Текст книги "Цыганская невеста"

Глава 8

Мигель Вистас учил Карлоса, молодого, чуть за двадцать, заключенного, которого все знали как Каракаса, развешивать негативы для просушки.

– Осторожнее, Каракас, это фотография, а не подружкины трусы. Расправь ее немножко, но любовно.

Остальные заключенные были заняты своими делами: один спал, другой слушал в наушниках музыку, третий просто сидел, погрузившись в свои мысли. Прозвенел звонок.

– На сегодня все, в среду продолжим.

Только Каракас остался, чтобы помочь Мигелю все собрать, остальные вышли из мастерской. По крайней мере, сегодня они хоть не шумели, были какими-то сонными. Всего их было пятеро – записавшихся на курс фотографии в седьмом мадридском пенитенциарном центре Эстремера, но на занятиях всегда присутствовало не больше трех. Сама фотография никого не интересовала, посещение курса свидетельствовало о благонадежности и позволяло сократить время пребывания в тюрьме на некоторое количество дней, в зависимости от преступления и срока наказания. Равнодушнее всех был руководитель курса, Мигель Вистас, заключенный, как и все остальные. Он знал, как и все, что пленки, негативы, проявка и фотобумага остались в прошлом, в скором времени будет невозможно достать необходимые приборы и реактивы; его занятия – предсмертный хрип классического фотоискусства, убитого компьютером и цифровой фотографией. Он предупредил об этом в начале курса и сказал, что мобильным телефоном они смогут делать роскошные фотографии. Но пока ему разрешали преподавать, он вел уроки, чтобы заработать немного денег на покупки в тюремном магазине.

– Есть новости по апелляции, Каракас?

Карлос не совершал преступлений, ему в чемодан подложили наркотики в аэропорту Каракаса, отсюда и прозвище. Бедный мальчишка, он не должен был сидеть в тюрьме: тюрьма для плохих парней, а не для дураков.

– Пока нет, не знаю, когда ответят.

– Чертовы адвокаты, – сказал Мигель. Он знал, что именно эти слова хочет услышать каждый заключенный. В тюрьме ведь нет виноватых, а за решетку человек попал только потому, что суд несправедлив.

– Чертовы адвокаты, да. И мой хуже всех.

Никто не говорит об адвокатах больше, чем заключенные. Адвокаты, апелляции, судьи, смягчение приговора – обитатели тюрьмы понимали в законах больше, чем любой гражданин за ее стенами.

Но Мигель Вистас не походил на товарищей по несчастью. В тюрьме каждый старался проводить свободное время в тренажерном зале, качая мышцы, или делал татуировки и особенные стрижки, чтобы подчеркнуть свою крутизну. Но не Мигель. Он жил по-другому – полный, под сорок, на прогулках по тюремному двору он обычно прохаживался один и больше напоминал отца семейства, который живет в каком-нибудь спальном районе Мадрида и в выходные облачается в купленный со скидкой спортивный костюм.

Как следовало из его дела, Мигель убил девушку чуть старше двадцати, наполовину цыганку, которая собиралась замуж. Преступление было совершено с особой жестокостью: он проделал три отверстия в черепе и засунул туда червей – червей, которые съели ее мозг. Девушка умирала почти неделю, находясь в сознании и мучаясь от страшной боли. Мигель Вистас уверял, что невиновен, что не заслужил тюрьмы, что его привела туда месть цыган. И предпочитал ничего не рассказывать, чтобы новые заключенные не узнали о его приговоре, чтобы об этом забыли. Хотя, когда его спрашивали об этом преступлении, он порой напускал на себя таинственный вид: пусть подумают, вдруг он и правда убийца. В тюрьме такая репутация иногда играет на руку.

– Мне предложил встретиться новый адвокат, – рассказывал он Каракасу. – Не знаю, что ему нужно, я больше никому не доверяю. Я его жду, потому что хочу, чтобы он добился для меня разрешения провести выходные на воле. Знаешь, сколько лет я не выходил отсюда? Семь! Когда выйду, наверное, ничего вокруг не узнаю.

– Да там все так же, как и раньше. Ну я пошел, пока, мне еще надо Грозе Старух бельишко постирать.

– Смотри, чтобы он не услышал, как ты его называешь.

Каракас, как, бывало, и сам Мигель, прислуживал криминальным авторитетам. Грозой Старух за глаза прозвали заключенного, который убил трех пожилых женщин, позарившись на их сбережения. Сокамерник избил его, следуя странным положениям неписаного тюремного кодекса, требующим насилия за насилие. Но Гроза Старух не позволил обращаться с собой как с Каракасом: он убил мстителя заточкой, сделанной из ложки.

– Не переживай, в глаза я зову его «сеньор». Мне не нужны проблемы.

– Если не будешь меня слушать, у тебя точно будут проблемы. Ты же знаешь, я плохого не посоветую. Хотя здесь рано или поздно все равно облажаешься. – Мигель Вистас знал, о чем говорит.

Глава 9

Сарате оставил мотоцикл на Пласа-дель-Рей, около дома Семи дымоходов, по крыше которого по ночам тоскливо кружил призрак любовницы короля Филиппа II, и пошел по улице Баркильо в поисках дома, номер которого был указан в квитанции такси, лежавшей в бумажнике полицейской. Он вовсе не гордился тем, что украл его, но хотел попасть в ОКА, а другого способа не было. Вряд ли он найдет то, что ищет, в этом старом строгом здании, квитанция такси давала лишь слабую надежду, но следовало хотя бы попытаться – он не хотел быть отстраненным от дела, даже не поборовшись.

– На четвертый этаж? Меня не предупредили, что ждут посетителя. Я должен был получить сообщение. Если хотите, свяжитесь с ними по телефону, и пусть они подтвердят. Иначе я не могу вас пропустить. – Для простого швейцара он был чересчур бдителен.

– Я полицейский.

Но и жетон швейцара, похоже, не впечатлил. Сарате так и остался бы ни с чем, если бы вдруг не раздался женский голос:

– Пропусти, Рамиро. Я разберусь. Что тебя сюда привело?

Его догадка оказалась верной, таинственный отдел криминальной аналитики находился здесь, а возглавляла отдел та, что распорядилась его пропустить, – инспектор Элена Бланко. Сарате с невинным видом показал ей бумажник.

– Ваша сотрудница уронила его в Ла-Кинта-де-Виста-Алегре, я и принес.

– Прекрасно, ты избавишь ее от кучи бумажной работы. Сам знаешь, что такое восстанавливать все удостоверения и кредитные карты. Пойдем, покажу тебе, где мы сидим.

Сарате не ожидал, что так просто попадет в здание. И даже сподобится экскурсии по отделу.

Лифт – маленький, обшитый деревянными рейками, – был втиснут в проем лестничной клетки, изначально на это не рассчитанной. Они стояли в кабине, почти касаясь друг друга, Сарате испытывал страшную неловкость, а она, кажется, ничего не замечала.

– Ты его украл?

Лифт слишком тесный, вопрос слишком прямой, инспектору наверняка было слышно, как у Сарате запрыгало сердце. Отрицать не имело смысла.

– Это был единственный способ найти ОКА. Я тоже хочу заниматься этим делом.

– Почему?

– Это первое убийство на моем участке. Я ждал этого всю жизнь…

Инспектор Бланко ничего не ответила, слышалось только скрежетание лифта. Сарате вдруг засомневался, стоило ли говорить правду; наверное, сейчас, как только они доедут до четвертого этажа, его арестуют. Инспектор поднесла карточку к считывателю, и дверь открылась. С виду дверь как дверь, но при взгляде на профиль створки Сарате понял: бронированная. Около лифта сидела дежурная.

– Вероника, сделай пропуск младшему инспектору Сарате, он проработает с нами некоторое время.

– Но моя служба… – Решение инспектора застало Сарате врасплох.

– Я это улажу. Пойдем.

Проходя по отделу и увидев Ческу, она остановилась.

– Ну, вот твоя пропажа. Надо быть внимательнее, Ческа: если бы не Сарате, тебе пришлось бы восстанавливать даже удостоверение личности, – сказала она, протягивая бумажник.

– Очень кстати. – Ческа посмотрела на Сарате с явной враждебностью, и, если бы не инспектор Бланко, конфликт, начатый в Ла-Кинте, мог бы продолжиться.

С ней надо держать ухо востро, понял Сарате. Они с Эленой прошли дальше и остановились перед запертой дверью.

– Там родители жертвы. Мойсес и Соня. Несколько лет назад у них убили старшую дочь Лару, теперь убили младшую. Нужно сообщить им эту новость.

– Хотите, чтобы я вас сопровождал? – удивился Сарате.

– Тебе будет полезно увидеть, что убийства – одна из самых жестоких вещей на свете, как бы тебе ни хотелось их расследовать. Страшных подробностей мы им сообщать не будем, просто скажем, что Сусана погибла. Договорились?

– Ясно. Только один вопрос: почему вы меня не отстраняете от дела?

– Мне понравилось, что ты осмелился украсть бумажник у полицейской, которая одним ударом может снести тебе голову. Ты заслужил награду. И наказание: именно ты сообщишь новость родителям. Я спускалась вниз, чтобы выпить граппы перед встречей с ними, но что-то бодрости мне это не прибавило, а желания говорить – и подавно.

Сарате не успел сообразить, что им сказать, как Элена Бланко распахнула дверь.

– Сеньор и сеньора Макайя, простите, что заставили вас приехать сюда. Младший инспектор Сарате сейчас вам все расскажет.

Очень трудно сообщать родителям о том, что их дочь нашли мертвой. Видеть слезы, боль, муку, немой укор. Мойсес, отец погибших дочерей, реагировал бурно, для него это стало ударом в спину. Соня, мать, держалась спокойно, переживая горе молча.

– Обещаю, мы приложим все усилия, чтобы найти убийцу вашей дочери. – После того как Сарате выполнил самую трудную часть задачи, инспектор Бланко снова взяла инициативу в свои руки. Сарате понял, что такова тактика: он сообщает плохие новости, она дает надежду на возмездие.

Глава 10

– Нелегко растить дочь, когда считаешь, что она должна быть свободной, принимать собственные решения и совершать собственные ошибки. – Мойсес говорил медленно, словно каждое слово причиняло ему страдания. – Теперь я сожалею об этом, я должен был воспитывать их в наших цыганских традициях. Я уже ошибся с Ларой, и только я виноват, что и с Сусаной случилось то же самое.

Сарате и Элена сообщили им скупые сведения о смерти дочери, сказали, что речь идет об убийстве, и предупредили, что, пока не придут окончательные результаты вскрытия, они не смогут рассказать, как именно она была убита.

– Она сильно мучилась? – спросила Соня сквозь слезы. – Смерть Лары была ужасной.

– Тот негодяй, который убил ее, все еще в тюрьме. И надеюсь, никогда оттуда не выйдет, – добавил Мойсес.

Инспектор Бланко соблюдала максимальную осторожность: нельзя, чтобы родители жертвы замкнулись, а тем более заподозрили, что смерть их младшей дочери – повторение убийства ее сестры.

– Как я уже сказала, мы дадим вам всю информацию, когда вскрытие будет завершено, а пока нам нужна ваша помощь. Давно Сусана жила одна?

– Чуть больше двух лет. С тех пор, как ей исполнился двадцать один. Мы даже на это согласились – чтобы она жила одна, – с горечью сказал Мойсес.

– На что она жила?

– Какая-то работа в службе доставки. Потом она стала моделью для каталогов одежды. – Он явно гордился красотой дочери.

– Иногда я давала ей денег, совсем немного, – уточнила мать, со страхом глядя на Мойсеса; стало понятно, что он этого не знал. – Порой ей трудно было дотянуть до конца месяца.

– Нормально в таком возрасте, – кивнула инспектор: ей хотелось, чтобы Соня не боялась говорить правду, даже если та придется мужу не по нраву. – Мы думаем, что ваша дочь была на девичнике.

– Она должна была выйти замуж в конце месяца, через две недели. Ее жениха зовут Рауль, он мне не нравится, – признался Мойсес. – Занимается какой-то рекламой. Сеньора инспектор, я всякого навидался и знаю, что доверять этому молодому человеку нельзя, он из тех, кто околачивается по барам, ввязывается незнамо во что, а женится не для того, чтобы создать семью, а чтобы заполучить девушку, готовую удовлетворять его порочные наклонности.

– Вы говорили ей это?

– Тысячу раз, и даже больше, так что она перестала с нами разговаривать. Она даже не хотела приглашать нас на свадьбу. Хорошо, что жена поговорила с ней и заставила ее опомниться.

– Мы считаем, что Сусана пропала в ночь с пятницы на субботу, хотя до сих пор не уверены в этом, мы нашли ее сегодня, и у нас не было никаких заявлений.

– Вы с ней давно разговаривали? – спросил Сарате.

Бланко пригвоздила его взглядом: он не должен был говорить ничего, похожего на упрек, потом она устроит ему взбучку.

Мойсес, как и предположила Элена, посмотрел на Сарате враждебно:

– У вас ведь нет детей, да? Бывают случаи, когда с ними нелегко договориться, нелегко понять друг друга. Это не в первый раз такое. Бывало, мы все выходные, а то и целыми неделями ничего о ней не знали.

– Я разговаривала с ней в пятницу днем. – Соня почти не вмешивалась в разговор, а когда говорила, приходилось напрягать слух. Она выглядела сломленной, и неудивительно: нет более страшной новости для матери, чем та, которую она только что услышала. – Она собиралась на девичник со своими давними подругами. Я хотела, чтобы она не наделала ошибок, чтобы хорошо повеселилась, чтобы все прошло гладко.

– Вы знаете, где она собиралась встретиться с подругами?

– Они шли в ресторан, а потом в одно из заведений, где всегда проводятся такие вечеринки. Я не знаю названия, я никогда не бывала в таких местах, – ответила Соня, – но это где-то на улице Оренсе.

Пока они разговаривали, пока Сарате, пытаясь заработать очки в глазах инспектора, задавал родителям Сусаны вопросы об их дочери, о том, как найти ее жениха, о подругах, которые могли пойти с Сусаной на девичник, Элена Бланко размышляла. В присутствии родителей ей не хотелось вспоминать, как Сусана выглядела на вскрытии, несколько часов назад, с распиленным черепом, полным червей. А хотелось думать о красивой свободолюбивой девушке, какой ее помнят родители. Лица ее Элена пока не видела, поскольку дело с фотографией еще не прислали. Были ли сестры дружны и что общего нашел в них убийца? Была ли какая-то разница в этих убийствах, позволяющая предположить почерк разных преступников, добросовестно ли велось расследование первого убийства, истинный ли виновник сидит в тюрьме? Столько вопросов без ответа! Как обычно, ее ждут бессонные ночи – еще больше бессонных ночей, чем обычно, – пока ответы не найдутся.

– Я не отомстил, убийца моей старшей дочери в тюрьме. Я мог сделать так, чтобы его убили, у меня были на это деньги, а я не сделал, я поверил в ваше правосудие. На этот раз все будет не так.

Элена Бланко не знала, реальна ли его угроза или Мойсес Макайя пытается таким образом заглушить свою боль. Но это интересовало ее меньше всего, убийцу она поймает, а что будет дальше – накажет его государство или отец жертвы, – ее не касается.

Глава 11

Бруно, танцор из Very Bad Boys, прекрасно помнил смуглую девушку в розовой пачке. Ческа оглядела гримерку, где стриптизеры готовились к дневному шоу, и улыбнулась, посмотрев на Ордуньо, который разговаривал с кубинцем. Могло показаться, что это ее напарнику предстоит выступать через несколько минут: мускулы у него были больше, чем у любого из переодевающихся танцоров.

– Она казалась застенчивой, ей было неуютно. Поэтому я приободрил ее, сказал, чтобы не волновалась, ничего страшного. Мы станцевали, закончили наш номер, и она ушла.

Кубинец был симпатичным, очень вежливым, говорил складно и, похоже, был искренне поражен судьбой, постигшей одну из его клиенток, но помочь полицейским мало чем мог.

– Есть девушки, которым очень нравится это развлечение. А другие приходят сюда, только чтобы соблюсти традицию, их обычно подначивают подруги. Та, о которой вы спрашиваете, была скорее второго типа.

– Вы помните подруг?

– Здесь каждую ночь бывают десятки женщин. Нам трудно вспомнить даже тех, кто выходит на сцену, не то что всю публику.

– Мне говорили, что вашу гримерку каждый день посещает кто-то из девушек, а порой и не одна.

– Да, это случается, но гораздо реже, чем люди думают. Девушка в розовой пачке была не из тех, кто навещает нас после представления. В тот вечер сюда заходила другая девушка, вот ей придется кое-что объяснить своему жениху перед свадьбой, на ней была диадема с резиновым членом.

В гримерку вошел еще один танцор, под девяносто килограммов – гора накачанных мышц, – и улыбнулся Ческе презрительно и вызывающе.

– Я буду раздеваться, не испугаешься?

– Нисколько. Маленькие члены я видела и раньше.

– Маленькие? Если хочешь, давай уединимся в одной из гримерок.

– Ты думаешь, мне понравится?

– До сих пор никто не жаловался. Я очень нравлюсь таким шлюшкам, как ты.

Танцор положил руку Ческе на зад – то ли не знал, что она полицейская, то ли знал, но решил произвести на нее впечатление. Ордуньо не сразу понял, что происходит, поэтому не смог помешать Ческе заломить танцору руку так, что тот рухнул на колени.

– Ты с ума сошла? – завопил танцор, безуспешно пытаясь вырваться. – Отпусти!

– Ческа, пожалуйста, – вмешался Ордуньо, но без особого энтузиазма.

– Не волнуйся, я просто хочу преподать урок моему приятелю, у которого очень шаловливые руки. Во-первых, не надо хватать девушку за задницу без разрешения. Во-вторых, ни одной женщине не нравится, когда ее называют шлюшкой…

Сжав его руку, она продолжала ее выкручивать. Кубинец смотрел равнодушно, словно видел подобное много раз, словно только и ждал, что раздастся хруст кости. Но Ческа отпустила руку.

– Это тебе урок на будущее.

Ордуньо рассмеялся, когда они вышли на улицу; он уже не в первый раз становился свидетелем подобных выходок напарницы.

– Ты могла ему руку сломать.

– Я даже хотела это сделать. Но если серьезно, меня бесит, что наш визит оказался бесполезным, – огорченно сказала Ческа. – Мы ничего не узнали,

– Мы теперь лучше узнали Сусану, это уже что-то. Она была не из тех, кто ходит на такие вечеринки. Хорошая девочка.

День выдался длинный и непростой; теперь сотрудники ОКА спешили назад на улицу Баркильо. Там их ждали подруги невесты, присутствовавшие на девичнике в Very Bad Boys; все – бывшие одноклассницы Сусаны, кроме одной – Синтии.

– Как ты познакомилась с Сусаной?

Синтия была первой, на кого обратила внимание Ческа. Она не знала почему, возможно, подсказало шестое чувство, то самое, что заставило ее когда-то выбрать профессию полицейского.

– Мы учились вместе на курсах для моделей. – Синтия держалась замкнуто и смотрела в пол, как будто стеснялась своего лица, хотя была очень красивой и с безупречной фигурой модели – высокая, стройная, очень худая. – Сусана бросила их почти сразу, ей там не понравилось, да и ростом она была маловата. Стала сниматься для каталогов супермаркетов, интернет-магазинов и тому подобного. Но мы продолжали дружить.

К разговору подключили остальных девушек, но Ческа по-прежнему внимательно следила за реакцией Синтии. Заводилой у подруг определенно была Марта, она отвечала раньше всех, именно она организовала девичник, она не так остро, как остальные, воспринимала смерть Сусаны и не пыталась притворяться, что сильно горюет.

– Мы были закадычными подружками в школе, а потом просто продолжали встречаться. Больше по привычке: вечеринки, девичники и все такое. Люди со временем сильно меняются, и у нас уже было мало общего.

– Как по-вашему, кто мог желать ей зла?

– Вы уже говорили с ее женихом? Хотя я не думаю, Рауль – хороший парень. Он не был влюблен в нее, но парень он хороший. Если бы не так закладывал за воротник, мог бы, наверное, стать знаменитым кинорежиссером. Ну и про ее сестру, Лару, хотя Сусана почти никогда о ней не говорила, мы все знали. Мне не кажется случайностью, что обе умерли незадолго до того, как выйти замуж. Вы знаете, что ее отец – цыган? Цыганские свадьбы ведь сильно отличаются от наших. И конечно, семье не нравилось, когда выходят замуж не как цыганки. Но это я так, к слову, – закончила она.

Они допрашивали одну девушку за другой, по отдельности, противоречий не было. Все, кроме Синтии, ушли из Very Bad Boys в «Эль Аманте»; потом высадили Сусану из такси около ее дома, а сами поехали заканчивать ночь в местное заведение около площади Алонсо Мартинеса. Значит, нужно будет снова поговорить с Синтией.

– Ты единственная, кто не остался? Куда ты пошла?

– Домой, спать.

– Одна?

– Да, одна… Мне там не понравилось, мне стыдно, что женщины ведут себя так, будто эти парни имеют право делать с ними все, что хотят. Это так убого, они наряжались пожарными, полицейскими…

Ческа считала так же, как Синтия, ей бы и в голову не пришло зайти в такое место. Ордуньо помалкивал, внимательно слушая вопросы напарницы и ответы Синтии.

– Почему тогда ты пошла на девичник?

– Не хотела бросать Сусану. Теперь я очень раскаиваюсь, что ушла.

Синтия расплакалась – единственная из всех подруг Сусаны. Ческа не умела утешать, она предоставила это Ордуньо. Девушке разрешили уйти, предупредив, что скоро поговорят с ней снова.

– Что скажешь? – спросила она напарника, когда они посадили Синтию в такси.

– Что они состояли в близких отношениях.

– Все вы, мужчины, думаете, что две красивые женщины обязательно должны быть в близких отношениях.

Ордуньо пожал плечами.