Текст книги "Лабиринт призраков"

– Любовь моя, но ведь доктор сказал, что ничего страшного не случится.

– Он бесстыдник. Как и ты.

Мудрый человек знает, как опасно будить вулканы, революции и беременных женщин. Фермин тихо выскользнул из супружеской постели и на цыпочках пробрался в столовую скромной квартирки на улице Хоакина Косты, где они с женой поселились после возвращения из свадебного путешествия. Он надеялся утолить печаль и похоть «Сугусом», но беглая ревизия кладовой выявила, что стратегический запас на нуле. Фермин почувствовал, что настроение у него упало ниже тапочек. Это была катастрофа. Но затем вспомнил, что в вестибюле Французского вокзала всегда стоял с передвижным прилавком продавец закусок и сигарет. Слепой Диего работал до глубокой ночи и обычно предлагал богатейший выбор карамели и непристойных шуток. Стоило представить лимонный «Сугус», как рот наполнился слюной в предвкушении, и, не теряя ни секунды, Фермин сбросил пижаму и закутался в теплое пальто, словно собираясь лечиться от лихорадки сибирской ночью. Экипированный таким образом, он выскочил на улицу, чтобы удовлетворить низменные инстинкты и нанести ответный удар бессоннице.

Раваль – земля обетованная для страдающих бессонницей, поскольку квартал, хотя он тоже не спит, сулит забытье. Как бы ни тяготил душу груз невзгод и печалей, нужно было сделать всего несколько шагов, чтобы столкнуться с персонажем или явлением, которые напоминали: всегда найдется тот, кому жизнь сдала карты гораздо хуже. В ту ночь перекресток судеб заволокло желтоватым туманом, пропитанным миазмами нечистот, газовых фонарей и отголосками прошлого, подернутыми сепией. Это облако расползалось по сплетению улочек, как заклятие или предостережение, – кому как понравится.

Фермин углубился в дебри квартала, где не утихал гвалт и тянуло смрадными запахами от разнообразных продуктов жизнедеятельности босяков, населявших эти переулки, столь же темные, искривленные и запутанные, как фантазии епископа. Наконец он вынырнул вблизи статуи Колумба, которую чайки злостно разукрасили белым пометом, отдавая сомнительную дань средиземноморской диете. Фермин юркнул на бульвар, взяв курс на Французский вокзал, избегая смотреть назад, где на вершине горы виднелся зловещий силуэт крепости Монтжуик, как коршун, терпеливо подстерегавший свою добычу.

В окрестностях порта американские моряки слонялись в поисках развлечений и подходящего случая для культурного обмена с дамами легкого поведения, испытывая непреодолимое желание обучить их базовой лексике и кое-каким фокусам на радость всему побережью. Фермин вспомнил Росиито, свою отраду и утешение в бурные ночи юности. В шикарной груди куртизанки билось доброе сердце, и она нередко скрашивала ему одиночество. Год назад Росиито, поддавшись уговорам жениха, преуспевающего коммерсанта Реуса, отказалась от трудовой деятельности и отправилась в морской круиз как достопочтенная сеньора, кем она, в сущности, оставалась. Вероятно, почувствовала, что жизнь в кои-то веки улыбнулась ей.

Размышляя о Росиито и о том, что великодушные люди как редкий вид фауны находятся на грани вымирания, Фермин дошел до Французского вокзала. Заметив, что слепой Диего собрался сворачиваться, он припустился к нему бегом.

– Господи, Фермин, я думал, в такое время суток ты не даешь скучать своей супруге! – воскликнул Диего. – Опустошил запасы «Сугуса»?

– До нуля.

– Есть лимонный, ананасовый и земляничный.

– Пусть будет лимонный. Пять пакетиков.

– И один – в подарок от фирмы.

Фермин заплатил за покупку, не забыв о чаевых. Диего не считая ссыпал монеты в кожаную сумку, которую носил на поясе по примеру кондукторов трамваев. Фермина поражало, как Диего понимал, надули его или нет. Он никогда не ошибался. Диего родился слепым и под несчастливой звездой, как какой-нибудь курсант-пехотинец. Жил одиноко в комнате без окон в пансионе на улице Принцессы. Его лучшим другом был транзисторный приемник: слепец слушал трансляции футбольных матчей и новости, немало его веселившие.

– Пришел поглядеть на поезда?

– Куда денешься от старых привычек, – произнес Фермин.

Он посмотрел вслед слепому Диего, спешившему в свой пансион, где его не ждали даже клопы, и подумал о Бернарде, сладко спавшей в теплой постели и благоухавшей розовой водой. Фермин засобирался домой, но не устоял перед искушением войти внутрь огромного станционного крейсера, храма во славу пара и железа, куда он ступил в далеком 1941 году, вернувшись в Барселону. Фермин был уверен: судьба, помимо того что обычно норовила нанести удар в спину порядочному человеку, по возможности оставив его без штанов, любила устроиться на железнодорожном вокзале в минуты отдыха. Ведь именно на перронах начинаются и заканчиваются романы и трагедии, совершаются побеги и возвращения, исчезновения и предательства. По сути, вся жизнь представляет собой вокзал, где человек садится – или его вынуждают сесть – не в тот вагон.

Подобные мысли глубиной с чашку кофе посещали его, как правило, поздно ночью, под утро, когда тело от усталости больше не могло пошевелиться, однако мысли в голове вертелись, как волчок. Решив сменить стариковскую философию на спартанский комфорт деревянной лавки, Фермин прошел к сердцу вокзала – под арочные своды перрона. Изогнутые формы явно были использованы хитроумным архитектором с намеком, что кривая судьба родом из Барселоны.

Усевшись на лавку, Фермин развернул пастилку «Сугуса» и отправил ее в рот. Блаженствуя в кондитерском раю, он рассеянно смотрел на рельсы, которые тянулись вдаль и растворялись в темноте. Вскоре Фермин ощутил легкую дрожь под ногами и увидел луч прожектора паровоза, прорезавший ночную мглу. Через пару минут поезд приблизился в облаке пара к вокзалу.

Перрон обволакивала пелена тумана, который натянуло с моря, и в зыбкой дымке пассажиры, выходившие из вагона, казались призраками. Люди скупились на проявления радости после длительного путешествия. Фермин разглядывал пассажиров, когда они проходили мимо, и оценивал выражения лиц и одежду, пытаясь угадать характер персонажей и придумывая обстоятельства, которые привели их в город. Он начал входить во вкус новой роли «моментального» биографа безымянного горожанина, когда увидел ее.

Она появилась из вагона в клубах белого пара, как великолепная Марлен Дитрих. Во всяком случае, именно такое эффектное прибытие обожаемой актрисы на вокзал Берлина, Парижа или любого другого, условного, места на планете Фермин привык предвкушать на утренних сеансах в «Капитолии» в славный XX век великого черно-белого кино. Женщина шла, чуть прихрамывая, – хоть Фермин не дал бы ей и тридцати лет, у него язык не повернулся бы назвать ее девушкой или юной дамой. Легкая хромота будто оттеняла ее уязвимость и добавляла таинственности.

Точеные черты лица женщины и весь ее облик источали одновременно свет и тень. Если бы Фермину пришлось описывать внешность незнакомки своему другу Даниэлю, он сказал бы, что она напоминает одного из призрачных ночных ангелов, обитавших на страницах романов Давида Мартина, его собрата по тюремному заключению в крепости Монтжуик. И особенно она походила на неподражаемую Хлое, роковую героиню многих новелл сомнительной благопристойности из готического цикла «Город проклятых». Невозможно сосчитать, сколько часов сна Фермин принес в жертву ей, Хлое. Ночи напролет он читал запоем книги, из которых почерпнул энциклопедические знания об искусстве отравления, о темных страстях преступного разума, а главное, научился ценить богатство форм и красоту женского нижнего белья, а также постиг науку его изготовления. «Возможно, – подумал Фермин, – настала пора перечитать эти упоительные готические романы, пока душа и тестикулы окончательно не иссохли».

Фермин следил за приближением женщины, и взгляды их случайно встретились. На мгновение между ними возникла зыбкая связь, но она тотчас оборвалась, стоило женщине двинуться дальше, опустив голову. Фермин спрятал лицо в воротник пальто и съежился. Волна пассажиров схлынула и унесла с собой эту женщину. Фермин сидел на лавке, с трудом сдерживая дрожь, пока им не заинтересовался начальник станции.

– Послушайте, сегодня ночью больше не будет поездов, а поскольку спать тут нельзя…

Фермин кивнул и поплелся восвояси. В вестибюле вокзала он огляделся вокруг, но женщины простыл и след. Фермин выскочил на улицу, и порыв холодного ветра вернул его на землю, в реальность нынешней зимы.

– Алисия? – спросил он у ветра. – Неужели это ты?

Фермин тяжело вздохнул и нырнул в тень извилистых улочек, убеждая себя, что глаза, в глубину которых он нечаянно заглянул, не могут принадлежать ребенку, пропавшему в ту далекую ночь во время войны, когда разбомбили город. Алисия, девочка, которую он не сумел спасти, наверняка погибла под бомбежкой, как и очень многие. И даже его заклятый враг, злой рок, не посмел бы так жестоко подшутить над ним.

«Наверное, это призрак, восставший из мертвых, чтобы напомнить, что человек, позволивший умереть ребенку, не заслуживает счастья оставить после себя потомство. Неисповедимы пути Господа, как утверждают священники», – рассуждал Фермин.

– Это должно иметь научное объяснение, – вслух произнес он. – Как trempera matinera[34]34
  Здесь: утренняя эрекция (катал.).


[Закрыть].

Фермин положился на эмпирический метод познания и, вонзив зубы сразу в две подушечки «Сугуса», отправился в обратный путь, в жаркую постель, где его ждала Бернарда. Он был уверен, что случайных событий не бывает: рано или поздно он разделается с этой тайной, или тайна разделается с ним, раз и навсегда.

3

По пути к выходу из здания вокзала Алисии попался занятный субъект, который сидел на скамейке в начале перрона и украдкой наблюдал за ней. Самым примечательным во внешности тщедушного человечка являлся огромный нос. Пожалуй, его образ отвечал художественному стилю Гойи. Человечек утопал в пальто, оно было ему велико, напоминая улитку, обремененную тяжелой раковиной. Алисия рискнула бы поклясться, что под одеждой он носит сложенные газеты для защиты от холода, или бог его знает зачем, – мода, практически исчезнувшая после первых послевоенных лет.

Проще было бы забыть о нем, посчитав лишь еще одним рядовым в несметной армии обездоленных: и теперь, через двадцать лет после окончания войны, они по-прежнему переполняли трущобы больших городов и жили с надеждой, что история вспомнит об Испании и возродит ее из небытия. Проще было поверить, что Барселона смилостивится и подарит ей хотя бы несколько часов передышки, прежде чем отдать на откуп судьбе. Алисия прошла мимо, не обернувшись, и поспешила к выходу, молясь демонам ада, чтобы он не узнал ее. С той страшной ночи миновало двадцать лет, а она была в то время маленькой девочкой.

У вокзала Алисия взяла такси и попросила водителя отвезти ее к дому номер двенадцать на улице Авиньон. Голос дрогнул, когда она называла адрес. Свернув на бульвар Исабеллы II, машина направилась в сторону Виа-Лайетана, обгоняя трамваи, озарявшие туманную дымку вспышками электричества, высекавшего синеватые искры из проводов. В окно Алисия рассматривала очертания ночной Барселоны, арки и башни, переулки, стремившиеся в глубину старого города, и далекие огни замка Монтжуик на вершине холма. «Дом, родной и сумрачный дом», – думала она.

За полночь движения на улицах почти не было, и такси домчалось до места назначения за пять минут. Водитель высадил ее у дома двенадцать на улице Авиньон. Отблагодарив его чаевыми, вдвое превышавшими плату за проезд, Алисия спустилась вниз по улице к порталу, с наслаждением подставляя лицо холодному ветру, который нес запах квартала – запах старой Барселоны, неистребимый даже под дождем. С удивлением она поняла, что улыбается. Со временем даже плохие воспоминания кажутся приятными.

* * *

Ее прежнее жилище находилось в двух шагах от перекрестка с улицей Фернандо, напротив старомодного ресторанчика «Гран-кафе». Алисия искала ключи в кармане пальто, когда услышала звук открывающейся двери подъезда. Она подняла голову и увидела перед собой светившееся улыбкой лицо Хесусы, консьержки.

– Иисус, Мария и Иосиф! – с чувством воскликнула женщина.

Не дав ей времени ответить, Хесуса заключила Алисию в объятия, которые не посрамили бы и боа констриктора, и осыпала горячими поцелуями.

– Позвольте мне на вас посмотреть, – произнесла консьержка.

Алисия улыбнулась:

– Только не говорите, что я тощая.

– Это вам мужчины скажут и впервые в жизни окажутся правы.

– Если бы вы знали, как я соскучилась, Хесуса!

– Подлиза, совсем у вас совести нет. Дайте я еще раз вас поцелую, чего вы совершенно не заслуживаете. Сами посудите, столько времени не приезжали, не звонили, не написали ни строчки, совсем ничего…

Хесуса Лабордета была одной из многих женщин, овдовевших во время войны, у кого силы духа и отваги хватило бы на девять жизней, которые им не довелось и не доведется прожить. Пятнадцать лет она работала консьержкой в городском домовладении, где занимала крошечную двухкомнатную квартирку в конце холла. Одиночество ей скрашивали радиоприемник, всегда настроенный на волну, где транслировали романтические сериалы, и полуживой пес, которого она подобрала на улице и назвала Наполеоном. Правда, ему редко удавались успешные и своевременные походы хотя бы до угла дома, чтобы справить утром малую нужду, и в большинстве случаев он облегчался под почтовыми ящиками у входа. Для прибавки к мизерной зарплате Хесуса чинила и перелицовывала старую одежду для жителей квартала. Злые языки – а в те времена злословили почти все – с удовольствием рассказывали, что анисовая настойка нравилась Хесусе больше морячков, которым тесны штаны, и будто бы в те моменты, когда она хваталась за бутылку, из ее маленького жилища доносились рыдания и крики, сопровождавшиеся воем испуганного Наполеона.

– Давайте, заходите скорее, на улице холодно.

Алисия последовала за ней в дом.

– Утром звонил сеньор Леандро, чтобы предупредить о вашем возвращении.

– Какой внимательный этот сеньор Леандро.

– Он настоящий кабальеро! – заявила обожествлявшая его Хесуса. – И так складно говорит…

Лифт в особняке отсутствовал, а лестницу архитектор, наверное, нарочно спроектировал как элемент устрашения. Хесуса шагала впереди, Алисия поспевала за ней, как могла, с усилием волоча чемодан.

– Я проветрила квартиру и прибралась хорошенько. Мне помогал Фернандито, надеюсь, вы не возражаете. Как только он узнал, что вы приезжаете, не мог успокоиться до тех пор, пока я не разрешила ему хоть что-то сделать.

Фернандито был племянником Хесусы. Обладая душой чистой и трепетной, которая пришлась бы впору даже святому, Фернандито страдал юношеской влюбленностью в хронической форме. Для полного удовольствия, в качестве завершающего штриха мать-природа одарила его внешностью человека наивного и бесхитростного. Фернандито жил с матерью в соседнем доме и работал сортировщиком заказов в продуктовом магазине. Но главным своим призванием он считал высокую поэзию и отдавал все силы и способности сочинению лирических поэм, посвященных Алисии, в которой видел неотразимое сочетание дамы с камелиями и злой королевы из «Белоснежки», только гораздо лучше. Три года назад, незадолго до отъезда Алисии из Барселоны, Фернандито признался ей в вечной любви и выразил желание иметь от нее детей, как минимум пятерых. Призвав Бога в свидетели, поклялся, что его тело, душа и прочее имущество навсегда принадлежат ей – и все это в обмен на прощальный поцелуй.

– Фернандито, я старше на десять лет. Плохо, что тебе приходят в голову подобные мысли, – пожурила юношу Алисия, вытирая ему слезы.

– Почему вы меня не любите, сеньорита Алисия? Считаете недостаточно мужественным?

– Фернандито, тебе хватило бы мужества потопить Непобедимую армаду, однако лучше поискать девушку среди ровесниц. Пройдет пара лет, и ты поймешь, что я была права. Я же могу обещать только дружбу.

Амбиций у Фернандито хватало. В этом отношении он мало чем отличался от начинающего боксера, у которого желания больше, чем необходимых для чемпиона задатков. Сколько бы на него ни сыпалось ударов, он всегда возвращался, чтобы получить еще.

– Никто не будет любить вас больше меня, Алисия. Никто.

У Фернандито, наслушавшегося болеро по радио, мелодрама стала второй натурой. В день отъезда Алисии в Мадрид он ждал ее на перроне железнодорожного вокзала в воскресном костюме и ботинках, начищенных до блеска ваксой, до боли напоминая Карлитоса Гарделя[35]35
  Гардель, Карлос (1890–1935) – аргентинский танцор танго, певец, композитор и киноактер.


[Закрыть]. Фернандито держал пышный букет алых роз, наверное, стоивший ему месячного жалованья, и был решительно настроен вручить Алисии страстное любовное письмо, прочитав которое, сгорела бы со стыда сама леди Чаттерлей. Но Алисия лишь рассмеялась, не в силах отнестись к нему всерьез, к великому разочарованию бедного Фернандито. Прежде чем Алисия успела подняться в вагон, благополучно избавившись от метившего в Казановы юноши, Фернандито собрал все мужество и отвагу, накопившиеся с момента бурного начала пубертата, и поцеловал ее по-настоящему – так, как целуются лишь в пятнадцать лет, поверив, пусть на мгновение, что в реальном мире мечты сбываются.

– Вы разбили мою жизнь, сеньорита Алисия, – заявил он, всхлипывая. – Я умру от слез. Я читал, что иногда такое происходит. Пересыхание слезных желез ведет к разрыву аорты. По радио недавно рассказывали. Вы получите сообщение о моей смерти, и она ляжет камнем на вашу совесть.

– Фернандито, в каждой твоей слезинке больше истинного жизнелюбия, чем когда-либо будет у меня, даже если я протяну до ста лет.

– Эту фразу вы прочитали в какой-то книге?

– Не существует на свете книг, которые в должной мере раскрывали бы твои достоинства. Как и трактат по биологии мало что говорит о человеке.

– Прощайте, уезжайте с вашим коварством и каменным сердцем. Однажды, оставшись в полном одиночестве, вы вспомните обо мне и пожалеете.

Алисия поцеловала его в лоб. Из озорства она хотела поцеловать Фернандито в губы, но это сразило бы его наповал.

– Я буду скучать. Береги себя, Фернандито. И постарайся забыть меня.

Поднявшись наконец в мансарду, Алисия оказалась у порога своего прежнего жилища и очнулась от воспоминаний. Хесуса открыла дверь и зажгла свет.

– Не беспокойтесь, – сказала консьержка, словно прочитав ее мысли. – Мальчик нашел хорошенькую невесту и весьма доволен жизнью. Входите скорее.

Алисия поставила чемодан на пол и шагнула в квартиру. Хесуса задержалась на пороге. В холле бросалась в глаза ваза со свежими цветами, в воздухе витал запах чистоты. Алисия медленно обошла комнаты и коридоры, будто впервые знакомилась с квартирой. За спиной звякнули ключи – Хесуса положила связку на стол. Алисия вернулась в столовую. Консьержка смотрела на нее с едва заметной улыбкой.

– Трех лет как и не было, правда?

– Как будто прошли все тридцать, – промолвила Алисия.

– Вы приехали надолго?

– Пока не знаю.

Хесуса кивнула:

– Ладно, вы, наверное, устали. В кухне найдется чем поужинать. Фернандито наполнил кладовку. Если что-нибудь понадобится, вы знаете, где меня найти.

– Большое спасибо, Хесуса.

Консьержка отвела взгляд:

– Я рада, что вы снова дома.

– Я тоже.

Хесуса притворила за собой дверь, и Алисия услышала ее шаги на лестнице. Она раздвинула занавески, распахнула створки окна и выглянула на улицу. Внизу распростерлось море плоских крыш старой Барселоны, поодаль возвышались башни собора и церкви Санта-Мария-дель-Мар. Алисия внимательно изучила подступы к дому и заметила на противоположной стороне улицы Авиньон фигуру, спрятавшуюся в тени портала обувного магазина «Мануаль альпаргатера». Человек курил, и дым серебряными витыми струйками поднимался вдоль фасада здания. Несколько мгновений Алисия присматривалась к неясному силуэту и вскоре подумала, что пока не следует подозревать в каждой мелькнувшей тени пущенного по ее следу соглядатая. Слишком рано. Но это время не за горами.

Алисия захлопнула окно и, хотя голода не чувствовала, села за стол в кухне и поужинала кусочком хлеба с сыром и сухофруктами. Затем открыла стоявшую на столе бутылку сухого вина, украшенную красным бантом. Элегантная деталь не оставляла сомнений, что к подарку приложил руку Фернандито. Юноша до сих пор не забыл о ее слабостях. Алисия наполнила бокал и, закрыв глаза, пригубила напиток.

– Будем надеяться, вино не отравлено, – пробормотала она. – Твое здоровье, Фернандито!

Вино оказалось превосходным. Она налила второй бокал и уютно устроилась в кресле в гостиной. Включив радиоприемник, убедилась, что он по-прежнему прекрасно работает. Алисия неторопливо потягивала вино – «Пенедес» хорошего урожая, а потом, заскучав от выпуска новостей, навязчиво напоминавшего слушателям (если вдруг кто забыл), что Испания является светом в окошке и недостижимым идеалом для всего мира, выключила радио и решила разобрать чемодан. Она вытащила его на середину столовой и раскрыла прямо на полу. С недоумением уставившись на свои вещи, задалась вопросом, зачем ей понадобилось мучиться и тащить на себе такую груду одежды и остатков прежней жизни, если она больше не собиралась пользоваться этим добром. У Алисии возникло желание немедленно закрыть чемодан и попросить на следующий день Хесусу передать его в дар конгрегации «Сестер милосердия». Она достала из багажа только револьвер и две коробки патронов. Оружие ей подарил Леандро на второй год службы, и Алисия догадывалась, что оно имело долгую историю, о чем наставник предпочел умолчать.

– Что это такое? Пушка великого капитана?

– Если хочешь, могу раздобыть для тебя дамский пистолет с рукоятью из слоновой кости и двумя позолоченными стволами.

– Что мне с ним делать, кроме как стрелять по воробьям?

– Постараться самой не стать воробьем.

Алисия согласилась принять оружие, как и многое другое, что исходило от Леандро, подчиняясь негласному договору о соблюдении субординации и внешних условностей. Все, невысказанное вслух, надежно скрывалось под вежливой холодной улыбкой и завесой молчания, что позволяло ей без смущения смотреться в зеркало и обманывать себя дальше относительно смысла своего существования. Алисия взяла револьвер и подержала, взвешивая в руках. Потом открыла барабан и убедилась, что оружие разряжено. Высыпав на пол коробку с боезапасом, она хладнокровно вставила в каморы шесть патронов, встала и направилась к большому книжному стеллажу во всю стену. Хесуса прошлась тут с армией метелок, не оставив ни пылинки и полностью уничтожив следы трехлетнего отсутствия хозяйки. Алисия сняла с полки Библию в кожаном переплете, которая стояла по соседству с французским переводом «Доктора Фауста». Она открыла фолиант: в середине страницы были аккуратно вырезаны острым ножом. Книга таким образом превратилась в идеальный футляр для хранения личного оружия. Спрятав револьвер в Библию, Алисия поставила ее на место.

– Аминь, – тихо пропела она.

Вновь закрыв чемодан, Алисия направилась в спальню. Свежевыглаженное и надушенное белье радушно приняло ее, а усталость после поезда и разогретая вином кровь сделали остальное. Она закрыла глаза и прислушалась к приглушенному говору города, что-то шептавшему ей на ухо.

Ночью Алисии снова приснился огненный дождь. Она бежала по крышам Раваля, спасаясь от грохочущих взрывов, а дома вокруг нее рушились в черном дыму и столбах пламени. Звенья самолетов зависали над городом в бреющем полете, расстреливая из пулеметов людей, пытавшихся пробраться к убежищу. Свесившись через карниз, она посмотрел на улицу Арко-дель-Театро и увидела на мостовой женщину с четырьмя детьми: они со всех ног бежали к бульвару Рамбла. По улице ударил ураганный залп, сметая все живое, и тела их разлетелись на бегу фонтанами крови и кусками внутренностей. Алисия зажмурилась, и в этот момент произошел взрыв. Она почувствовала его раньше, чем услышала. На нее словно налетел в темноте поезд. Бок пронзила жгучая боль, пламя подхватило ее, подняло в воздух и бросило на фонарь, который она пробила, миновав заслон из острых раскаленных осколков. И рухнула в пустоту.

Через несколько секунд ее падение прервалось. Она задержалась на деревянной балюстраде, находившейся на вершине какого-то циклопического сооружения. Алисия подползла к краю площадки и, заглянув в пропасть, различила в потемках очертания удивительной конструкции, завивавшейся спиралью. Она протерла глаза и попыталась рассмотреть подробности в сумерках, подсвеченных красноватым заревом, которое отражалось в облаках. Внизу распростерлась цитадель невероятной архитектуры, сложенная из книг. Вскоре на одной из лестниц лабиринта послышались шаги, они приближались, и Алисия увидела человека с истончившейся и поредевшей от возраста шевелюрой. Он опустился рядом на колени и осмотрел раны, покрывавшие ее тело. Поднял Алисию на руки и отнес ее, преодолевая туннели, мостики и лестницы, к подножию лабиринта. Уложив на кровать, человек обработал ей раны и удерживал на пороге смерти, пока продолжалась яростная бомбежка. Отблески пожаров проникали сквозь стеклянный купол, освещая вспышками помещение, удивительнее которого она в жизни не видела. Базилика, построенная из книг и спрятанная во дворце, не существовавшем наяву, куда дорога открывалась для нее только во сне. Поскольку фантастический лабиринт мог принадлежать лишь потустороннему миру, тому месту, где ждала ее мама, Лусия, и где она оставила в плену свою душу.

На рассвете человек с редкими волосами снова взял Алисию на руки, и они вместе плутали по улицам окровавленной, объятой огнем Барселоны, пока не пришли в приют, где врач, покрытый сажей, взглянул на них и тихо выругался.

– Куколка сломалась, – сказал он, поворачиваясь к ним спиной.

То, что произошло дальше, снилось Алисии много раз, снова и снова: она вдруг увидела со стороны свое тело, узнав его в обугленной и дымившейся деревянной марионетке с оборванными нитями. Безглазые санитарки отделились от стен, выхватили куклу из рук доброго самаритянина и утащили в длинный ангар, где высилась громадная гора из фрагментов и останков сотен, тысяч поломанных кукол, похожих на нее. Санитарки бросили ее в общую кучу и со смехом ушли.

4

Алисию разбудило сероватое зимнее солнце, всходившее над крышами города. Она открыла глаза и подумала, что наступивший день станет для нее первым и последним днем полной свободы в Барселоне. Вероятно, уже ближайшей ночью объявится Варгас. Алисия собиралась нанести визит в антикварный магазин Густаво Барсело, находившийся неподалеку, на улице Фернандо. Вспомнив, что рассказывал Вирхилио о букинисте и его симпатии к обольстительным красоткам, она решила одеться сообразно случаю. Открыв старинный шкаф, обнаружила, что Хесуса накануне ее возвращения перестирала и отгладила весь гардероб, издававший теперь свежий запах лаванды. Алисия с нежностью коснулась старой боевой амуниции, зарываясь пальцами в ткани и на ощупь выбирая подходящий для нынешней цели наряд. Порадовавшись, что за время ее отсутствия в доме установили новый котел, она приняла душ, наполнив паром всю квартиру.

Завернутая в полотенце, на котором красовалась эмблема отеля «Виндзор», Алисия зашла в столовую, включила радио и настроила его на волну, где передавали записи оркестра Каунта Бейси. У цивилизации, способной сочинять такую музыку, наверное, все же есть будущее. Вернувшись в спальню, она сбросила полотенце и натянула чулки со стрелкой, купленные в «Перла-грис» во время одного из набегов на магазины, которые она иногда устраивала для поднятия настроения. Алисия выбрала туфли на среднем каблуке, хотя они наверняка не заслужили бы одобрения Леандро, и нарядилась в черное шерстяное платье, сидевшее на ней как вторая кожа, – раньше у нее не возникало провода обновить его. Она неторопливо накрасилась и освежила губы ярко-красной помадой. И последним штрихом, завершавшим образ, стало пальто алого цвета. Полностью одевшись, Алисия спустилась в «Гран-кафе» завтракать, как поступала каждое утро, пока жила в городе.

Официант Микель, старейший работник, а также известный на весь квартал физиономист, узнал Алисию в то же мгновение, едва она переступила порог. Он приветливо помахал ей рукой из-за стойки, будто и не прошло трех лет с тех пор, как она приходила к ним в последний раз. Алисия села за столик у окна и обвела взглядом старомодный зал, рано утром совершенно пустой. Микелю не нужно было ждать, пока она определится с заказом. Он приблизился с подносом, подав Алисии ее обычный завтрак: кофе с молоком, гренки с земляничным джемом и сливочным маслом и свежий экземпляр «Вангуардии», еще пахнувший влажной типографской краской.

– Вижу, вы ничего не забыли, Микель!

– Вы давно к нам не заглядывали, донья Алисия, но все же не настолько. С возвращением!

Алисия неспешно позавтракала, листая газету. Она успела забыть, как приятно было начинать день, просматривая сообщения о смене декораций на сцене общественной жизни Барселоны, что как в зеркале отражалось на страницах «Вангуардии», лакомиться земляничным джемом и пить кофе, словно смакуя вкус времени.

Следуя ритуалу, она подошла к стойке, где Микель наводил глянец на винные бокалы в мягком утреннем свете.

– Сколько я должна, Микель?

– Я запишу на ваш счет. Завтра утром в это же время?

– Если Бог даст.

– Вы очень элегантны. У вас сегодня светский визит?

– Гораздо интереснее. У меня свидание с книгами.

5

Алисию приняло в объятия погожее зимнее утро Барселоны, одно из тех, что спозаранок орошают землю солнцем, словно просеянным сквозь мелкое сито, и приглашают насладиться прогулкой. Букинистический магазин Густаво Барсело располагался напротив арок Королевской площади, в нескольких минутах ходьбы от «Гран-кафе». Алисия направилась в нужную сторону, а вслед за ней двигался эскадрон дворников, начищая до блеска мостовую с помощью метел и водяного шланга. Тротуары вдоль улицы Фернандо обрамляли солидные торговые фирмы, напоминавшие больше заповедники высокого искусства, чем коммерческие предприятия. Кондитерские изделия изяществом не уступали изысканным произведениям мастеров ювелирного дела, а ателье затмевали своим убранством декорации к постановкам классической оперы. Что же касается антикварного магазина Барсело, то он казался настоящим музеем, и посетитель, заглянувший в него из любопытства, непременно испытывал искушение остаться там до конца дней.

У входа Алисия задержалась на минуту, упиваясь зрелищем витрин и видневшихся за стеклом стеллажей с красиво расставленными книгами. Переступив порог, она заметила молодого приказчика в синем халате: забравшись на лестницу, он вытирал пыль на верхних полках. Притворившись, будто она не увидела его, Алисия прошла в середину зала.