Текст книги "Восток. Запад. Цивилизация"

Но… там запах был хоть и сильным, но не таким.

А здесь…

Что-то гнилое.

Едкое.

Отвратительное настолько, что, будь Эва настоящей, ее бы вывернуло.

Тонкие руки. Белоснежные перчатки. И человек гладит левой рукой правую. Сквозь перчатку проступает что-то… кольцо? Перстень?

В петлице бутоньерка. Незабудки и… и еще какой-то цветок. Эва не знает, но запомнит. Как запомнит и трость, которую он оставил распорядителю. Трость из темного дерева, с виду простая и даже непримечательная, но свет падает как-то так, что из дерева выглядывает змей…

Нет, не змей, хоть и похож.

Но у змей нет ни лап, ни крыльев. Дракон? Это…

– Да что с ним не так?! – Тори требовательно дернула за рукав, и Эва упустила мгновенье. Вот человек оборачивается, кланяется кому-то. – Надо же, какой…

– Какой?

– Притягательный.

– От него воняет.

– Нет, что ты. – Тори прикрыла глаза. – Какой удивительный аромат.

– Ты в своем уме?

– А кто из нас вообще в своем уме?

– Это… это же вонь!

– Как та музыка. Ты ведь слышала ее иначе, а меня и вправду стошнило.

Человек идет мимо Эвы. А за ним бледной тенью следует девушка. Ее лицо не скрывает маска, но само лицо на нее похоже. Белый фарфор, легчайший румянец. Тонкие черты…

– Красивая. – Тори втянула запах. – И тоже пахнет… им. Надо его найти.

– Надо, – согласилась Эва. – Найти и убить.

А в дверь входит еще один человек. И его Эва узнала. По усам. Сейчас они кажутся смешными, наклеенными.

– Это еще что за шлюха…

– Тори!

На плече человека повисла девушка той своеобразной наружности, которая свидетельствовала, что образ жизни ее далек от приличного. Хорошенькая. Круглолицая. Синеглазая. Ее волосы слегка вьются и, прихваченные бантиками у висков, водопадом ложатся на плечи.

Девушка что-то говорила…

А ведь Эва должна понимать, что они говорят. Или… или дом не понимает? Он видит, но не слышит?

– Спасибо, – шепнула Эва, прижавшись щекой к стене. – Спасибо, что ты принял нас.

И услышала эхо, далекое, полное боли.

– Я… я что-нибудь придумаю. Или это все? Нам уходить?

Мгновенье.

И все снова меняется. Столь стремительно, что Эва не успела заметить, как и куда исчез холл и люди в нем. Просто вдруг она оказалась в месте, где темно.

Тесно.

И страшно.

– Тори!

– Я тут. – Пальцы из темноты коснулись руки. – Здесь… жутковато.

Ее фигура шла рябью, но вот все посветлело.

Подвал.

И факелы на стенах. Мужчины спускаются. Впереди тот, в серой маске. За ним две девушки. Одна – бледная и… неживая.

Вот что в ней неправильно.

Она неживая!

То есть Эва была не совсем уверена, она все-таки пульс не прощупывала, но испытывала странную убежденность, что так оно и есть. Ведь здесь Эва видит чуть больше, чем там.

Вторая выглядела живой.

Та, с бантиками в волосах и синими глазами.

С губами слишком яркими, чтобы поверить в отсутствие помады. И мушка на щеке никуда не делась. Она следовала за мужчиной, не спуская с него влюбленного взгляда.

В подвал.

И дальше.

За ними идти?

Кэти… Кэти и двое мужчин тянут третьего.

– Они его убили! – прошипела Тори.

– Он же живой. Значит, не убили. Не до конца.

А из двери снова появилась та, светловолосая, с бантиками. И что-то сказала Кэти. А потом кивнула на мужчин. В следующее мгновенье она продемонстрировала пуговку, зажатую в руке. И…

Мир замерцал.

– У меня голова сейчас заболит от этой суеты, – проворчала Тори. – Давай помедленнее.

Изменилось немногое.

Девушка переступила через тела. Кэти… Кэти теперь лежала на полу, а девушка наклонилась и обшарила ее, вытащила из вороха юбок кошелек, который отправила в вырез платья.

Подошла к тому мужчине, с усиками, и обыскала уже его.

Отвесила несколько пощечин.

И когда тот открыл глаза, о чем-то спросила. И повторила вопрос… но голова мужчины запрокинулась.

И девушка этим недовольна. Она кричит, судя по тому, как широко открывается ее рот. И из двери вышла вторая девушка.

Мужчину подхватывают.

Тащат. Им тяжело. Той, которая жива, точно. А вот та, другая, с безумною улыбкой и широко распахнутыми глазами, держит мужчину с легкостью.

Она бы и сама справилась.

Картинка пошла рябью, становясь все более и более прозрачной. И Эва почувствовала, что еще немного, и она вовсе исчезнет.

– Нет! – Крик Тори почти разорвал хрупкую ткань иного мира. – Сделай хоть что-то!

Что?

Или… кровь, если кровь… нет, для этого надо вернуться, а Эва не уверена, что снова отыщет дорогу. Тогда что?

У нее есть перо.

И…

И Эва решительно вытащила его из волос. Она ведь, в конце концов, не для себя. И не для Тори. А потому… потому что, что бы ни происходило в этом доме, оно по-настоящему важно.

Именно так.

И Эва сжала перо в руке.

– Что ты…

– Замолчи, – попросила Эва, и сестра в кои-то веки подчинилась. А теперь надо позвать, но… как правильно звать того, кто должен услышать?

Эдди.

У него есть имя.

И еще тысяча обличий, потому что он шаман.

Особенный.

И когда тень от крыльев легла на мир, Эва улыбнулась. Услышал. Он ее услышал.

Глава 11

О том, что реальность порой куда сложнее, чем кажется

Эдди почувствовал тот момент, когда сон, в общем-то совершенно обыкновенный, полный полуразмытых образов и столь же неясных ощущений, изменился.

Стал плотнее воздух. И в нем прорезался характерный запах дыма. Едкая горечь его резала глаза. А жар опалил перья.

Перья?

Он снова стал вороном.

И снова – на той стороне. Не сам. Потому что его позвали.

Кто?

Несносная девчонка, которой не спится по ночам.

Ворон взмахнул крылами, поднимаясь над серым городом, и хрипло каркнул. А потом опустился ниже. Он видел русла улиц и темные скалы-дома. Видел тени людей. Одни выглядели плотными, почти настоящими, облик же других едва угадывался.

А еще он видел пламя.

Здесь оно было синим. И поднималось до самых небес. В вышине пламя свивалось, складываясь престранными узорами, чтобы устремиться вниз, к крохотному с виду человечку.

Чарли?

Это… это прошлое. То, что было раньше. Город помнит. И мир духов тоже. Но Эдди нужно не туда, там все ясно, его зовут в сам дом. Все еще целый.

Всегда целый.

Навсегда.

Он сложил крылья и рухнул в бурлящее пламя, чтобы закричать, но не от боли. От ярости. И пламя утихло. А дом изменился.

Так бывает.

Это… это еще более раннее прошлое, где огня еще нет. Он почти готов родиться, выплескиваясь из камней, разбросанных по всему дому.

Но главный, самый большой, прячется внутри.

Там, где стоит девушка, сжимающая в руке воронье перо.

– Ты услышал! – воскликнула она радостно. – Ты пришел.

Чтоб тебя…

Вот и спасай после этого всяких.

Обличье сменилось легко, он и подумать не успел.

– Нам… очень нужно было посмотреть! Это про того человека, в подвале. – Эва тотчас вцепилась в руку, словно испугалась, что сейчас Эдди возьмет и исчезнет. – Тори сказала… и вот мы здесь. Мы его видели. Он шел сюда. Пришел. С женщиной. Но эта женщина совсем-совсем неживая! А Кэти умерла. И не только она. И…

– Тише, – попросил Эдди, приложив палец к ее губам.

И она не отстранилась, только ресницы хлопнули.

– Просто тут все дрожит и, кажется, у меня заканчиваются силы. А как сделать, чтобы пройти дальше, я не знаю.

– Вот ведь счастье подвалило… – проворчал Эдди, и Эванора Орвуд вспыхнула.

– Извини, – произнесла холодно. – Если оторвала от важных дел.

Ну вот, обиделась. И за дело же. Ну да, Эдди никогда особо с женщинами не умел общаться. Но стыдно стало.

– Куда смотреть?

– Туда. – Она указала в коридор. – Они его туда понесли. Одна и еще другая, которая с ним пришла. У нее еще глаза голубые.

– Серые, – возразила вторая девица, до того державшаяся в тени. – А от него пахло… так пахло… просто невероятно.

Эва скривилась.

За дверью обнаружилась комната.

Странная комната.

Страшная.

Свечи.

Факелы.

И человек, склонившийся над другим.

– Что же вы так? – Его голос эхом отражался от стен. – Вы ведь так жаждали попасть в самое сердце… вы здесь. Поздравляю.

Камень. Длинный камень, черный от Силы, его напитавшей. Глаза ведьмы закатились, а рот приоткрылся.

– Назад! – Крик Эдди смешался с криком парня, грудь которого пробил тонкий клинок.

И ведьма вздрогнула.

А затем обернулась. Темные бездонные глаза. Скривленный рот.

– Тори! Тори, что…

– Ведьма! – Эдди отвесил девице Орвуд пощечину, и ее голова запрокинулась, а когти впились в его лицо. Она взвыла.

И отступила.

– Это… это…

– То место. – Эдди обернулся.

Тот, который кричал, дотянулся до алтарного камня. Камень сам по себе артефакт? Похоже на то. Но другой, с клинком, резко вытащил этот клинок из груди жертвы и сказал что-то, но звуки пропали, а следом и картинка побледнела. Последнее, что увидел Эдди, прежде чем окончательно проснуться, – коридор с мертвецами. И первым лежал тот самый парень, мертвый, но не совсем.

Твою ж мать! И дернул же черт встретить эту девицу, которая умудряется вляпываться из одного приключения в другое.

Он отер пот со лба и поднялся.

И выругался, едва не наступив на лежащего мальчишку.

– Что ты тут делаешь? – просипел Эдди, потому что горло вдруг свело. И дышать стало сложно. Воздух вдруг исчез.

И надо бы до окна добраться.

Проклятье, если он не доберется до окна, то просто-напросто сдохнет. А окно где-то там… Комнаты, которые ему отвели, слишком большие.

Слишком…

Он споткнулся и едва не упал.

Точнее, упал – на втором шаге. От тычка под лопатку. И, ударившись всем телом о пол, вновь смог дышать. Пусть со свистом, пусть тяжело, но все-таки смог.

И тотчас зашелся в хриплом кашле. Казалось, еще немного, и его вывернет наизнанку, но острый палец мальчишки-сиу ткнул куда-то под ребра. Эдди захлебнулся.

Воздухом.

Чтоб тебя… встанет – точно кому-то уши оборвет.

Он и встал бы, но левая половина тела вдруг онемела. И следом пришел страх. Мозговой удар? Такое случается, но Эдди ведь не старик!

– Леж-ш-ши, – прошипел сиу. И исчез.

Поганец.

Надо… надо встать. Позвать кого-то. Левая рука вообще не чувствуется, но правая двигается ведь. А в глотке клокочет, но заговорить сил нет.

После удара-то.

Эдди попытался опереться на руку. И почти получилось. Кажется, носом хлынула кровь. На это наплевать, но в спину опять ткнули.

И от этого слабого тычка он зарылся носом в пушистый ковер.

– И шаман ты дерьмовый, – сказал мальчишка-сиу. – И не слушать. Мой старый хозяин не любить, когда его не слушать.

Теперь онемела и правая сторона. И от этого Эдди испытал облегчение. Если так, то выходит, дело не в ударе. Просто… нельзя поворачиваться спиной к сиу.

Мальчишка с кряхтением попытался повернуть Эдди на бок. Получилось не сразу. Затем подсунул ему под голову пару подушек.

– Пройдет, – сказал. В темноте его лицо выглядело более жутким, чем обычно. И зубы поблескивали, белые, нарядные. – Потом. Сейчас пить.

Он прижал к губам Эдди кружку.

Что в ней?

Точнее, что помимо воды? Глотать было больно.

– Не упрямиться. Пить. Если не пить, плохо. Тут и так мало. Для хозяина много делать.

– И… – Эдди почувствовал, что невидимая рука, сжимавшая горло, ослабла. – Часто ты… хозяина выпаивал?

Говорить получалось с трудом. И слова выходили какими-то непонятными.

– Было. Он… приказать. Если нет, то наказывать.

– Придурок. – Эдди прикрыл глаза. Что бы там мальчишка ни принес, стало полегче. Еще, кажется, ноги покалывает. Значит, возвращается чувствительность. – Спасибо.

– Если дрянной шаман сдохнуть, то леди быть грустной. – Сиу отставил опустевшую кружку. А потом его ладони, детские, но крепкие, сдавили голову Эдди так, что и не повернуть.

Еще немного, и череп треснет.

– Дрянь, – сказал сиу, склоняясь над Эдди. И коснулся его лица острым носом. От мальчишки пахло лавандовым мылом и, кажется, туалетной водой. А еще – травами, горами, песками мертвой пустыни и всем тем, чему в этом цивилизованном мире не место. – Где вляпаться?

– Сам хотел бы понять. Что со мной?

От ладоней исходил холод, и что-то внутри Эдди потянулось навстречу этому холоду. Медленно. Мучительно. Выламывая извилины. И…

Ладонь зажала рот.

– Не ори. Всех разбудить. Суета будет.

Как ни странно, но это помогло.

– Что за… дрянь…

– Смерть. Много. Жила. Там. Я не шаман. И мало знать. – Он сидел, скрестив ноги, и уже не держал голову Эдди, но сложенные щепотью пальцы упирались в переносицу. – Иногда видеть сон. Разный.

– О чем?

Пожатие плечами.

И тряпка, в которой Эдди узнал собственную рубашку, кажется даже из новых. А этот гаденыш прижал ее к лицу. Жаль. Кровь хреново отстирывается. Эдди ли не знать.

– Всякое.

Эдди сумел пошевелить руками.

И ногами.

И даже тряпку у лица удержал. Все лучше, чем ничего. И наконец сел – с помощью мальчишки.

– Что ты вообще тут делаешь?

Матушка ему комнату отвела, Эдди точно знает. Сиу склонил голову набок.

– Слышать. Ты уходить. Я подумать, что опять мертвецы. Идти. Ждать. Помочь. – Последнее он произнес с явным недоумением. – Я не друг.

– И не надо. – Эдди шмыгнул носом и поднялся. С трудом. Его шатало. Проклятье, этак он точно не доберется до Орвудов. А ехать надо.

Самому.

Он ведь не один там был. Он ведь…

– Ты беспокойный. – Мальчишка не пошевелился. С растрепанными волосами, в белой рубашке, украшенной россыпью алых пятен, он не походил на тех детей смерти, с которыми Эдди сталкивался.

Обычный мальчишка.

Уши вот только острые.

И взгляд недетский.

– Надо ехать… проверить. Там… меня позвали. Эванора.

– Эва. – Мальчишка поднялся одним быстрым движением. – Я ехать.

– Ты-то куда?

– Туда. За ты приглядеть. А то ведь глупый шаман.

– Да ладно… не такой уж я и глупый, – проворчал Эдди.

– Умный шаман не полезть туда, где смерть.

Возразить было нечего.

Я опять видела небо. Синее яркое небо, такое высокое, бескрайнее. Оно манило. Звало полетать. И я откликнулась. Кто в здравом уме откажется полетать?

Крылья, правда, болели. И воздух такой, что не опереться. А внизу море. Тоже синее, но куда более плотное, чем небо. Еще и злое. Оно кипело, выбрасывая длинные языки волн в тщетных попытках дотянуться.

Я летела.

Надо держаться. Во что бы то ни стало. Там, в кипящей воде, остались братья.

Сестры.

Другие.

Снова чужая память? На сей раз далекая, не образами, скорее эхом разума, что застрял меж мирами, слишком упрямый, чтобы уйти.

И я просто летела. К берегу, что виднелся темной полосой, такой обманчиво близкой. Взмах. И еще один. И снова. Крылья выворачиваются ветром. И я рыдаю. От боли.

Слабости.

От того, что кипящее море ближе, чем берег. И ветер… раньше он держал меня. И был другом. А теперь норовит сбросить, ударить в бок, сломать, смести с небес.

Я ведь…

Взмах. И желание полета сменяется страхом.

Спокойно, Милисента. Это ведь не твой страх. Это тот… того… кого?

Не знаю.

Но я тянусь к нему. Я готова помочь. У меня ведь тоже есть крылья. Во сне. Или в забытьи? Я… главное, что тянусь. И у нас получается. Море вдруг падает вниз, а ветер снова становится покорен. Он наполняет собой кожистые паруса крыльев, и кости гудят от боли. Но мы держимся.

Берег.

Он близок.

Он еще ближе, чем кажется. И там, на нем, я вижу… кого-то? Неважно. Я все-таки падаю. Силы покидают меня стремительно. И море со смехом убирает волны, оставляя покрытый каменными зубьями песок. Они остры. Они хрустят, ломаясь под моей тяжестью, но в то же время пробивают толстую драконью шкуру. И я кричу от боли. А потом захлебываюсь криком, соленой водой, которая накрывает сверху. Море знает толк в ловушках.

И… и вода смешивается с кровью.

Больно.

Но я жива.

Жив.

Пусть крыло и тянется бессильно, вывернутое, сломанное, с изодранной о рифы перепонкой. Но я-то… мы. Мы бредем по песку, пробиваясь к той части берега, куда море не достает. И когда переступаем его, то… еще шаг.

И на песок падает человек.

Правда, кровь, вытекающая из ран его, чернее дегтя. Но разве это важно?

Главное, что мы все еще живы.

Последнее, что я увидела, – тени, что устремились к лежащему. И это вовсе не люди.

– Милли? – Этот голос окончательно вырвал меня из сна. – Милисента!

Я открыла глаза и увидела мужа, а еще десяток ярко-белых шаров, что парили под потолком, подсвечивая яркую паутину защиты.

– П-просто… сон. – Я выдохнула.

Шары покачивались. А я чувствовала ниточки, которые тянулись к ним. Шары на ниточках… твою ж…

– Защита с-сработала?

– Сработала. – Чарльз лежал рядом и пялился в потолок. – Я сказал маме, что ты… переживаешь.

– Ага. А она?

– Сказала, что пришлет горячего молока.

– И булочку. Две. Нет, лучше три.

– Ты все еще…

– Угу. – Я вытянула руку и дернула за веревочку, и ближайший шар плавно опустился в мою ладонь, чтобы уйти в кожу. Та на мгновенье стала прозрачной, точнее будто стеклянной, и сквозь это стекло виднелись полупрозрачные, словно изо льда сотворенные, нити мышц, тонкие трубки сосудов и даже кровь, бегущая по ним.

А потом все погасло.

И я потянула второй шар, заставляя его растворяться в моей Силе.

Меня хватило на четыре штуки.

– Пусть повисят, – решила я, пытаясь подавить зевок. – А я в самом деле видела сон. Как раньше.

– Опять тех?

– Нет. Другого. Но, знаешь… берег знакомый. Такое чувство, что там умер дракон. – Я подумала и добавила: – Или нет. До конца я не досмотрела.

Молоко с медом принесли.

И булочки тоже.

И холодную оленину, а к ней – два вида сыра. Наверное, оно тут не принято, устраивать застолье посреди ночи, но, поев, я справилась еще с двумя шарами.

– Вот так. – Я сыто икнула, чувствуя, как меня окутывает знакомая полудрема. – Надо поскорее с университетом решать. А то ведь сны – они такие. Не успокоишься, пока… в общем, университет мне не так жалко. А к дому я привыкать начинаю.

Кстати, шары светили мягко.

И спать не мешали.

Во всяком случае, мне.

Глава 12,

в которой ведьма осознает, что она действительно ведьма

Эванора поняла, что случится, за мгновенье до того, как нить, связывающая два мира, лопнула. Этого мгновенья хватило, чтобы вцепиться в руку сестры.

И та успела повернуться, чтобы сказать что-то… а потом стало больно.

Очень больно.

Даже тогда, когда она пришла в себя после путешествия в запертом ящике, так больно не было. А тут… Кожа горела.

И казалось, еще немного, и Эва сама увидит этот огонь. И сгорит в нем. Вся. Без остатка. Она закричала. Громко-громко. Но из горла вырвался только сдавленный сип.

А воздух закончился.

Вдруг.

Он оставался вокруг, но такой… такой тягучий. Эва хватала его губами и не могла ухватить. Она попыталась подняться, только ноги не слушались.

И руки.

И…

– Лежи смирно! – рявкнул кто-то сверху, а потом взял и упал на Эву, вышибая из груди застрявший воздух. И тогда она смогла дышать.

Снова.

Неужели…

Она будет жить? Она… она заплакала. И со слезами из нее выходило что-то чужое, на редкость омерзительное, гадкое даже. А то существо, которое прижимало Эву к полу, склонилось и начало слизывать слезы, урча от удовольствия.

И длилось это, наверное, вечность, но потом слезы иссякли.

А существо…

– Тори… – Эва всхлипнула еще раз. – Что ты…

– И-извини. Кажется… – Тори встрепенулась и сползла, чтобы встать на корточки. – Извини, я не знаю, что на меня нашло! На самом деле там что-то… мы не досмотрели!

– Его убили, чего там еще смотреть. – Эва с кряхтением повернулась на бок. Странно, что их до сих пор не хватились.

Или просто времени прошло не так много. Там, на другой стороне, время идет иначе. Эва знает.

Встать получилось только на четвереньки.

Нет, так они далеко не выберутся. Разве что если быстрее переставлять руки. Раз, два, три… На четвертом счете колено наступило на рубашку, и та затрещала.

– П-погоди. – Тори поднялась по стене и протянула руку. – Ты… аккуратно давай. А то у меня в голове… знаешь, я как-то украла маменькину настойку. Вишневую. От нервов. Тогда так же гудело. И главное, все вокруг таким чудесным сделалось. Еще танцевать очень хотелось. Но я девушка благоразумная. Пошла ловить жаб.

– Зачем тебе жабы?

– Тебе в кровать подкинуть собиралась.

– Тори!

– А что? Скучно было. Только сейчас тут жаб ловить негде, а значит, ты в безопасности.

Тут Эва готова была поспорить. Но руку сестры приняла – выбирать не приходилось, на четвереньках она себе точно нос расшибет – и поднялась.

– А еще нам надо посмотреть. На него.

– Зачем?

Смотреть на постороннего типа, который обнаружился в подземелье, Эве совершенно не хотелось. И еще надо подняться.

Разбудить отца.

Брата.

Рассказать про тот дом. И про Эдди.

Эдди!

– Что опять? – Тори стояла, упираясь обеими руками в стену.

– Эдди…

– Ничего ему не будет, – отмахнулась она.

– А вдруг…

– Ты же живая. Вот и он тоже.

– Я живая, потому что повезло, а не потому что я умная и ловкая, – возразила Эва и попыталась сделать шажок.

Правда, совсем крохотный.

На полстопы.

И второй.

А… а Тори добралась до постели и не нашла ничего лучшего, чем сесть на нее. Хотя раненого чуть подвинула.

– Помоги мне. Или так и будешь стоять?

– Я иду, – мрачно сказала Эва. – А ты что делаешь?

– Не видишь? Пытаюсь его раздеть.

– Зачем? – Краска хлынула к лицу, потому что… потому что приличные девицы не раздевают малознакомых мужчин, и даже хорошо знакомых тоже не раздевают. Особенно если те пребывают в бессознательном состоянии.

Вдруг он против?

И скорее всего, действительно против.

– Затем. Помоги. Или так и будешь взглядом буравить? Между прочим, чем раньше мы вернемся, тем меньше шансов, что нас хватятся.

– Мы… должны рассказать!

Эва сделала шаг и упала бы, кабы не постель.

Что ж, если на ней Тори сидит, то и ей можно. Постель большая, а раненому, кажется, все равно, сколько девиц к нему присело. И…

Тори склонилась над ним и втянула носом воздух. Нет, вот это совершенно точно за гранью приличий! Очень. Очень далеко за гранью! Обнюхивать, полураздетого… а если она надругаться захочет? Что Эве делать?

В книгах над бессознательной героиней обычно пытались надругаться злодеи. Коварные. А тут и не героиня, и на коварную злодейку Тори не похожа.

– От него пахнет как от тебя. – Голос Тори сделался низким и урчащим. – И как от того… Проклятье, не представляла даже, что от человека может настолько вкусно пахнуть!

– Тори!

Глаза ее блеснули… алым?

Тьмой?

В романе точно бы написали про зловещие отсветы пламени, но Эва слишком устала. А дурацкая фраза сама собой в голове появилась. Может, самой роман написать?

– Я… чувствую это. – Рука сестры легла на грудь мужчины и вдавила ее в постель. – Эва, я… это… я смогу… я вижу!

– Я вижу, что тебе точно не следовало сюда приходить.

– А ты видишь?

– Что?

Эва вздохнула и с жалостью поглядела на лежащего. Мало того, что ранен, так еще и Тори со своими выходками. Но может, если он без сознания, то ему не очень больно? Эва на это надеялась.

– Вот…

Она не будет смотреть на обнаженную мужскую грудь! Она же в обморок должна грохнуться! От стыдливости. Но похоже, что со стыдливостью у Эвы явный недобор.

– След, здесь… – А у Тори уж точно ни стыдливости, ни сомнений. Ее палец скользнул по коже. – И из него сочится.

– Нет тут никакого следа!

Эва нахмурилась и… решилась потрогать. Кожа была теплой и немного влажной. Боги, если кто узнает, то остатки ее репутации… в общем, ее даже в старые девы не примут.

– Есть! – упрямо повторила Тори.

– Но я не вижу!

– Это и интересно, но… вот это темное… – Она осторожно подняла пальцы, зачарованно глядя на них. – Оно мое. Я его заберу.

– Тори…

– Не мешай. – Сстра дернула головой и оскалилась. – С-слышишь?

– Слышу. – Эва поднялась с кровати. К счастью, боль прошла, а слабость пусть и осталась, но не такая, чтобы вовсе невозможно было пошевелиться. – Ты только не убей его, ладно?

Надо уходить.

Позвать отца. Или лучше Берта. Берт поймет, в чем дело. И что не так с Тори. А с ней определенно что-то не так.

Она склонилась над лежащим. И ее растопыренные пальцы застыли над его грудью. Почудилось, что воздух под ними сгустился, а в нем прорезались тончайшие нити.

Нити.

Нет, показалось.

А вот лицо Тори вдруг стало чужим. Хищным. Оно пугало. И Эва, закусив губу, решительно подобрала подол своей рубашки.

Она выберется из подвала.

И…

С Бертом она столкнулась на лестнице. А еще с отцом, который поглядел так, что захотелось под землю провалиться. Хотя они и без того под землей. Интересно, есть ли что-то ниже подземелий?

А если есть, то…

– Я… – Она поняла, что голос звучит сипло. – Папа, мы не специально. Просто… Тори надо было.

Отец тяжко вздохнул.

А Берт поинтересовался:

– Зачем?

– Не знаю. Но мы видели! Все видели! Тот дом. И людей. Там был один, который… Тори сказала, что от него пахнет хорошо, но как по мне, так воняло просто невыносимо! И дом со мной согласился. Ему этот человек не нравился категорически. Но… – Она запнулась. – А еще он сделал девушку неживой! Ту, которая пришла с тем мужчиной, которого Тори…

Она замолчала.

– Ясно. – Берт тоже вздохнул. – Что ничего не ясно. Но потом расскажешь подробнее.

Эва с облегчением кивнула.

И подумала, что теперь ее точно запрут. И скорее всего, не в университете.

– Так что там с Тори? – уточнил Берт и подал ей свой халат, оставшись в длинной ночной рубашке.

Эва поняла, что замерзла, оказывается. И даже не замечала, насколько сильно. Халат был большим и теплым.

– Она…там… Она говорит, что у него рана и из нее кровь сочится. Но раны нет! Я сама… – Эва вовремя осеклась. Не стоит им знать, что она не только смотрела, но и трогала… это. – А Тори руку подняла. И растопырила. И под ней воздух… ну совсем жуть!

Тори не сидела.

Тори лежала. Одной рукой обнимая раненого, вторую сунув под щеку. И спала. Причем так сладко, что Эва даже позавидовала. На мгновенье. А потом испугалась.

И не только она.

Эва почувствовала, как напряглась рука брата, который поддерживал ее. И дыхание отца сбилось.

И…

– Тори, – тихонько позвала она. И ресницы сестры дрогнули. Губы растянулись в улыбке, слегка безумной, а потом Тори открыла глаза.

Черные-черные.

Как сама тьма. И вновь Эва в обморок не упала. Лишь подумала, что в романе описать эту бесконечную угольную черноту будет безумно сложно.

Или как там обычно пишут?

«Адская бездна».

Но вот Тори моргнула. И глаза ее стали прежними. Почти. Разве что темными слишком. И выразительными. И… опять Эва не о том.

– Я… – Тори всегда умела притворяться. И теперь сыграла растерянность вкупе с беспомощностью. – Где я?

– Знаешь, – отец снял халат и протянул ей, – вот только врать не надо, дорогая.

А потом снова вздохнул, тяжелее прежнего:

– Кажется, в нашей семье все-таки объявилась ведьма.

И перевел взгляд на Эву, будто это она виновата.

– Матери только не говори, – сказал тяжко. – Пожалуйста.

Дверь Эдди открыл почему-то Бертрам Орвуд.

– Живой, – выдохнул он с немалым облегчением.

– А…

– Тоже жива. Живы. Обе.

Наверное, можно было откланяться и уйти, но Орвуд махнул головой внутрь. И Эдди решил, что это вполне можно счесть приглашением.

Мальчишка-сиу тенью проскользнул следом.

На улице светало, но в гостиной горели газовые рожки, и потому казалось, что за окнами еще темно. Сквозь эту темноту прорисовывались тени ветвей.

Ветви шевелились от ветра и скреблись о стекло.

– Доброго… – Эдди замешкался. Утра? Ночи? И доброго ли. – Доброго времени суток. Если мое присутствие неуместно, то…

– Скорее наоборот. – Старший из Орвудов указал на кресло. – Ситуация весьма неоднозначная. А вы показали себя как человек, мнению которого можно доверять. Что вы знаете о ведьмах?

– Темных? – уточнил Эдди.

– А бывают светлые? – встряла сестрица Эваноры.

Взбудораженная.

Растрепанная.

В мятом домашнем платье, поверх которого наброшена шаль. Бледные руки мнут края этой шали.

Бледные пальцы с синеватыми ногтями.

Бледное лицо.

И черные глаза.

– В мире много чего бывает, но обычно светлых называют иначе.

– Как же? – Она вздернула подбородок.

– Виктория, – поморщился Орвуд-старший. – Будь добра, веди себя прилично.

– А разве ведьмы ведут себя прилично?

– Не знаю про ведьм, но ты моя дочь. Поэтому окажи любезность, – произнес он с нажимом.

Эванора, в отличие от сестры, почти потерялась в кресле. Она сидела очень прямо и очень тихо. Только, пожалуй, теперь и слепой не спутал бы ее и сестру.

– По-разному, – примиряюще сказал Эдди. – Целительницами. Прорицательницами.

– Магичками?

– Это не совсем то… это Дар. Милисента одаренная, но не ведьма.

– Почему так?

– И ведьмы, и маги берут Силу мира, но маги каким-то образом претворяют ее в магию. В огненные шары, к примеру. – Больше ничего в голову не приходило. – А вот ведьмы эту Силу в мир возвращают, получая за то возможность его менять.

– А разве огненные шары его не меняют?

– Меняют, – признал Эдди. – Но не так. Тут дело вот в чем.

Он постучал себя по голове и затем – по груди.

– Не только эти ваши ученые разбираются… знавал я одну старуху. Она жеребят заговаривала. Совсем махоньких. Омывала ключевой водой. Шептала чегой-то, отчего из тех жеребят такие кони росли, загляденье. Но вот Дара в ней ни на грош. Ведьмы чуют мир. И Силу в нем. Аккурат как кошки – кошачью траву. Где Силы больше, там они больше могут, а где меньше – там меньше. А уж насколько больше или меньше, то от мира зависит. Но Силу в себе они не удержат. Маги же, наоборот, больше нужного не возьмут, но и отдать не сумеют.

– Это несколько ненаучно, – заметил Бертрам, разливая по стаканам темный настой.

– Я дикарь, – отмахнулся Эдди. – Какая уж тут наука. Чего слышал, того и говорю. Маг если вычерпается до дна, то и там, где Силы мало, восстановиться сумеет. Тяжко, медленно, но сумеет. А вот ведьма – если Силы нету, то и она, почитай, не ведьма.

– И что теперь? – поинтересовалась Виктория, не скрывая раздражения. – Что со мной будет?

– Наука отрицает существование ведьм. – Орвуд-старший поднял стакан. – Но…

– Что-то я начинаю разочаровываться в этой науке. – Бертрам понюхал зелье. – Ваше здоровье! Пока моего на вас хватает.

Настой оказался горьким. И терпким. Травяным.

– Могли бы и нам предложить, – проворчала Виктория.

– Обойдешься. – Бертрам осушил бокал одним глотком.

– Ведьма, – подал голос мальчишка-сиу, доселе державшийся так, что Эдди почти и забыл о его существовании. – Смерть. Тянуть. Ведьма быть там.

Он махнул рукой куда-то в сторону.

– Ведьма забрать из того… – Он добавил несколько слов на низком вибрирующем языке. И все поглядели на Эдди.

А тот покачал головой: с сиу он общался не настолько тесно, чтобы выучить их язык.

– Душа вернуть. Можно. – Мальчишка вперился взглядом. – Если все забрать.

– Погоди, ты имеешь в виду, что она вытянула проклятье?

Кивок.

– И теперь можно попробовать призвать душу? – уточнил Орвуд-старший.

Еще один.

И палец сиу указывает на Эванору.

– Два шамана суметь точно. Даже если один – дурак.

Все-таки надо ему уши оборвать. Определенно.

Глава 13,

где леди получает предложение о дружбе и помощи

Утром я смогла развеять шары, которые за пару часов нисколько не поблекли, а стали даже будто бы ярче. К счастью, остаток ночи прошел спокойно. Снов я не видела, летать не тянуло, жрать, что характерно, тоже. То есть аппетит был, но… будто не такой, как раньше.