Текст книги "Дух Льяно-Эстакадо"

Карл Май
Дух Льяно-Эстакадо

ДУХ ЛЬЯНО-ЭСТАКАДО (DER GEIST DES LIANO ESTAKADO)

Впервые повесть была опубликована в феврале – сентябре 1888 г. на страницах юношеского еженедельника «Der Gute Kamerad». В том же году в Штутгарте (Union Deutsche Verlaggesellschaft) выпущено книжное издание, заново отредактированное автором. Спустя два года, в 1890 г., повесть вышла новым изданием, но в значительно сокращенном виде. Этот вариант впоследствии неоднократно переиздавался, Полный, без купюр текст произведения был восстановлен в 1984 г. для «Универсальной библиотеки» издательства «Реклам».

Источник географических познаний К. Мая о Льяно-Эстакадо остался неизвестным. Впрочем, автор в ряде своих ранних произведений уже переносил действие в крупнейшую пустыню Северной Америки, о чем свидетельствуют сюжетные параллели, близость топонимов и имен героев. Например, судьба Кровавого Лиса очень схожа с биографией одного из персонажей романа «Лесная розочка» – негра Жерара.

При создании этой повести К. Май пользовался документальными свидетельствами путешественников. Так, для рассказа о событиях в Поющей долине он взял сведения из работы француза Рело, вышедшей на немецком языке в г. Кобленце в 1880 г.

Русский перевод повести К. Мая появился в 1892 г., в одном из выпусков приложения к журналу «Вокруг света». Он был выполнен с французского издания, являвшегося переводом сокращенной версии 1890 г., и вышел под названием «На Диком Западе» (вместе со столь же сокращенным переводом повести «Сын Охотника на медведей»). Предлагаемый читателю перевод выполнен специально для нашего собрания сочинений с берлинского издания 1895 г. (издательство «Нойес Лебен»), в основу которого положено издание 1888 г.

Глава первая. КРОВАВЫЙ ЛИС

Двое мужчин скакали вдоль ручья – белый и негр. Костюм белого выглядел весьма странно. На нем были индейская обувь и кожаные штаны, а поверх них – некогда темно-синий, а ныне совсем выцветший от времени фрак с лацканами, высокими накладными плечами и до блеска начищенными латунными пуговицами. Длинные фалды крыльями свисали по бокам лошади. На голову была нахлобучена огромная черная шляпа, украшенная желтым пером – подделкой под страусовое. Этот малорослый худощавый человек был вооружен двустволкой, закинутой за спину, ножом и двумя револьверами, торчавшими из-за пояса. К широкому поясу крепилось еще множество кошельков, предназначенных, вероятно, для боеприпасов и всевозможных полезных мелочей; однако теперь эти кошельки казались почти пустыми.

Негр отличался исполинским телосложением. На нем также были мокасины, а еще – легины[1]1
  Легины – деталь одежды, прикрывающая икры ног, которую часто изготовляли из выделанной лосиной или оленьей кожи. В дневнике одного из английских путешественников XVIII века можно найти такое описание легин: «куски грубой шерстяной ткани, обмотанные вокруг икр и завязанные бечевкой или тесемкой под коленом в целях предупреждения укусов змей».


[Закрыть] того самого покроя, когда они состоят из двух не соединенных между собой штанин, так что всадник, собственно говоря, прижимается к лошади голым телом. Выгоду это дает, конечно, только при езде без седла. К этим легинам, однако, никак не подходило верхнее одеяние – форменная куртка французского драгунского офицера. Эта часть костюма, видимо, во время французского нашествия попала в Мексику, а оттуда неизвестным путем перекочевала на широкие плечи негра. Куртка была слишком коротка и узка чернокожему Геркулесу. Он не мог ее застегнуть, и поэтому виднелась широкая голая грудь всадника, естественно, не носившего рубашки, потому что на Диком Западе нет прачек и гладильщиц. Зато всадник обмотал вокруг шеи платок в крупную красную и белую клетку, связав его на груди огромным бантом. Голову он оставил непокрытой, чтобы все могли видеть завитки бесчисленных мелких жирно поблескивающих кудряшек. Вооружен он был двустволкой, а сверх того – ножом, штыком и кавалерийским пистолетом времен царя Гороха.

Измотало всадников порядком. По лошадям было видно, что сегодня они уже оставили за собой солидное расстояние, и все же животные шли так бодро и мощно, словно несли своих всадников всего несколько часов.

Берега поросли сочной зеленью, но полоска растительности была неширокой. А за нею виднелись хилые юкки, мясистые перья дикого чеснока и пожухлая медвежья трава с отцветшими стеблями, достигавшими высоты в добрых пятнадцать футов.

– Скверные места! – сказал белый. – У нас на Севере лучше. Не так ли, Боб?

– Да, – последовал ответ. – Масса[2]2
  Масса (англ. ) – испорченное мастер (см. след, прим. ); обычно использовалось слугами по отношению к сыновьям хозяина; равнозначно обращению «молодой господин».


[Закрыть] Фрэнк прав. Здесь массеру[3]3
  Массер – испорченное мастер (англ.), то есть «хозяин, владелец, господин»; обычно используется как форма обращения.


[Закрыть] Бобу не очень нравится. Скорей бы уж добраться до Хельмерс-Хоум, потому что массер Боб голоден, как кит, который готовится проглотить дом.

– Кит не может проглотить дом, – объяснил Фрэнк чернокожему, – потому что его глотка слишком узка для этого.

– Глотку можно раскрыть пошире, как это делает массер Боб, когда он ест… Как далеко еще до Хельмерс-Хоум?

– Точно я не знаю. По описанию, полученному нами сегодня утром, мы скоро уже должны быть у цели… Смотри-ка, не всадник ли это?

Он показал направо, за ручей. Боб попридержал лошадь, приставил к глазам ладонь, защищаясь от низко склонившегося к западу солнца, широко открыл по своему обыкновению рот, словно для того, чтобы получше видеть, и ответил, немного помедлив:

– Да, это всадник, маленький человек на крупной лошади. Он приближается к массеру Бобу и массе Фрэнку.

Всадник, о котором шла речь, приближался резвой рысью, но не прямо навстречу собеседникам, а так, словно бы он и не видел их.

– Странный парень! – пробормотал Фрэнк. – Здесь, на Диком Западе, обычно рады видеть человека; значит, этот путник не очень-то расположен к встрече. Либо он человеконенавистник, либо у него совесть не чиста.

– Массер Боб должен его окликнуть?

– Да, позови его. Твою слоновью трубу он расслышит скорее, чем мою свистульку.

Боб приложил ладони ко рту и заорал во весь голос:

– Эй! Эй! Стой, подожди! Зачем бежать от массера Боба?

У негра и впрямь оказался голос, способный пробудить к жизни даже человека, впавшего в летаргический сон. Всадник осадил лошадь, и оба наших знакомца поспешили к нему.

Приблизившись, они увидели перед собой не мужчину маленького роста, а едва вышедшего из детского возраста юношу. Одет он был подобно калифорнийским ковбоям в наряд из бизоньей шкуры, причем на всех швах его одеяния виднелась бахрома. На голову он нахлобучил широкополое сомбреро. Широкий шарф из красной шерсти охватывал вместо пояса его бедра; конец его свисал с левой стороны. За этот шарф были заткнуты длинный охотничий нож и два инкрустированных серебром пистолета. На коленях он держал тяжелую охотничью двустволку, а с обеих сторон седла были на мексиканский манер приторочены фартуки, прикрывающие ноги и защищавшие их от стрел и ударов копьем.

Лицо юноши сильно потемнело от солнца и, несмотря на молодость, задубело под ветром и непогодой. От левого виска наискосок через весь лоб к правой брови тянулся кроваво-красный шрам шириной в два пальца. Он выглядел весьма воинственно. Молодой человек вообще не производил впечатления незрелого и неопытного. Тяжелое ружье он держал в руке легко, словно перышко; широко раскрытые глаза удивленно рассматривали встречных; в седле он держался так гордо и уверенно, словно был мужчиной во цвете лет, так что лошадь, казалось, и не шевелилась под ним.

– Привет, малыш! – обратился к нему Фрэнк. – Ты знаешь эти края?

– Прекрасно, – тихо отвечал юноша, иронически улыбаясь – верно, тому, что спрашивавший обращался к нему на «ты».

– Знаком тебе Хельмерс-Хоум?

– Да.

– Долго еще до него ехать?

– Чем медленнее, тем дольше.

– Zounds![4]4
  Черт возьми! (англ.).


[Закрыть] Ты слишком дерзок, мой мальчик.

– Я не мормонский проповедник[5]5
  Мормоны – религиозная секта, возникшая в 1830 году на востоке Соединенных Штатов. Названа по мистической «Книге Мормона», которую основатель секты Джозеф Смит якобы перевел по указанию ангела с медных скрижалей. Учение мормонов представляет собой смесь различных религий и верований. Наряду с Христом мормоны признают и других богов. Мормонская церковь – строго иерархическая, упорядоченная организация. Для рядовых ее членов обязательно подчинение духовным чинам и «пророку» (или «провидцу»), духовному главе мормонов. Во время действия повести среди мормонов было распространено многоженство.


[Закрыть].

– Ах, вот что! Тогда прости! Может быть, ты рассердился на меня, потому что я невежливо обратился к тебе?

– И не думал сердиться. Каждый может обращаться, как хочет, но тогда ему придется стерпеть мой ответ.

– Хорошо! Стало быть, мы схожи. Ты мне очень понравился. Вот моя рука. Называй меня на «ты». Прошу у тебя совета. Я чужой в этих краях и еду в Хельмерс-Хоум. Надеюсь, ты не покажешь мне неправильную дорогу.

Он протянул юноше руку. Тот пожал ее, насмешливо оглядел фрак и шляпу и ответил:

– Тот, кто вводит других в заблуждение, – подлец! Я, к несчастью, встречался с подобными людьми. Сейчас я как раз еду в Хельмерс-Хоум. Если хотите, поехали вместе!

Он тронул свою лошадь, и оба всадника последовали за ним, отклонившись от ручья и все больше поворачивая на юг.

– Мы придерживались ручья, – заметил Фрэнк.

– Он тоже привел бы вас к старому Хельмерсу, – отвечал юноша, – но пришлось бы сделать очень большой крюк. Вместо трех четвертей часа вы бы ехали часа два.

– Стало быть, очень хорошо, что мы тебя встретили. Ты знаком с владельцем этого поселения?

– И даже очень хорошо.

– Что это за человек?

Фрэнк и Боб с разных сторон пристроились к своему юному проводнику, заключив его в середину. Он вопросительно поглядел на них и ответил:

– Если совесть у вас нечиста, то не ездите к нему, лучше вернитесь,

– Почему?

– У него наметанный взгляд на подлость, и он строго следит за репутацией своего дома.

– Это мне нравится в людях. Следовательно, нам его нечего опасаться?

– Если вы честные парни, то нет. В таком случае он готов на любую услугу для вас.

– Я слышал, он делает запасы товаров.

– Да, но не ради выгоды, а только для того, чтобы услужить людям, проезжающим мимо. В его лавке есть все, что нужно охотнику, и притом он продает свой товар по самой дешевой цене. Но если кто-то ему не понравится, то ничего не получит и за большие деньги.

– Он, стало быть, оригинал?

– Нет, он просто изо всех сил старается держаться подальше от того сброда, из-за которого Запад стал опасным. Мне совершенно не нужно вам его описывать. Вы скоро его сами узнаете. Одно еще только хочу сказать, что, возможно, вам покажется странным и над чем даже будете смеяться: он – немец. И этим все сказано.

Фрэнк привстал в стременах и воскликнул:

– Что? И этого-то я не пойму? И над этим я буду смеяться? Что тебе взбрело в голову! Я безмерно рад тому, что здесь, на окраине Льяно-Эстакадо, встречу соотечественника.

Лицо проводника оставалось совершенно серьезным; даже улыбка его казалась такой, будто ему, в сущности, совсем и не смешно. Теперь он окинул Фрэнка спокойным, дружелюбным взглядом и спросил:

– Как? Ты немец? Это правда?

– Конечно! Разве по мне не видать?

– Нет. Ты говоришь по-английски не как немец, а выглядишь совсем как дядюшка-янки, прижатый своими племянниками к окну.

– О Боже! Что тебе пришло на ум! Я натуральнейший немец, а кто думает не так, того я познакомлю со своим ружьем.

– Для этого сгодится и нож. Но если это так, то старый Хельмерс будет рад встретиться с земляком.

– Он из Германии?

– Да, и очень высокого мнения о своей родине и своем родном языке.

– Я думаю! Теперь я вдвойне рад оказаться в Хельмерс-Хоум. Собственно говоря, я мог бы догадаться, что он немец. Янки назвал бы поселение Хельмерс-Ранч[6]6
  Ранчо (англ. Ranch).


[Закрыть] или как-нибудь в этом роде; но Хельмерс-Хоум[7]7
  Хоум (англ.) – «дом, жилище», но также и «родной дом, родина».


[Закрыть] – это имя выдает немца. Ты живешь поблизости?

– Нет! У меня нет ни ранчо, ни дома. Я – словно птица в воздухе или зверь в лесу.

– Значит, бедолага?

– Да!

– Несмотря на свою юность! У тебя нет родителей?

– Ни единого родственника.

– Но имя-то есть!

– Да, конечно. Зовите меня Блади Фокс[8]8
  Bloody Fox (англ.) – Кровавый Лис.


[Закрыть].

– Блади Фокс? Это напоминает о кровавых событиях.

– Да, мои родители, братья и сестры были убиты в Льяно-Эстакадо вместе со всеми спутниками; я один остался в живых. Мне тогда было лет восемь. Меня нашли с раскроенным черепом.

– Боже! Ты и в самом деле оправдываешь вырвавшееся у меня слово – «бедолага». На вас напали с целью грабежа?

– Конечно.

– Итак, ты не спас ничего, кроме жизни, имени и ужасных воспоминаний.

– И это не совсем так. Хельмерс наткнулся на меня под кактусами, взял на лошадь и привез к себе. Месяц я лежал в горячке, а когда очнулся, то ничего больше не помнил, совершенно ничего. Я забыл свое собственное имя и не вспомнил его до сих пор. Только ясным остался в памяти момент нападения. Я был бы счастливее, если бы смог его позабыть, потому что тогда жажда мести не гнала бы меня снова и снова по ужасной пустыне.

– А почему тебя назвали Кровавым Лисом?

– Потому что я весь был испачкан кровью, а в лихорадочном бреду часто называл фамилию Фукс. Из этого заключили, что такова моя настоящая фамилия.

– Стало быть, твои родители тоже были немцами?

– Да. Когда я пришел в себя, то не понимал ни одного английского или немецкого слова. Я вообще ничего не понимал. Но английский-то я учил медленно, как человек, этого языка не знающий, а немецкий пошел у меня так быстро, что вскоре я бегло застрекотал на нем. Видимо, раньше я умел говорить по-немецки. Хельмерс был мне как отец. Тогда он еще жил не здесь. Однако мне у него не нравилось. Я рвался на свободу, словно сокол, у которого коршуны растерзали родителей, и он теперь кружится возле окровавленного места, пока ему не удастся наказать убийц. Его острый глаз уже открыл злодеев. Они могут быть стократ сильнее его, и он может потерять свою собственную жизнь, но он охотно отдаст ее, потому что смерть станет одновременно и гибелью убийц.

Юноша громко заскрежетал зубами и так крепко натянул поводья своей лошади, что она встала на дыбы.

– Шрам на лбу остался с тех пор? – спросил Фрэнк.

– Да, – мрачно ответил его спутник. – Но не будем больше об этом. Такие воспоминания меня сильно возбуждают, и вы должны приготовиться к тому, что я ускачу, оставив вас самостоятельно добираться до Хельмерс-Хоум.

– Да, давай лучше поговорим о Хельмерсе. Кем же он был на оставленной родине?

– Служил по лесной части. Кажется, был старшим лесничим.

– Как?.. Что?.. – удивился Фрэнк. – Я тоже!

Кровавый Лис вздрогнул от неожиданности, потом внимательно оглядел говорившего и тогда сказал:

– И ты? Тогда это будет в высшей степени радостная встреча!

– Да, я занимался такой же работой. Только если он добрался до приличной должности старшего лесничего, почему же он от нее отказался?

– С досады. Кажется, его участок находился в частном владении, а хозяином был человек надменный, грубый и вспыльчивый. Они поссорились, причем Хельмерс получил плохую аттестацию, так что нигде не мог найти места. Тогда-то он и уехал так далеко, как только смог… Видишь вон в той стороне дубовую рощицу?

– Да! – ответил Фрэнк, посмотрев в указанном направлении.

– Там мы снова выедем к ручью, а за рощей уже начинаются поля Хельмерса… До сих пор ты расспрашивал меня; теперь и я хочу навести кой-какие справки. Этого бравого негра зовут Скользящий Боб?

При этих словах Боб так подпрыгнул в седле, словно он хотел соскочить с лошади.

– А! О! – выкрикнул он. – Почему масса Кровавый Лис обзывает доброго, хорошего массера Боба?

– Я не хотел ни обзывать, ни оскорблять тебя, – ответил юноша. – Я считаю себя твоим другом.

– Зачем же тогда называть массера Боба так, как его дразнят индейцы? Массер Боб и в самом деле когда-то постоянно соскальзывал с лошади. Но теперь массер Боб скачет, как черт!

И дабы показать, что он сказал правду, негр пришпорил лошадь и галопом поскакал – к упомянутой рощице. Фрэнк тоже удивился вопросу молодого человека.

– Ты знаешь Боба? – спросил он. – Но это же почти невозможно.

– О, возможно! Я и тебя знаю.

– А ну-ка! Как же меня зовут?

– Хромой Фрэнк.

– Вот удача! Верно! Но, малыш, кто тебе сказал об этом? Ведь я здесь ни разу в жизни не был.

– О, – улыбнулся юноша, – такого знаменитого на Западе человека, как ты, надо знать.

Фрэнк напыжился, так что фрак стал ему узок, и спросил:

– Я? Знаменитый? И ты это знаешь?

– Да!

– А кто тебе это сказал?

– Старый мой знакомый Якоб Пфефферкорн, которого обычно называют Толстяк Джемми.

– Черт возьми! Мое прозвище! Где ты его слышал?

– Несколько дней назад я встретился с Джемми в Уошита-Фок, и он рассказал мне, что условился встретиться с вами сегодня в Хельмерс-Хоум.

– Верно. Значит, он там будет?

– Да! Я выехал раньше и еду сюда прямо с верховьев реки. Он вскоре непременно проследует за мной.

– Это прекрасно! Это великолепно! Значит, он рассказал тебе про нас?

– Он описал мне весь ваш путь к Йеллоустоуну. Как только ты сказал мне, что тоже был лесничим, я сразу же догадался, кого вижу перед собой.

– Теперь ты мне поверишь, что я хороший немец?

– Поверю не только в это, поверю и в то, что ты вообще хороший парень, – молодой человек улыбнулся.

– Значит, Дики не охаял меня?

– Ему это и в голову не пришло! Как мог бы он очернить своего бравого Фрэнка!

– Да, знаешь ли, мы порой спорили о вещах, для понимания которых гимназического образования недостаточно. Но это в прошлом, а теперь на всем белом свете нет лучших друзей, чем мы… Но вот Боб, вот и роща. Куда дальше?

– Через мост, на ту сторону, а потом по тропе между деревьями. Это и есть самое верное направление. Таким всадникам, как Боб, не нужна торная дорога.

– Верно, – гордо согласился негр. – Масса Кровавый Лис видел, что массер Боб может скакать напролом через все препятствия, как индеец.

Всадники перепрыгнули через ручей, миновали лесочек и проехали вдоль обнесенных изгородями полей, засеянных кукурузой и овсом.

Здесь местами попадались плодородные черноземы, свойственные техасской равнине и дававшие богатые урожаи. Из ручья можно было брать воду – он протекал совсем близко к жилью. Сразу за ним виднелись скотный двор и хозяйственные постройки.

Дом был сложен из кирпича длинным и низким, без верхнего этажа, но с двумя маленькими мансардами по каждому из фасадов. Перед дверью, стройные, словно свечи, росли четыре огромных дуба с голыми почти до самой вершины стволами. Только на самом верху вширь уходили могучие ветви, дававшие густую тень; под ними стояло много столов и простых деревянных скамей. С первого взгляда можно было угадать, что жилые помещения располагаются справа от входа, слева же находится упомянутая Кровавым Лисом лавка.

За одним из столов сидел мужчина в летах. Зажав во рту трубку, он испытующе разглядывал троих приезжих. Роста он был высокого, крепко сколочен, с продубленным непогодами лицом, обрамленным густой бородой – настоящий житель Запада. По рукам его было видно, что он мало отдыхал и очень много трудился.

Узнав проводника, он встал и еще издалека закричал:

– Добро пожаловать, Кровавый Лис! Ты опять изволил появиться? Есть новости.

– Откуда? – спросил юноша.

– Оттуда.

Человек показал рукой на запад.

– Какие новости? Хорошие?

– К сожалению, нет. Видно, снова в степях появились гиены.

Англоязычные американцы называли Льяно-Эстакадо по-своему: Стейкед-Плейнз, то есть Огороженные равнины, что соответствовало испанскому названию – Равнины с вешками.

Казалось, полученное известие сильно взволновало молодого человека. Он соскочил с лошади, поспешно подошел к мужчине и сказал:

– Ты должен сейчас же сообщить мне подробности.

– Сведений у меня немного, их можно пересказать очень быстро. Прежде, однако, будь так любезен объяснить этим джентльменам, кто я такой.

– Это можно сделать столь же быстро. Ты мастер Хельмерс, владелец этой фермы, а эти господа – мои хорошие друзья: мастер Хромой Фрэнк и массер Скользящий Боб. Они разыскивали тебя – может быть, в надежде что-нибудь у тебя прикупить.

Хельмерс посмотрел на чужаков и заметил:

– Прежде чем торговать, я хочу познакомиться с ними. Раньше я их никогда не видел.

– Ты спокойно можешь принимать их у себя – я же назвал их своими друзьями.

– Всерьез или только из вежливости?

– Вполне серьезно.

– Ну тогда – добро пожаловать.

Он протянул руку Фрэнку, затем – негру, а потом предложил им садиться.

– Сначала надо поставить лошадей, сэр, – сказал Фрэнк. – Вы же знаете, какова первая обязанность мужчины на Западе.

– Хорошо! По вашему отношению к лошадям я вижу, что вы отличные парни… Когда вы намерены уехать?

– Возможно, нам придется остаться на несколько дней, потому что мы ждем приезда своих друзей.

– Тогда отведите лошадей к конюшне и позовите негра Геркулеса. Он вам во всем охотно поможет.

Приезжие поспешили увести лошадей. Хельмерс, покачав головой, посмотрел им вслед и сказал Кровавому Лису:

– Странных парней ты мне привез! Какого-то чернокожего ротмистра из французской армии и пятидесятилетнего джентльмена в шляпе со страусовыми перьями. Подобный головной убор бросается в глаза даже на Дальнем Западе.

– Смотри, не ошибись, старина! Я назову тебе только одно имя, и тогда ты сразу им поверишь. Они – хорошие знакомые Олд Шеттерхэнда. Его они и будут здесь ждать.

– Что? В самом деле? – всплеснул руками фермер. – Олд Шеттерхэнд пожалует в Хельмерс-Хоум?

– Разумеется!

– Откуда ты знаешь? От этих двоих?

– Нет, от толстого Джемми Пфефферкорна.

– Ты и с ним виделся? Я-то встречал его всего два раза, но охотно бы встретился еще.

– Вскоре ты сможешь это сделать. Толстяк Джемми входит в ту компанию, которую поджидают приезжие.

Хельмерс несколько раз пыхнул трубкой, чуть было совсем не погасшей, с удовольствием причмокнул, и лицо его засверкало от радости:

– Какая новость! Олд Шеттерхэнд и Толстяк Джемми! Это – и радость, и большая честь для меня. Я должен сейчас же бежать к своей старой Бербхен, чтобы сообщить ей…

– Стой! – прервал фермера Кровавый Лис, удерживая при этом за руку собравшегося уходить хозяина. – Сначала я хочу услышать, что там случилось в степях!

– Конечно, преступление, – ответил Хельмерс, снова повернувшись к гостю. – Как долго ты у меня не был?

– Почти две недели.

– Тогда ты и не видел те четыре семьи, что хотели переправиться через Льяно. Они уехали больше недели назад, но до места не добрались. С той стороны приехал негоциант Бартон. Они должны были встретиться с ним.

– А столбы были в порядке?

– В том-то и дело, что нет. Если бы Бартон не изучил эту пустыню за два десятка лет странствий, он бы заблудился.

– Где он сейчас?

– Отдыхает в маленькой комнате, наверное, сейчас спит. Когда он здесь появился, то почти умирал от жажды. Несмотря на это, он пожелал прежде всего выспаться.

– Я все же хочу пойти туда и разбудить его, несмотря на то, что он устал. Он должен мне обо всем рассказать!

Молодой человек, взволнованный услышанным, исчез за входной дверью, а фермер снова уселся, продолжая покуривать свою трубку. Удивляясь поспешности юноши, он ограничился легкими кивками головы; потом его лицо приняло выражение покойного удовлетворения. Причину этого было очень легко узнать по словам, которые он бормотал сам себе:

– Толстяк Джемми! Хм!.. И даже Олд Шеттерхэнд! Хм!.. Такие люди приводят с собой только порядочных парней! Хм!.. Соберется все общество! Хм!.. Но я же хотел моей Бербхен сказать, что…

Он вскочил, собираясь поделиться радостной новостью со своей женой, однако так и не сдвинулся с места, потому что именно в это время из-за угла дома появился Фрэнк.

– Ну, мастер, нашли вы негра? – спросил его Хельмерс.

– Да, – ответил Фрэнк. – Боб с ним остался, так что я смог им доверить лошадей. Мне же надо было поскорее вернуться к вам, чтобы сказать, как я рад встретить коллегу.

Он говорил по-английски. До сих пор весь разговор шел на английском языке.

– Коллегу? – спросил Хельмерс. – Это где же?

– Здесь! Разумеется, я говорю о вас.

– Обо мне? С какой стати?

– Ну, Кровавый Лис сказал мне, что вы были старшим лесничим.

– Верно.

– Ну… так мы – коллеги, потому что и я изучал лесоводство.

– О! Где же, мой милый?

– В Германии, в Саксонии.

– Что? В Саксонии? Вы немец? Почему же вы тогда говорите по-английски?

Эти последние слова Хельмерс произнес по-немецки, и сразу же его поддержал Хромой Фрэнк:

– С величайшим удовольствием, господин старший лесничий. Когда речь заходит об унаследованном мною родном языке, то я не церемонюсь, а бросаюсь с места в карьер. Вы сейчас же услышите по чистоте моих синтаксических оборотов, что я живал в той области Германии, где говорят на самом изящном, самом звонком немецком языке, а именно в Морицбурге, около резидентского города Дрездена, там, где стоит замок со знаменитыми рыбными прудами; в нем еще хранится портрет Августа Сильного[9]9
  Август Второй Сильный (1670 – 1733) – курфюрст Саксонии (с 1690 г. ), король польский (1697 – 1709); союзник Петра I в Северной войне.


[Закрыть]… Итак, я приветствую вас от имени немецких лесников и надеюсь, вы тотчас поймете, что имеете в моем лице дело с выдающимся Ingenium magnum sine mixtura Clementiua!

Удивительно! Когда Фрэнк пользовался английским языком, он был вполне разумный и скромнейший человек; но как только он начинал выражаться по-немецки, в нем сразу пробуждалось сознание собственной значимости.

Хельмерс не знал, что ему и подумать. Он пожал протянутую ему по-дружески руку, но не дал никакого ясного ответа, пригласил «коллегу» располагаться поудобнее и попытался выиграть время, отправившись в дом принести чего-нибудь освежающего. Вернулся он с двумя бутылками пива и двумя кружками в руках.

– Черт возьми, вот это приятно! – воскликнул Фрэнк. – Пиво! Да-а, это мне понравится! За благородным ячменным напитком легче всего открываются шлюзы мужского красноречия. И что, пиво уже варят в Техасе?

– И даже очень много. Вы ведь должны знать, что в Техасе живет тысяч сорок немцев, а куда приходит немец, там наверняка варят пиво.

– Да, солод и хмель спаси Бог от потерь! Вы варите драгоценный божий дар сами?

– Нет, когда подвернется случай, я позволяю себе заказывать пиво про запас в Колман-Сити. Ваше здоровье, господин Фрэнк!

Они наполнили кружки и чокнулись ими, при этом Фрэнк заметил:

– Пожалуйста, господин старший лесничий, не стесняйтесь и не опасайтесь меня! Я крайне простой человек, и поэтому вам не стоит величать меня господином Фрэнком. Называйте меня попросту: господин коллега. Так нам обоим будет лучше. Я никогда не терпел условности придворного этикета… А ваше пиво недурное… Почему-то мы все любим портить себе аппетит высокопарными и часто неестественными новогодними поздравлениями. Вы тоже так думаете, не правда ли?

– Совершенно верно! – Хельмерс, улыбнувшись, кивнул. – Такой человек, как вы, может мне понравиться.

– Конечно! Каждый, кто развивает в себе настоящие интеллигентные качества натуры, должен быть чуть-чуть снисходительным и либеральным к другим людям. Лично мне это совсем нетрудно при наличии таких профессиональных способностей… Ну, а собственного говоря, где вы учились?

– В Тарандте.

– Так я и подумал, потому что Тарандт – настоящая Alba Vater практикантов-лесничих со всего мира.

– Вы, видно, хотели сказать Alma mater?[10]10
  Alma mater – Благодатная мать – так называли средневековые студенты свой университет, тогда как сказанное Хромым Фрэнком является механической смесью латинского и немецкого слов, которая не имеет никакого смысла.


[Закрыть]

– Нет, нет и нет. Не пытайтесь придираться к моей классической латыни, как это проделывал раньше Дики Джемми – и себе во вред. Если вы последуете его примеру, то наши наисердечнейшие отношения могут очень легко измениться к худшему. Мы – корифеи, а следовательно, не можем позволять никаких придирок друг к другу. Однако куда же это подевался наш бравый Кровавый Лис?

– Он пошел к одному из моих гостей, чтобы навести кой-какие справки. Где вы его встретили?

– Да у вашего ручья, примерно в часе езды отсюда.

– А я уж думал, что вы много времени были вместе.

– Это ни к чему. Во мне есть что-то притягательно-располагающее, и я очень быстро схожусь с людьми. Это дано, к сожалению, не каждому. Молодой человек изложил мне весь свой жизненный путь. Я расположился к нему всем своим сердцем и надеюсь, что наше недолгое знакомство станет для него подлинным событием. Вы знаете о нем что-нибудь подробнее?

– Если он вам рассказал всю свою жизнь, то нет.

– Чем он вообще-то живет?

– Хм! Время от времени он мне приносит золотые самородки. Из этого я заключил, что он где-то открыл небольшую россыпь.

– Тогда бы я порадовался за него, так как малыш, кажется, немец. Ужасно, должно быть, не знать, под каким экватором[11]11
  Хромой Фрэнк имел в виду не экватор, а параллель (географическую широту).


[Закрыть] стояла твоя колыбель. Оба мы, вы и я, не ведаем таких гиппократовых[12]12
  Гиппократ (ок. 460 – 377 до н. э.) – выдающийся греческий врач и естествоиспытатель, один из основоположников античной медицины.


[Закрыть] страданий. Мы, к счастью, знаем, куда обратить тоску по родине – к Германии, «туда, туда»[13]13
  «Туда, туда» – слова из припева песни Миньоны, героини романа В. Гете «Школьные годы Вильгельма Мейстера». Дальше Фрэнк исполнит куплет, пародирующий эту песню и начинающийся подлинной строкой великого немецкого писателя.


[Закрыть], как прекрасно мурлыкал Галилей в своей песне Миньоны.

– Вы хотели сказать – Гёте?

– Нет, нет и нет! Я очень хорошо различаю Гете и Галилея. Гете относится к совершенно другой – высшей национальной шкале. Он бы не настряпал таких чувствительных стихов. А Галилей со своим телескопом и с тоской по элегическим кометам изобрел настоящие ностальгические тирольские причитания, в которых он пел:

Знаешь ли край, где цитрусы цветут,

Близ ветхих крыш в пляс журавли идут?

По вечерам в траве лягушек шум,

И лик луны сияет из пруда, уютно там, и потому туда

Меня ведет мой ум!

Чтобы продекламировать стихи, сопровождая чтение жестами, Фрэнк поднялся со своего места. Теперь он в напряженном ожидании смотрел на фермера. Тот прилагал огромные усилия, чтобы оставаться серьезным. Не услышав восторженных слов, Фрэнк недовольно спросил:

– Кажется, поэзия не производит на вас впечатления? У вас что, такой вялый темперамент?

– Нет-нет! Я молчал, удивляясь тому, что вы так точно помните слова поэта.

– Ничего особенного. Я хорошо запоминаю все, что читаю. Ну, а если уж что забываю, то стараюсь усовершенствовать позабытое. Такое отношение не может остаться без одобрения.

– Стало быть, вы прирожденный поэт?

– Да, вы почти не ошиблись.

– В таком случае я завидую вам. Однажды я двое суток ломал понапрасну голову над сочинением двух строчек ко дню рождения – увы! Я не смог воскликнуть: «Эврика!»[14]14
  «Эврика!» – (греч. – нашел!) – восклицание, приписываемое великому древнегреческому ученому Архимеду, после того, как он нашел решение предложенной ему задачи о взвешивании золотых слитков (впоследствии оно стало известно как закон Архимеда).


[Закрыть]

– Слушайте! Не употребляйте фальшивых слов! Вы произнесли арабское заклинание, по-немецки буквально означающее: «Черт знает что!» С подобными колдовскими формулами надо быть очень осторожным, потому что никогда не знаешь, что из этого получится. Подумайте только о том, что случилось со знаменитым Дженгиханом и с тремя сотнями его спартанцев?[15]15
  Хромой Фрэнк имеет в виду Чингисхана и героев древнегреческой истории – три сотни спартанских воинов, защищавших под предводительством своего царя Леонида узкий горный проход от персидских полчищ и со славой погибших при этом.


[Закрыть]

– А что? – спросил фермер, явно заинтересовавшись ответом.

– Хан залег с ними за тесниной Гибралтара, которую хотели штурмовать черкесы. Поскольку у него было так мало людей, хан согласился, чтобы к нему на помощь пришла небезызвестная эндорская ведьма. С нею и со всеми спартанцами хан уселся вокруг большого котла, куда они побросали множество всяких трав, и прежде всего – слоновью ногу[16]16
  Слоновья нога – народное название растения Tesradinaria elephantipes.


[Закрыть]. Видимо, они что-то не так намешали, потому что котел неожиданно взорвался, а Дженгихан вместе со спартанцами взлетел в воздух. Так как он был самым высоким из всех, то увидел, что земля под ним крутится вокруг собственной оси. И тогда он воскликнул по-еврейски: «О Santa Complicius!», что переводится на наш немецкий так: «И все-таки она движется!»[17]17
  Santa Complicius – здесь Фрэнк пародирует крылатое латинское выражение sancta simplicius (святая простота). «И все-таки она движется!» – намек на приписываемую Галилео Галилею фразу, будто бы сказанную им на суде инквизиции после отречения от своих взглядов на строение Солнечной системы и публичного признания неподвижности Земли: «И все-таки она вертится!»


[Закрыть]

Тут уж Хельмерс не смог больше удержаться. Он подскочил на своем стуле, разразившись смехом. Слишком уж несуразно было все то, что с наисерьезнейшим видом излагал облаченный во фрак и шляпу Хромой Фрэнк.

– Над чем вы так ржете? – спросил обиженный гость. – Если вы полагаете, что по той случайной причине, что я оказался вашим коллегой, можете безнаказанно…

К счастью, его прервали, иначе бы он разразился громовой филиппикой[18]18
  Филиппика – гневная, обличительная речь (так назывались политические речи великого древнегреческого оратора Демосфена, направленные против македонского царя Филиппа II).


[Закрыть]. Именно в этот момент из дома возвратился Кровавый Лис и подошел к собеседникам. Он взглянул на раскрасневшееся от гнева лицо Хромого Фрэнка и спросил:

– Что случилось? Чем ты недоволен?