Текст книги "Однажды в Лопушках"

– Надо же, оказывается, и так можно.

– По-всякому можно, – Аким Анисимович окончательно успокоился. – По-всякому, дорогой наш Николай Егорович… и чем раньше вы это поймете, тем легче нам всем будет жить.

Лично мне в этих словах почудилась угроза.

Правда, додумать я не успела, ибо взгляд проректора по научной работе остановился на тетушке. И на мне. И во взгляде этом полыхнула такая радость, что аж прямо спрятаться захотелось, если не в кусты, то хотя бы за Важена.

– Вот! – Аким Анисимович радостно потер руками. – Видите! Есть тут люди! Вы из деревни, верно?

И к тетушке моей подскочил, проявивши неожиданную для немалого веса своего прыть. Надо сказать, что был Аким Анисимович человеком до крайности солидным, правильно округлым и весьма озабоченным сохранением, как этой округлости, так и общей солидности.

– Из Лопушков мы, – сказал Васятка, разглядывая проректора превнимательно, и даже уши от этой внимательности зашевелились. Я на всякий случай прихватила братца за шиворот клетчатой его рубашки. А то мало ли… Васятка, конечно, существо в высшей степени мирное. Но случается у него людей невзлюбливать. Вот, чую, Акима Анисимовича он и невзлюбил.

– Лопушки… – скривилась Верещагина.

И на меня покосилась.

– Лопушки, – тетушка обвела лагерь взглядом. – Как понимаю, у вас возникли некоторые затруднения…

– Именно, любезная, именно… и не могли бы вы…

– С превеликой радостью, – тетушка склонила голову. – Кухарка, стало быть?

– Именно… кто-то, кто бы взял на себя труд готовить… всего-то для четырех человек… из наших продуктов. Или, если будет нужда докупать что-то, то само собой за отдельную плату…

– И сколько предлагаете?

Тетушка глядела на Акима Анисимовича преласково.

А у меня зачесались плечи. И… и она же не собирается?

– Так… две тысячи в день? – сказал вдруг некромант. – Верно, Аким Анисимович? Тогда получится как раз по средней заработной в пересчете на месяц если.

Аким Анисимович явно хотел возмутиться, ибо где это видно, чтобы какой-то кухарке платили этакие деньжищи. Но глянул на Верещагину, на Николаева, на… всех. И кивнул.

– Само собой…

А плечи зачесались сильнее. Просто-таки засвербели со страшною силой, предупреждая, что вот-вот случится что-то этакое, непоправимое.

Васятка и тот дышать перестал.

– В таком случае…

– Надеюсь, ваша родственница не откажется, – перебил тетушку некромант и для верности ткнул в меня пальцем. – Как понимаю, ей все равно заняться нечем…

От возмущения рот у меня открылся.

И закрылся.

Из горла вырвался сдавленный сип, а Аким Анисимович радостно хлопнул в ладоши:

– Вот и замечательно! Вот и чудесно…

Глава 10 Рассказывающая о делах минувших

Редкие сволочи встречаются особенно часто.

Жизненное наблюдение

Мы сидели над обрывом. В общем, обрыв был так себе, метра на полтора берег возвышался над черною водой. Из земляной стены торчали корни, а ветви старой ивы склонились к самой воде, и в них-то пряталась веревка с палкою, которую использовала местная ребятня, чтобы в воду сигать.

Правда, время было поздним, а потому берег пустовал.

– И тетка согласилась? – переспросила Ксюха.

– А то… – я вздохнула.

– А ты?

– И я согласилась. Куда деваться-то… деньги, как ни крути, нужны. А я даже в Москве меньше зарабатывала, когда в ресторане подвизалась.

Я замолчала. Не то чтобы тайной была та моя жизнь, которая настоящая, а не в письмах. Нет. Скорее уж… не к слову пришлось.

Я не спрашивала Ксюху.

Она не задавала вопросов мне. И как-то вот получалось сделать вид, что ничего-то и не было, вообще, что вот мы просто стали немного старше и только-то.

Это ведь не ложь!

– Официанткой?

– Сперва. А потом на кухню перевели. Даже получилось повару помогать, – призналась я и обняла себя. От жалости. И еще от обиды, правда, на кого именно обижаться – на Верещагину, тетку, некроманта или судьбу в целом, я не могла определиться. – Мне даже остаться предлагали.

– И чего?

– Поняла, что не потяну. То есть, потяну, конечно, но… с общаги попрут, стало быть, нужно будет жилье искать. Снять, даже если не комнату, а койку в каком-нибудь клоповнике, уже надо десятку из зарплаты положить. Потом на проезд, на питание, а всего на руки получала тридцатник, редко больше… и дальше-то что?

Я озвучила именно то, что пугало меня, пожалуй, больше всего.

– Допустим… допустим, через лет пять я бы и до су-шефа поднялась бы, но… ресторанчик не сказать, чтобы высокой кухни. Там скорее семейный, а стало быть, как бы я из шкуры ни лезла, все одно высоко подняться не позволят. Поставят шефом кого из родни, благо, там её хватало… в другой идти? То же самое… нет, можно было бы жить мечтой, но…

– Хрена с два, – сказала Ксюха и, подняв мелкий камушек, кинула в воду. Тот ушел без звука и плеска. – Я вот… пожила мечтой.

– И как? – Лика интересовалась вяло, больше для порядка. Она была какой-то непривычно тихой и подавленной даже.

– Как тебе сказать… дура. Все мы тут… – Ксюха махнула рукой. – Стало быть, ты в кухарки…

– В кухарки. Почти по профилю… – я усмехнулась. А ведь даже в трудовой написано, что я работала помощником повара. Трудовую пришлось отдать Акиму Анисимовичу, хотя он не слишком-то горел желанием, но некромант уж рогом уперся.

Мол, надо официально оформить, а то ведь оно по-всякому бывает. Скажем, сегодня деньги есть, а завтра вдруг да закончатся? Поэтому только срочный трудовой договор, который подписали тут же, ибо типовые бланки в памяти ноута хранились, а цифровой центр уже установили…

– Ничего, – я попыталась успокоить сама себя. – Я ведь взрослая. Всего ведь на месяц… да и сложностей быть не должно. Пойду. Поготовлю… потом они уедут, а я останусь. Зато Васятку в школу соберем. Он из всего-то повырастал! Да и одежда горит, что…

Махнула рукой и замолчала, уговаривая себя, что все-то так. Я ведь, в конце концов, здоровая девица, которой давно бы жить своим домом, а у тетки на шее сижу. И что травы собираю, так она с ними сама бы управилась.

И вообще…

– Дело ведь не в том, что работать надо, – Линка прищурилась. – Рассказывай уже.

И Ксюха кивнула.

А я…

Рассказать… чтобы оно так просто было, взять и рассказать. И да, не в работе дело, случалось мне работать по-всякому. Работы как раз я не боюсь.

А чего боюсь?

Кого?

– Я… я ведь поступила тоже сама. И на бюджет. Стипендию положили, но не сказать, чтобы большую. Прожить на неё затруднительно. А у тетки брать…

– Совесть не позволяет, – договорила за меня Линка.

– Ага, – Ксюха тоже подала голос. – Я петь пошла… в кабак один. Папенька до сих пор не знает. И не должен. У него нервы слабые.

Мы кивнули.

Если Берендей Береславович и узнает об этом факте Ксюхиной биографии, то не от нас.

– Место еще такое… там стриптиз танцевали, а я, стало быть, между номерами выступала. Они пытались приличными казаться, вот певиц и держали. Но тоже наслушалась всякого. Потом уж куда получше переманили, без стриптиза, да все одно…

Она махнула рукой.

– А я в официантки сунулась, когда поняла, что не проживу на стипендию. Повезло… ресторан и вправду, может, и не самый известный, но неплохой. И хозяева… очень переживали за меня. Сказали, что если надумаю возвращаться, то рады будут, – почему-то на душе вдруг потеплело. Хотя, казалось бы, какое мне дело, если возвращаться я не собираюсь? – Работать пошла… а там смены… вот и стала пропускать занятия. Когда отрабатывала, когда договаривалась. Преподаватели в целом люди неплохие. Относились с пониманием. Лекции брала, учила, только… все одно через пень-колоду получалось.

Девчонки кивнули.

– Потом уже, курса с третьего, все немного выправилось. Теории стало меньше, практики больше, а с ней мне всегда было просто.

И снова кивнули.

– Так и домучилась до пятого. Диплом делала… и хороший был диплом. Настоящий. Я ведь… тетка травы присылала, а я исследовала накопление силы в зависимости от фазы роста, от внешних факторов. И сама собирала тоже. И… и хороший диплом был.

На глаза навернулись слезы.

– Настолько хороший, что на предзащите вдруг оказалось, что это не мой диплом.

– Как не твой? – Линка приоткрыла левый глаз.

– А вот так… точнее, мой – у меня, но точно такой же у Верещагиной Ольги.

– Ох… – Ксюха добавила пару слов покрепче, наверное, в кабаке услышанных, ибо сама была девицей приличной.

– Я вот и ох… нула, – сказала я, почесав переносицу. – Оказалось вдруг, что темы у нас очень уж сходные, точнее, у неё моя, а у меня другая, похожая. Знаешь, так хитро сформулировано, что даже и не поймешь сперва, о чем речь вообще. На предзащите все наши сидели. И сделали вид, будто так все и должно.

Ксюха хмыкнула.

– Я пошла к своему руководителю, – я вытерла влажные ладони о штаны. – Задала вопрос, как же оно так. А он уверил, что не стоит переживать, что у Верещагиной родственники. И если я проявлю толику понимания, гибкости…

При этих словах меня просто перекривило.

– …то и защита пройдет отлично. И после неё мне помогут, скажем, в аспирантуру поступить. Тема-то у меня интересная, нужная, актуальная. А Верещагина…

Ксюха выразилась определенно. И я с ней согласилась.

Стерва она.

Мягко говоря.

Но тогда… тогда я позволила себя уговорить.

– А на защите… на защиту вдруг явился представитель малого императорского Совета, – я поежилась, вспоминая о человеке, взгляд которого заставлял цепенеть и напрочь отбивал саму способность говорить. – И он не просто слушал. Он… понимал.

А потом задавал вопросы.

Правда, совсем даже не мне.

– Меня обвинили в краже дипломной работы.

– Тебя? – глаза Линки полыхнули зеленью.

– Меня. А кого еще? Верещагина выступала бодро, говорила красиво… а я вот растерялась. Да и вообще… она умница и отличница. Шла на золотой диплом. Я же… и пропуски, и успеваемость кривая. Вдруг все припомнили, с первого курса. Вроде бы как жалели несчастную.

Я обняла себя. И Ксюха тоже обняла меня. А Линка погладила плечо.

– Ты хоть пыталась обжаловать?

– Хотела, но мой научный руководитель вдруг взял да признался, что помогал мне фальсифицировать данные, а мои записи исчезли, как и черновики, и вообще… адвокаты появились. Не у меня. У Верещагиной. И еще университетские. Мне грозили не просто отчислением. Расследованием. Но Верещагины щедро предложили не поднимать скандал, если я возьму и тихо уеду.

– И ты уехала.

– А что мне было делать? – я стиснула кулаки. – Я… мне сказали, что лет через пару я смогу вернуться, защититься. По смежной специальности. Но если вздумаю мешаться, обвинения выдвинут. А это… это… меня бы просто посадили.

В груди заломило.

И я закрыла глаза, пытаясь успокоиться, смириться с этой вот болью.

– А еще Синюхин…

– Это кто?

– Любовь, – пояснила за меня Ксюха. – Правильно?

Я кивнула.

– Большая? – Линка ущипнула меня за бок. – Рассказывай давай… что там за любовь.

– Большая… так казалось, а вообще, наверное, обыкновенная. Как у всех. Мы на первом курсе познакомились. Потом встречаться начали. Он умный. И одаренный… на факультете теоретической магии. Там вечно недобор, потому что силы не нужны, а вот мозги так очень.

Мозги у Синюхина имелись.

А еще печальный взгляд карих глаз. Некоторая, казавшаяся донельзя милой, рассеянность. И в целом общая неприкаянность, за которой виделся мне призрак гения.

– Его сразу заметили… уже на втором курсе именную стипендию положили. А на четвертом взяли в проект. К пятому было понятно, что одно место в аспирантуре – за Синюхиным. И вообще карьеру сделает. Хорошую. Мы… мы думали пожениться. То есть, как я теперь понимаю, я думала, что мы поженимся.

Признаваться в собственной глупости не хотелось, но если уже кому и рассказывать правду, то девчонкам. Даром, что слушают внимательно. Линка вон опять травинку грызет. Была за ней привычка в минуты вящей задумчивости грызть, что под руку попадется.

– Теперь понимаю, что со мной ему просто удобно было. Я же о нем заботилась. Конечно, как можно не заботится о том, кого любишь? Готовить. Стирать. Убирать. Следить, чтобы он не забыл о каком-нибудь семинаре… или поесть, потому что в очередной раз увлекся. Чистить костюмы, подбирать галстуки…

Я сжала кулаки.

– И носки, – тихо добавила Ксюха. – Вечно они теряются. Парные.

– Ага, – Линка мотнула головой. – Вот… тоже загадка, если подумать. Почему мужские носки так себя ведут? Мои вот всегда по парам, а тут… я как-то купила своему дюжину пар одинаковых, так они после стирки все одно цвет поменяли! И вот после стирки оказалось две дюжины носков всех оттенков серого…

– А у тебя разве не домработница занималась? Или кто там?

– Сперва была домработница, а потом Олежка решил, что раз мне заняться нечем, то вот хозяйством и займусь. Нет, на уборку приходили из клининговой компании, но остальное… я эти носки выкинула.

– Я штопала, – призналась я. – Что? Денег-то не было. Синюхин хоть в проектах, но платили там немного, а ему надо было солидно выглядеть. Для карьеры.

– Ох, девки, ну мы и дуры… – вздохнула Ксюха, отмахнувшись от особо назойливой стрекозы, решившей, что ей очень срочно нужно забиться в Ксюхины кудри.

– Дуры, – согласилась Линка.

И я кивнула: правда ведь.

– И чего твой Синюхин?

– Когда началась эта история, я пришла к нему за советом. А он сказал, что не стоит упрямиться. После предзащиты сказал, – я на всякий случай уточнила. – Что у Верещагиных много родни в самой системе образования. И жизни они мне попортят. Мстительная семейка. Он меня, честно, и уговорил… сказал, какая разница, мол. Оленьке диплом нужен, просто чтобы был. Она его спрячет и забудет. А вот я – дело другое… и Верещагины будут благодарны. И помогут устроиться. Его тогда как раз пригласили на кафедру, он и мне обещал местечко присмотреть. Говорил, как это будет классно, работать вместе.

Линка выдернула новый стебелек, который сунула в зубы.

– А потом, после защиты… он утешал. Вытирал слезы. И… и когда успокоилась… настолько, насколько вообще возможно, заявил, что не может и дальше продолжать отношения.

– Почему? – Линка нахмурилась.

– Потому что ему важна репутация. Он ведь в науке, а там репутация важна. И должна быть безупречной. Я же… история, как ни крути, а резонанс получит, пойдут слухи. Кто-то может сказать, что он мне помогал с воровством, а это поставит крест на его карьере.

– Вот ведь… иродище, – Ксюха опять выругалась, и я её толкнула в бок. – Козел!

– Не обижай Пантелеймона, – возразила Линка. – Он, в отличие от некоторых, честный!

– Так… я не нарочно. И вообще, Пантелеймон – козел естественного происхождения.

– А эти?

– Эти? Эти по состоянию души.

Мы все трое задумались. И молчали, глядя, как над водяной гладью кружатся стрекозы. Надо было вставать, идти домой. Работать я начинала завтра, и сама мысль об этом напрочь отбивала всякое желание шевелиться.

– Знаешь, – Линка выплюнула траву. – Может, и к лучшему. А то представь, если бы вы и вправду поженились. Или вот дети… с детьми сложнее было бы уходить.

Я подумала и согласилась.

Оно бы вылезло, это я сейчас понимаю. Всенепременно вылезло бы. Через год или два, или десять. И, наверное, хорошо, что вот так. Только… все одно.

Обидно.

– Мой детей не хотел, – Линка почесала кончик носа. – Говорил, что, мол, фигуру испортит…

– А Синюхин – что рано еще, что нам надо сперва на ноги стать, обзавестись своим домом. Имя сделать. Ему. Авторитет наработать.

– Мой… – Ксюха сделала глубокий вдох. – Не думал… о детях. И вообще… а когда появились, то… один удар в живот, и нет ничего.

– Ксюш? – вот теперь голос Линки был тихим, что небо перед грозой.

– Я папе не говорила, только что не сложилось. А он и рад. Ему тут тяжко одному. Тоскливо. Он ведь… однолюб, да… а матушка… еще когда ушла. И я вот… я вернулась, он и счастлив.

Ксюха подтянула колени к себе и руки на них положила.

– Он меня в кабаке выцепил, где я пела… сперва просто приходил. Садился и слушал. Потом… потом цветы дарить стал. И просить посидеть. Не лез, как другие, а просто разговаривали. О том и о сем, о жизни… о несправедливости… он сказал, что продюсер, что ищет талантливых девочек, но я слишком талантлива, а значит, не выживу там, в большом мире шоу-бизнеса.

Ксюхино лицо разгладилось и стало нечеловечески неподвижным. Не лицо – маска.

– Потом как-то и встречаться начали. Проводил раз, другой… и до своей квартиры тоже. Потом сама не заметила, как я в этой квартире оказалась. Он же… и продюсер тоже, а еще музыку писал. Стихи. Песни. Из популярных. Писал и продавал. Группы продюссировал. В общем, много чего… у него такая жизнь была… веселая. Поначалу.

На конце белой прядки набухла крупная капля. Она задержалась на мгновенье, но сорвалась, исчезла в густой траве.

– Он пил. Много. И порой возвращался таким… нехорошим. Скандалил. Обзывал. Потом просил прощения… я училась. Пыталась. Последний курс… мне даже место предложили в оркестре, пусть и не императорском, но… тоже неплохо. А он стал высмеивать. Говорить, что я ни на что не годна, что… провинциалка. Туповатая. Жирноватая.

– Ты?

– Я худеть стала. Меняться. Чтобы ему угодить. Но что бы ни делала, все становилось лишь хуже… – Ксюха моргнула. – Он ведь… понимаете, если бы он был просто сволочью, тогда бы понятно. А он… то он ласковый, на руках носит, осыпает подарками, то вдруг… скажет что-то, ударит в самое сердце. Но тотчас извинится. И снова ласковый… когда пощечину залепил, то умолял о прощении. Подарил кольцо. Предложил замуж… а к чему замужней женщине работа? Он способен семью содержать. Мое же дело – домом заниматься.

– И ты…

– Поверила.

Теперь уже настала моя очередь обнимать Ксюху. Я слышала, как колотится её сердце, и не знала, чем успокоить.

– В любовь ведь хочется верить. А потом… потом стало хуже. В какой-то момент я узнала, что он мне изменяет. И он не стал отрицать. Сказал, что это ведь ерунда, что ему нужно разнообразие, но муза его – я и только я. Что я должна гордиться. А еще знать свое место.

– У тебя его волос, случайно, нет? – поинтересовалась Линка отстраненно.

– Я из больницы сбежала… знаешь, наверное, это бред, но… когда я поняла, что беременна, то обрадовалась. Мне же казалось, что в целом у нас все неплохо, что есть какие-то сложности, но это временное. И стоит ему узнать о ребенке, как все тут же само собой наладится.

Ксюха нервно хохотнула.

А я подумала, что, если дядька Берендей узнает хотя бы часть… в общем, волос и не понадобится. Он в Лопушки всю тушу этого героя притащит.

– Он на гастролях был с какой-то из своих… девочек. Он их так всех называл. Мои девочки. И я ведь старалась не ревновать. Быть гибкой. Понимающей. Дурой.

Ксюха дернулась было, словно желала вскочить, но осталась на месте.

– Он вернулся. Опять выпивший и не только… он начинал что-то принимать, правда, не говорил, что именно. И вообще это была запретная тема. У нас много имелось таких вот запретных тем. Я накрыла стол. Я хотела устроить праздник. А он выслушал. Потом поднялся медленно так… подошел ко мне. Обнял. И сказал, что я такая же, как остальные. Все испортила. Удара я не почувствовала. Сразу. Потом… потом стало так больно…

– Ты мне фамилию скажи, – попросила Линка.

– Зачем?

– Маму попрошу… она не будет задавать лишних вопросов.

Я кивнула.

Линкина матушка порой была диво до чего понимающей. А волкам Мары все одно, на кого охотиться.

– Не стоит, – Ксюха покачала головой. – Я… я просто хочу обо всем забыть.

– Если передумаешь…

– Дам знать. Очнулась я уже в больнице. У его хорошего знакомого. А тот сказал, что у меня выкидыш случился, что… вряд ли дети еще будут.

Линкины ноздри раздулись, а губы слились в тонкую нить. И подумалось, что имя она выяснит. Потом. Позже. Когда Ксюха подуспокоится. А то и говорить ничего не станет.

И я не стану.

Но ночью схожу к Ведьминой пади, есть у меня один заговор, на кровь. А кровью мы еще когда обменялись.

– И он тоже рядом был… держал за руку, все повторял, мол, как получилось так, что я была неосторожна, что оступилась, упала с лестницы… голова у меня закружилась. С беременными такое бывает. Но он не сердится. Ничуть. Он даже готов жениться. Хоть завтра.

– А ты…

– Я ж не дура. Я… кажется, именно тогда я и увидела его, настоящего. И поняла, что меня ждет, что он будет пить силы, пока не выпьет все досуха. А потом найдет другую дуру.

– И ты ушла.

– Сбежала. Сюда, – Ксюха поднялась. – Вы только… папеньке не говорите. А то ведь расстроится.

– Папеньке не скажем, – пообещала Линка.

И мы переглянулись.

Сами справимся.

– А вот тетушку я попрошу, чтобы глянула, – я погладила теплую Ксюхину руку. – Тот доктор… он ведь мог и ошибиться. А если даже и нет, то ты же знаешь… у нас тут все иначе. И что там не поправят, здесь сделают.

Ксюха поджала губы.

И не стала отрицать, что вовсе о тех сказанных словах не думала. Думала. И гадала. И мучила себя.

– Она умеет молчать, – добавила я. – Поверь.

Если не нам, то кому?