Текст книги "Жизнь Гегеля. Книга вторая"

Глава седьмая Дидактические изменения в системе

В Йене Гегель вскоре был вынужден модифицировать свою систему в свете потребностей своих учеников. Об этом не пишет Вальтер Кауфман, через которого я впервые узнал о Гегеле, хотя, возможно, более поздние биографы включают этот материал. Возникают проблемы, связанные с противоречивыми датами, приписываемыми рукописным материалам, хотя основные положения остаются в силе. Изменения коснулись не только изложения, добавив пространные вступления, но и структуры и содержания материала.

Во введениях рассматривалась необходимость философии и ее отношения с конкретными науками. Хотя Гегель по-прежнему использовал триаду Идея-Природа-Разум, в конце своих лекций он добавил Религию в качестве примиряющего элемента. Его словарный запас и поэтический репертуар расширяются, концептуальные определения становятся более четкими, а новые образы льются рекой. Например, он называет прозрачность познания эфиром духа. Он сохраняет пристрастие к греческой мифологии и предполагаемому греческому Volksgeist. Таким образом, греческое искусство и мифология якобы воплощают сознание народа. Художник, работающий с этой мифологией, подобен тому, кто устанавливает на арку камень, чтобы она стояла сама по себе, или убирает последний дерн земли, открывающий родник. Политические революции тоже дело рук народа. Многое из этого красноречия воспроизведено в посмертных лекциях. Здесь впервые появляется полемика против версий натурфилософии, разработанных Шеллингом. Гегель признает современное использование образов для выражения Идеи, как, например, у Якоба Бёме, хотя такие передачи, по его мнению, должны подвергаться рациональной оценке. Само понятие – это прозрачный элемент. Здесь он отдает предпочтение немецким словам, поскольку не хочет, чтобы Абсолют казался чем-то чуждым уму слушателей.

Гегель преподавал ex dictatis, что означает использование тетрадей, и они сохранились. Изменения, которые выявляет Розенкранц, затрагивают как логику, так и философию природы и разума, и Розенкранц рассматривает их по очереди:

Гегель излагает здесь свою мысль «в стихии свободной всеобщности, следуя логическому методу, который он рассматривает как внутреннюю организацию разума» (320). Он хочет «освободить разум от подчинения природе» (320) и теперь считает пренебрежение логикой в современной философии чем-то странным. В этот момент в дело вмешиваются этические замечания. Гегель находит роль для идеи великого человека как инструмента, пробуждающего новую этическую форму, подобно тому как Иаков борется с Богом, являя новое проявление божественности. Александр Македонский, таким образом, прошел путь от школы Аристотеля до завоевания мира. Розенкранц приводит описание Гегелем своего логического метода, которое, возможно, заинтересует некоторых в этом списке. Он считает, что восстанавливает старую идею философии и использует логические формы понимания в качестве проводника разума. Сначала он выделяет универсальные формы разума как таковые, не задаваясь вопросом, являются ли они субъективными или объективными. Затем он рассматривает формы понятия, суждения и силлогизма как конечные. Наконец, он спрашивает, насколько они соответствуют разуму как таковому. Это, по-видимому, больше соответствует субъективной, чем объективной логике. Со своей стороны, я все еще нахожу это неясным в исполнении, если не в замысле.

В 1806 году Гегель сам называет Идею «ночью божественной тайны» (326) и далее характеризует благость, справедливость и мудрость Бога с точки зрения своей философии.

Здесь происходят некоторые интересные изменения. Гегель отказался от прежней идеи о солнечной и земной системах в пользу трехчастного деления предмета на механическую, химическую и органическую части. Именно это мы находим в опубликованных версиях «Философии природы». Карл Мишле (1801—93) описывает эти изменения в своем издании второй части энциклопедии, вышедшем в 1842 году. Большинство «Дополнений Мишле к „Философии природы“» относится к этому периоду. Тетрадь, из которой они были взяты, позже была отредактирована Хоффмайстером (1931), и существует еще одно издание 1988 года. Мишле продолжил работу над книгой «Естественное право или философия права как практическая философия» (Берлин, 1866), в которой кратко описаны некоторые разногласия, возникшие у него с Розенкранцем.

В философии разума произошли большие изменения. Здесь лекции Гегеля охватывали право и политику, а другие аспекты разума рассматривались только в расширенных вступительных и заключительных замечаниях. В этих замечаниях прослеживается некоторая связь психологии с практической жизнью, и вместе с этим платоновский элемент в Гегеле отходит на второй план. В этих рукописях, по мнению Розенкранца, не хватает организованности в вопросах детализации собранного материала. Структура лекций включает в себя:

1. Я (теоретическое и практическое) и семья

2. Признание (собственность, договор, завещания, правосудие)

3. Конституция (в целом и сословия)

Это интересно отличается от опубликованной «Философии права», где семья находится в третьей части. Рассказ о сословиях на самом деле является своего рода политической экономией, или мне так кажется. В это время Гегель проводит фундаментальное различие между так называемыми низшими сословиями и государственными служащими. К низшим сословиям относятся крестьяне, промышленники и торговцы, в то время как государственные служащие – это полиция (в расширенном смысле администрация), правительство и армия. Розенкранц остро замечает, что идеи образованного крестьянства или всеобщей военной службы в ополчении не представлены в этом разделении.

Гегель снова критикует идею государства как возникающего из договора. Интересно, что он снова вводит идею великого человека, чье насилие необходимо и справедливо. Страх смерти уничтожает непосредственную власть частного лица и тем самым устанавливает общественное царство. Похоже, что это часть контекста борьбы за признание в «Феноменологии». Это версия Макиавелли. Отсутствие центральной власти у германцев объясняется тем, что они пренебрегали этим принципом. Греки, напротив, недостаточно развили свою индивидуальность, прежде чем отказаться от нее. Есть отрывок, который Розенкранц ошибочно воспринимает как поддержку монархии, но на самом деле он относится к образованному общественному мнению.

Гегель считает, что церковь должна подчиняться государству, но только в той мере, в какой они разделяют одно и то же фундаментальное видение человечества. Государство, по его мнению, является более рациональным элементом. Он писал

«Когда государство подчиняется церкви, то либо оно оказывается во власти фанатизма, который приносит настоящее в жертву представлению о потустороннем, и оно погибает, либо вводится клерикальное правительство, которое является не экстериоризацией действия и существования самих по себе, а волей как таковой в существовании как таковом, и это не в отношении всеобщности признаваемого бытия, а в отношении единичной воли как таковой». (333)

Конечно, можно возразить, что фанатизм не обязательно должен быть исключительно религиозным, даже если светская сфера имеет свою собственную легитимность.

Глава восьмая Записная книжка 1803—1806 гг.

Гегель был коллегой Шеллинга в течение двух с половиной лет до того, как Шеллинг переехал в Вюрцбург в Баварии в 1803 году. Возможно, в связи с прекращением существования «Критического журнала» Гегель начал вести «Тетрадь для записей» (он использует английское выражение, говорит Розенкранц, хотя «Commonplace book» – это то, что мне знакомо по Джону Локку). В ней много выдержек из английских, французских и немецких книг, особенно по естественным наукам. Кажется, он проводил эксперименты со светом, и есть посредственная зарисовка, где он стоит у окна и наблюдает за светом из него. Некоторые из комментариев и афоризмов, особенно против натурфилософии, вошли в «Феноменологию». Есть прекрасные замечания о Гомере и трагедии. По моим впечатлениям, афоризмы проницательны, без того пьянящего чувства собственной важности, которое можно найти у Ницше, но с похожим стилем и внешним видом на странице.

Одно из показательных замечаний заключается в том, что, по его мнению, люди теперь ожидают от философии восполнения утраты религии.

Затем Розенкранц приводит знаменитое прометеевское признание Гегеля, напоминающее чтение «Фауста» Гете, которое он с трудом пытается примирить с более привычным стилем Гегеля. Однако Осмо указывает, что в статье в Hegel Studien в 1973 году было показано, что это на самом деле отрывок из рецензии на романы, и поэтому объяснения Розенкранца излишни.

Гегель предстает здесь как патриотическая фигура. События дня вызывают сочувствие, иронию, но чаще всего сарказм. В начале дискуссии, продолженной позже, Розенкранц говорит, что эти замечания показывают, что Гегель не воспринимал реальное как рациональное и даже с гневом встречал неразумную действительность. Более подробно он обсуждает это в биографическом контексте позже в связи с «Философией права».

Глава девятая Феноменологический кризис системы до 1807 года

Гегель анонсировал выход «Руководства» в издательстве Котта, но оно так и не появилось. Розенкранц предполагает, что, возможно, задержка объясняется частыми изменениями в его взглядах. Лекции по истории философии 1805—1806 годов стали для Гегеля шагом вперед. В них он увидел единство философии в ее разнообразных проявлениях. Действительно, стоит отметить, что объем твердых знаний в философии можно было бы сократить до гораздо меньшего, если бы устранить все повторения ошибок и т. д., которые составляют большую часть литературы, и это Гегель попытался сделать в «Энциклопедии». Однако я полагаю, что имеется в виду единство развития. К этому моменту Гегель представлял себе всеобщую историю с точки зрения абсолютного знания. Как всегда, мне, как и многим, эта заключительная позиция кажется сомнительной, но я не буду развивать здесь свои размышления.

Вся современная философия, считает Гегель, исходит из концепции самосознания. Вновь вмешаюсь, это относится и к Декарту, и к Локку, и к Канту. В это время, замечает Розенкранц, Гегель использует идею субстанциальности как противоположности самосознанию, но также как опыта, который самосознание создает для себя. Эта последняя идея стала с 1804 года наброском «Феноменологии». В этот набросок Гегель вписал наиболее последовательные из своих работ.

В качестве предыстории Фихте проанализировал теоретические, практические и телеологические эстетические суждения в своей «Wissenschaftslehre» (различия кантовские). Шеллинг, напротив, применял те же самые различия конкретно при рассмотрении природы, истории и искусства в своей «Системе трансцендентального идеализма». Это иллюстрирует взаимодействие теоретического и конкретного подходов в современной философской литературе.

Сознание, таким образом, прогрессивно определяет себя, пока не совпадет с бесконечностью своего содержания. Таким образом, существует детерминация, отношение этого к предыдущему сознанию и прогрессия («Aufhebung»). Это он интерпретирует как саморазвитие. Сознание должно обрести форму, адекватную как его собственной природе, так и его содержанию. Таким образом, оно отказывается от ряда форм, которые были приняты в одностороннем порядке, но имеют относительно абсолютную ценность. То, что мы решаем, погружается обратно в то, чем мы были, ограничения и последствия чего становятся очевидными как неизбежно вытекающие из первоначального решения.

Розенкранц отмечает, что «Феноменология» – это название четвертой главы «Метафизических элементов природы» Канта (1786), а до этого она встречается в «Новом органоне» (1764) Ламберта. Этим термином называлось учение о видимости. Позднее Гегель назвал «Феноменологию» своим «Путешествием открытий».

Основными этапами являются:

Сознание

Дух (имеется в виду субъективность как субстанция)

Абсолютное познание

В заключении сознание постигает себя как постигающее абсолютно. Таким образом, книга выполняет функцию введения. Сознание вновь появляется в системе, но в «Феноменологии» оно предстает как познающее себя в природе, этической жизни, культуре, морали и религии. При этом ситуации вновь предстают с разных сторон. Например, переходы от стоицизма к скептицизму, от этической жизни к правовому государству, от эстетической к абсолютной религии соответствуют переходу от греческого к римскому миру во всеобщей истории. Точно так же несчастное сознание, романтизм, вера, отчужденный дух, прекрасная душа и переход от явленной религии – все это соответствует и развивает логику самосознания, разрывающегося между сознанием изменчивости и вечности. Это и есть принцип их отречения от мира. Гегель думает о средневековой клерикальной иерархии, но логика применима ко всем подобным иерархиям.

Взаимодействие тщеславия и культурного труда типично для дореволюционной французской культуры. Здесь имеется в виду Дидро (чей «Племянник Рамо» был переведен Гете в 1804 году), а также Мариво и Руссо). Розенкранц указывает, что в качестве примера распадающейся культуры он мог бы взять и Люсьена, и «Письма Плиния Младшего». Точно так же Розенкранц уподобляет «Прекрасную душу» гётевскому Вильгельму Мейстеру, но в целом это относится к логике отделения от действия.

Таким образом, происходит путешествие самосознания к прозрачному самопознанию. Метод, описанный в предисловии, заключается в том, чтобы позволить предмету развиваться в его собственных терминах. Истина возникает из взаимодействия субъекта и субстанции. Окончательное примирение представлено в смерти Христа, воскресении и сошествии Духа. Вмешаюсь, но мне кажется, что здесь есть опасность гордыни, которая не является полностью христианским чувством, хотя, конечно, это уже давно спорный вопрос. Розенкранц воспроизводит длинную цитату, которая в других источниках утрачена, указывающую на уверенность в исследовании природы и разума. Несколько таких цитат воспроизведены в «Документах Гофмейстера».

Гегель писал «Феноменологию» с 1804 года, но читал курс по ней лишь однажды, летом 1806 года, причем страницы раздавались слушателям. Разве не чудесно было бы вернуться в прошлое и побывать на том занятии! Герр профессор, что вы имели в виду, когда писали… Печать была завершена в 1807 году. Его последний курс в Йене закончился в сентябре 1806 года, и Розенкранц цитирует перацию из него о наступлении новой эры для человеческого духа, которую философия должна признать за то, что в ней вечно, и приветствовать как таковую. Это часто воспроизводится в биографиях.

Глава десятая Влияние на студентов

Следующие несколько глав Розенкранц посвящает общественной жизни Гегеля в Йене, а в этой главе рассматривает его влияние на студентов. Что касается характера, то Гегель в это время придерживался фактов, будучи побуждаем к размышлениям импульсами современности, он делал успехи в мысли, но иногда был догматичен в своих высказываниях. Его глаза были обращены внутрь, но его взгляд становился впечатляющим, когда они сияли. Его голос тоже не был звучным, но он был способен на вдохновенные высказывания. Его улыбка была доброжелательной, но в то же время он мог быть язвительным, резким, болезненным или, возможно, скорее ироничным.

На студентов университетского городка он производил впечатление разве что далекой диковинки. Те, кто хотел попробовать себя в роли одного из молодых ассистентов, а не более опытных профессоров, скорее обратились бы к Якобу Фризу (1773—1843). Осмо отмечает, что Фрис был учеником Фихте, который подошел к кантовской проблематике с психологической точки зрения, близкой к Якоби. Он опубликовал «Новую критику чистого разума» (1807) и много писал. С 1805 года Фрис преподавал в Гейдельберге, а с 1816 года – в Йене. За участие в патриотическом Вартбургфесте в октябре 1817 года он был отстранен от работы, но в 1825 году восстановлен в должности. Гегель был о нем невысокого мнения. Другой лектор Краузе также имел своих слушателей.

Один студент Зутмайер выступал в поддержку Гегеля, но отличался распущенными манерами, что, по мнению некоторых, подкрепляло доводы против ортодоксальности философии Абсолюта; другой, Зельман, был более глубоким. Розенкранц иллюстрирует юмор, который вырос вокруг неясности Абсолюта как идеи. Один студент сказал, что не знает, кто это – утки или гуси, и на это высказывание был сочинен стих. На позднем курсе по истории философии студент из Мекленберга воскликнул,

«Тогда все должны умереть!»

Зутмайер ответил, что через такую смерть есть жизнь. В другом анекдоте Гегель пришел на час раньше и читал лекцию не тому классу, над которым подшучивал, говоря об иллюзиях чувственной уверенности. Розенкранц обращает внимание на письмо к Зельману (Correspondance I, Letter 85, 129) как на иллюстрацию близких отношений со студентами. Позднее были опубликованы письма Гегеля к другому студенту, Ван Генту.

Ходили сплетни: у него, например, была трубка, и случайным замечаниям придавалось мнимое значение. В маленьком университетском городке такие вещи были событием. Он был знаком с владельцем книжного магазина Фромманом, чья невестка присматривала за его родным сыном Людвигом Фишером. Розенкранц, разумеется, обошел это молчанием.

Глава одиннадцатая Знаки почета и профессорское звание

В эти годы Гегель изучал природу. В частности, он изучал физиологию у Аккермана, ботанику у Шельвера, химию у Зеебека, медицину у Кастнера. Он также изучал геологию. Он был членом или играл определенную роль в Минералогическом обществе Йены, Ассоциации натуралистов Вестфалии в Брокгаузене. Гейдельбергское общество врачей отметило его различными способами.

В феврале Гегель был удостоен экстраординарного профессорского звания в Йене, после того как в своем письме он пожаловался на повышение в должности других людей с меньшим опытом, чем у него. 1 июля 1806 года он получил свою первую и последнюю выплату в размере 100 талеров с сопроводительным письмом от Гете, в котором тот извинялся, что не получил больше, но утверждал, что многое уже сделано, если сделан первый шаг. Я не могу не чувствовать, что кто-то в министерстве, возможно, имел чувство юмора, выбирая сумму в 100 талеров, учитывая ее роль у Канта и притворное безразличие Гегеля в его обсуждении онтологического аргумента.

Гегелю пришлось обратиться в Штутгарт за разрешением принять эту сумму, так как наличие дохода в другом месте могло бы повлиять на его вюртембергское гражданство. Когда позже он переехал в Нюрнберг, он потерял свое вюртембергское гражданство. Интересно отметить эти ограничения на торговлю внутри страны, которая теперь стала единым государством.

Глава двенадцатая Близкая дружба

Шеллинг и Нитхаммер были самыми близкими друзьями Гегеля во время его пребывания в Йене. Шеллинг уехал летом 1803 года, и они переписывались до ноября 1807 года, когда Шеллинг прочитал отрывок «Ночь, в которую все коровы черны» из предисловия к «Феноменологии» о своей формуле «А есть А» для Абсолюта. По словам Осмо, Розенкранц не имел доступа ко многим письмам между ними до этого.

Он печатает письмо Гегеля к Шеллингу от 1803 года с новостями из Йены. В нем Гегель выражает неприязнь к Коцебу (1761—1819), который впоследствии был убит как предполагаемый шпион царя в либеральных и националистических кругах. Он замечает, что Шиллер пишет «Вильгельма Телля». Гете и Шиллер также упоминают Гегеля в своих письмах, причем больше Гете, чем Шиллер. Гете признавал его глубину, но сетовал на его неясность и изложение. Гете и Гегель вместе обсуждали книги, в том числе «Бога» (1800) Гердера и различия между двумя его изданиями.

Гегель также был близок с Якобом Гризом (1775—1842), переводчиком романской поэзии и членом ставшей Лигой свободных людей. Он не был близок с Ф. Шлегелем, который однажды прочитал лекцию о трансцендентальном идеализме без особого успеха и был ошибочно причислен некоторыми более поздними авторами к влиянию на Гегеля. В это время обращение в католицизм было не редкостью, и есть письмо одного из студентов к Гегелю по этому поводу.

Он просматривал французский перевод Спинозы в связи с изданием Паулюса (1802), которое сопровождалось биографией Паулюса. Это то, о чем я думал в некоторых предыдущих комментариях, но в целом другие мыслители, похоже, оказали большее влияние на Гегеля. Об этом см. SW15, 371 и Correspondance I, Letter 32, 67.

Гегель также знал Кнебеля, который переводил Лукреция и чья жена была певицей; и Нитхаммера, от которого, по словам Розенкранца, у него не было секретов, и его жену. С последним он поддерживал знакомство до самой смерти. Нитхаммер оказывал ему различную помощь, продолжавшуюся и после его переезда в Мюнхен.