Текст книги "Один"

II

Мелкий противный дождь посыпал улицу, расплываясь в утренних лужах. Небо, цвета дороги, под ногами создавали ощущение пребывания, словно, в коробке с серыми стенками и не было даже намека на прояснение. По обыкновению, в пальто и шляпе, Джон уже целенаправленно направлялся в архивное бюро, которое располагалось не далее, чем в четырех кварталах от места, где он жил. Охваченный интересом к новому интригующему делу, он быстро преодолевал маршрут, пересеченный большими лужами и сложной системой проулков с, то заасфальтированной дорогой, то покрытой брусчаткой из камня. Здание архивного бюро было исполнено в готическом стиле, очевидно, оно было одно из старейших зданий города, и было отдано на «сохранение» государственным структурам. Вход в него представлял собой высокие массивные двери из двух створок с дверными ручками в виде металлических колец. Проникнув внутрь, перед посетителем открывалось огромное по своим размерам помещение с очень высокими потолками и непривычной тишиной. Пол был ровным и, в виде мозаики, на нем красовалась роза ветров с точным направлением на стороны горизонта. В дальнем углу помещения находился большой дубовый стол с суконным покрытием столешницы, освещенный лампой с зеленым стеклянным абажуром. За ним на стуле, который был исполнен подстать столу, находилась женщина пожилых лет в очках с овальными линзами на цепочке, и перебирала какие-то документы.

– Доброе утро. Мое имя Джон Ньюэйдж. Я корреспондент местной газеты Town News. – сообщил Джон, показывая свое удостоверение.

– Утро доброе. Чем могу быть полезной? – ответила женщина, поглядывая исподлобья, опустив очки на кончик носа.

– Меня интересует некое семейство Джонсов, некогда проживавшее в городке под названием N. В местной газете B. появилось известие об исчезновении Джонсов, и я взял на себя ответственность провести расследование, дабы прояснить неясности данного дела.

– Я вас провожу в архивную комнату.

Пройдя через несколько дверей и еле освещенных комнат, они оказались в объемном помещении, которое имело прямоугольную форму с круговой лоджией. В зале находилось не меньше, уже знакомых Джону, столов с лампами и стульями, расположенных рядами, уходящими к дальней стене комнаты, когда в начале ее находилась массивная круговая трибуна с картотекой. На лоджиях находились многочисленные шкафы, на полках которых были составлены папки, хранящие многовековую историю местных земель. Дело в том, что архивное бюро было перенесено сюда из В. в целях придания ему должного вида, путем размещения его в историческом здании более крупного и развитого К. (прим. Автора)

– Что конкретно вас интересует? Чем я могу быть вам полезной? – радушно спросила женщина в овальных очках.

– Я был бы вам очень признателен, если бы вы оставили меня наедине с самим собой. Как только я закончу, я вас непременно отыщу.

– Как вам будет угодно. Я буду неподалеку. Я как раз собиралась в архив, – сказала архивариус и направилась к трибуне с картотекой.

Джон достал из своей дорожной сумки ежедневник, ручку и газету – единственную пока зацепку по всему этому делу. Единственную потому, что не было смысла ехать в редакцию в В., так как навряд ли кто-либо смог бы дать более подробную информацию. Там в этом довольно заброшенном городе никто бы и не стал, особенно, разбираться по поводу исчезновения какой-то там семьи в глубоком захолустье, где и так живет людей столько, что их по пальцам можно было бы пересчитать.

Быстро найдя интересующую карточку, женщина поднялась на лоджию, нашла интересующую папку и вышла, оставив дверь открытой. Джон оглядел помещение, и направился к картотеке. Перед ним на подставке стоял ролик с присоединенными к нему карточками, в алфавитном порядке. Он некоторое время покрутил его то вперед, то назад, размышляя над тем, с какой стороны начать собирать информацию.

Для начала, решил Джон, нужно перечитать статью. Он тщательно прочитал ее еще раз, сверив изложенные факты со своими рассуждениями. Мыслей по поводу произошедшего события пока никаких конкретных не было, да и зацепок все дело не предвещало.

Начать расследование имело смысл с самого семейства, что и сделал Джон, остановив барабан с карточками на букве «Д». Прочитав соответствующую карту с первыми буквами «Да-Ди» он получил направление на ближний угол помещения. Стеллажи были почти до потолка, и это при их-то высоте! Довольно темно, и только лампы на разделительных стойках немного рассеивали сумрак. Невдалеке обнаружилась приставленная лестница, двигающаяся вдоль полок по полозкам. Взобравшись на нее, Джон быстро нашел нужную связку папок под легким слоем пыли и паутины. На лестнице сверху имелась поверхность, на которой можно легко расположить несколько папок в раскрытом виде. В стопке была папка под названием «Джонс». Взяв ее, и выйдя на свет, Джон, уже не имея сомнений в правильности выбора, направился к столам вдоль залы, и сел за один из них. Под зеленоватым светом стеклянной лампы стало видно, что папка и документы в ней очень старые, и хранятся здесь уже далеко не один десяток лет. В папке содержались различные документы из всевозможных государственных инстанций: от копий свидетельств о рождении, до мест проживания и регистрации детей. Из папки под номером 1241 Джон узнал, что семейство Джонсов насчитывает в своем роду порядка сотни человек с тех пор, как первые Джонсы поселились в тогда еще «крепкой» и хорошо известной в округе деревне. Среди членов клана были и врачи, и учителя, и государственные служащие. Позднее, в 70-х, когда все стало приходить в упадок и уныние, народ стал разъезжаться в поисках перспектив и прибыльности, в этом местечке наступило некое забвение, продолжающееся вот уже более двадцати лет. Джонсы не были исключением, и отец пропавшего вместе со всей своей семьей Джереми Джонса, не был исключением, и в свое время он увез всю семью из N. В большом городе можно было найти достойную работу, где платили бы достаточно денег, чтобы прокормить семью. Повзрослев, Джереми работал и в обувной лавке и лакеем, и кем только он ни работал, но, однажды, познакомившись с прекрасной девушкой по имени Изабелл, уже не мог оставаться без нее и, будучи на определенном жизненном перепутье, они уехали обратно в родные края Джереми. Изабелл родилась и росла в обычной семье, не отличавшейся ни особым достатком, ни крупными связями, но при этом они жили хорошо, и про себя говорили, что не нуждаются ни в чем. Эта непринужденность и скромность в быту помогала Изабелл стойко переносить тяготы новой – замужней жизни. Вместе с Джереми они делали всю работу по дому. Всегда дружно и во всем помогали друг другу. Изабелл была молода и прекрасна. Ее фигура и длинные русые волосы, голубые глаза и нежные руки влюбляли в себя, и Джереми не видел никого и ничего вокруг кроме нее. Изабелл была единственной дочерью, и всегда мечтала о сестре, поэтому в своих грезах она видела себя любящей женой и матерью большой семьи. Отца она любила, как, в прочем, и он ее. Ласково называл дочь «кнопкой», он сажал ее, еще маленькую, к себе на колени, и рассказывал свои порой смешные, но поучительные истории из своей жизни. Поэтому она была хорошо воспитана и скромна, как полагается настоящей девушке.

С Джереми ее познакомили их общие друзья, когда все собирались вместе по выходным, и отправлялись гулять в парк и кататься на каруселях. Джереми тогда работал на лесопилке и своими честно заработанными грошами не мог привлечь к себе никого из женского пола. Но Изабелл как-то сразу различила в нем его чистоту нравов и помыслов, рассудительность и нежность в общении. Его материальное положение ее не интересовало. Так, со временем, они сблизились, и уже всегда были вместе, когда это представлялось возможным. Позднее, они поженились и Джереми, как глава пока небольшой, но уже семьи, принял решение уехать в родные пенаты, построить дом, и спокойно жить своим семейством.

Изабелл, будучи покорной женой своего мужа, не настаивала на обратном. Позднее у них родился сын Джереми младший (Изабелл очень любила мужа и была не против имени в честь него). Потом, семья пополнилась двумя дочками – двойняшками – Лиз и Энн. Красавицы-малютки быстро росли, и к моменту происшествия им было уже почти по десять лет. Ребятишки всегда были рядом с родителями, и в тот роковой день. Изабелл рано потеряла мать, а отца после пополнения семьи навещать не представлялось возможным. У Джереми все было гораздо сложнее в отношениях со своими родителями. Все дело в том, что он никогда и не хотел уезжать из N., и в этом крылась его, в некотором роде, обида. Окончательно разругавшись со своими родителями, он уже в двадцать лет ушел из дома, и стал пытаться жить самостоятельно, но, не имея образования, кроме школы, он не сумел найти себя в той или иной стези, и с молодой женой навсегда уехал в родные края.

Перебирая фотографии, Джон аккуратно делал пометки в своем ежедневнике, помечая ключевые даты и моменты. Закрыв папку, он вернулся к картотеке и теперь, уже с целью разузнать поподробнее о самом N., принялся искать необходимый указатель. Повторив процедуру с лестницей и стеллажами, Джон вернулся к столу уже с несколькими новыми папками, видимо, недавно пополненными свежими документами.

Как видно из документов, N. когда-то был довольно процветающей провинцией, жившей, в основном, на сельском хозяйстве, что и составляло основную деятельность местного населения. Городок находился в пойме леса, и был нечасто опоясан порой скалистыми холмами вокруг. Здесь были и поля с хлебами, и луга для выпаса скота, и леса, которые снабжали местных дровами, ягодой и разной птицей. Живописный край с ярким солнцем из-за гор на восходе и багровеющими закатами в полях. По утрам туманы поднимались и рассеивались, предвещая теплый день и много работы. Некогда, семьи жили все дружно, и каждая насчитывала зачастую не менее пятерых – шестерых детей. Дети подрастали, и принимали участие в посильной работе. Во время посевной и уборочной все вместе возвращались с полей с песнями и забавными историями у девушек и женщин, и планами на остаток текущего и будущий годы у мужчин.

Позднее, когда в 50-х началась война в Южном Вьетнаме и затянулась на долгий десяток лет, большинство мужчин и юношей ушли на фронт. В N. оставались только женщины и дети, которые мало-мальски поддерживали ранее богатый скотом и хлебом край. Продукты уходили на войну, и край медленно увядал.

После войны немногие вернулись вообще, и немногие вернулись именно сюда. К 70—80 гг. в N. насчитывалось не более трех-пяти сотен жителей. А к нашему времени там вообще одному Богу было известны численность и состав населения. Некогда богатое жито превратилось в густой лес с валежником и непроходимыми болотами, источающими зловоние. Непроглядный туман окутывал всю пойму и днем и ночью. Горы поросли лесом, и лишь грубые серые скалы местами торчали сдери мелколесья и поросли. Солнце забыло дорогу в местные края, и лишь слабенькая грунтовая дорога с многочисленными поворотами и провалами связывала N. с «материком». Порывшись еще ни в одной папке, Джон обнаружил, что произошедшее событие, потрясшее всех, далеко не редкость, вот, например, за последние двадцать пять лет подобных исчезновений можно было насчитать не менее чем с десяток. Странно то, что особого распространения в массах эти новости не получили, да и искать где-то в глуши кого-то тоже никто не бросался.

В папках находились выпуски газет с описанием происшествий, где с пугающей частотой упоминалось о туманах. Странно также было то, что события происходили примерно в одно время – осенью, иногда в начале зимы, когда сильные морозы еще не начинались.

В одной из газет Джон наткнулся на фото человека в шляпе, которое почему-то показалось знакомым ему. В статье с фотографией говорилось о репортере, который когда-то расследовал одно из исчезновений, правда, тогда тела погибших все же были найдены неподалеку от местных болот. Но после расследования, которое вел репортер, он сам загадочным образом исчез, и никто ничего не знал о его дальнейшей судьбе, и никогда более не видел его ни в К., ни в N. «Какое-то мрачное место со странными происшествиями, и как я тут живу уже третий год, и ничего еще про все это не слышал?!..» – подумал про себя Джон, занося пометки в ежедневник – «и откуда мне знакомо это лицо?..» – Джон еще раз взглянул на фото в газете…

Незаметно для самого Джона, прошел весь день. Откинувшись на спинку стула, он потер глаза, и медленно опустил руки, так, что они повисли, словно плети. От усталости резало глаза. Еще раз он окинул взглядом разложенные на столе материалы. Собравшись, он столкнулся в дверях с архивариусом, и спросил у нее, не мог ли он на время взять несколько фотографий из архивов. На это женщина в овальных очках ответила: «вообще-то, мы такую информацию на руки не даем». Пообещав все вернуть в целости и сохранности, Джон все же получил интересующие фото.

Выйдя на улицу, он запахнул полы пальто. Уже были поздние сумерки, и прохлада улицы перемешивалась с теплом дороги, образуя густой туман над землей. «Видимо, днем все же грело солнце…» – подумал Джон и, поправив сумку на плече, отправился прямиком в бар. Ему не терпелось поговорить с барменом, вдруг тот смог бы что-либо рассказать о том странном человеке, невероятно похожем на репортера на снимке из архива. Сомнений уже не было – это был один человек. «Но как, будучи пропавшим, и уже всеми почти забытым, он оказывается тут, в К.?! Это невероятно! Может, я что-то путаю? Нет, ошибки быть не может» – размышлял про себя Джон, огибая кварталы. Бар уже был совсем рядом, но в густоте тумана не трудно было и заблудиться.

Еле брезжащий свет, как маяк в темноте для одинокого путника, неведомо откуда и зачем прибывшего в город, направлял гостя. Знакомый звук колокольчиков брякнул над головой, когда Джон вошел внутрь. Здесь, как и всегда, было много разношерстного народа, рассевшегося кучками, и о чем-то мирно разговаривающих. Джон привычным движением снял шляпу, и положил ее на стойку, одновременно присаживаясь на круглый стульчик на высокой ножке. «Как обычно?» – спросил бармен с немигающими глазами. Здесь следует поподробнее рассказать об этом человеке. Гарри Колдвэй был внуком человека, некогда известного в определенных кругах. Его дед, Мартин Колдвэй вместе со своей женой и детьми жил в большом особняке на окраине города. Это был трехэтажный дом с большой террасой и фонтаном в ее центре. По периметру был каменный забор с коваными элементами. Дом был действительно большой, здесь жила семья Колдвэй и необходимое количество слуг. Какими делами занимался Мартин, не знал никто. Но к нему постоянно приходили разные, известные семье, люди. Они подолгу беседовали в кабинете, выкуривая по трубке, иногда вместе отправлялись на охоту. Дед был любителем пострелять из своих излюбленных и всегда ухоженных винчестеров. Даже когда тот возвращался без добычи, это его не огорчало, ведь охота была, в основе своей, ради духовного и морального удовлетворения. Мартин был очень умным человеком, видимо, поэтому ему удалось заработать такое состояние. Но вот его сын Джек, как его ласково называла мама, Джекки, вырос транжирой, и с легкостью растратил все до единого пенни, не сумев ни прокормить семью, ни заработать себе на жизнь, когда жена ушла, забрав сына. Гарри рос без отца, но дедовские повадки в нем прослеживались явно. Большую часть времени он проводил на улице, она, собственно говоря, и воспитала в нем стойкость и ответственность. Мать привила ему справедливость и уважение к старшим. Таким образом, в этом человеке переплетались и харизматичная чистокровная английская стать, и воспитанные улицей, жесткость и рассудительность. От старости морщины его лица превратились в глубокие канавы, смело пересекающие лицо, а глаза потемнели, потеряли блеск и вовсе не мигали.

– Как обычно? – повторил свой вопрос Гарри.

– Да, пожалуй, – начал было Джон, – Послушай, Гарри, помнишь, прошлым вечером я так же заходил к тебе, и дважды заказывал виски с содовой. Так вот, – не зная как бы поточнее сформулировать вопрос, подбирал слова Джон, или боясь услышать ответ, – не мог бы ты вспомнить человека, который подошел ко мне в тот вечер в черных шляпе и пальто, а потом мы с ним беседовали вон в том темном углу, – указал пальцем Джон на дальний угол, который был затемнен еще вчера, а сегодня там над столом уже горел светильник.

– Ты не мог бы вспомнить, как он выглядел, или быть может, ты знаешь, откуда он приезжал?.. – не успел договорить Джон, как в глазах Гарри стала заметна усмешка.

– Знаешь, прошлым вечером ты ни с кем, как и всегда, не разговаривал. Это я хорошо помню, – ответил Гарри, – да, и кстати, вчера над тем «темным углом» так же, как и сегодня горел светильник, – Гарри засмеялся глубоким смехом, и направился к вновь прибывшим посетителям.

Джон не стал пить, а лишь расплатившись, вышел на улицу. Туман, слоем около метра, висел над землей, плавно расплываясь к верху. В голове не укладывалась мысль о произошедшем прошлым вечером в баре, ведь он отчетливо помнил и человека, и беседу с ним. Не заметив ямки на дороге, Джон наступил в лужу, отчего промочил ногу, и поспешил домой. Укутавшись в одеяло, он вспомнил это ощущение чьего-то присутствия, которое испытал прошлым вечером, отчего по спине побежали мурашки. Все это дело не оставляло в покое его разум, и с мыслью о посещении городка N., уткнувшись в подушки, он так и уснул.

III

Утро, на удивление, выдалось солнечным, и легкие мягкие лучи проникали в комнату, плавно и медленно ложась на складки постели и пол, прокрадывались по стене, и расплывались в графине с джином «Бомбей». Джон сидел за письменным столом в кресле, оперевшись на правый подлокотник, опустив ноги на пол. Он не спал. Перед ним, на столе были разложены фотографии, вырезки из газет, взятые из архива, аккуратно вырезанные исписанные листы из ежедневника, полупустой графин квадратного торца с коротким горлышком и стакан, на дне которого были остатки напитка цвета сапфира. Подперев голову, Джон тщательно переваривал факты, доводы, свои соображения по поводу произошедших событий, в мелочах сопоставляя произошедшие на днях события, с возможными дедуктивными соображениями. Когда солнце почти полностью поднялось над верхушками деревьев, Джон, уже собрав все со стола в свою большую сумку, захлопнул дверь. Он быстро размышлял, и быстро шел. Его путь, пересеченный проулками и людьми, то и дело сталкивающимися с ним плечами, был направлен в сторону железнодорожного вокзала. Добравшись сюда довольно быстро, его торжественно встречала надпись на здании с высокими шпилями «N. Railway Station». От быстрого шага голуби разлетались в разные стороны. Ощущение чьего-то присутствия, скорее назойливого тяжелого взгляда на спине, мурашками бежало по телу. Взяв билет, Джон направился на перрон, сверяя данные в билете: поезд номер 324, перрон под номером 3 место 7. Спустившись с надземного перехода, он остановился, и от неожиданности окаменел. Перед ним стоял Гарри – Гарри Колдвэй. Одна рука его была в кармане брюк, другая вольно расслаблена. Глаза прищурены и, словно потухшие лампочки, смотрели из глубины.

– Далеко путь держите? – спросил тот, не меняя ни позы, ни мимики.

– У меня имеются некоторые догадки по поводу произошедшего на днях происшествия в N. Собственно, туда я и направляюсь – ответил Джон, пытаясь расслабиться, хотя это и не получалось, какое-то напряжение в теле никак не проходило.

– Что ж! Удачи! – глаза Гарри слегка улыбнулись, прищурясь, но в остальном мимика не сделала и малейших изменений.

Странно было то, что Гарри был на вокзале. А именно то, что обычно, то есть всегда, он был в баре. Да и смысл было его покидать, ведь особняк деда, давно превратившийся в гостиницу с баром на первом этаже ночью и кафе – днем, являлся и для самого Гарри домом (он жил в одной из комнат). Товар из соседнего города поставщики привозили сами, и расчет с ними происходил на месте. В общем, здание с каменным забором, с коваными вставками был маленьким миром Колдвэя. Спросить о том, что он здесь делает, Джон не успел, да и был немало растерян произошедшим. Гарри оглянулся по сторонам, и растворился в толпе.

Ступор, как рукой, снял пронзительный гудок приближающегося поезда. До N. было порядка трех часов пути на поезде – достаточно времени, чтобы выпить чаю и немного поспать. Об обратной дороге Джон и не думал, в его голове была лишь мысль о том, чтобы поскорее добраться до места, и разузнать все поподробнее. Монотонный стук колес о рельсы и плавное покачивание состава действовало убаюкивающее.

Трясущая рука проводницы разбудила Джона.

– Остановка в N. через пятнадцать минут, не проспите! Давно никто сюда не приезжал. Днем спать – это сущий бред. Просыпаешься вялый, во рту вяжет, мысли путаются, а лоб мокрый от холодного пота. Он поднялся, и направился к тамбуру.

Чей-то тяжелый взгляд снова ощущался на спине. Джон осмотрелся, но никого не было. Через грязное стекло двери был виден лес, скорее бурелом, причем по обеим сторонам вагона. Скрип тормозных колодок о колеса известил об очередной остановке. Второй проводник открыл дверь, и спустил трап. Очутившись на улице, Джон настороженно огляделся: вышел ли он один, или кто-то еще направлялся в эти края. На сером перроне кроме него никого не было, а поезд, издав один протяжный и несколько коротких гудков, тронулся с места.

Перед наблюдателем открывался густой смешанный лес, стоящий, словно, стеной с поваленными деревьями и высокой травой. Верхушки высоких сосен пропадали где-то в густоте витающего тумана. «Очевидно, солнце тут и вовсе не показывается» – заключил Джон. Невдалеке стоял дорожный указатель с, поеденной ржавчиной, вывеской на которой было написано «N. 1 mile», и указано направление. Заброшенную дорогу-тропинку было не сразу разглядеть. Она, как бы со стороны, плавно заходила в лес и, поднимаясь вверх, терялась в густой высокой траве и валежнике.

Взвалив сумку через плечо, Джон побрел к тропинке. И сразу почувствовал резкий запах гнили и ила. Даже воздух казался зеленоватого цвета. То были болота в низинах. Запах усиливался, когда путник проходил рядом с ними. Откуда-то из глубины поднимались пузыри с метаном и, надуваясь пузырями на поверхности илистой воды, лопались, источая зловония. Джону даже пришлось достать платок. Тропинка не раз расширялась, предоставляя возможность обойти лужи на дороге, и сужалась, пересеченная оторванной веткой или поваленным деревом. Примерно через минут двадцать пути, Джону показался знакомым пейзаж. Он остановился, порывшись в сумке, достал вырезку из утренней газеты, которую ему кто-то подбросил к дверям пару дней назад. Место происшествия на фото походило на поляну, где сейчас находился Джон.

Перед ним тропинка, словно расширившись до размеров небольшой опушки, шла прямо. Слева, за густо раскинувшимися ивами, в низине журчала вода мелкой речушки, а справа – сплошной стеной шел лес. Пожухлая осенняя трава, мокрая от влаги тумана, болот, и реки, была скользкой. Ивы бросали свои желтовато-зеленые вытянутые листья в воду. Видимость была слабая – не далее двадцати ярдов. Подняв руку с фотографией до уровня глаз, так что можно было легко сопоставить картинку с реальным местом, Джон понял, что машина исчезнувшей семьи стояла где-то по левую руку от него. Оглянувшись, он подошел к самому месту. Осмотрелся, но ничего примечательного не найдя, направился по правую руку – к низине с водой. И без того резкий запах, усиливался по мере приближения к воде, пока не ударил тяжелой волной. Вода была темная, холодная и слегка вязкая. Джон поскользнулся на сырой траве, и немного съехал вниз так, что промочил ноги.

Откинувшись назад, он, немного испуганно и растеряно, поднялся на корточки, и очередной пузырь лопнул прямо перед ним, ударив крепким запахом гнили. Он вышел на опушку и, отряхиваясь, подумал: «Скверное место! Тут любые улики пропадут, не успев появиться».

Тишина стояла такая, что уши закладывало, ни птицы не слышно, ни ветра нет, ничего нет. «Мертвое место» – подумал Джон. Посмотрев по сторонам, и, чувствуя какое-то напряжение вроде испуга или неловкости, он пошел дальше по тропинке, медленно отдаляясь от железнодорожных путей, приведших его сюда, и углубляясь в лес, который по его предположениям, вскоре должен был вывести его в N.

После, примерно, минут сорока пути, тропинка, которая всю дорогу от опушки петляла и извивалась, пересекалась поваленными деревьями, корягами и замшелыми кочками, вывела его на большую поляну. За спиной была дорога и лес, полукругом огибающий местность, а впереди, будто заслонкой, стоял туман, и ничего через него не было видно. Пройдя еще несколько ярдов вперед, Джона как-то нерасторопно, словно неохотно, приветствовал полу заброшенный городок своими наполовину открытыми коваными воротами, одна створка которых была закрыта, а другая слегка открыта и покошена наружу. Пройдя вглубь города, Джон осознал, что находится на центральной улице, так как по пути он заметил несколько узких улочек, отводками уходящих вдаль, и терявшихся в густом тумане.

Вдоль грунтовой дороги, густо заросшей низкой пожухлой травой, изредка шли небольшие, низенькие, почти разваленные гнилые деревянные или железные кованые, заборчики палисадников. Собственно, только по ним и можно было опознать, что здесь проходит дорога, и эта дорога – центральная улица. Довольно часто встречались деревья разной масти и небольшие полянки. Живности никакой. Пройдя так несколько десятков ярдов, Джон наткнулся на такую картину. Невдалеке, в густоте тумана можно было разглядеть несколько густо посаженных высоких сосен и между них, еле заметный за пеленой плывущего тумана, металлический железный шпиль, гордо украшенный, висевшим на кончике, металлическим сапожком. Джону было слегка не по себе от этого места, от этого тумана, от не исчезающего едкого запаха и оглушительной тишины. Его шаги раздавались так громко, словно выстрелы пушки в мирное время, и плавно разносились эхом. По крайней мере, так ему казалось. Дойдя до постройки, он обнаружил, что дом, видимо, обувных дел мастера, был исполнен из огромных каменных валунов внизу и уже к крыше второго этажа складывался небольшими камнями серого цвета. Между кладкой камней уже давно был зеленый мох от сырости и того, что никто здесь ничего не поддерживал уже очень долгое время. Темные небольшие окна крепко держали секреты хозяев жилища, и разглядеть сквозь них хоть что-нибудь не представлялось возможным. Разбить их Джон не осмелился, аргументируя это про себя так: «Весьма полезно и чрезвычайно важно было бы отыскать здесь хоть кого-нибудь, да расспросить о случившихся происшествиях, но, кажется, мои поиски тщетны. Но если кто-то все же отыщется, то он явно не будет рад тому, что я бью чужое имущество, например, его соседа. Городок совершенно маленький, и тут явно все друг другу соседи». Он обошел постройку вокруг и обнаружил на дальней стене вход. То была массивная деревянная дверь, ничуть не покошенная и обрамленная металлической стяжкой с завитушками. Ручка – кольцо с бойницей. Джон тщетно постучал. Он сам испугался изданного бойницей звука, еще долго раздававшегося эхом в лесу. Не получив ответа, он сильно дернул за ручку несколько раз, но дверь не подалась, не издав ни звука.

Поодаль, на другой стороне дороги стоял еще один дом, примерно такой же конструкции с заколоченными окнами и расхлябанной дверью. Дернув за ручку, Джон, сквозь дверную щель, увидел, что она заперта на засов с внутренней стороны. Этот момент его несколько насторожил и даже поверг в испуг. Он крикнул, но никто не отозвался. Тишина надавила на виски, и в ушах появился пульсирующий звон, словно кто-то ударил чем-то тяжелым по затылку, голова закружилась, и он еле устоял на ногах. Дверь закрыта изнутри, значит, в доме кто-то должен быть, но ответа нет. Почему? Видимо, хозяин либо спит, либо не слышит, либо… мертв. Эта мысль повергла его в ужас, он никогда не видел трупов людей. Он поспешно вышел на дорогу, осмотрелся, обошел вокруг дома, постучал в окна. Ничего не изменилось. Джон, собравшись с силами, чтобы перебороть страх, ведь не зря же он проделал этот нелегкий и напряженный путь сюда, чтобы развернуться и уйти? Нет. Быстрым движением, он вырвал из земли кусок металлического заборчика, оторвал две давно сгнивших доски и разбил окно первого этажа. Его резкие звуки разносились по всей округе. Пробравшись внутрь, его напряжение возросло в разы, сердце билось так часто и так сильно, что он ощущал удары всем телом. Не выпуская из рук металлический прут, он, с опаской, прошелся по комнатам, но никого не обнаружил. Это озадачило его еще сильнее, напряжение росло также сильно, как желание поскорее выбраться на улицу, туда, где много открытого пространства и контролировать ситуацию психологически легче. Никого не обнаружив в доме, Джон поспешил на улицу.

Терзаясь головоломкой всего происходящего, Джон не заметил, как оказался на некоем подобии площади – видимо, это был центр, или базар. Здесь, в центре стоял каменный фонтан, густо заросший ровным слоем мха. От площади отходили порядка пяти дорожек в разных направлениях, теряющихся в пустоте тумана. Не было видно ни деревьев, ни домов, ничего. Голова кружилась, и сердце колотилось, как сумасшедшее. Виски давило и ничего, кроме пульсирующего гула в ушах, ничего слышно не было. Он потерял сознание.

Придя в себя, его самочувствие не изменилось, лишь добавилась сухость во рту. Сколько Джон был в «отключке», он не знал – когда падал, он разбил часы о каменную брусчатку. Пошатнувшись, он поднялся на ноги. «С возвращением!» – из-за пронзительной тишины, голос за спиной, казалось, проревел. Джон, как смог, быстро обернулся, и чуть не упал замертво. Такое ощущение, что давление в висках вот-вот раздавит голову ко всем чертям! Господи! Перед Джоном стоял тот самый человек, которого он встретил тем странным вечером в баре! Он был невысокого роста в темной одежде, его слегка белесое лицо трудно было разглядеть, хотя он стоял совсем рядом. Просто, картинка плыла перед глазами. Джон рухнул на колени. Он не мог думать. Неожиданный гость начал плавно ходить вокруг него.

«Что здесь, черт возьми, происходит!» – проревел Джон, но его голос, как будто утонул в пустоте. Это было похоже на отчаянный крик во сне, когда вместо вопля вырывается что-то подобное шепоту. Вы когда-нибудь пробовали кричать во сне? Голос пропадает и ничего нельзя с этим поделать, а ноги становятся ватными от напряжения, хочется бежать изо всех сил, но невозможно сделать и шага – словно, по пояс в воде.