Текст книги "Цена страха"

Глава 4
Террорист

Самолёт тряхнуло с такой силой, что стоящие на столиках тарелки со снедью и чашки с горячим кофе подбросило высоко в воздух.

Багажные полки распахнулись, и на головы обожжённым и обсыпанным едой пассажирам вывалились пакеты и саквояжи.

Вопли и стоны смешались с призывами бортпроводников сохранять спокойствие.

– Мы пролетаем зону повышенной турбулентности!

Крики о помощи заглушали технический усилитель голоса.

Бросив микрофон, и этот стюард кинулся помогать пострадавшим.

* * *

Олжасу казалось, что это его состояние нервной трясучки передалось железной птице.

До турбулентной атаки он уже шесть раз сбегал в туалетную кабинку, а полёт длился всего час. Попытки почитать прессу ничего не дали. Что и неудивительно.

Ну как можно отвлечься от осознания своей скорой смерти!

Он должен это сделать.

Он должен заставить мир измениться.

Он должен…

Чёрт, да он всем вокруг должен!

Пора расправиться с неуместным страхом.

Там, за чертой, его ждёт обещанная награда.

Там он окажется в мире, полном удовольствий и развлечений.

И навсегда оставит на этой бренной земле всё её постылое несовершенство.

Нельзя затягивать.

Невозможно отложить неизбежное.

Он и так пропустил все сроки.

Самолёт надлежало взорвать полчаса назад. Если они заподозрят его в трусости, то…

Нет, лучше об этом не думать.

Он вообще сейчас не о том думает.

Стиснув голову кулаками, Олжас застонал.

К нему тотчас подскочила услужливая стюардесса с аптечкой в руках. Олжас меланхолично наблюдал за её суетливыми манипуляциями.

Да, он пил только холодную воду, но сейчас, облитый из-за жёсткой тряски, не замечал противной мокроты брюк.

Он вообще почти не чувствовал своего тела.

Словно душа давно покинула и уже забыла некогда бывшую ей оболочкой смертную плоть.

– У вас идет кровь… – испуганный голос бортпроводницы вернул Олжаса в земную реальность.

Белоснежным бинтом, жадно вбиравшим в себя алую жидкость, она безуспешно пыталась остановить истечение жизни из его головы, оцарапанной свалившейся сверху чьей-то тяжёлой коробкой.

Окинув девушку отрешённым взглядом, он никак не отреагировал на тревогу в её глазах.

Он и она, все эти люди напрасно цепляются за жизнь.

Они мертвы, но пока что не догадываются об этом. Но сейчас он им всё разъяснит.

Оттолкнув девушку, Олжас резко встал.

Ойкнув, стюардесса потеряла равновесие и с размаху плюхнулась на колени стонущего поблизости пассажира. Тот открыл было рот для возмущённого окрика, но на том и замер.

Гробовая тишина окутала салон самолёта.

Олжас, возвышающийся посреди прохода, сорвал с себя объёмную куртку и торжествующе демонстрировал всем впившийся в его тело пояс шахида.

Его время, их время пришло.

Подняв руку с зажатым в ней пультом управления смертью, террорист злорадно выкрикнул:

– Сейчас вы все умрёте!

Палец жёстко вдавил красную кнопку в пластиковую безжизненную плоть…

И… ничего не произошло.

Опустив руку, Олжас в немом изумлении вытаращился на вопиющую пустоту во вспотевшей от напряжения ладони.

Пульт исчез.

Тихий смех туманной рябью поплыл по салону.

Нет ничего неуместнее презрительности перед смертью.

Взбешённый, Олжас резко развернулся. И встретился лицом к лицу с пустотой.

Рядом никого не было. Наполненные ужасом взгляды пассажиров, вжавшихся в свои кресла, парили где-то за чертой его мира.

Никчёмность их жизней отсылала несчастных на периферию сознания добровольного смертника.

Смех прозвучал снова.

Олжас позволил звуку притянуть внимание и недоуменно уставился на молодого парня в самом конце прохода.

Небрежно привалившись к спинке ближайшего кресла, он поигрывал его, олжасовским (!) пультом и нагло, не скрываясь, рассматривал террориста.

Презрительная полугримаса чуть искажала тонкие черты восточного лица.

Эта неуместная перед лицом смерти, наигранная (как ему показалось) аристократичность отозвалась в перенапряжённом, вошедшем в пике стресса Олжасе взрывом неконтролируемой ярости.

В два длинных прыжка он настиг мерзавца.

Аромат свежего весеннего ветра ощутимой волной коснулся лица.

Мотнув головой, Олжас размахнулся и нанёс удар.

Пол выскользнул из-под ног, и боль огненной вспышкой пронзила голову шипами внутреннего нимба.

Лавровый венец для неудачника.

Распростёршись вдоль кресел, террорист стонал, схватившись за расшибленный, истекающий кровью нос.

Тихий смех поманил вновь.

Вскочив, Олжас повернулся и злобно уставился на преспокойного парня в дальнем конце прохода.

Сжав крепче кулаки и стиснув зубы, смертник помчался к врагу.

И снова – порыв ветра, напоённого ароматами новорождённых дождей и цветов.

Встреча собственной агрессии с физическим отсутствием противника.

Потеря равновесия.

Болезненный удар лбом о стену туалетной кабинки.

– Ты намерен играть со мной до твоего полного поражения?

Вопрос застал Олжаса, бьющегося в лихорадке ненависти и гнева, врасплох.

Так же, как и невидимая стена, внезапно выросшая на его пути.

С размаху врезавшись в незримое препятствие, террорист прочувствовал его всем телом.

Остановившись, он тяжело дышал.

Противник, расположившись в расслабленной позе около ближнего кресла, уже не нарочито, а по заезженной и поднадоевшей привычке поигрывал пультом.

Презрение на его лице смешалось с откровенной скукой.

– Отдай пульт, сволочь! – истерический крик Олжаса взорвал могильную тишину салона.

– Ну почему сразу сволочь? Ведь ты меня совсем не знаешь.

Спокойствие тона этого странного парня неимоверно раздражало. Зарычав от ярости, Олжас остервенело заколотил по невидимой стене:

– Отдай пульт! Отдай пульт! Гад, ненавижу! Я вас всех убью!

– Если докажешь мне необходимость взрыва данного самолёта, то я сам нажму на кнопку.

Парень уселся на свободное кресло, явно готовясь выслушать долгую речь.

– Доказать?! Сволочь, что я ДОЛЖЕН тебе доказать?! Ты кто такой вообще?! Отдай пульт!

Полезная мысль не всегда приходит после сражения.

Перестав колотить незримое препятствие, Олжас торжествующе оскалился.

Распахнув куртку, он демонстративно развернулся к врагу.

– Вот! Тут тоже есть красная кнопка, видишь?! Вы все покойники!

– Валяй, жми.

Его переполненные жаждой смерти слова, казалось, не произвели на парня никакого впечатления.

Равнодушно отвернувшись, тот принялся вдумчиво чистить ногти.

Олжас нажал красную кнопку.

И… ничего не произошло.

Опять НИЧЕГО!!!

Он хотел ничто и получал ничто, но разница между этими двумя формами пустоты воспринималась катастрофически огромной.

Смерть словно играла с ним в прятки, выдавая за желанное земное небытие примитивные пародии на саму себя.

Рука, положенная на пояс шахида, онемела и была как чужая.

И отнюдь не внешнее воздействие было тому причиной, а внутренний голос, неожиданно раздавшийся в глубине души.

«Зачем?» – отчётливо услышал Олжас в собственном сознании.

– Зачем?

Эхом повторил вопрос странный парень.

А может быть, и не повторил, а произнёс вопрос на долю мгновения раньше, чем Олжас отразил его в своём сердце?

Или же оба вопроса, внешний и внутренний, прозвучали одновременно?

Или это был ОДИН вопрос?

– Это ответ на вопрос, идиот.

Парень был или плохо воспитан, или, что вероятнее, не считал Олжаса достойным вежливого обращения.

Ослепительная молния обретённых впечатлений пронзила сознание Олжаса.

Раскрыв рот, несколько секунд он тупо смотрел на тщательно ковыряющегося в ногтях парня.

Придурок, он забавляется с самым святым, с правом человека на выбор!

Ярость вновь овладела его духом.

– Зачем?! Зачем?! Да затем, чтобы выполнить мою миссию! Мой святой долг!

– И попасть в рай? – меланхолично, не поднимая головы, предположил странный собеседник.

– Да!

Террорист с силой пнул невидимую стену, заскрежетав зубами от впившейся в ногу боли.

Ненавидящим взором он обвёл перепуганных людей.

Надежда, появившаяся было в их глазах после изъятия у безумца смертоносного пульта, сменилась глубокой безысходностью.

Совсем маленькие дети данным рейсом не летели, и приглушённый плач девочки и мальчика лет десяти, уткнувшихся в мамину кофту, почти не нарушал непроницаемой могильной тишины.

Прожить ещё несколько дополнительных мгновений, пока длится этот непонятный спор…

Успеть попрощаться, хотя бы мысленно, с любимыми людьми и взлелеянными, но несвершёнными мечтами…

Ещё хотя бы несколько минут…

– Кретин, ты планируешь попасть в рай после убийства трёх сотен неповинных людей?

Гнев с новой силой захлестнул сознание террориста.

Полусознательно Олжас удивился самому себе.

Очередная стычка с непонятным врагом наполняла душу яростью до жизненного предела. Но всякий раз этот предел обнаруживался иллюзорным…

И следующее столкновение привносило нешуточную долю гнева в бушующий океан ненависти.

Сколько же ярости он сможет унести с собой в потусторонний мир? Или её тяжесть придавит душу к земле и заставит гнить в её поганом мире вечно?!

– Да! – он выкрикнул, выплюнул комок чёрной жгучей ненависти в сторону врага.

Приличный такой комок.

Обычно после подобного выплеска ярости становилось легче.

Обычно, но не сейчас.

Гнев утратил всякое сходство с человеческим чувством.

Он стремительно превращался в монструозного мутанта и с целенаправленной безжалостностью душил Олжаса изнутри.

Что происходит, чёрт побери, что происходит?!

– Вы все попадёте в ад, все до одного! А я буду наслаждаться в раю! Я выполню свою миссию!

– Так выполняй. Давай, жми на свою кнопку.

Олжас вздрогнул.

Парень непостижимым образом оказался прямо перед ним.

А ведь он всё это время, несмотря на сражение с сорвавшимся с цепи личным безумием, глаз с него не сводил (не зря прошла подготовка в лагере смертников) и готов был поклясться, что противник даже с места не поднялся!

Попятившись, Олжас чуть не заскулил от неконтролируемого животного ужаса.

Ненависть в его душе сжалась в трясущийся ком густой тьмы.

Ненависть, его родная, тщательно взращённая ненависть… боялась!

Боялась нечто, исходившего от непобедимого в своей непостижимости незнакомца.

– Нажимай! – глядя на террориста в упор, сцепившись с ним взглядом, парень размеренно вёл наступление.

Отступая, Олжас зашёлся в нервной икоте.

– Нажимай! И посмотрим, где ты окажешься, убив этих людей! Думаешь, в рай попадёте только вы, ты и сторонники твоей веры? А все остальные люди на Земле отправятся в ад? Исключительно потому, что они придерживаются иного мировоззрения? Не из-за плохих дел, а по факту рождения и непринадлежности к твоей системе ценностей, я правильно понимаю? Миллиарды людей, отличных от тебя! Не великоват ли ад у тебя, трусливая бестолочь?

Путь отступления внезапно и категорично закончился.

Олжас безнадёжно упёрся спиной в стену позади себя.

Глаза странного парня оказались в паре сантиметров от его собственных глаз.

Удивительный синий свет невыносимо ярко сиял в устремлённом на террориста взгляде.

Словно само небо, да что там, сам его исток был сутью души этого непонятного субъекта.

Страх сменился гневом.

Инстинкт самосохранения велел: не смог убежать, сражайся. И Олжас почувствовал страстное желание противодействия небесному покою своего врага.

Но вместе с тем он неимоверно жаждал ему сдаться. Потому что в те секунды, когда гнев слабел, изливаясь из него при каждом выдохе, он знал – перед ним вовсе не враг.

Олжас вздрогнул.

Молчаливая дуэль прервалась грубым физическим вторжением. Твёрдый палец вонзился ему под ребро.

Нажатие усилилось, выводя сознание из ступора.

– Неужели ты настолько глуп и наивен?

Олжас открыл было рот, чтобы что-то сказать, хотя ответа у него не было.

Но не успел. Ситуация вновь изменилась.

Палец исчез из-под ребра.

Взгляд нестерпимо сияющих глаз изъялся из загнанной в тупик души.

Со вздохом облегчения Олжас последовал за парнем, плавно перемещающимся вдоль кресел.

Остановившись ровно посередине салона, таинственный собеседник развернулся к Олжасу и широко развёл руки в стороны:

– Что тебе сделали эти люди? Они причинили непоправимый вред тебе или твоим близким? За что ты ненавидишь их? Сдаётся мне, причина здесь вовсе не в Боге.

Наклонившись к сидящей в кресле смертельно бледной женщине, он спросил:

– Признавайтесь, это вы обидели нашего бедолагу?

Женщина вцепилась в руку незнакомца в отчаянном ответе-мольбе:

– Нет, что вы! Моей семье он не знаком! У нас нет врагов! Пожалуйста, пощадите нас! Мы возвращаемся домой, нас ждёт моя совсем маленькая дочка и наш папа…

Тяжёлые от горя слёзы медленно падали между стремительно вылетающими из её души словами.

Прижавшиеся к ней мальчик и девочка, продолжая тихо плакать, повторили материнский жест.

– А, наверное, это вы причинили неприятности нашему исстрадавшемуся общему знакомому?

Парень вопросительно уставился на поникшего в своих мыслях старика.

– О, я его впервые вижу! И, честно говоря, предпочёл бы не видеть никогда, – с облегчением отвлекаясь от мрачных дум, выговорил тот.

– Тогда, выходит, вы поссорились с загнанным в тупик страдальцем! – живо предположил поразительный незнакомец, подскакивая к молодым и явно влюблённым людям, взирающим на происходящее из глубины сгущающейся тоски.

– Нет-нет, мы ни разу в жизни не встречали его и не обижали ничем! Пощадите наши жизни! Мы хотим пожениться, мы летим на нашу свадьбу к родителям!

Юноша и девушка выкрикнули кажущиеся им спасительными слова почти хором и так же одновременно произвели жест категорического отрицания.

Кинув полный надежды взгляд на террориста, ожесточённо сжавшего губы, девушка не выдержала и в голос зарыдала, спрятав лицо на груди окаменевшего в безнадёжности возлюбленного.

* * *

Часто обдумываемые мысли и интенсивно проживаемые чувства сетью корней опутали сознание.

Олжас привык кормить ненависть силами своей души.

Но и её ресурс не бесконечен.

Никогда, никому, ни за что нельзя сдаваться!

Но почему же ненависть делает его душу слабее, как он ясно чувствовал эту слабость сейчас, ведь он всю жизнь верил: доброта для слабаков, вся сила – в безжалостности и бескомпромиссности.

– Они оскорбили моего Бога! И поэтому должны умереть!

– Твоего Бога? – громогласный хохот, столь непохожий на прежний тихий смех, волной турбулентности прокатился по салону.

Из тесных глубин багажных полок неизвестно каким образом выпали пакеты и сумки.

Олжас и все пассажиры подпрыгнули на месте.

– Оскорбили Бога! Как можно оскорбить Бога! Ох, не могу!

Незнакомец согнулся почти пополам в приступе неудержимого веселья.

Спустя полминуты он наконец обрёл дар речи.

Вытирая слёзы с раскрасневшегося лица, парень простонал:

– Бог ведь не человек. Это человека с его гордыней можно оскорбить. А Бога невозможно. Пойми же ты, ну никоим образом невозможно.

– Послушайте.

Старик поднялся из кресла, привлекая к себе внимание всего салона.

– Сядь на место!

Олжас рявкнул во всю мощь лёгких, но старик и не думал подчиняться его приказу.

Он смотрел только на диковинного парня, игнорируя близкое присутствие смерти рядом.

– Послушайте.

Выражение презрительного веселья сменилось открытостью и доброжелательностью. Странный парень кивнул, и старик продолжил:

– Я лечу на рождение моего первого внука…

Олжас открыл было рот, но стоящий к нему спиной незнакомец просто поднял руку, и террорист по неведомой для себя причине предпочёл подчиниться.

– И прошу небольшую отсрочку. Мне бы хотелось взять на руки своего внука. И сразу же после этого я готов принять любую смерть, какую только пожелаете. Можете отрубить мне голову, сжечь или четвертовать. Я пожил достаточно и согласен принять смерть за всех этих людей.

Громкий плевок был ответом со стороны Олжаса. Гневно выпятив подбородок, он выпалил:

– Вы причинили зло моей вере! Моему Богу! Сейчас вы все сдохнете как собаки!

– Как можно причинить зло вере или, тем более, Богу?

Очутившийся неизвестно как теперь уже у него за спиной незнакомец заставил Олжаса уйти в олимпийский прыжок и пребольно стукнуться головой о салонный потолок.

Едва успев обернуться, он тут же упал в кресло, подчиняясь чувствительному точку в грудь.

На затылке наверняка созревала приличная шишка, явившись прямым следствием неласковой встречи головы и подлокотника.

Перекинутые через другой подлокотник ноги болтались в воздухе, не доставая до пола.

Замерев под острым, как арбалетная стрела, взглядом незнакомца, Олжас не замечал вопиющей нелепости доставшейся ему диспозиции.

– Вера живёт в твоём сердце и не нуждается в защите. А если нуждается, то значит, она слаба и вовсе не является верой. Слабость, сомнения ищут костыли агрессии и насилия. Настоящая вера или же, допустим, знание рождают в сердце гармонию и покой.

Обмирая под нечеловечески ледяной синевой взора наклонившегося к нему противника, Олжас нашёл в себе силы для сопротивления:

– Они оскорбили мою веру и моего Бога самим фактом своего существования!

Глаза таинственного субъекта оказались ещё ближе.

Олжас съёжился в волне обжигающего холода, исходящего из них.

На мгновение он подумал, что ледяным является дыхание незнакомца. Но память подсознательного восприятия прорвалась в сознание вспышкой озарения.

Парень не дышал вовсе!

Остекленевшими от ужаса глазами Олжас взирал на приближающийся к нему лик.

Что-то одновременно человечное и нечеловеческое, пугающее и манящее, ненавидимое и обожаемое сквозило в этих чертах, вот-вот грозя проступить с особенной, желаемой и нежелательно откровенной явностью.

Олжас судорожно сглотнул, готовясь принять незваную правду. И она открылась ему потоком ослепительно синего неба.

Небо было везде в его душе.

Ледяная синева затопила самые дальние уголки подсознания.

Слилась с его сутью.

* * *

Олжас моргнул, приходя в чувство.

С испугом он посмотрел на собственные ладони. Ничего не изменилось.

Но всё-таки что-то произошло там, внутри, за пределами физической оболочки.

Странный собеседник молча наблюдал за ним, поощряя возврат к будто бы прежнему «я».

– Они не разделяют твоей веры, и поэтому они враги, должны умереть и непременно попадут в ад?

Окончательно придя в себя после заданного вопроса, Олжас яростно сжал кулаки:

– Да!!!

Собрав всю свою волю, Олжас с трудом, но выбрался из пленившего его кресла. Теперь он снова стоял на ногах, в упор, злобно рассматривая оппонента.

Но гнев стал каким-то другим.

Олжасу это нравилось и не нравилось.

А тем временем незнакомец продолжал гнуть свою линию.

– Ты утверждаешь, что Бог создал лишь одну правильную религию – ту, которой придерживаешься ты и несколько десятков человек. Ну хорошо, сотен или даже тысяч. Или миллионов. Но что делать с приверженцами иных мировоззрений? Других религий? Априори им всем, всем до одного, суждено гореть в аду? То есть люди, рождённые в традициях мировоззрений, не схожих с твоими убеждениями, обречены на вечные муки одним лишь фактом своего рождения?

Провоцируемый заметил презрительный тон врага (о, он умеет читать между строк, этот парень считает его недостойным даже полноценного презрения!). Олжас не отступал:

– Именно так!

Но его упрямство, казалось, лишь радовало врага.

Незнакомец спокойно смотрел на готового исплеваться злобой Олжаса и продолжал безмятежно улыбаться.

Ничего, сейчас он сотрёт с его лица эту наглую ухмылочку.

Подскочив к противнику, Олжас занёс руку для удара. И неожиданно оказался заключённым в крепкие, но явно дружеские объятия.

– Поверь, я на твоей стороне.

Сказанное прямо в ухо влилось в сознание неожиданной теплотой.

Тепло разлилось в душе, затопило всё тело…

Только когда его отпустили, Олжас сообразил, что всё это время стоял, слившись в объятиях с самым странным собеседником в своей жизни.

– Извращенец!

Олжас собрался было привычно вскипеть яростью и негодованием, но тут сильная рука властно взяла его за подбородок.

И он снова утонул в пронзительной синеве необъятного неба…

Вот только сейчас оно было не ледяным, а тёплым, почти горячим. До боли родным…

«Дом, родной дом», – напоенная блаженством мысль дивной музыкой кружила в сердце.

– За что ты собираешься умереть, парень? За какие идеалы сражаешься? Неужели ты веришь, что зло и насилие, совершённые тобой, обернутся для тебя радостью и счастьем? Что тебя гложет на самом деле? Какую боль ты скрываешь под маской ложной веры, ибо никогда Бог не толкает людей на путь мрака, никогда не требует кровавых жертв. Слёзы, боль и кровь насилия – это жертвы для сатаны, но не для величайшего Создателя Мироздания! В этой жизни ты видел много, слишком много горя и поражений. Но не научился выносить урок из страданий. Если бы ты действительно верил в Него и верил Ему, то прошёл бы через всю боль мира с сердцем, полным любви к себе и людям. Потому что всё в мире есть Он! Ты бы познал простую, но важную истину: испытания и лишения делают человека лучше, сострадательнее и добрее. И ты не стоял бы здесь, готовясь совершить зло. Нет, ты не прошёл свои уроки. Ты говоришь о вере как о пути добра. Но сам ты выбрал кромешную тьму. Ты собрал всю ненависть к миру в пустом от недостатка любви сердце. Нет в тебе веры. Есть ложь и боль. Их сочетание порождает ненависть. Боль и отчаяние – вот твоя вера и твой Бог. Но приведут они тебя совсем не к той цели, которую ты столь сильно желаешь достичь. Сколько тебе заплатили, чтобы твоя семья смогла выбраться из нищеты?

Реальность физического мира вернула его себе мягко, почти любовно.

Олжас с детства не любил щекотку, и щекотание в глазах он невзлюбил тогда же…

Слёзы тёплыми каплями катились по щекам…

Как давно он не плакал, загоняя любовь и нежность под маски злобы и жестокости…

Слова пришли сами, как и слёзы.

– Они… Они перевели на мой счёт сто пятьдесят тысяч долларов… Мои дети не будут больше голодать… Моя мать сделает себе операцию на глазах и вернёт зрение… Моя сестра сможет выйти замуж…

Дружеская рука легла на плечо.

– Сто пятьдесят тысяч долларов за жизнь трёх сотен неповинных людей, за возможность реализовать кое-какие жизненные планы, за отсутствие веры и любви… За что ты платишь на самом деле, несчастный страдалец без имени и смысла бытия?

И зло вернулось.

Ярость вспыхнула в душе так резко, что почти оглушила.

Закачавшись, Олжас ухватился за кресло.

– За мою ненависть к Богу! За то, что Он предал меня с самого начала! За все те боль и ужас нищеты, за отчаяние и безысходность, которые пришлось пережить моей семье, самым близким и родным мне людям! И у меня есть имя! Меня зовут…

– У ненависти и отчаяния нет имени! Лишь душа, наполненная светом и любовью, раскрывает свою бесценную суть и отражает её в своем имени! Ты отрёкся от Бога и потому ничего не значишь и звать тебя никак!

Созерцать спину врага было заманчиво непривычно.

С каким наслаждением он воткнул бы в неё нож! Но ножа не было, была только ненависть и слова.

А что может вернее создать мир или уничтожить душу, как не вовремя сказанное слово!

Схватив противника за плечи, Олжас безбоязненно, рывком развернул его к себе.

Подумаешь, жалкий человечишко!

Он самого Бога не боится!

Вот только, казалось, этот странный тип ожидал столь агрессивного вторжения в своё пространство.

Схватив противника, Олжас остро прочувствовал: не он ведёт, но его собственную судьбу прокручивают вдоль невидимой для него стержневой оси.

И что поразило Олжаса более остального – проявлять характер, присущую ему упёртость и агрессию совсем не хотелось.

Но пришлось отыграть привычный паттерн поведения.

Сбрасываемая личина редко отлипает от души в один момент.

Чаще приходится отрывать её от себя лоскутами отжитого миропонимания.

– Да как ты смеешь? Я не отрёкся от Него, но хочу выяснить с Ним отношения! Бросить Ему в лицо слова горечи и позора! Пусть Он объяснит мне, почему дал нам такую судьбу! Все Его слова о добре и любви – это миф, сказка, в неё даже дети не верят! Мир жесток, убей сам или убьют тебя!

И снова пронзительно синее ледяное небо в этом нечеловечески выразительном взгляде…

– Так ты хочешь встретиться с Ним?

Вот оно, его самое заветное, выстраданное и выплаканное желание.

Да он готов умереть и убить за него всех и каждого здесь и сейчас!

– Да! Хочу!

Явь снова облекалась не в действия, но в слова.

– В одиночку?

Когда же его желанию дадут, наконец, сбыться?!

– Да! Один на один! Мне нечего бояться!

Мгновение показалось вечностью.

Отчаяние тёмной волной начало накатывать на сознание…

Но незнакомец вдруг широко и лучезарно улыбнулся.

– Хорошо. Я отведу тебя к Нему. Но перед встречей с Ним ты отдашь мне страх, измотавший и изъевший твою душу.

И вновь удивительно успокаивающее тепло дружеских крепких объятий.

– Страх перед истиной и любовью.

Эти слова Олжас произнёс уже где-то в другом мире, полном всеобъемлющего счастья и потрясающе совершенной красоты.

Вспышка ослепительного солнечного света, поглотившая их с незнакомцем, осталась далеко позади.

Равно как и невредимый самолёт, продолжавший свой запланированный путь по спокойному синему небосклону…