свет. Она вышла на крыльцо и закрыла за собой дверь.

Садик был отлично подготовлен к зиме. В полном и безупречном соответствии со всеми рекомендациями для садоводов. Увядшие цветы срезаны и аккуратно сложены у забора в компостную кучу. Некоторые участки клумбы заботливо прикрыты лапником – наверное, здесь зимуют самые нежные зеленые питомцы четы Юханссон.

– Вы кого-то ищете?

Она вздрогнула и повернулась. Держа в руках охапку старых веток, он стоял с другой стороны забора, из окна она бы его не заметила.

– Здравствуйте. Как вы меня напугали!

Он смотрел с подозрением. Она его не осуждала, зная из опыта, что в местный лесопарк периодически наведываются наркоманы.

– Курт и Биргит просто попросили меня проведать дачу. Они уехали на Канары.

Она подошла и протянула руку поверх забора. С Канарами, наверное, перебор? Впрочем, раскаиваться поздно.

– Меня зовут Моника. Я племянница Биргит.

Он пожал руку и представился.

– Уно Ельм. Вы уж простите, но мы сторожим друг друга. А то тут шляется так много странных типов!

– Да я знаю. Поэтому они и попросили меня присмотреть.

Он кивнул. Да, для зерен ее лжи нашлась благодатная почва.

– Так они уехали на Канары? Вот дают! А на прошлой неделе даже словом об этом не обмолвились!

Верю. Охотно верю.

– Это произошло неожиданно. Подвернулась очень дешевая поездка.

Он посмотрел в небо.

– Погода там, верно, получше, чем здесь. Да, было бы неплохо уехать отсюда на какое-то время.

Ваша правда. Очень неплохо.

Он погрузился в мечты о путешествиях, а она воспользовалась этим, чтобы свернуть беседу.

– Я отлучусь ненадолго, но позже вернусь.

– Вот как, но я, может, к тому времени уже уеду. Мне тут недолго осталось. Я, собственно, просто хотел убедиться, что здесь все в порядке.

Кивнув, она направилась к калитке.

Оставалось надеяться, что, пока она прогуляется до заправки, здесь не появятся Курт и Биргит.

Иначе господин Ельм совсем растеряется.

Она шла очень быстро. На этикетке спального мешка сообщалось, что он выдерживает пянадцатиградусный мороз, но эти перья все равно ее не согрели. Она жалела, что у нее нет с собой парацетамола. Может, попросить пару таблеток в местном Обществе милосердия?

До заправки оставалось совсем немного, когда сверху снова закапало.

Нет ничего хуже, чем сушить мокрую одежду, и последние метры она пробежала. Вот был бы у нее зонтик! Да, при такой погоде с Обществом милосердия придется подождать.

Возле двери магазинчика на заправке висели первые полосы сегодняшних газет, и, заходя внутрь, она бросила на них быстрый взгляд. Один листок был ярко-желтым. Шесть слов в два ряда.

Она остановилась.

Жертва убийства

Полиция разыскивает таинственную женщину

Под заголовком помещалась фотография, не оставлявшая ни тени сомнения в том, кто на ней изображен.

Это был Йорген Грундберг.

* * *

– Ты уверена, что это нужно обсуждать именно сейчас? – поинтересовалась Беатрис Форсенстрём. – Лучше надевай платье!

Сибилла сидела на кровати в нижнем белье. Она набралась смелости и тщательно выбрала момент. Если мать и могла изменить свое решение, то только сейчас, перед очередным празднованием Рождества. В это время она всегда бывала в хорошем настроении – предвкушала, нарочито суетилась по дому, убеждаясь, что все идеально. Сейчас она действительно могла продемонстрировать свой статус и получить от этого удовольствие. В маленьком Хюлтариде такой шанс выпадал нечасто.

– Ну пожалуйста, можно я тоже пойду продавать снопы, вместе со всеми? Ну хотя бы один день!

Умоляя, она даже склонила голову набок. Может, это подействует на мать и в предвкушении собственного удовольствия она проявит великодушие, разрешит и Сибилле то, чего ей так хочется? В виде исключения.

– Надень черные туфли, – ответила мать и направилась к двери.

Сибилла сглотнула. Нужно попытаться еще раз.

– Ну пожалуйста…

Беатрис Форсенстрём застыла на полушаге и, развернувшись, мрачно посмотрела на дочь.

– Разве ты не слышала, что я сказала? Моей дочери незачем ходить и попрошайничать ради того, чтобы съездить на какую-то там экскурсию. Если ты так хочешь туда ехать, мы с отцом за тебя заплатим. Кроме того, я считаю, что ты могла бы проявить большую благодарность, а не действовать мне на нервы именно тогда, когда мы собираемся к отцу на Рождество.

Сибилла опустила глаза, мать вышла из комнаты.

Это означало, что разговор окончен. Навсегда. Будто его и не было. Спорить с матерью было уже само по себе страшным преступлением, и она знала, что ей придется расплатиться за него сегодня же вечером. Она умудрилась испортить матери настроение – такое никогда не оставалось безнаказанным. И не предвещало ничего хорошего. Впрочем, дело и так обстояло из рук вон плохо.

Ежегодный рождественский обед на заводе “Металл и ковка Форсенстрём” был мероприятием столь же притягательным, как удаление нерва из зуба. Директор Форсенстрём и его супруга демонстрируют благодушие и угощают персонал с семьями роскошным обедом. Разумеется, Сибилла обязана присутствовать. Более того, она, разумеется, должна сидеть за столом для почетных гостей. На возвышении посередине зала в местном общественном центре. За этим столом она единственный ребенок. Для детей и молодежи накрывают отдельно, и никогда расстояние между ними и ней не бывает таким огромным, как на рождественских обедах.

Лежащее на кровати платье издевалось над ней. Мать купила его в каком-то дорогом стокгольмском бутике, так что Сибилла даже не мечтала о том, чтобы надеть что-нибудь другое. А то, что ей двенадцать и что на всех остальных девочках будут джинсы и пуловеры, – все это не имело ровным счетом никакого значения. Она же должна сидеть в зале на возвышении рядом со своими родителями и свысока взирать на народ.

Натянув платье через голову, она посмотрела в зеркало. У нее уже появилась грудь, и платье больно сдавило грудную клетку.

Ей предстоит жуткий вечер.

– И не забудь те синенькие заколки! – крикнула мать. – Гун-Бритт тебе их сейчас пришпилит.

Час спустя с двумя куда надо пришпиленными заколками она сидела на своем законном месте между директором по продажам и его мерзко пахнущей женой. Косясь в сторону молодежного стола, она вежливо отвечала на дурацкие вопросы про учебу, которые ей задавали окружающие. Она чувствовала, что мать постоянно бросает взгляды в ее сторону, и пыталась угадать, каким образом ей придется расплачиваться за собственное непослушание.

Это стало ясно во время десерта.

– Сибилла, спой нам что-нибудь!

Под столом разверзлась бездна.

– Но, мама, я действительно не…

– Спой какую-нибудь рождественскую песню, из тех, что ты знаешь.

Директор по продажам одобрительно улыбался.

– Мы с удовольствием послушаем! Ты знаешь “Сияет озеро и берег”?

Она понимала, что выхода нет. Ей не остается ничего другого. Она огляделась. Все сидевшие за столом смотрели на нее. Кто-то зааплодировал, и по залу несся шепот, что Сибилла Форсенстрём будет петь. Молодежный стол целиком развернулся в сторону почетного возвышения, и спонтанный громкий хор начал требовать, чтобы она встала.

– Сибилла! Сибилла! Сибилла!

– Неужели тебя нужно еще упрашивать? – поинтересовалась мать. – Ты же видишь, все ждут.

Медленно отодвинув стул, она поднялась с места. Шум в зале улегся, она затаила дыхание в надежде, что сейчас все как-нибудь само собой рассосется.

– Нам не видно! – крикнул кто-то из-за молодежи. – Встань на стул!

Она умоляюще посмотрела на мать, но та только рукой махнула, повелевая Сибилле встать на стул и явить себя народу.

Колени дрожали, она боялась, что не удержит равновесие. Бросив взгляд в сторону молодежного стола, она увидела, что там никто не скрывает насмешливых улыбок. Да, сейчас начнется апофеоз праздника.

Она снова на мгновение затаила дыхание. Начала петь. И уже после первых слов поняла, что взяла слишком высоко и конец ей не вытянуть ни за что. Она и не вытянула. Голос сорвался, и смешки в зале прозвучали как удары хлыста. Густо покраснев, она снова села на место. Помедлив несколько секунд, директор по продажам захлопал в ладоши. После некоторого сомнения к нему присоединились остальные.

Поймав взгляд матери, она поняла, что наказание совершилось.

Теперь ее снова оставят в покое.

Домой отец возвращался радостный, довольный: вечер удался. Жена, одобрительно кивнув, взяла его под руку. Сибилла шла на несколько шагов позади. Увидев на земле красивый камешек, остановилась и захотела его подобрать. Мать повернулась назад.

– Видишь, у тебя получилось вполне сносно.

Они обе прекрасно понимали настоящий смысл сказанного.

Мать завершала экзекуцию.

– Жаль только, что в конце ты немножко сфальшивила.

Камешек так и остался лежать на дороге.

* * *

“Да чтоб вы все провалились, чтоб вы сдохли”, – только и подумала она. Надо же, а так прекрасно выглядел! Да, влипла, кажется, основательно. Понятное дело, полиция испытывает повышенный интерес к особе, с которой он сначала поужинал и которой потом так по-джентльменски оплатил гостиничный номер. И вероятность того, что таинственная, объявленная в розыск женщина – не Сибилла, а кто-то другой, столь же велика, как и того, что сейчас подойдут и спросят, не хочет ли она принять во владение домик с белыми наличниками в стокгольмских шхерах.

Ее охватила сильная злость. Влетев в магазинчик, она схватила одну из газет и раскрыла ее на середине.

УБИЙЦА РАСЧЛЕНИЛ СВОЮ ЖЕРТВУ

Четыре слова жирными крупными буквами. На одной половине разворота красовался портрет улыбающегося в объектив Йоргена Грундберга.

Из неподтвержденных источников известно, что убийца вскрыл тело жертвы и удалил внутренний орган. На месте преступления обнаружен также некий религиозный символ, что дает полиции основания полагать, что убийство носило ритуальный характер.

– Кошмар, да?

Сибилла подняла глаза. Мужчина за прилавком кивнул в сторону газеты, показывая, что он имеет в виду. Она кивнула в ответ.

– Восемь крон. Что-нибудь еще?

Она замешкалась. Для нескольких листов бумаги восемь крон – слишком большие деньги. Она нащупала в кармане монеты.

– И керосин.

Мужчина показал на полку, она взяла оттуда бутылку.

После оплаты у нее осталось девятнадцать крон.

Когда она вернулась, Ельм уже уехал. Громко захлопнув за собой дверь, она раскрыла газету. И, прочитав всего четыре строчки, убедилась, что ищут именно ее.

Кто та загадочная женщина, которая вчера вечером ужинала с Йоргеном Грундбергом и которой удалось уйти сквозь полицейское оцепление? Любую информацию на эту тему предлагалось сообщать по телефонам горячей линии полиции. Все номера приводились тут же.

В животе у нее противно засосало, и ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело.

Она чувствовала угрозу.

Что делать? Может, просто позвонить по этому номеру и сказать, что она не имеет ко всему этому никакого отношения? Но в таком случае ей придется себя раскрыть, а это плохо. Достаточно набрать ее личный номер на ближайшем компьютере, чтобы стало ясно, что ее практически не существует. Да, у них наверняка проснется любопытство, а ей хотелось только одного – чтобы ее не трогали. Чтобы ее предоставили самой себе. Последние пятнадцать лет все, собственно, так и было. Ею никто никогда не интересовался.

Все свои мелкие правонарушения она тоже хотела бы сохранить в тайне. Нищих вообще трогают редко, а она к тому же человек не злой. Просто не укладывается в общепринятую норму и слишком долго существует вне социума, так что уже поздно что-либо менять.

Она не является частью системы.

Она просто пытается выжить. На собственных условиях. Но что газеты могут сделать из ее истории, даже подумать страшно! Жизнью своей она отнюдь не гордится, но никто, черт возьми, не имеет права вмешиваться в твое существование со своими идиотскими соображениями! Понять можно только то, что пережил сам. Сложилось как сложилось. Из всего нужно уметь извлекать хоть какую-то пользу. Ее не поймут! Она же родилась с золотой ложкой во рту.

– Но, Хенри, я не могу взять ее с собой. Ты же помнишь, чем все кончилось в прошлый раз.

Беатрис Форсенстрём собиралась в Стокгольм, чтобы навестить мать и теток. Директор Форсенстрём их не особенно жаловал, те отвечали взаимностью, так что визиты Сибиллина мама обычно наносила одна. Может, она действительно вышла за отца по любви. Во всяком случае, это произошло против воли ее родителей. Второе поколение владельцев “Металла и ковки Форсенстрёма” – для семейства Халль, обитающего в аристократической квартире на Эстермальме, этого явно недостаточно. Нувориш, он и есть нувориш, а ценилась порода. Родниться следовало со старинными семействами. И потом, ради всего святого, ну что их дочь будет делать в этом Хюлтариде? Какая-то дыра посреди смоландской возвышенности. Впрочем, поступай как знаешь. Только потом не жалуйся, когда убедишься, что мы оказались правы!

Все это Сибилла усвоила, сидя за столом у бабушки в Стокгольме и слушая ее разговоры с дочерью. Еще бабушка была крайне недовольна, хоть и не слишком удивлена тем, что для обзаведения потомством им понадобилось так много времени. Ну как это выглядит со стороны? На момент рождения Сибиллы Беатрис успело исполниться тридцать шесть.

Бабушка обладала удивительной способностью объясняться недомолвками и скрытыми инсинуациями, и способность эта явно передавалась по наследству. Иногда Сибилле казалось, что она тоже так умеет, просто никогда этим не пользуется.

Но пока ей одиннадцать, и, спрятавшись на лестнице, она слушает разговор родителей.

– Двоюродные братья и сестры над ней смеются. Никто ни слова не понимает из того, что она говорит. Я этого не вынесу!

Хенри Форсенстрём не отвечал.

Наверное, читал какие-нибудь бумаги.

– У нее же выговор хуже, чем у последнего смоландского работяги, – продолжала мать.

Она услышала, как вздохнул отец.

– А что тут страшного-то, – ответил он с еще более ужасающим смоландским произношением. – Она же тут выросла.

Беатрис Форсенстрём на мгновение замолчала. И хотя Сибилла не могла видеть свою мать, она точно знала, как та сейчас выглядит.

– В любом случае я считаю, что ей лучше остаться дома… А я тогда наконец куда-нибудь выберусь. Мама сказала, в следующую пятницу премьера “Травиаты”.

– Конечно. Делай как хочешь.

Именно так мать всегда и делала.

Сибилла никогда больше не ездила с ней в Стокгольм. В следующий раз она окажется здесь при совсем других обстоятельствах.

* * *

Проснувшись на следующее утро, она всем телом почувствовала, что что-то не так. Ей казалось, что она заперта в домике, как в клетке, и ей захотелось поскорее отсюда уйти. Камин погас, она замерзла, но с горлом, слава богу, стало легче. Накануне вечером она боялась, что это гнойная ангина, которой однажды она уже болела. Лечится пенициллином. Попасть к врачу без карточки пациента нелегко, так что хорошо бы все обошлось.

И потом, какой врач, если ее разыскивают!

Еще она сильно проголодалась. Съела остатки хлеба, хотелось пить, но всю колу она выпила вечером. Помидор и последнее яблоко завершили завтрак.

Собрала вещи. Аккуратно поставила на место подсвечник и миску. Вернув на место подушки, огляделась по сторонам, проверяя, все ли в порядке, и, взвалив рюкзак на плечи, открыла дверь. Не отпуская ручку двери, помедлила.

Страх. Она его давно не испытывала.

Рюкзак сполз с плеча, она снова закрыла дверь.

Черт, да соберись же!

Вытащив одну из табуреток, она села и обхватила голову руками. Плакать она тоже разучилась. Давно поняла, что это не помогает. Да и с тех пор как ее оставили в покое и предоставили самой себе, повода для слез, в общем, не было. Хотя был… один… Но он прятался так глубоко, что боль туда не доходила. Мысли занимала еда. А еще то, где провести следующую ночь. Остальное отодвигалось в сторону.

К тому же сейчас у нее есть деньги.

Она положила руки на грудь, туда, где в плоском кошельке под одеждой хранилось 29 385 священных крон.

Еще немного, и ей хватит. Еще немного, и она у цели, за которую боролась последние пять лет, цели, благодаря которой она не сдавалась. Да, она приняла решение всерьез изменить свою жизнь. Пойти дальше. Дойти до домика с белыми наличниками. До собственного домика, где она сможет жить спокойно. Так, как ей хочется. Может, она будет выращивать овощи. Заведет кур. Воду можно брать в колодце. Она мечтала не о роскоши, а всего лишь о четырех стенах. И чтобы в этих стенах никого, кроме нее, не было.

Тишина и покой.

Если без водопровода и электричества, вдали от больших дорог, где-нибудь в глуши, то 40 тысяч должно хватить.

Она мечтала именно о таком месте.

На севере, в Норрланде, можно, конечно, найти убежище еще дешевле, но она сомневалась, выдержит ли холодные зимы. Уж лучше еще немного поднапрячься.

Каждый месяц в течение последних пяти лет, получая щедрую материнскую подачку, она откладывала все, что могла. Если деньги попадали в нагрудный кошелек, они прекращали для нее существовать. Какой бы голодной она ни была.

Еще пару лет, и сумма наберется.

Вытащив деньги, она разложила их на столе веером. Она всегда ходила в банк и меняла купюры на другие.

На такие, к которым не прикасалась мать.

Полюбовавшись ими, она снова почувствовала себя лучше. Для дальнейшего поднятия духа можно посетить риелторскую фирму.

Нужно следить за ценами на недвижимость!

Собрав деньги, она убрала их на место и подняла рюкзак, задвинула под стол табуретку, открыла дверь и легко вышла на улицу.

Она успела добраться до кольцевой. И только здесь в витрине магазинчика увидела газетный анонс, который снова начисто лишил ее надежды.

Теперь не нужно думать о том, как пережить день.

Теперь нужно бежать.

В убийстве с расчленением обвиняется женщина

Таков был заголовок.

А под заголовком размещалась фотография. И имя.

Сибилла Форсенстрём, 32 года.

– Сибилла, пожалуйста, не надо так смотреть. Неужели ты не можешь сделать ну хоть капельку веселое лицо?

И послушная девочка – а Сибилла тогда еще была такой – изо всех сил попыталась это сделать, но с плачевным результатом. Впрочем, как бы она ни выглядела, на фото все равно получалась еще хуже. Так, видимо, считала даже мать, потому что Сибилла вообще не помнила эту фотографию. Завитая щипцами челка и маленькие локоны по бокам. Затравленные глаза.

Ей стало дурно.

В кармане лежало девятнадцать крон. Газета стоила восемь.

В расследовании убийства 51-летнего Йоргена Грундберга, случившегося прошлой ночью в “Гранд-отеле”, совершен значительный прорыв. Подозреваемая – 32-летняя Сибилла Форсенстрём, та самая женщина, которую, как уже сообщалось, видели в четверг вечером вместе с убитым мужчиной, – объявлена в розыск. Дежуривший в ту ночь сотрудник отеля только сейчас сообщил, что убитый сам заказал для подозреваемой номер. Проверка показала, что имя, которым она ему представилась, является вымышленным. В пятницу утром 32-летней женщине удалось пройти сквозь полицейское оцепление, но в ее номере найдены предметы, которые могут классифицироваться как вещественные доказательства. Наш источник сообщает, что в течение вечера накануне убийства подозреваемая носила парик, который впоследствии оставила в номере. Там же полиция обнаружила портфель, в котором, как сообщает тот же источник, вероятно, находится орудие преступления. Вид найденного оружия полиция пока не сообщает.

Сибилла Форсенстрём была идентифицирована благодаря найденным на портфеле отпечаткам пальцев. Эти же отпечатки обнаружены на магнитном ключе от номера жертвы, а в номере подозреваемой найден бокал с отпечатками пальцев жертвы.

Тридцатидвухлетняя женщина пока является для полиции загадкой. В 1985 году она сбежала из психиатрической клиники в Южной Швеции, где проходила лечение, и с тех пор ни разу не вступала в контакт с государственными или частными учреждениями. Полиция сняла ее отпечатки пальцев после того, как в 1984 году подозреваемая совершила угон автомобиля, управляя им без водительского удостоверения.

Подозреваемая выросла в состоятельной семье в одном из небольших городов Восточной Швеции. Начиная с 1985 года у женщины нет постоянного места жительства, поэтому полиция обращается ко всем с просьбой сообщать любую информацию, касающуюся возможного места пребывания подозреваемой. Полиция также предупреждает, что женщина может вести себя неадекватно и иметь предрасположенность к насилию. В забытом ею портфеле обнаружен ежедневник, анализом которого в настоящее время занимаются судебные психиатры. Несвязные записи в блокноте, как сообщает наш источник в полиции, подтверждают неадекватное психическое состояние женщины. Полиция также просит обратить внимание на то, что опубликованная фотография Сибиллы Форсенстрём сделана 16 лет назад. Официант, обслуживавший 32-летнюю женщину и будущую жертву в четверг вечером, утверждает, что она была корректна, хорошо одета и имела ухоженный вид. В настоящее время этот человек помогает полиции составить фоторобот разыскиваемой. Свидетельские показания и любую другую информацию о личности подозреваемой можно сообщить по телефону 401–00–40 или в ближайшее отделении полиции.

Она узнала этот привкус во рту. Вкус пришел откуда-то снизу, точно живот признал то, что отказывался признавать мозг.