Текст книги "Мир перевернулся"

Глава 6

В конце концов Ева нашла обшарпанную полуподвальную квартиру с двумя спальнями и унылым садовым участком за домом. Тем не менее она знала, что сумеет превратить это в дом, и, когда переехала туда с сыновьями, вместе с ними поселился Джозеф.

Они купили кровать, однако на этом общие покупки и закончились. Большего Ева ему не позволила. Она слишком долго прожила с сыновьями, чтобы вот так сразу впустить в свою жизнь постороннего. Джозеф платил за квартиру, Ева же покупала мебель, занавески, краску, комнатные растения, кухонную посуду и прочие мелочи, которые, накапливаясь постепенно, и создают настоящий дом. Дом, который ей всегда так хотелось обустроить для своих сыновей.

Но Джозеф не собирался оставаться в стороне от ее хлопот и забот. Он любил ее безмерно, бескорыстно и хотел быть рядом с ней и вместе с ней. Постепенно Ева подпустила его ближе. А стоило ей только начать отвечать на его «я тебя люблю», как его понесло дальше и он заговорил об обязательствах, браке и… детях!

– Притормози, – просила его Ева. – Не торопись.

– Почему? – искренне удивлялся он.

Надо ли было удивляться и делать большие глаза, когда уже через несколько месяцев после переезда она узнала, что беременна? Можно ли было всерьез рассчитывать на то, что какая-то диафрагма выдержит такой напор решительности и целеустремленности?

Первые месяцы беременности стали для Евы месяцами страха. Дело было не только в том, что ее пугала их неготовность иметь ребенка. В конце предыдущего замужества у нее случился выкидыш, и она просто приходила в ужас оттого, что несчастье может повториться. Ева плакала, уставала, плохо себя чувствовала и все время о чем-то беспокоилась, из-за чего-то волновалась. Она могла подолгу лежать в постели, положив руку на живот, убедив себя в том, что каждое движение ребенка служит предвестием еще одного выкидыша. В конце концов малышка, здоровенькая и пухленькая, все же появилась на свет, и хотя Джозеф и Анна полюбили друг друга мгновенно, первой реакцией Евы был эмоциональный коктейль из любви, облегчения и нового беспокойства. Страхи и тревоги покинули ее лишь по прошествии нескольких месяцев, а до трех она не только не выпускала девочку из виду, но и редко из рук.

Все то время, пока Анна подрастала, Джозеф проводил, по большей части дома и поэтому легко и естественно принял на себя роль главной няньки. Более того, эта роль даже пришлась ему по вкусу. Он разгуливал по квартире с малышкой, когда та капризничала, кормил ее из бутылочки и часами носил на руках, напевая бесконечные колыбельные, когда ей не спалось. Для Евы было чем-то вроде откровения то, что мужчина проявлял такой интерес не только к ней, но и к девочке и ее сыновьям. Деннис, ее первый муж, понятия не имел о том, как ухаживать за детьми, и даже не старался научиться.

– Ты только посмотри, посмотри, – приговаривал Джозеф, – у нее мои глаза, твои волосы и твой нос. Верхняя губа, по-моему, моя, а вот нижняя – твоя. Разве не изумительно? Идеальный ребенок, самая красивая девочка во всем мире!

– Хочешь сказать, она даже лучше, чем я? – спрашивала Ева.

– Лучше, потому что она – это ты и я.

* * *

Ева прожила без Джозефа уже три года, но так и не привыкла к этому. Ей не на что было жаловаться, ее почти все устраивало, однако было бы неправдой сказать, что она по нему не скучает. Прежнюю кровать пришлось выбросить, заменив ее на другую, поменьше, – пустота гам, где когда-то был он, пугала и нервировала. Порой какие-то мелочи безжалостно вырывали ее из состояния благодушия и напоминали о нем, вызывая тоску по безвозвратно утерянному.

Когда Анна возвращалась после проведенного с ним уик-энда, Ева ловила его запах, проникший в ткань дочкиного джемпера. Иногда она замечала что-то такое, что наверняка рассмешило бы Джозефа, хотя чаще всего – и это было самое тяжелое – воспоминания о нем трансформировались в воспоминания о сексе.

Как удивительно просто, без малейших усилий у них все получалось! Секс был для них естественным ритмом жизни, они будто улавливали исходившие друг от друга импульсы, меняя позы и положения и даже достигая пика наслаждения всегда одновременно или в крайнем случае с разницей в несколько секунд. После секса они почти мгновенно засыпали, ведь разговоры не требовались. Именно когда они стали жить вместе, Ева поняла смысл выражений «быть единым целым», «познать друг друга».

Теперь, по прошествии трех лет, было трудно вспомнить, когда и что пошло не так. Может, Джозеф чересчур активно требовал от нее того, к чему она не была готова; может, ей не очень нравились происходившие с ним перемены. Ева влюбилась в романтичного, мечтательного студента, однако, закончив учебу, Джозеф получил работу, потом понял, что она ему нравится, а потом в нем проросли амбиции и желание зарабатывать деньги. Ева, уже побывавшая женой трудоголика, сразу запаниковала, испугавшись, что ее новая, тщательно отстроенная жизнь вот-вот свернет в сторону и пойдет в нежелательном направлении.

– Я совершила самую серьезную из возможных ошибок: сошлась с полным придурком, – сказала она Джен после одной особенно бурной сцены, в результате которой Джозеф был около полуночи изгнан из квартиры.

Подруга прибыла на место происшествия в течение часа после поступления сигнала бедствия и притащила с собой бутылку дешевого польского джина и упаковку яблочного сока – то, что успела схватить, перед тем как вылететь из дому.

Смесь джина с соком они и пили из высоких стаканов.

– В Голландии все так пьют… или это бельгийцы? – бормотала Джен, бросая в мутноватую жидкость кубики льда, обнаруженные ею в углу морозилки.

После двух стаканов они перебрались в кухню, где к выпивке добавилась травка; вскоре обе довели себя до состояния, в котором даже драма Евы воспринималась как нечто преходящее.

– Он был такой милый, – призналась она Джен, попыхивая самокруткой. – Такой отличный парень. Такой чудесный отец для Анны.

– И такой замечательный трахалыцик, – добавила Джен и тут же поспешила с разъяснениями: – Я это говорю с твоих же слов, дура ты чертова. Все видели, что вы счастливы, прямо-таки насмотреться друг на друга не могли.

– И как только мне удалось превратить его в Ричарда Бренсона? Или в слегка улучшенного двойника Денниса?

Ева искала и не могла найти ответ на этот вопрос. Что она сделала? Что пошло не так?

Окончив университет, Джозеф удивил ее тем, что принял первое предложение по работе и занялся телепродажами. Еще большим сюрпризом стало для нее то, что он быстро добился успеха и стал зарабатывать приличные деньги.

И не только зарабатывать, но и тратить. В доме появились новейшая стереосистема, дорогой видеомагнитофон, полки, быстро заполнявшиеся компакт-дисками. Гардероб Джозефа заметно расширился, причем на этикетках значились такие названия, как «Хьюго Босс», «Дживс и Хоукс», «Кензо», «Эмпорио Армани»… На нее саму и детей обрушился водопад подарков: одежда от «ДКНИ» и Калвина Клайна, кроссовки и спортивные костюмы «Найк».

Конечно, все эти ярлычки уже были хорошо ей знакомы по прежней жизни, той самой, которая осталась позади и возвращаться к которой у нее не было ни малейшего желания. Ева забеспокоилась.

Не составляло большого труда догадаться, что Джозеф не намеревался ничего откладывать на потом, что он тратился по максимуму. Но когда она пробовала остановить его, то получала разговоры об очередном повышении, о премии в следующем месяце, о комиссионных и так далее.

– Я хочу, чтобы мы переехали в другую квартиру, побольше и в приличном районе, – говорил Джозеф, забывая о том, что Денни и Тому придется менять школу. – Не уверен, что мне нравится эта школа. Мне бы хотелось, чтобы Анна ходила в другую, получше. Как ты смотришь на то, чтобы отдать ее в частную?

Это вскользь брошенное за ужином замечание стало причиной крупной ссоры.

Дело было не только в том, что Джозеф хотел «лучшего» для их дочери. Ева знала – его планы пробудили в ней давний, глубоко укоренившийся страх. Она боялась, что снова все потеряет, останется одна и тогда ей опять придется начинать с нуля. Она боялась, что в один прекрасный, или ужасный, день все исчезнет – красивые платья, вкусности, игрушки, к которым успели привязаться дети, частная школа и многое-многое другое. Нечто подобное уже произошло в ее жизни однажды, и теперь она верила только в то прочное и надежное, что невозможно отобрать: государственные школы, банковские сбережения, закладные, дешевую одежду… и человеческие отношения, основанные на прочном, очень прочном фундаменте.

А Джозеф постоянно менял план игры.

Да, верно, квартира становилась мала, подросшим мальчикам приходилось тесниться в крохотной спальне, а Анна спала в кроватке, стоящей рядом с кроватью родителей. Но это был ее дом, за него не приходилось много платить, и дался он ей немалым трудом.

– Я хочу иметь то, что имею, – с раздражением отвечала Ева, когда Джозеф заводил разговоры о переезде. – Мне здесь нравится. К тому же Денни и Том рано или поздно уйдут, и тогда у Анны будет целая комната, а нам станет посвободнее. И район совсем не такой уж плохой, здесь живут мои друзья. И школа хорошая, для Анны вполне подходит.

Спор затихал на какое-то время, однако рано или поздно неукротимый прилив переполнявших Джозефа желаний прорывался вновь.

– Перестань покупать всю эту ерунду! – кричала ему Ева. – У нас уже нет свободного места. Ты жалуешься на тесноту, но сам же ее и создаешь. Посмотри, в каждом углу что-нибудь да стоит.

Одна особенно запомнившаяся ссора закончилась тем, что она перевернула полки с компакт-дисками и коробки разлетелись по полу.

В том году Денни и Том перебрались в скромную квартирку за углом, деньги на которую Ева сняла со своего счета. Конечно, она понимала, что начинать самостоятельную жизнь ее ребятам еще рановато – одному исполнилось девятнадцать, другому только семнадцать, – но ее дом становился слишком мал для них и их друзей. Особенно же мешали им проблемы, возникавшие у супругов.

– Почему я не могу стремиться к большему и лучшему? Почему я не должен хотеть зарабатывать? Почему ты против того, чтобы мы хоть немного продвинулись вверх? – бушевал Джозеф. – Что с тобой? Почему ты такая? Я люблю тебя, однако мне определенно не нравится, как ты живешь. Когда-то у тебя было все: машины, дом, деньги. Почему мне запрещено даже думать о чем-то подобном? Да, терять больно, но почему ты уверена, что плохое обязательно повторится?

– Потому что так лучше, Джозеф. Ты и понятия не имеешь, насколько лучше! – отбивалась Ева.

И словно пощечина:

– Боже, какая ты упрямая и ограниченная. Или, может, просто слишком старая для меня…

Потом были слезы, прощение и примиряющий секс, однако в конце концов жизнь превратилась в почти непрерывный и невыносимый шторм. Так что, наверное, ей и не следовало так уж удивляться, когда однажды, вернувшись домой, Джозеф сообщил, что фирма открывает отделение в Манчестере и ему предложено отправиться туда в роли начальника.

– Манчестер! – воскликнула Ева. – Нет, мы не поедем ни в какой Манчестер.

Он разулся, подошел к холодильнику, налил себе стакан апельсинового сока и лишь затем спокойно сказал:

– Я об этом и не думал. Мне снимут квартиру; жить я буду там, а сюда возвращаться на выходные.

Все было уже решено; Джозеф вовсе не советовался с ней, не консультировался, а лишь сообщал о том, как у них теперь будет дальше.

– Ясно. – Она тяжело опустилась на стул у кухонного стола, понимая – это начало конца.

Было тяжело, но к отчаянию примешивалось странное чувство облегчения. Сил не оставалось, постоянные стычки и волнения делали жизнь невыносимой. Из-за них она отправила из дома двух своих мальчиков, по которым теперь ужасно скучала, зная, что они уже никогда не будут вместе, как прежде.

– Ох, Джозеф, – всхлипнула она, закрыв лицо ладонями. – Вот и ты уходишь.

– Никуда я не ухожу, – твердо заявил он. – Я люблю тебя, люблю Анну и мальчиков. Просто подумал, что сейчас нам не мешает пожить отдельно. Вспомнить, как все было. Подумать о хорошем. О том, что нам нравилось друг в друге.

– Нет, нет. Ты перестанешь быть частью семьи. Ты будешь видеться с Анной только по выходным, ты отвыкнешь класть ее в кроватку, поправлять одеяло, читать ей сказки на ночь. Ей будет ужасно не хватать тебя. И все ради чего? Ради лишних денег?

Подняв голову, она увидела в его глазах слезы.

– Что ты говоришь, Ева? Конечно, я буду скучать по ней… и по тебе тоже. Но если мы сейчас ничего не сделаем, то не протянем и месяца. Мне просто необходимо уехать. Для того, чтобы мы смогли остаться вместе.

– Такое расставание ничего не решает.

– Ладно. И что, черт возьми, ты предлагаешь? Начальство поручило мне работу. Отказаться невозможно. Я не могу…

– Разумеется, можешь. Ты в два счета найдешь себе другое занятие. Здесь, в Лондоне.

– Я не проработал еще и двух лет. Сейчас мне делают заманчивое предложение, предложение, о котором можно только мечтать, а я иду на попятную. И что обо мне подумают?

Она фыркнула.

«Что обо мне подумают?..» Да кто он такой? Тот ли это Джозеф, который читал ей в постели французские стихи?

Как она могла ошибиться? Как могла не разобраться в человеке, с которым прожила почти шесть лет? Что его изменило? Откуда вдруг такие настроения? Такая озабоченность будущим?

– Дело не в романе или в чем-то таком, – со странным спокойствием, вызванным, возможно, комбинированным эффектом джина и травки, сказала она Джен. – Мы всего лишь перестали его интересовать. Я и Анна. Это было очевидно. Он думал о чем-то другом, он уже был где-то далеко, не здесь, не с нами. Наши проблемы перестали быть его проблемами. Он не хотел спорить, не хотел переубеждать меня, не хотел знать мое мнение. Очевидно, Джозеф давно решился и только ждал подходящего момента, чтобы поставить меня в известность. Раньше мы были на равных, теперь – нет.

– Раньше? То есть когда ты командовала, – указала Джен.

– Я никогда не командовала, – раздраженно возразила Ева. – Он помогал, вносил свой вклад, делал что мог. Но теперь… Работа, одно, другое… Господи, мне это напоминает жизнь с Деннисом.

Некоторое время они сидели молча, уютно устроившись рядышком на диване.

– Может, ему не нравилось, что ты не хочешь выходить за него замуж? – предположила Джен.

– Я просто не хочу повторять то, на чем обожглась. Жуть. Не хочу снова становиться женой. У меня это уже было. С фатой и всем прочим.

– А ты не путаешь понятие «замужем» с понятием «замужем за Деннисом»?

Ева усмехнулась.

– Ну спасибо. Я ведь тоже замужем, – напомнила Джен. – И что? Неужели и я, по-твоему, всего лишь коврик у двери?

– Кстати, почему вы поженились?

– А ты разве при сем не присутствовала? – спросила Джен. – Догадаться нетрудно. Захотелось устроить вечеринку и сообщить всем, как мы любим друг друга. И надо тебе сказать, кольцо на пальце и бумажка помогают. Помогают держаться вместе.

– Неужели после брака между вами ничто не изменилось?

– Почти ничто.

– Значит, что-то все-таки изменилось?

– Мои родители стали относиться к Райану значительно лучше. Приняли его окончательно. Разве это плохо? Ну, и мы стали больше спорить из-за домашнего хозяйства. А в остальном все осталось по-прежнему.

– Хм…

– Я умираю от голода.

Они стали смеяться как сумасшедшие.

– Боже, как трогательно! Если сейчас сюда зайдет Анна и увидит нас в таком виде… она меня убьет.

– А что тут плохого? Все естественно! – Джен сделала последнюю затяжку. – Неплохо. Дашь ей попробовать. Может, немного расслабится. Для пятилетней девочки твоя Анна уж больно скованная.

– Замолкни! – Ева ткнула подругу локтем под ребра.

Так они и расстались. Со слезами. Маленький фургончик увез вещи Джозефа. Ева пребывала в отчаянии. Он пребывал в отчаянии. Дети тоже.

Денни заявил матери, что с ней, наверное, не все в порядке. Том расплакался. Анне потребовалось несколько недель, чтобы осознать: папа здесь больше не живет. Когда он приехал за ней в первый раз, чтобы взять с собой на выходные в Манчестер, она устроила настоящий рев, не желая оставлять мамочку, не желая с ней впервые в жизни расставаться. Одной было невыносимо. В ту первую субботу Ева ушла гулять и принесла с прогулки двух котят.

Попытки примирения были, однако долговременных результатов не давали. В последний раз они договорились о том, что Джозеф приедет на рождественские праздники и проведет в доме три дня. Ради Анны. Вино, свечи, восторг девочки… Слезы, ностальгия и секс в ванне с плещущейся через край водой, среди прыгающих по волнам резиновых уточек и лодочек… Несколько часов они чувствовали себя счастливыми.

Но к тому времени Джозеф уже встречался с кем-то и из Лондона уехал насовсем, а она… она не хотела рисковать покоем детей ради «отношений».

– Все слишком сложно. Я сам не знаю, чего хочу, и ты тоже, – сказал Джозеф, поглаживая ее по волосам, перед тем как поцеловать в щеку и отправиться спать на диван.

Результатом этого рождественского всплеска эмоций стало то, что она забеременела. Отвратительная шутка, да? Еве уже было тридцать девять, и в таком возрасте женщине трудно ожидать от своего тела особых сюрпризов, так что прошло пятнадцать недель, прежде чем она, окончательно во всем убедившись, донесла новость до Джозефа. Он сам предложил приехать, и они провели долгий, невероятно тягостный уик-энд, обговаривая все условия. В глубине души она надеялась, что ребенок вернет их к тому времени, когда все было в полном порядке. Увы, как выяснилось, Джозеф оказался не готов бросить работу и расстаться с Манчестером.

– Так, как было, уже не будет. Если мы меняемся, это не означает, что мы меняемся в худшую сторону, – уверял ее он.

Последнее предложение прозвучало уже по телефону, поздно вечером, со слезами, но Ева отвергла и его, заявив, что все кончено, что она не пойдет на уступки даже ради будущего ребенка.

– Я не буду тебя больше просить! – закричал он в трубку. – Ты сделала все, чтобы оттолкнуть меня от вас. Ты никогда не хотела выходить за меня замуж, не хотела, чтобы я был рядом. Наверное, предпочитаешь такую жизнь, в одиночестве. С детьми. Ты никогда об этом не думала?

Она была настолько убита горем, что ничего не ответила.

– Это твой последний шанс, – предупредил, всхлипывая, едва не плача, Джозеф. – Захочешь, чтобы я вернулся, попросишь сама.

Глава 7

Наступил понедельник. Едва приоткрыв дверь кабинета, Ева грустно улыбнулась – стопка папок по-прежнему лежала на столе, там, где она их оставила, уходя с работы в пятницу. Феи-делопроизводители, если они и существовали, так и не пришли ей на помощь.

Зато на столе сиял квадратик солнечного света, и в комнате пахло гиацинтами, которые успели распуститься на подоконнике и теперь, испытывая жажду, печально клонили головки книзу. Было начало апреля, о чем напоминали и полоски грязи у Евы под ногтями – она провела выходные, роясь в земле, избавляясь от сорняков, высаживая саженцы и пестуя рассаду. В саду раскрылись нарциссы, тут и там расцвели тюльпаны, а по листочкам салата уже вовсю ползали улитки.

Ну да ладно, всему свое время. Сейчас она пришла на работу, и ей еще предстояло разобраться с кипой бумаг высотой в два фута. Но прежде – полить цветы, наполнить чайник и проконсультироваться с Лизой и Джесси насчет ленча.

Сколько ни отвлекайся, а твою работу за тебя никто не сделает. Придя к такому выводу, Ева раскрыла первую папку. Вот уже на протяжении пятнадцати лет она занималась юными правонарушителями и знала все их хитрости, уловки и слабости.

В бумагах, как обычно, речь шла о хорошо знакомом: парни из бедных семей ищут и находят неприятности. Из года в год одно и то же: похожие мальчишки, похожие неприятности, похожие проблемы. Она наталкивалась на знакомые фамилии, видела знакомые лица и порой спрашивала себя, не работает ли она привратником, открывающим одну и ту же дверь. С другой стороны, здесь же, в нижнем ящике стола, лежали записки, а иногда даже фотографии и письма тех, кто свернул с кривой дорожки, кому пошла на пользу трудотерапия, кто научился чему-то полезному на общественных работах, кто встретил кого-то нового… или, может быть, только может быть, принял к сердцу что-то сказанное или сделанное ею и отошел в сторону, изменился, стал другим.

После часа работы с бумагами пришло время первого в этот день правонарушителя, девятнадцатилетнего Даррена Гилберта. Задержан полицией в краденой машине с пакетиком кокаина в ботинке.

Высокий, в сдвинутой на затылок бейсбольной кепочке, с выбритой головой, он вошел в кабинет небрежной шаркающей походкой. Руки в карманах.

– Здравствуй, Даррен, – со всей возможной строгостью сказала Ева.

В свои девятнадцать лет юноша старался выглядеть крутым парнем. На нем были красный спортивный джемпер и мешковатые джинсы раскрученной благодаря рекламе фирмы. Ох уж эти тинейджеры с их трогательными фетишами-ярлычками! Как будто какой-то лейбл может сделать тебя другим человеком или приблизить к миру «Пош» и «Бекс». На запястье висел дешевый металлический браслет с выгравированными инициалами.

Юноша сел на стул, откинувшись на спинку и заложив ногу за ногу, едва не касаясь грязной подошвой письменного стола. Ева постаралась сделать вид, что ничего такого не замечает.

Разумеется, она не верила его объяснениям насчет того, что он «просто помогал одному приятелю… не знал, что машина угнанная», а потому, выслушав наспех сочиненную историю, ясно выразила свое к ней отношение:

– Разве тебе не приходило в голову, Даррен, что владелец транспортной компании на самом деле крутой наркодилер?

– Не-а, – неуверенно протянул он, и Ева сразу поняла, что парень уже смекнул, в какую передрягу вляпался.

– Тебе всего девятнадцать, а ты уже работаешь на человека, который не остановится перед тем, чтобы прострелить тебе колено, если что-то пойдет не так. Приятная перспектива, правда? Вряд ли твоя мать будет в восторге, а? – Ознакомившись с документами, Ева знала, что мать Даррена работает медсестрой.

Парень промолчал, но она уже не сомневалась, что направила его внимание в нужную сторону.

Настала пора изложить основные правила и объяснить Даррену, что он должен делать, если не хочет провести ближайшие годы в тюрьме. В разговоре Ева как можно чаще пользовалась лексиконом из репертуара «плохого копа», потому что юнцы, выросшие на гангстерских фильмах, лучше понимали и воспринимали именно этот язык. Фразы типа «Разве ты не мужчина?», «Пусть он тебя уважает» и прочие давались ей легко.

– Может, мы даже сумеем научить тебя чему-то полезному, – закончила она свою краткую речь.

Даррен смотрел в окно, и ей приходилось только догадываться о произведенном впечатлении. Но он по крайней мере принял менее вызывающую позу.

«Ловко у меня это получается», – подумала она.

– О'кей, – сказала Ева, пододвинула к себе папку и взялась за ручку. – Встретимся через неделю. А пока сиди тихо и не высовывайся. Если на связь выйдет кто-то из компании, скажи, что не хочешь создавать никому проблем, но и отдуваться за других больше не намерен.

Едва Даррен, понурившись, вышел из кабинета, как в дверь постучали и в комнату заглянул Лестер.

– Привет, у тебя найдется пара минуток поболтать? – спросил босс.

– Да, конечно.

– Большая новость, – сказал Лестер, закрывая за собой дверь и подсаживаясь к ее столу.

– Хорошая или плохая?

– Хорошая, даже очень хорошая. – Он сложил руки на груди и улыбнулся. – Ну угадай.

– Нас поощрили полуторамесячной командировкой на курсы в Тоскану?

– Нет.

– Нет? Впрочем, я и не надеялась.

– Мне предложили новую работу, так что через полгода я ухожу.

– О Боже! – только и воскликнула Ева, потому что новость действительно была из разряда потрясающих сюрпризов, однако быстро взяла себя в руки и добавила: – Лестер, это же отлично! Фантастика! Черт возьми, что мы будем делать без тебя?!

– Ну…

– И куда ты отправляешься? – перебила она.

– В Ипсвич, делать то же самое, что и здесь, только департамент там побольше нашего. Ты, наверное, знаешь, что Триш родом оттуда; мы хотим продать здесь все, купить там домик за городом, завести собак… Хорошо бы и дети туда иногда приезжали, хотя ты знаешь, какая теперь молодежь.

– Да уж, знаю. По собственному опыту.

– Ну, твои-то старшие уже подросли, да и моим за двадцать. – Лестер вздохнул. – Вот так…

– Отлично. А я и не предполагала, что ты планируешь такие перемены.

– Я не все тебе рассказываю, – с хитрым видом улыбнулся Лестер и добавил: – Но эту новость ты узнала раньше других, потому что я собираюсь рекомендовать тебя на свое место. Что ты об этом думаешь?

– Что я об этом думаю? – повторила Ева. – Ну, теперь ты действительно меня удивил.

Работать с Лестером было хорошо: добрый, справедливый, в возрасте, с большим жизненным опытом. Все необходимые для босса качества, как говорится, налицо. Именно по этой причине Ева и не стремилась переходить куда-то – от добра добра не ищут. Впрочем, была и еще одна причина: она никогда не мечтала о продвижении по карьерной лестнице. Ее вполне устраивало работать под крылом Лестера.

– У тебя все получится, – говорил он, подавшись к ней через стол. – Здесь тебе доверяют, ты всем нравишься. На тебя можно положиться, да и прибавка к зарплате будет нелишней. К тому же в новой должности тебе вовсе не обязательно работать пять полных дней в неделю. Сделаешь четыре полных и короткую пятницу. В общем, определишь график сама, возможны разные варианты. Ты – та, кто здесь нужен, поскольку отработала уж и не помню сколько лет. Пора получать дивиденды. И мне бы не хотелось, чтобы на мое место прислали человека со стороны.

Они поговорили еще немного, и Ева пообещала подумать о предложении. Когда Лестер поднялся, собираясь уходить, она тоже встала.

– Мне будет тебя не хватать, – сказала она.

– А мне тебя, – ответил он, глядя ей в глаза. – Не хочу усложнять тебе жизнь, но, может быть, это пойдет на пользу. В последнее время ты стала… как бы выразиться… Пожалуй, тебе не хватает цели. А ведь в жизни нужно обязательно к чему-то стремиться.

– Наверное. – Ева протянула руку. – Спасибо.

– Ладно, не буду отрывать от дел. – Он посмотрел на стопку папок на столе.

– Да, конечно.

Черт, ну и как теперь быть? Поделиться новостью с подругами нельзя, придется молчать, а значит, удовольствия от ленча уже не получишь.

Она рассчитывала уйти пораньше, потому что ждала к ужину Джен, но с бумагами нужно что-то делать. Ева вздохнула и потянулась за очередной папкой.

К десяти вечера она уже засыпала, однако до конца ужина, судя по содержимому бутылки, оставалось еще не меньше часа.

– Итак… – Ева долила в стаканы. – Есть ли у нас подвижки с проблемой секса?

Обе негромко рассмеялись.

– Никаких. Знаешь, Райан никак не может решить, стоит ли ему смотреть на ночь «Секс в большом городе» в качестве прелюдии, – призналась Джен. – Впрочем, нет, вру. Теперь у него другая тема. Перед тем как ложиться, каждый раз сообщает, что вынес мусор.

Они снова засмеялись.

– По крайней мере он хоть пытается. А вот я решила, что сексом голову забивать не буду.

Интересно, почему она это сказала? Ева и раньше делала такие заявления, но в данный момент слова прозвучали стопроцентно фальшиво, да и ни к чему звать беду, когда та уже у ворот.

– Значит, на ветеринарном фронте без перемен? – поинтересовалась Джен.

Ну вот, договорилась.

– Да… то есть нет… – Ева попыталась спрятаться за стаканом.

– Так да или нет? Неужто тебе не о чем рассказать тетушке Джен?

– Ну, мне он в общем-то нравится. И я ему, наверное… А может, и нет. Мы с ним уже сто лет не виделись, – соврала Ева.

Виделись они две недели назад, но с тех пор она отклонила уже две просьбы о свидании.

– Неужели ты действительно хочешь прожить жизнь в одиночестве? – Джен откинулась на спинку стула, готовясь к обсуждению излюбленной, вечной темы.

– А я и не одинока! – возразила Ева. – Мне просто некогда быть одинокой. У меня нет ни одной свободной минуты! Хотелось бы для разнообразия, да не дают.

– Но постель-то никто не греет, – напомнила Джен. – Дети вырастут и разойдутся, а ты так и умрешь одинокой старой грымзой. Забудешь, как и ноги раздвигать.

– Не забуду, – фыркнула Ева. – Есть ведь всякие хитрые электрические штучки.

Теперь уже фыркнула Джен:

– Перестань, пожалуйста, это совсем разные вещи.

– Почему? Нет! По крайней мере… Понимаешь, для мужчины в моей жизни просто нет места. Куда мне его втиснуть? – Ева развела руками. – Подумай сама – дети, работа, кухня, стирка, уборка, домашние задания, прогулки в парке. А есть еще и старшие, и у них тоже всего хватает. В моей жизни нет места для мужчины, ожидающего от женщины секса, нормального обеда, внимания, интересных выходных и… много еще чего. И как отнесутся к этому Анна и Робби? Нет, нет и нет.

– Эх ты, старая перечница, – сказала Джен. – И все равно я тебе не верю. Почему ты так молодо выглядишь? Почему так ухаживаешь за собой? Почему одеваешься, как девочка? Нет, у кого пропал интерес, те и выглядят иначе.

– Я – работающая мать-одиночка, и вообще мне нравится тебя дразнить. Завидуешь?

– Ха-ха-ха.

Обе знали, что это только шутка, потому что, глядя на Джен, никто бы и не подумал, что она приближается к отметке в сорок лет. Она давно пришла к выводу, что если уж ей не суждено быть худенькой, то это вовсе не означает, что она не может быть сексуальной. Джен без всяких сомнений покупала обтягивающие кофточки, бесстрашно носила «вандербра» и нисколько не смущалась, если что-то кое-где не помещалось. Она красила волосы в темно-рыжий цвет, предпочитала топы со смелым вырезом, никогда не застегивала блузки на все пуговицы и отважно заковывала себя в чересчур тесные юбки и джинсы. За последние десять лет Ева ни разу не видела ее ненакрашенной, с бледными губами или неподведенными глазами. К сожалению, Джен не могла себе позволить длинных накрашенных ногтей. Ногти были для акушерки немыслимой роскошью.

«Есть места, куда с маникюром не полезешь», – обычно говорила Джен.

Они были совершенно разными: Джен – маленькая, темноволосая, пышная, яркая; Ева – высокая, суховатая, светлая и, как говорится, au naturel. Ей хватало увлажняющего крема, блеска для губ и румян по случаю. Единственной экстравагантной чертой ее внешности были длинные осветленные волосы, которыми занимался Гарри, друг и по совместительству парикмахер, обслуживавший Еву по особым расценкам.

– Меня ожидает повышение на работе, – сказала Ева, глядя на колеблющееся от ветра пламя свечи. Большое повышение. Лестер уходит и хочет, чтобы я заняла его место.

– Прекрасно.

– Да, но…

– «Да, но… да, но…» Знаю, знаю, что ты хочешь сказать. «А как же дети? Кто за ними присмотрит? Кто встретит их на остановке? Кто приготовит им полезный во всех отношениях фасолевый суп?» Курица, вот ты кто. Наседка.