Текст книги "Корм для пеликанов"

Карина Шаинян
Корм для пеликанов

Старуха озадаченно пожевала губами. Она-то думала, что успела привыкнуть к причудам Хозяйки!

– Ты хочешь вытащить его сюда?

– Ага. Вот этого одного. Смотри, у него симпатичная мордочка, и глаза живые…

Хозяйка по колено влезла в воду и неумело размахивала сачком, подняв маленькую бурю. Зеленые склизкие водоросли на платье – там, где успела достать вода. Тихий плеск.

– Опять ушел, ну что ты будешь делать!

– Смотри, платье испортила… – заворчала старуха. – Зачем он тебе?

– Мне скучно. Столько лет… Мне очень скучно. Я устала быть одна. К тому же он может нам помогать. В последнее время пеликаны совсем обнаглели.

«И мы взяли вина, и так клево пошло…» – подвывал Макс, призывно поглядывая на девчонку, сидевшую на кухонном столе. «В этом пьяном дыму…» Как она затесалась в их компанию, он не помнил, но это было неважно. Народ вцепился в какие-то мировые проблемы, все пытались перекричать друг друга, языки заплетались в громоздких и страшно умных фразах.

– Я з-защититься хочу. – Макс хватал девушку за коленку, пытаясь сохранить равновесие. – Н-не то что ты там думаешь… типа – переспать и все такое… Я защититься хочу. Видишь – толпа какая? Видишь? Все умные, блин, ф-фи-ло-со-фы. Они тоже боятся. И я боюсь. Потому что один. А ты меня поцелуй – я уже не один буду…

Девчонка покачивалась и обессиленно хохотала.

– Сейчас мы т-тихо-т-тихо удерем в комнату, и все будет хо-ро-шо, – с трудом выговорил Макс, сдергивая ее на пол и стараясь не упасть.

Слишком громко. Магнитофон орет, народ на кухне орет. В ушах шумит, а комната вращается с отвратительным шорохом.

Макс, пошатываясь, добрел до кровати. Рухнул на серые мятые простыни, сбив по пути полупустую бутылку. Резко запахло пивом, перебивая ароматы застоявшегося табачного дыма и несвежих носков. Девчонка потерялась где-то по дороге из кухни в комнату. Может, еще придет… «Ну давай, раздевайся скорей», – донесся сквозь крики дегенеративный бас. «Подожду минут пять, не придет – и хрен с ней», – подумал Макс, закуривая.

Волнами накатывал пьяный сон. Макс тяжело вскидывал голову, как лошадь, одолеваемая слепнями, но бороться с забытьем становилось все труднее. Перед слипающимися веками то и дело возникала какая-то девица в перепачканном белом платье. Она явно чего-то хотела от Макса. «Кажется, это вообще какая-то другая. Уйди, я спать хочу», – пробормотал он. Воткнул окурок в переполненную пепельницу – от груды бычков почему-то запахло морем – и отрубился.

– Это я тебя сюда вытащила, – сказала Хозяйка.

Она так и представилась: «Я – хозяйка». «Хозяйка чего?» – «Всего», – скромно ответила она и вцепилась в Макса взглядом. Иронизировать расхотелось. В глазах девушки плескалась муть бесконечных прудов. «Круто, Хозяйка, нефиговая работенка», – буркнул Макс. «Обыкновенная», – ответила она, наконец отвернувшись.

Макс довольно потянулся. Непонятно, как это она его вытащила и куда. Но совершенно ясно, зачем. Ну и ладно, девушка симпатичная, хотя платье могла бы и постирать… и вообще мыться почаще. «Хозяйка», тоже мне…

– Я буду тебя Люсей звать.

– Почему?

– Да так.

Он прижался щекой к влажной подушке и одним глазом следил, как она лениво натягивает платье. Интересно, у нее вообще другая одежда есть? Или только этот замызганный балахон?

Странное место. Странный дом с кучей комнаток и комнатушек, большей частью нежилых. Странные пруды, кишащие мелкой рыбой, которую почему-то нельзя ловить. Двор, засыпанный мелкой галькой. Единственный человек, кроме Люськи, – всем недовольная старуха, что-то вроде служанки. Маленькая, скрюченная, с пергаментной кожей. Снует повсюду, как уродливая заводная игрушка, с метелкой из шоколадно-серых перьев в руке. Зачем? Почему? Всегда с метелкой, на месте не сидит, а весь дом в пыли и паутине…

Большинство комнат заперто. Некоторые заставлены корзинами с галькой. Одна – пустая, с чучелом здоровенного пеликана на стене. Другие забиты самыми неожиданными вещами: сачками, любовными романами, будильниками… Зачем Хозяйке столько будильников? Кого будить? Рыбу?

Наконец-то снизошла до объяснений. Нормально. Значит, рыбы – это люди, а Хозяйка, видите ли, их охраняет. От пеликанов. Чтоб, значит, всех не скушали. Хотя ей это скучно, не хочется и вообще лень… Она уставилась в потолок, о чем-то мечтая.

– Плохо охраняешь, – усмехнулся Макс, – сколько мы уже в постели валяемся?

– А они прилетают только в прилив. Скоро уже, – отчужденно сказала Хозяйка. Потом слегка оживилась: – Ты мне поможешь.

– И что надо будет делать?

– Отгонять, – и она сунула ему в руки здоровенную рогатку.

Пеликаны летели сомкнутым строем, заранее разинув клювы. От них несло душной тухлятиной. Мелькали грязные кудрявые перья, какие-то оранжевые бородавки на мешках под клювом. С трудом подавив тошноту, Макс нагнулся за первым камнем.

Подобрать камень, вложить в рогатку, выстрелить. Подобрать, вложить, выстрелить. Увернуться от перепончатой грязной лапы, выстрелить… Шум крыльев оглушал, воздух стал пыльным и липким. Хотелось вытереть лицо, но на это не хватало времени. Подобрать, выстрелить… Пока наконец последний пеликан не удрал, тяжело припадая на подбитое крыло и болтая пустым мешком под клювом.

Люся стерла с лица налипшие перья.

– Знаешь… а я тебя люблю. Я теперь не одна.

Макс ошарашенно заглянул ей в лицо, но в глазах Хозяйки отражалась только вода.

– Я тебя тоже люблю, – на всякий случай ответил он. – Не одна… И я не один.

«Уже любовь, офигеть. А что, может быть, и так…» – думал он, возвращаясь в дом.

Позади старуха посыпала двор галькой, горбясь и недовольно бормоча что-то под нос.

– Знаешь, надоело мне все это.

– Говорила уже.

– И буду говорить. Каждый день одно и тоже, столько времени… Я даже не могу отсюда уйти. Нельзя пропустить прилив. Должна охранять. А смысл? Бросить бы все… Иногда кажется, что давно уже что-то не так, слишком уж бессмысленно они живут… Скучные существа. В твоем мире они такие же?

– Похожи… – усмехнулся Макс. И правда, никакой разницы. Здесь они хоть молчат… – Нет, все-таки люди немного поинтересней этой рыбешки.

– Но ведь это одно и то же, – пожала она плечами.

Спорить было лень.

– Хорошо, рыбы – это люди. Параллельный мир и все такое… Не, Люсь, я тебе верю, верю… Ладно, не параллельный, другая какая-то заморочка. А, кстати, что с рыбами… хорошо, людьми, которых пеликаны все-таки унесли? Умирают?

– Да. Но по-другому. Пеликаны хватают тех, кто плавает сверху. Они поднимаются поближе к свету. А вместо света попадают в мешок под клювом…

– Ага. А которые просто умирают – те как?

– Снулой рыбы не видел? Служанка вытаскивает, чтоб вода не портилась.

Прилив. Потом – неторопливая еда, неспешные прогулки между прудами, равнодушная болтовня, медлительная любовь, крепкий сон. Прилив. И снова – нога за ногу бродить, перебрасываясь ничего не значащими фразами. Иногда Хозяйка останавливалась, уставившись на него, как будто пыталась увидеть то, чего нет и быть не может, без всякой надежды. Ее глаза казались мутнее обычного, а привычный запах рыбы становился острее. Он не выдерживал таких пауз и за руку уводил ее в спальню. Хозяйка шла покорно, не говоря ни слова, но Максу казалось, что они идут в разные стороны.

Время просыпалось, разбуженное пеликаньими крыльями, вставало на дыбы, капризничало и бежало, чтобы потом снова бродить в полудреме по мокрой траве. Шло, никому не нужное и никем не замеченное, пока однажды не споткнулось о бортик пруда.

– Я так и знала. Я давно знала, что с ними что-то не так.

Вся рыба плавала вверх брюхом. Макс потрясенно смотрел на бледные животы, мелькавшие в мутноватой воде.

– Они что, все умерли?! – «Катастрофа? Ядерная война?» Он не хотел и не собирался возвращаться, но сейчас ему стало страшно.

– Они давно умерли. Сейчас просто стало видно.

Макс присел на корточки, пристально вглядываясь в воду.

– Смотри, они же шевелятся!

– Да? – Хозяйка с сомнением поболтала ногой в воде. Рыбы шарахнулись в стороны. – Ну, шевелятся… Это ничего не значит.

– И некоторые нормально плавают. – Макс кивнул на несколько рыбешек, снующих у самой поверхности.

– Теперь нет смысла отгонять пеликанов. – Хозяйка присела на берегу. – Да и раньше не было. Какая разница – умереть от страха в мешке или просто так. Все равно они уже передохли. Разом больше, разом меньше…

– Но не дохлые же! Посмотри… бодренько так плавают…

– Бодренько кусают друг друга, бодренько рвутся к поверхности… поближе к пеликанам, – насмешливо подхватила Хозяйка. – Сдохли, понимаешь? Все! А кто еще живой – так это ненадолго… и их слишком мало. Не стоит возиться.

– Жалко ведь…

– Чепуха.

– Я все-таки один из них. – Макс испуганно всмотрелся в ее холодное лицо.

– Никто не заставляет тебя возвращаться, любимый… Тебе же лучше здесь. А они все умерли давно, они мертвые – мертвые глаза, мертвые мозги, мертвые руки. Плавают вроде стаей, а каждый – отдельно… Кого тут жалеть?

Макс кивнул. Здесь хорошо, так уютно, и не надо думать… Это там – все подряд важно, а здесь – всего-навсего рыбы, бессмысленные губастые морды, бессмысленное существование. Зачем волноваться? Теплый соленый ветер издалека – чуть тревожный, приятно-бередящий… Соглашайся, Макс, соглашайся – пусть девчонка несет свою философскую пургу, зачем тебе спорить? Тебе не надоело каждый день размахивать рогаткой?

– Главное, что мы любим друг друга, правда? Нам теперь не о чем жалеть…

– Угу, – ответил он, зарываясь лицом в ее колени. Пахло цветами и немного рыбой.

– Люся… Люсь! Прилив проспим!

– Ну и что? – Она завозилась, обнимая его, устраиваясь поудобнее.

– Люсь, давай просыпайся. Надо.

– Спи…

– Люська… – он зевнул, – проспим ведь пеликанов…

Теплые нежные руки обхватывают, не пускают. Уткнуться бы в плечо, заснуть…

Макс подскочил, как от удара, ошалело огляделся. По солнцу видно – до прилива еще часа три. Можно поспать.

– Люся…

– Угу… отстань…

– Давай поставим будильник.

– Не валяй дурака, я же сказала – плевать теперь на прилив. Хватит дергаться. И часов у меня нет. Спи.

А ведь врет, есть у нее будильники, целая куча. И чего она уперлась, жалко ей, что ли?

Чувствуя себя вором, Макс прокрался вниз по корявой сырой лестнице в крошечную комнатку с пыльным окошком под потолком. Попахивало плесенью, а часов было так много, что пришлось пробираться сквозь тиканье, обдираясь об острые углы звуков и цепляясь рукавами. Воздух стал густым и колючим, от тиканья во рту чесалось, как будто наелся нечищеных ананасов.

Схватить будильник, круглый, ярко-красный, с самодовольной физиономией и смешным звонком-ушами. Осторожно выглянуть на лестницу. Старуха не должна появиться, но кто знает – вечно ее заносит в самые неожиданные места. Почему так страшно? Чего такого – одолжил у любимой девушки будильник…

Макс скользнул на лестницу, аккуратно прикрыл скрипнувшую дверь. Наверху мелькнула тень. Он замер, с ужасом представляя, как скрюченные руки служанки забирают у него часы, как она поджимает губы и укоризненно качает головой. Колени стали ватными, вместо внутренностей образовалась засасывающая пустота. Обмирая, Макс вернулся к Люсе. Хозяйка спала.

Она даже не шевельнулась, когда загремел красный будильник. Макс на цыпочках выбрался из комнаты – Хозяйка только вздохнула и перевернулась на другой бок. Макс подхватил корзину с галькой, рогатку и вышел из дома. Небо на западе уже стало сизым от заполнивших его птиц.

Он стрелял и стрелял, отфыркиваясь от залепляющих лицо перьев, задыхаясь, чувствуя, как постепенно отнимается рука. Пеликаны захлебывались булькающими криками, били крыльями, но улетали. Последний камень… «Как она только справлялась одна?» – мелькнула мысль.

Позади раздались ехидные аплодисменты.

– Смотри, – кивнула Хозяйка на ближайший пруд, – даже пеликаны не хотят их. Кого ты спасаешь?

Во взбаламученной воде лениво кружились рыбы, мелькали бледными брюхами. В этот раз их почти не стало меньше.

– Они не мертвые! Они просто уснули, и ты это знаешь!

Хозяйка пожала плечами.

– Это не важно. Умерли или уснули – какая разница?

– Конечно… тебе – никакой. Тебе просто надоело!

– Мне не надоело, я просто устала.

– И они устали. Они заснули! А ты можешь их разбудить, можешь, но не хочешь… Зачем тебе столько будильников?

Хозяйка звонко расхохоталась, запрокинув лицо. Бессильно помотала головой, прикусила губу – глаза снова стали холодными и чужими.

– Да, не хочу. Почему я должна за них волноваться? И, пожалуйста, не стреляй больше в пеликанов. Чем быстрее они доедят рыбу, тем лучше.

– Т-ты… ты понимаешь, что ты говоришь? – опешил Макс.

– Прекрасно понимаю. Пруды освободятся, и мы разведем в них кувшинки. Сейчас это нельзя сделать – рыбы съедят ростки.

– Так добей сама!

– Зачем самой, если есть пеликаны? – равнодушно улыбнулась Хозяйка.

– Вытрави, перелови, съешь… Может, подавишься!

– Милый, ну зачем ты злишься? Представь, как станет красиво! Мы будем гулять вечером среди прудов, любоваться цветами, и не будет этого рыбного запаха…

– Мы не будем гулять.

– Почему?

– Я ухожу.

– Уходишь? Обратно в свой мир, к этим ходячим мертвецам? – Она сжала кулаки. – Снова будешь плакаться пьяным девкам на одиночество?

– Там хотя бы есть кому поплакаться. А я и здесь был один, какая разница…

– Но мы же любим друг друга… Макс…

– Я тебя не люблю.

«Выкинула», – понял Макс, оглядевшись. В том мире не было ободранных электричек и сизых многоэтажек за стеклом. Единственный человек, оказавшийся в вагоне, походил на потрепанного бурной общажной жизнью студента. «Сам захотел вернуться», – пробормотал Макс, завороженно уставясь на бутылку портвейна в руках соседа.

– Выпьете со мной? – спросил тот, поймав взгляд.

«Люмпен-интеллигент», – хмыкнул Макс, вспомнив своих приятелей, и молча кивнул, беря протянутый стаканчик.

– Принеси мне сачок, – попросила Хозяйка, внимательно всматриваясь в воду.

– Опять… Ну, выловила один раз, только сердце разбередила, зачем тебе еще?

– Не ворчи. Мне не еще, мне нужен этот…

Сколько их здесь… Все одинаковые, все. Одни побольше, другие поменьше, светлее-темнее, но все одинаковые… сбиваются в плотную скользкую массу, увиливают от сачка, смотрят миллионами выпученных глаз, пенят воду, ускользают… Большинство вверх брюхом, лишь изредка мелькнет темная гладкая спина. Этот? А может, этот? Сачок судорожно бьется, поднимает муть, уже не увидеть, не узнать, даже если он будет рядом. Хозяйка заплакала, громко, отчаянно, лупя сачком по воде и размазывая по лицу тину. Теперь – одна, как миллионы лет до этого, как миллионы лет в будущем… Как в те дни, когда Макс был рядом, – одна.

По дороге домой она зашвырнула сачок в кусты.

– Мне страшно, понимаешь? Мне страшно. – Человек отхлебнул и судорожно закашлялся. – Вот почему я пью эту дрянь? Мне страшно. Живем как не знаю кто, кружимся в мутной воде не пойми зачем, столкнешься иногда с хорошим человеком, а его уносит… А потом мы умираем, и нас быстренько закапывают, чтобы воздух не портили… Я хочу знать, зачем я кружу, какой в этом смысл? Раньше вот неинтересно было, жил как нормальный человек. Нет никакого смысла, вода мутная, света не видно…

– Ты подплыл к поверхности, – пьяно хихикнул Макс. – Хреново тебе придется.

– Мне и так хреново, – ответил тот, разливая остатки портвейна. – Тут, главное, не думать, если начнешь – не остановишься уже. Вот смотри… если я не вижу смысла… то там, – он ткнул рукой вверх, расплескивая вино, – то там – тем более… Вот это страшно. Им-то какое дело до нас?

– Это точно, никакого. Мы плохо пахнем.

– Вот именно, вот именно… Смердим, как гора тухлой рыбы. Ищем свет – а вокруг только темнее становится. Вот, например, любовь…

– Угу, любовь, – кивал Макс, не слушая. За окнами проплывали знакомые станции. Скоро он будет дома.

Уже начался прилив, но она не пошевелит и пальцем. Плевать. Они все давно умерли. Все. И Макс – один из них. На это тоже плевать. Снова одна, но теперь хотя бы – свободна. «Наконец-то я побываю там», – подумала Хозяйка, глядя в сторону моря и прислушиваясь к нарастающему птичьему крику.

Темная стена пеликанов все ближе, затхлый удар воздуха в лицо, скребущий шорох крыльев. Пусть хватают скользкие рыбьи трупы. Пусть вылавливают немногих живых. И если он среди них – что ж, ей все равно.

«Вспомни, Люся», – забормотал магнитофон.

«Щас, вспомнит она», – подумал Макс, пиная подвернувшуюся под ногу бутылку. Подошел к окну, перегнулся через подоконник, глядя на снующие далеко внизу толпы людей.

Всегда один. «Мне тоже страшно», – мысленно сказал он недавнему собутыльнику.

«Плавают вроде стаей, а каждый – отдельно…»

Темно, как в мешке. Можешь кричать, можешь молча всю жизнь быть рядом – все равно будешь один. Не отразишься в глазах, мутных, как вода в прудах. Нет никакого смысла, она была права, нет никакого смысла…

Насмешливый птичий крик в голове, клокочущий, отдающий водорослями и солью. Изжеванный бычок, еще влажный от чьей-то слюны, на стремительно приближающемся асфальте. Мятая обертка от разрекламированной жвачки взорвалась цветными осколками. А потом стало темно и тихо.

Первый пеликан проворно нырнул к воде, загребая клювом. Люся подхватила рогатку и, путаясь в подоле, побежала к прудам.