Текст книги "Жизнь Гегеля. Книга вторая"

Глава двадцатая – Женитьба Гегеля, осень 1811 года

Жизнь Гегеля характеризовалась спокойным развитием и органической зрелостью. Не было спешки в действиях, но дела доводились до конца в свое время. В этом духе, говорит Розенкранц, Гегель женился в 40 лет. В XVII и XVIII веках Декарт, Спиноза, Малебранш, Локк, Юм и Кант оставались холостяками. Фихте был первым современным философом мирового значения, который женился, как и Гербарт и Шеллинг. Кристиана, сестра Гегеля, радовалась за него.

Его жена, Мария фон Тухер (1791—1857), происходила из знатной семьи с местными корнями. Ее отец был бюргермейстером Нюрнберга. Она отражала те чувства, которые Гегель испытывал к ней. Они дополняли друг друга как личности, что заставляет Розенкранца хвалить ее живость и воображение. Розенкранц воспроизводит несколько стихов, которые Гегель написал для нее. Судя по анекдотам, связанным с ней, и ее письмам, она выглядит жизнерадостным и уверенным в себе человеком. Во время помолвки потребовались некоторые объяснения. Ее обидело или обеспокоило одно из его выражений: «В той мере, в какой счастье является моей судьбой в этом мире». Гегель считал, что брак по сути своей религиозен. Он написал письмо, в котором говорил, что у высших натур счастье оттеняется меланхолией, и утверждал, что она обещала исцелить его от того, что отвратило его от веры в счастье. Любовь – это наша любовь, не моя к тебе и не твоя ко мне, говорит он.

Пара поженилась 16 сентября 1811 года. Дочь умерла в раннем детстве (от удушающего катара). У них было два сына: Карл Гегель (1813—1901), ставший профессором истории, и Иммануил Гегель (1814—1891), ставший государственным служащим. Карл Гегель отредактировал второе издание «Философии истории» в 1848 году, первое было выпущено Эдуардом Гансом в 1837 году. Он также подготовил первое издание «Переписки» (1887), рассказывает Осмо.

Гегель был внимательным мужем. Его дома были скорее функциональными, чем элегантными. В семье был слуга, но только один, только после рождения детей. Он вел домашнюю бухгалтерию. В Берлине его квартира была удачно расположена. В гостиную можно было попасть прямо из коридора. Он и Мари любили совершать экскурсии, чтобы расслабиться. Они навещали Нитхаммера и его жену в Мюнхене, куда приезжали с ответным визитом.

Глава двадцать первая – Отношения Гегеля с философами своего времени

Розенкранц отмечает, что Гегель постепенно становился центральной фигурой в немецкой философии своего времени, поднимая современные дискуссии в своих работах. В это время его окружали такие люди, как:

– последователи Шеллинга (такие как Аст, Канн и Гёррес)

– более отстраненные последователи Шеллинга (такие как Штеффенс, Окен, Штуцман, Клейн)

– те, кто склонялся к Гегелю.

В «Философских исследованиях о сущности человеческой свободы» Шеллинга (1809) были заложены семена предполагаемого ответа Гегелю. Другой мыслитель, Вагнер, пытался объединить логику и математику. Гербарт в Кенигсберге был изолированной фигурой, которая в любом случае опубликовала свои главные работы поздно при жизни Гегеля. В 1810 году Бахманн опубликовал рецензию на «Феноменологию» в «Гейдельбергском журнале».

Сохранилась переписка с Исааком фон Синклером (1775—1815), Карлом Виндишманом (1775—1839), Николаусом фон Таленом (ум. 1848), Бергером из Киля, Карлом Зольгером (1780—1819) и ван Гертом. Из них Синклер и Зольгер – самые значительные. Для Розенкранца характерно то, что он кратко излагает отношения между Гегелем и его современниками, оставляя место для дальнейших исследований того, кем они были и каково было значение их отношений с Гегелем. С тех пор как Розенкранц написал эту книгу, большая часть этой переписки была опубликована. В целом, здесь появляется больше свидетельств интереса к Спинозе.

Исаак фон Синклер

Гегель поддерживал отношения с Исааком фон Синклером (1775—1815). Это, как мне кажется, часто упускается из виду в англоязычных комментариях, поскольку Синклер не известен в англоязычной философской литературе. Однако письма между ними интересны. Гегель отводил праздничные дни для ответов на письма, и зачастую сохранился лишь набросок его ответа, а не само письмо. Синклер писал стихи и трагедии, но недавно опубликовал три тома философии под названием «Истина и определенность» (1811), что послужило поводом для обмена письмами. Гегель пишет, спрашивая, остается ли Синклер неумолимым фихтеанцем и что он говорит о прогрессе к бесконечности. Он пишет Синклеру:

«Я педагог, которому приходится преподавать философию, и, возможно, поэтому я убежден, что философия должна быть структурированной конструкцией, как и геометрия, которой можно обучать так же хорошо, как и ей.» (429)

Содержание философии – это одно, творческий талант – другое, продолжает он, говоря, что хочет добавить к научной форме. Он вспоминает, как из мрачного Франкфурта смотрел на Фельдберга и Альткоенига, горы Таврского хребта.

Работа Синклера начинается с сомнения, которое представляет собой нечто среднее между уверенностью и незнанием. Это похоже на идеи, которые Гегель впитал еще от Секста Эмпирика. В своей книге Синклер рассматривает отношения к себе, миру и Богу с чем-то вроде фихтеанской точки зрения. Сомнение вновь оказывается срединной точкой между жизнью и наукой. Гегель пишет Синклеру:

«Это прежде всего новые философы, которые требуют начала, которое было бы Абсолютом, которому они не стали бы сразу противопоставлять свое словоблудие, неопровержимого первого…»

Не философ хочет привнести свое собственное понимание, полное здравого смысла. Мне кажется, здесь есть нотка раздражения. Он и Синклер были достаточно методичны, когда начинали, как он считает, по-разному. Начало должно быть несовершенным, просто потому, что это начало. И все же, продолжает он, это должно быть начало философии, а значит, уже сама философия. Синклер, напротив, начинает с потребности в философии, и Гегель с этим не согласен. Гегель пишет:

«Я безусловно согласен с вами, что нельзя начинать вслепую. Дело в том, что начало должно быть по существу началом философии. Следовательно, я требую от начала еще больше, чем вы, чтобы оно уже само было, по сути и по существу, философией и заявляло о себе как о таковой, чтобы оно было, таким образом, больше, чем только потребность в философии, но и не больше, чем оно может быть как начало философии.» (432)

Такой анализ сомнений, как у Синклера, сам по себе привносит много философии косвенно, исподтишка. Синклер ввозит контрабандные товары. Он признает сомнение как факт. Гегель говорит, что его собственное начало – это факт, непосредственное. Это начало, потому что оно еще не прогресс. Он пишет:

«Теперь контрабанда запрещена императорским указом, и нужно было бы, чтобы трибунал уже признал в необоснованном характере этой деятельности метафизику или идеологию». (431)

Это редкая ссылка Гегеля на «Идеологию», пишет Осмо, поскольку термины в тексте даны на французском языке. Содержание сомнения уже больше, чем непосредственность. Он пишет: «Моя единственная и неповторимая цель – преподавать в университете». (433) Суматоха сегодняшнего дня оставляет мало места для расходов на университеты, тем более на метафизику. Приоритетами министерства являются профессии – право, медицина, теология, – но философия является их основой (см. Correspondance II, письмо 218). Синклер вскоре погиб на Венском конгрессе и теперь (1844) забыт.

Гегель обсуждал с Виндишманом католицизм и медицину. В 1810 году Виндишман писал, что «Феноменология» – это руководство по освобождению человека, подобно ключу к Евангелию, о котором говорил Лессинг. Он пытался связать религию с медициной, пробудить священника во враче, как он выражался. Он также интересовался сомнамбулизмом и аннотировал перевод книги де Мейстра «Soir [ées de Saint Petersbourg» (1824). Это, конечно, был знаменитый текст Реставрации, похожий на «Размышления о революции во Франции» Берка. Он высоко оценил рецензию Гёшеля на «Афоризмы об абсолютном знании и незнании» (см. Rosenkranz III,15). Позднее Гегель считал, что видит плагиат в книге Виндишмана «Философия в ходе всемирной истории» (4 тома, 1824—34).

Он обсуждал протестантизм и политическую экономию с фон Таленом. Тален был датским студентом во Фленсбурге, который знал Рейнхольда и изучал философию в Киле. Он также был знаком с Халсеном из Лиги свободных людей, и Розенкранц рассказывает о нем больше в своем издании 23-го тома «Жизнеописаний Канта». Он стремился к рациональной точности, а не к мистическому энтузиазму Виндишмана. Он откликнулся на «Логику» и написал о ней в 1815 году. Наука логики» получила три рецензии – Фриса, Круга и анонимного рецензента, опубликованные в Гейдельберге, Галле и Лейпциге. К 1816 году Гегель принял пост в Гейдельберге, предпочтя его Эрлангену и предложениям из Берлина, которые поступили позже. По его словам, до этого момента он работал практически в одиночестве. Университетская должность необходима для распространения философии, а личное общение улучшит его способность выражать ее.

Талену понравилось первое издание «Энциклопедии» и эссе о вюртембергских поместьях, но не очень понравилась «Философия права» (1821) и, в частности, ее защита первородства (пункты 305—307). Гордыня – удел философов, напоминает он Гегелю, которого он обвиняет (ошибочно) в том, что тот писал о Фризе и Шопенгауэре в «Венском журнале». Он дает различные советы, например, о том, как утихомирить спор со Шлейермахером.

Бергер из Киля опубликовал «Элементы науки», в которых синкретически опирался на Канта и Шеллинга. Он обладал типично северогерманским чувством благочестивого внимания к светской жизни и ее обязанностям. Как и Синклер, он сейчас забыт, замечает Розенкранц.

Карл Зольгер

Карл Зольгер был посредником между Гегелем и Шеллингом, но знал Гегеля только тогда, когда ездил в Берлин. Фактически, Зольгер предложил Гегеля Берлину, но через год умер. Зольгер изучал Спинозу. Розенкранц может рассказать о нем много интересного, но это берлинская часть книги в связи с отзывом Гегеля о его посмертных трудах.

У Гегеля был голландский ученик, ван Герт, который впоследствии оказался ему полезен. Ван Герт жил в Амстердаме, а затем в Брюсселе, где занимал административные должности. Он предложил Гегелю помощь, заметив, что голландцам нравится Спиноза, но не кантовская философия в целом. Гегель спросил, знает ли он какие-нибудь рукописи Спинозы, и ван Герт указал на еврейскую грамматику. Он послал Гегелю издание Якоба Бёме. В круг его интересов входил животный магнетизм (см. SW16, 475 – 483).

Это мои заметки из краткой главы о гегелевской «Науке логики» в книге Карла Розенкранца «Жизнь Гегеля» (1844). Это дало повод для интересного обмена мнениями в Hegel-list о природе логики, которая, как мы пришли к выводу, была логикой опыта как целого, а не чистым развитием абстрактных понятий (как предполагал Розенкранц в моей версии) или обманчивым снятием слоев абстракции, чтобы вернуться к здравому взгляду на мир (как утверждали Фридрих Тренделенберг и Эндрю Сет позднее в XIX веке).

Глава двадцать вторая – Логика 1812—1816 годов

В ряде случаев главы Розенкранца, посвященные опубликованным книгам Гегеля, разочаровывающе отрывочны, хотя и интересны, и эта глава, посвященная «Науке логики» (1812—16), вписывается в эту схему.

Он начинает с того, что Нюрнберг, с его рвами за городскими стенами и видами на деревню с людных улиц, – это город контрастных движений вверх и вниз.

Темпы жизни его славянских и франконских жителей также контрастируют друг с другом. В этом городе он написал свою «Науку логики», опубликованную между мартом 1812 и июлем 1816 года, согласно датам на предисловиях. [Связь топографии города с написанной в нем книгой Гегеля пришла мне в голову спонтанно во время моего визита туда, хотя я бы добавил, что церковные башни усиливают ощущение движения]. Гегель описал социальную жизнь города в письме к Кнебелю (14.12.1810). Здесь:

«Гегель закончил свою „Логику“, которая воздвигла башни вечных категорий в стихии чистейшей абстракции».

Логика следует за «Феноменологией», которая была введением в систему. Если оставить в стороне развитие сознания до зрелости в «Феноменологии», то «Логика» является первой частью системы как таковой и тем самым служит для того, чтобы сделать понятной саму «Феноменологию», поскольку она показывает чистое знание само по себе, а не знание в отношении, а также дает, или, скорее, является примером метода, рекомендуемого в «Феноменологии».

Логика и метафизика, утверждает Гегель, отстают от других наук. Народ без метафизики так же удивителен, как народ без конституционной теории, замечает он. Разум достиг новой формы, но она нуждается в научном развитии. Гегель пишет:

«Как наука, истина есть чистое самосознание, развивающее себя, и она имеет форму самопознания; это само по себе есть известное понятие; понятие же как таковое есть само по себе». (448)

Таким образом, Гегель отвергает идею Логики как царства логических форм, безразличных к материи или содержанию знания. В логике мы имеем дело с объективным мышлением, с позицией, которую Гегель также называет метафизикой (например, в современной «Пропедевтике»).

Розенкранц рассказывает, что приравнивание Логики к Богу до сотворения мира поставило теологов в тупик, а затем пытается объяснить это, рассматривая ее как остаток. Гегель также вводил в ступор логиков, которые считали логические формы субъективными. Кроме того, позитивные науки скептически относились к явно априорному аспекту своего предмета. «Гегелю никогда не приходило в голову отрицать конкретное таким ленивым образом». (449) Скорее, природа является превзойдением/трансценденцией (d [épassement) Логики, как Разум – Природы. В логике нельзя найти многого, начиная с конкретных наук. Например, бытие – это не какое-то конкретное существо.

В своей терминологии Гегель либо заимствует немецкий язык в том виде, в каком он развивался с XIV века, как, например, в Wesen, либо придумывает новые термины по греческой моде Платона и Аристотеля, хотя греки часто были более дерзкими, чем он (например, to ti en einai, entelecheia [сущность, конечное состояние]). Поэтому в немецком языке мы имеем:

– Fürsichsein

– Ansichsein

– Anundfürsichsein

– Sichselbstgleichheit

Это термины искусства в других словах, смысл которых наиболее полно раскрывается в «Логике», хотя они используются уже в «Феноменологии».

Содержание

Гегель сравнивает теорию силлогизма с арифметикой, как формы исчисления. Живая мысль, с другой стороны, должна знать, что противоречия не сводятся к нулю, что отрицательный результат в той же мере является положительным. Отрицается только конкретная вещь. Из обломков такого мышления возникает более богатая концепция.

Гегель признает достоинствами Канта выделение категорий как форм самосознания и раскрытие противоречия как свойства диалектического разума. Однако рассматривать категории как субъективные, а противоречие только как негативное – это, по его мнению, недостатки, поскольку разум имеет средства для преодоления противоречия и является лишь моментом утвердительного единства.

Гегель разделяет онтологическую и идеологическую (то есть объективную и субъективную) Логику, но со средней точкой сущности, где термины не переходят друг в друга, как в качестве, количестве и мере, а имеют значение только как контрасты. т.е.

– тождество и различие

– содержание и форма

– причина и следствие

Учение о понятии – самая оригинальная часть книги, считает Розенкранц. Определения понятия представляют собой единство непосредственности и опосредования. Так они развиваются, иначе каждый момент есть целое. Иными словами, материальное распадается на конкретное, которое реализуется в индивиде. Это интересно, но, на мой взгляд, жаль, что не обозначена более четко сфера применения этих утверждений.

В учении о понятии Гегель обсуждает свое отношение к Канту и отношения логики и реального. Он отождествляет бытие с интуицией и ощущением, или пространством и временем; сущность – с представлением и восприятием, или неорганической природой; а понятие – с самосознанием, или органической природой. Но логические формы не зависят от их реализации.

Шаг в конце логики к природе – это «ein freies Entlassen» (свободное освобождение). Розенкранц указывает, что это освобождение происходит со стороны Идеи, т. е. задуманной в единстве с реальным. Он привлекает Евангелие от Иоанна, но говорит, что Гегель не является гностиком или логотеистом, как утверждал позже Шеллинг. Кстати, святой Иоанн тоже не был таковым, или так широко считается (например, Т. Ф. Торренс).

С 1812 года Гегеля преследовала критика его идей о «тождестве бытия и небытия». Розенкранц ссылается здесь на переписку с математиком Пфаффом о взглядах Гегеля на Ньютона и дифференциальное исчисление, которая сохранилась только со стороны Пфаффа.

Глава двадцать третья – Переезд из Нюрнберга в Гейдельберг, осень 1816 года

Будучи школьным учителем в гимназии в Нюрнберге, Гегель все чаще присматривался к академическим должностям. Летом 1816 года появилась вакансия в Эрлангене, но ее получил его коллега по школе Геллер. Вскоре Гегель получил должность в Гейдельберге, где у него были друзья и сторонники в лице Шелера, Тибо, Крейцера и Дауба. [Для Розенкранца характерно упоминать об этих отношениях с современниками, оставляя возможность более поздним интерпретаторам рассмотреть их более пристально. – SC]

Вознаграждение в Гейдельберге составляло 1 300 флоринов и количество пшеницы разных сортов. Дауб с гордостью отметил в письме, что Спиноза был приглашен туда, хотя в итоге не приехал. К этому времени относится небольшое эссе о философии в университетах (SW17; Correspondance II, L284) (источник – Раумер).

Уже были идеи отдать Гегелю старую кафедру Фихте в Берлине. Раумер, Зольгер, Линк и Нибур работали над этим по поручению Гегеля, но в то время эта идея сошла на нет. Нибур был тайным советником. Министр внутренних дел Пруссии написал Гегелю письмо, в котором ссылался на отсутствие у него опыта преподавания и отмечал, что тот опыт, который у него есть, был накоплен много лет назад. Его спрашивали, сможет ли он читать живые и убедительные курсы, учитывая важность живости там, где студенты сосредоточены на доходных курсах. Гегель пока предпочел Гейдельберг.

Глава двадцать четвертая – Деятельность в Гейдельберге

Жена Гегеля Мария после выкидыша осталась в Нюрнберге, и Гегель отправился один в Гейдельберг, куда прибыл 19 октября 1816 года. Здесь он познакомился с Эшенмайером, братом будущего противника его философии. Он также снова встретился с Паулюсом и его семьей. Жена Паулюса высмеяла упоминание об «абсолютности», но Гегель понравился ей своим увлечением театром. Они свободно общались, и ей было жаль, когда он уехал в Берлин. Гегель снова общался с Воссом, Шельвером, Даубом и Крейцером. Гегель жил на Фридрихштрассе и одевался в серое.

Сначала у него было всего четыре студента, но на лекции по «Энциклопедии» приходило по 20 человек, а на курс по истории философии – по 30 и более. Здесь он впервые прочитал лекции по антропологии и психологии (т. е. субъективному разуму), а также по эстетике. Здесь он мог черпать вдохновение в галерее Буассера, а также в местных пейзажах, архитектуре и скульптуре.

Его учениками в Гейдельберге были * Карове, * Икскулл и * Хинрихс.

Карове был юристом, который хотел модернизировать католицизм. Он интересовался животным магнетизмом и позже переехал в Берлин.

Икскулл – эстонский дворянин, воевавший с русскими и стремившийся к научной культуре. У Гегеля он нашел «доброжелательную вежливость, а также иронию». По словам Икскуля, Гегель сказал ему, что: «религия была философией в предвосхищающем состоянии; философия была религией в совершенно сознательном состоянии. Обе они стремились, только разными средствами, к одному и тому же, а именно к познанию Бога». (470)

Таким образом, не следует доверять философии, которая является аморальной или нерелигиозной.

Г.Ф. В. Хинрихс (1794—1861) провел семинар, на котором собралось много людей с разных факультетов, используя «Феноменологию» для ведения дискуссии. По словам Осмо, Хинрихс был правым гегельянцем, преподавал в Бреслау, использовал лексику Гегеля в комментариях к «Фаусту» Гете и Шиллеру. Он выпустил критику Шлейермахера с предисловием Гегеля. В то время он изучал право и посещал лекции Гегеля по философии права. Гегель написал ему важное письмо о научных сочинениях (Corr. II L357).