Текст книги "Ностальгия по убийству"

Трейси наполнила бокал, бросила маленький кубик льда и с трудом уселась на свой бамбуковый стул. Ноздри ее затрепетали, глаза, не отрываясь, глядели на жидкость в бокале. Похоже, про нас алкоголичка забыла напрочь.

Печальный мистер Томчик занялся коктейлями для Нины, Селестины и меня. Вдруг откуда-то сверху донесся шум – словно кто-то кубарем катился по лестнице. Мы, как по команде, повернули головы и увидели, что в гостиную входит Алекс Блант.

Вот это да! Блант тоже постарел, но, в отличие от Нины Фарр и Трейси Денбор, сделался неузнаваемым. Он растолстел так, что выглядел квадратным. Если в старых фильмах он был обыкновенным верзилой с пустыми глазами, то теперь перед нами стояло обрюзгшее животное с красной рожей. Кончик его носа чем-то напоминал баклажан. Длинные редкие пряди кое-как прикрывали обширную лысину. Рубашка, которую он натянул на голое тело, была застегнута до середины, мятые брюки держались на подтяжках и тоже были полузастегнуты. Впрочем, мистер Блант этого не знал: наверняка у него была «зеркальная болезнь» – все, что ниже пояса, хозяин дома видел только в зеркале.

– Привет! Рад встрече!

Он смотрел на гостей осоловелыми глазами и улыбался бессмысленно, как клоун.

– Меня подвела лестница.

– Ты упал? – громко спросила Трейси.

– Да. Пересчитал все ступеньки.

– Очень жаль, – проквакала она. – Очень жаль, что ты не сломал себе шею. Но шея у тебя такая толстая, что надеяться мне не на что...

– Это ты верно сказала: никакой надежды.

Алекс двинулся к бару, и во взгляде его появилась заинтересованность.

– Уолтер, тут должна быть бутылка мартини. Сделай мне коктейль со льдом.

Потом он подошел к Нине и прижал ее к своей большой волосатой груди.

– Ну что, моя радость, тебе хорошо в нашем домике? Не скучно?

– Все просто великолепно, Алекс! Мы очень рады, что будем работать над постановкой под твоим присмотром.

Как хорошая актриса, Нина провела эту сцену безукоризненно.

Хозяин переключился на Селестину. Его губы расплылись в улыбке, мистер Блант плотоядно облизал их.

– Здравствуй, моя богиня, здравствуй... Ты уже совсем большая девочка... Никак не привыкну... Какая грудь... А ноги!.. Как себя чувствует моя богиня?

– Прекрасно.

Эта черноволосая чертовка тоже держалась отменно – не опустила глаз, хотя мистер Блант буквально раздевал ее взглядом.

– Хочу поблагодарить тебя, Алекс, – сказала Селестина. – Теперь мне комфортно в любом обществе. В свой прошлый приезд я быстро прошла с тобой курс наук, как отваживать похотливых стариков, лапающих молоденьких дур.

Лицо Алекса Бланта вмиг стало плаксивым – совсем как в тех фильмах, в которых я запомнила его. Но глаза вдруг расширились: эта скотина увидела меня.

– Эй! Что за симпатичная мордашка? И откуда? Где вы откопали такое сокровище?

Нина Фарр снова защебетала что-то насчет моей матери.

– Мэвис Зейдлиц – очень способная девушка, поверь мне, – закончила Нина.

Мистер Блант слушал ее вполуха: глаза его блуждали по моей фигуре вверх-вниз.

– Так ее зовут Мэвис? – произнес он вкрадчиво. – Добро пожаловать, Мэвис, в наш приют умалишенных! – Он улыбнулся, показав желтые лошадиные зубы. – Я не сомневаюсь, что нам удастся пристроить тебя в спектакле... Я лично подыщу тебе роль. Девушке с таким... хм, талантом нельзя прозябать в неизвестности.

– Правильно, – скривилась Трейси. – Ты сразу начнешь проверять ее таланты или прежде, чем затащить эту кобылу в койку, выпьешь?

Мистер Томчик не выдержал:

– А может, прекратим пустопорожние разговоры? – сказал он неуверенным голосом. – Мне надоели ваши шутки...

– Так мы здесь, оказывается, шутим! – загремел Алекс Блант, и бедный продюсер съежился. – Нет, дорогой, это ты у нас специалист по шуткам. Вспомни, как тебе пришлось удирать из Пеории в Чикаго, не расплатившись с труппой! Ну и сверкали у тебя пятки! Вот было смеху!

– И все-таки Уолтер прав: поговорим о делах, – твердо сказала Нина. – Что с текстами и с зонгами? Где наши авторы?

– Ребята приедут попозже, – ответил Блант и припал к мартини. Потом поставил стакан на стойку бара и добавил: – С утра работа закипит, вот увидишь.

– Она закипит, когда ты, мой котеночек, придешь в себя, а это обычно происходит во второй половине дня, – укусила его Трейси.

– Когда я работаю, я трезв! – вскинулся муж.

– Да-да, помню... Последний раз ты был трезвым в тот день, когда японцы напали на Пирл-Харбор!

И она с трудом поднялась на ноги.

– Пойду потороплю нашего евнуха с ужином. Можете занимать свои комнаты на втором этаже. Первая от лестницы – Нины, дальше по порядку – Уолтера, Селестины и этой, как ее, Мэвис!

– Трейси, я хочу тебе сказать... – Нина замялась. – Селестина и Мэвис могут пожить в одной комнате.

– Я так и думала! – Трейси ощерилась. – С вашей блондинкой надо разобраться. Дело не чисто. Вы привезли ее с какой-то целью... Повторяю: тут вам, мои дорогие, не остров Лесбос!

Быстрым шагом, еле вписавшись в проем двери, алкоголичка вышла из гостиной. Наверное, она боялась, что Нина снова влепит ей затрещину.

– Ганн звонил мне сегодня, – Алекс посмотрел на мистера Томчика покровительственным взглядом. – Дела движутся. Они закончили первый акт.

– А что с зонгами? – сразу заволновался Уолтер.

– Две мелодии у Ганна готовы, но Бэнкрофт никак не сделает нормальный текст. Надо подождать – Бэнкрофт талантливый человек.

Он снова принялся терзать бутылку мартини, выжимая из нее последние капли.

– Будем считать, что так оно и есть, – вздохнул Уолтер. – Говорят, в одну и ту же реку нельзя вступить дважды, а мы вознамерились опровергнуть это... Конечно, если Нина и Трейси найдут общий язык и тряхнут стариной... Одна надежда на то, что зритель пойдет, чтобы посмотреть на своих былых кумиров...

Тут он вспомнил, что забыл про будущую голливудскую звезду, и поспешно добавил:

– И на Селестину, разумеется!

Та недобро глянула на продюсера и чуть было снова не назвала его деревянным чурбаном. Однако сдержалась и сказала:

– Меня, между прочим, уже давно зовут сниматься в сериалах!

Нина встала между ними.

– Успокойся, Селестина. Никто не сомневается в твоих выдающихся способностях. Мы уже много раз все обсуждали, и не надо показывать характер. Кто хочет съесть плод, должен залезть на дерево. А мы все еще топчемся на одном месте.

– Ну не по моей же вине! – фыркнула дочь. – Ты же знаешь: я могу петь, не фальшивя, уже на первой репетиции.

Нина нахмурилась.

– Неужели? Лично я на первой репетиции фальшивила!

– Но никому не позволяла говорить об этом! – захохотал Алекс Блант.

– Ладно, – примирительно сказала Селестина. – Нам был обещан ужин – если, конечно, это не шуточки Трейси. Пойдем, Мэвис, приведем себя в порядок.

– Иду!

Мы вышли в холл и по винтовой лестнице поднялись на второй этаж. Раньше я считала, что такие лестницы делают исключительно металлическими, но здесь с удивлением обнаружила, что наверх ведут деревянные, продырявленные термитами ступени. Как только лестница выдерживает тушу Алекса Бланта? Большая загадка! Я поднималась и думала о том, какие они все злопыхатели, эти актеры. Так и норовят ущипнуть друг дружку побольнее. Интересно, доходит ли до кровопролития? Знал бы Джонни Рио, в какой серпентарий я опять попала!

Сколько раз зарекалась не связываться с творческими личностями, да вот не выдержала...

Селестина открыла дверь, включила свет, придирчиво осмотрела комнату и, неожиданно втащив меня внутрь, захлопнула дверь. Я опешила, но решила подождать объяснений.

– Мэвис... – Селестина мялась. – Мне нужна твоя помощь. У меня нет надежного друга...

Она с напряжением смотрела на меня, что-то прикидывая.

Я молчала.

– Ты же видишь, как тяжело с престарелыми идиотами, – Селестина вздохнула. – Мы здесь только один час, а я уже готова завыть от тоски.

– Понимаю, – кивнула я. – Лично мне хочется взять палку и хорошенько пройтись по этому дому, колотя направо и налево.

– Вот-вот! – оживилась Селестина. – Каждого в отдельности еще можно выдержать, но когда четверка собирается вместе... Если бы я могла, то послала бы всех подальше – включая собственную мамочку.

Она села на кровать, подобрала под себя ноги и обхватила коленки руками.

– Моя мама... Ты же видишь, что с ней происходит! Вбила себе в голову, что у нее появилась возможность вернуть молодость, успех и заодно протолкнуть в примы дочь. Мама просто умрет, если я откажусь делать то, что она наметила.

– Значит, сама ты не рвешься в голливудские звезды?

– Что за чушь! Мэвис, как ты могла подумать такое?! Я не то что на сцену – в переполненный зал ресторана стесняюсь входить! Но мама решила во что бы то ни стало сделать из меня актрису. И что меня бесит больше всего, так это лицемерие. Ведь под их бредовые идеи тратятся мои деньги!

– Какие деньги?

– Разве они не объяснили тебе, на чьи средства затевается мюзикл?

– Ты говоришь про финансирование? – уточнила я. – Конечно, объяснили. Сказали, что сами на мели, а деньги есть только у Алекса Бланта. Именно потому одну из ролей будет играть его жена Трейси Денбор...

– Алекс?! Алекс финансирует мюзикл?

Селестина рассмеялась нервным смехом.

– Все свои деньги Алекс вложил в развалину Олтона Эсквита, – она обвела рукой спальню. – У него нет даже средств, чтобы отремонтировать этот склеп...

– Тогда кто же тот богач, который тратится на постановку?

– Я.

– Ты?.. Ты богата, Селестина?!

– Ну, не так, чтобы очень...

Она вздохнула и положила подбородок на сцепленные на коленях руки.

– Тут все непросто, Мэвис... Когда папа умирал, он завещал все свои деньги мне. Но получить их я могу только по достижению совершеннолетия. Двадцать один год мне исполнится меньше, чем через месяц. Вот тогда я и разбогатею.

И она опять вздохнула.

Я осторожно поинтересовалась:

– И насколько ты разбогатеешь?

– Тысяч на двести, – равнодушно ответила Селестина. – Поэтому они решили нанять частного детектива – боятся потерять меня до того, как будут оформлены все бумажки на получение наследства.

Тут и я начала кое-что соображать.

– Скажи-ка, Селестина... Правда, мой вопрос не очень приятный, но что поделаешь... Кто унаследует деньги, если с тобой что-нибудь случится?

– Понимаю, – кивнула она. – Нет, вопрос хороший... Меня он тоже беспокоит. – Ее глаза стали по-детски пугливыми. – Мне в этом доме почему-то очень страшно... Видишь ли... Много лет назад моего отца посетила идея создать сериал вестернов, причем главную роль в сериале, по его разумению, должен был сыграть «бравый ковбой» Алекс Блант. Видимо, Алекс был тогда популярен. А отец... Он был продюсером, но веса в Голливуде еще не имел. На студии идею одобрили, однако главную роль захотели отдать Рэю Милларду. Папа воспротивился, начался конфликт... Короче, отец перешел на другую студию и там осуществил задуманное. К этому времени Алекс Блант снимался в каком-то фильме и в сериал не попал. Папа всю жизнь чувствовал себя по отношению к нему виноватым, ведь он клятвенно пообещал Бланту главную роль... Кажется, даже есть какое-то письменное соглашение... Что касается мамы, то ей отец не оставил ни цента – между ними была лютая взаимная ненависть. Я не знаю всех подробностей, но если со мной что-нибудь случится за то время, которое осталось до совершеннолетия, то Алекс Блант сумеет получить деньги по старому долговому обязательству. Вот так.

– Твои деньги достанутся этому борову? – удивилась я.

– Не исключено. Причем, как только Алекс их получит, то постарается тут же свернуть постановку. Я уверена, что на мюзикл он не потратит ни единого доллара.

– Селестина, у меня еще один нескромный вопрос... Сегодня в машине ты сказала, что Алекс побаивается тебя. Отчего?

На ее лицо словно тень набежала.

– Извини, Мэвис, – сказала Селестина глухим голосом и поднялась с кровати. – Я хочу принять ванну.

Она стала распаковывать свой багаж. Достала туалетные принадлежности и полотенце и скрылась за дверью ванной.

Вскоре я услышала, как льется вода.

Глава 3

Во время ужина мое неважное мнение об актерах только усугубилось: все жадно ели и пили, каждый старался урвать лакомый кусочек, громко разговаривали, бранились, зло шутили...

Когда Ахмед убрал со стола пустые грязные тарелки и подал кофе, появились авторы: драматург и композитор. Пьяный Алекс тут же подошел к ним, положив парням на плечи свои жирные, как тюленьи ласты, руки. Я думаю, он просто пытался устоять на ногах.

Ганну и Бэнкрофту было лет по тридцать. Похоже, их связывали только возраст и работа. Во всем остальном они резко отличались.

Берт Бэнкрофт – маленький, толстенький, как бочонок, с густой шапкой черных волос на голове и тонким шнурочком усов над верхней губой. Он был суетлив и привередлив, то улыбался, то хмурился – похоже, что его настроение менялось ежеминутно.

Иган Ганн – высокий блондин, стриженный очень коротко. Он был неспешен и даже слегка заторможен. Его голубые глаза смотрели из-под толстых стекол очков внимательно и бесстрастно.

– Друзья мои, вы тут всех знаете, кроме... – Алекс посмотрел на меня своими масляными пьяными глазками, почти незаметными из-за толстых щек. – Это Мэвис Зейдлиц. Сбог...смог...сногсшибательная блондинка. Рекомендую! Она хочет дебютировать в нашем мюзикле и покорить весь мир. Как считаете, девочка правильно выбрала время и место?

Голубые глаза Игана Ганна оглядели меня.

– Мэвис поет? – спросил он.

– Нет, – ответила я.

– Мэвис танцует?

– Нет.

Иган Ганн недоумевающе посмотрел на хозяина, который уже нашел свой стул и пристроил в нем свои чресла.

– Кажется, время и место не совсем подходящие для нее, Алекс.

– Ты не прав! – рявкнул тот так, что зазвенели бокалы. – Ты не видел, как Мэвис двигает попкой... То есть я хотел сказать, ты не видел ее пластику и ритмику... Это будет настоящей эротической сказкой! Мы это так поставим, что зрители застонут!

– Погоди, Алекс, – заволновался Ганн. – Но как же замысел?.. Идея?..

– Плевать мне на всякие идеи! Твое дело – музыка. А за остальное не волнуйся!

Берт Бэнкрофт тоже оглядел меня и принялся теребить свои усы.

– В чем-то Алекс прав, – нервно хохотнул он. – Это может быть вставным номером. Ты помнишь, Иган, мы говорили, что в конце первого акта нам нужно нечто зажигательное? Эротическая сказка... Хм...

– Берт, ты резко поглупел, попав в этот дом, – холодно процедил Иган.

– Черт побери! Ты сочиняешь музыку? Ну и сочиняй! – вскричал Бэнкрофт. – Автор сценария – я!

– Автор либретто, не более, – вздернул нос Ганн. – Назвать сценарием то, что ты написал, нельзя. Ни одного свежего образа. Сплошные штампы. И это называется «произведением на современную тему»!

Алекс Блант понял, что сейчас они разругаются, и решил вмешаться:

– Давайте отложим спор на потом. У нас еще будет время поговорить, как и где вывести Мэвис на сцену. Друзья! Как насчет выпить? Мартини со льдом, а?

Он встал и повел Бэнкрофта и Ганна к бару.

Селестина наклонилась ко мне:

– Мэвис, не принимай слова Игана Ганна всерьез: он против тебя потому, что ты ему понравилась. Этот сухарь страшно конфузится в обществе хорошеньких девушек, уж я знаю. И начинает корчить из себя Моцарта. Ты его приручишь в два счета.

– Да ну!.. – отмахнулась я. – Толстячок показался мне более симпатичным.

– Оставляю его тебе, – засмеялась Селестина. – Дальше все пойдет, как по расписанию: эта компашка надерется и начнет вспоминать, кто и где играл, пел или музицировал и кто делал это лучше. Лично я от их бредней уже сдыхаю. Не выношу ностальгические ахи и охи. Пойду спать. Увидимся утром, Мэвис.

– Слушай, Селестина, я буду у тебя за стеной, и если вдруг кто-то начнет ломиться в дверь, стучи – приду на помощь.

– Договорились.

Она, улыбаясь, поднялась и пошла наверх. Я с чашечкой кофе пристроилась на диванчике и почти сразу же почувствовала, что кто-то плюхнулся рядом. Повернулась: так и есть – толстячок.

– Не хотите выпить? – спросил он и протянул мне бокал, в котором позвякивали льдинки.

– Я не пью ни виски, ни мартини.

– И правильно делаете, – расплылся в улыбке мистер Бэнкрофт. – Но я принес вам не виски, а лимонад. Очень освежает.

Я отпила немного: действительно освежает. Честно говоря, я могу выпить и более крепкий напиток, особенно, если это нужно для дела – любовного или какого иного. Но просто так не пью.

– Плюньте на Игана, он всегда пыжится, когда видит красивую девушку, – зашептал на ухо толстячок, придвинувшись ближе, чем надо. – Все знают, что парень просто комплексует.

– Ваш Иган меня нисколько не волнует, мистер Бэнкрофт, – заверила я его.

– Зовите меня Бертом.

– Хорошо. А вы можете звать меня Мэвис.

Толстячок сразу глубоко задышал и придвинулся еще ближе. Глаза его сделались, как два голубиных яйца.

– Благодарю, Мэвис, – сказал он так, как будто я пообещала ему спеть на ночь колыбельную.

– Как дела? – поинтересовалась я. – Мечтаю получить в вашем мюзикле малюсенькую, но роль.

А сама подумала: «Если бы Джонни видел меня сейчас подлизывающейся к драматургу!.. У него бы селезенка лопнула от смеха».

– Все замечательно, – вздохнул Берт, – кроме парочки пустяков.

– Хочу услышать о будущем спектакле из первых уст, – сказала я так, что самой стало противно.

Толстяк начал теребить свои усики.

– Ну... Нам надо создать нечто ностальгически-трепетное из жизни полузабытой кинозвезды... Я говорю про Нину Фарр. Мы придумали с Иганом кое-что. Но тут Нина выкинула номер: притащила эту крашеную рухлядь, у которой нет ни шеи, ни талии. Когда-то она играла роли авантюристок, но это не значит, что и сегодня ее можно затянуть в корсет и заставить танцевать канкан.

– Понимаю, кого вы имеете в виду, – Трейси Денбор.

– Да, Трейси... – Он посмотрел на меня и вздохнул. – Мы придумали такой ход: спектакль в спектакле. Изнанка мюзикла. Репетиции и все такое... О чем это я еще хотел сказать? Ах, да! – Берт хлопнул себя потной ладонью по лбу. – У главного персонажа, кинозвезды, которая решила тряхнуть стариной, есть красавица-дочь. Мать хочет сделать из нее знаменитость, но дочь не интересуют ни кино, ни театр. Она мечтает лечить туземцев где-нибудь в дебрях Африки или Австралии. Подвижническая натура... Однако дочь хочет помочь своей мамочке: ходит на репетиции, подбадривает, утешает... Ну, как мы придумали?

– Класс! – я сделала восхищенное лицо. – И чем все заканчивается?

– Сейчас расскажу. Но я вижу: ваш бокал пуст. Разрешите снова его наполнить?

– Пожалуйста.

Пока толстячок вертелся у бара, я провела «наружный осмотр» гостиной. Иган Ганн, очевидно, отправился спать, раздосадованный тем фактом, что моим вниманием овладел его соавтор. Лежит, наверное, в койке и кусает локти от досады. Алекс Блант и Нина Фарр заняли вдвоем одно кресло. Хм... Я не пуританка, однако подобные трюки проделываю только в интимной обстановке, а не на виду у всех. Черт побери! Трейси и Уолтер делают то же в другом кресле! Если Нина сидела на коленях у Алекса, то Уолтер – на коленях у Трейси. Воздержусь от комментариев.

Вернулся Берт, неся два бокала с лимонадом. Берт сел и прижался к моему бедру, надеясь на ответный жест. Я не стала его делать, впрочем, и отодвигаться тоже.

Драматург произнес какой-то сложный тост – на хинди, как он пояснил. Когда я попросила перевести его, Берт покраснел.

– Это пожелание... Чтобы ваша грудь не осталась без внимания... Мэвис, вы можете не беспокоиться. У вас такая потрясающая фигурка... На чем я остановился?

– На пересказе сюжета, – я поставила пустой бокал на столик. Берт сделал то же самое.

– Да... На премьеру стареющей кинозвезды пришли друзья Нины – актеры, режиссеры, критики... Ну, в общем, половина Голливуда и часть бродвейской публики. Они должны стать свидетелями триумфа актрисы. И вот...

Он умолк, затягивая мелодраматичную паузу. Я терпеливо ждала.

– И вот за пять минут до начала спектакля актрисе сделалось дурно. Нервы не выдержали, сказалось напряжение... За кулисами – паника. Что делать?

– Я знаю. Раз дочь посещала все репетиции, она невольно выучила роль назубок. Пусть дочь отыграет премьеру вместо матери.

Кажется, я сразила этого гения наповал. Берт только хлопал глазами. Наконец он закрыл рот и сухо поинтересовался:

– Кто вам рассказал? Иган?

– Нет. Я догадалась сама.

Тут мистер Бэнкрофт окончательно расстроился и умолк. Его губы надулись, а усики задрожали.

– Не огорчайтесь, Берт, – попробовала я вернуть ему хорошее настроение. – Я догадалась о таком повороте, потому что очень внимательно слушала вас и смотрела... Я умею читать мысли других людей... Иногда.

Он долго решал: поверить мне или нет. Мой ласковый взгляд сделал свое дело, и толстячок оттаял.

– Мэвис, все должно быть так, как вы сказали: вместо матери на сцену выйдет дочь. Но публика ведь, надеется увидеть своего старого кумира – рыжеволосую Нину. Поэтому дочери придется надеть рыжий парик.

– Это будет триумф Нины, – подхватила я. – Все ведь уверены, что видят именно ее – такую легкую, веселую, музыкальную...

– Вы опять прочитали мои мысли?

Тут он обиделся всерьез. Надулся, напыжился и даже отодвинулся от меня.

– Я угадала чисто случайно! Извините, Берт. Но как вы все прекрасно придумали! Замечательная идея! Ужасно интересно!

Он покосился, но ничего не сказал.

– Берт, милый, я и не думала дразнить вас. Все вышло ненароком... Что по сюжету было после премьеры? Расскажите! Я сгораю от любопытства.

– Но вы все знаете! – разлепил он плотно сжатые губы.

– Честное слово – нет! Хотите поклянусь?

После непродолжительного молчания драматург продолжил:

– Ладно, слушайте... Шоу стало сенсацией Бродвея. Бурная реакция в прессе, записи на радио... Мать молчит, но дочь... Она ведь попала в сложное положение: вынуждена быть на сцене собственной матерью, то есть выступать вместо матери...

– Представляю, как она мучается! – с жаром воскликнула я, боясь переиграть.

– И вдруг сюжет делает крутой вираж...

– Не может быть!

Толстячок снова навалился на меня всем телом.

– Когда-то Нину любили два человека. Она выбрала одного и вышла за него замуж – он стал отцом ее дочери. К тому моменту, когда затевается премьера на Бродвее, он умирает. Нина – вдова. Что касается второго мужчины, то этот человек оказался однолюбом. В его жизни есть только одна женщина – Нина. Стараясь ее забыть, он лазает по горам, участвует в военных операциях, забирается в прерии и джунгли... Случайно узнает о готовящейся шумной премьере на Бродвее – прочел в какой-то газете. И захотел увидеть Нину. Пришел на спектакль. А после шоу прибежал с цветами за кулисы, чтобы поздравить любимую женщину с грандиозным успехом. Он предлагает ей руку и сердце. А на самом деле разговаривает с дочерью в гриме Нины. Вы представляете, Мэвис? Девушка видит перед собой благороднейшего мужчину, влюбляется в него! И продолжает играть на сцене!

– Что за...

Я прикусила язычок, чтобы не обидеть «творца» словом «ахинея».

– Берт, вам не кажется, что в вашей пьесе все запутались? Как вы думаете развязать этот узел?

– Вот! – Глаза его заблестели. – Вы попали в точку! Развязка!

– Ну и?..

– Дочь так вжилась в образ собственной матери, что не может уже быть сама собой. Обращаясь к Нине, она говорит: «Я люблю его так же, как и ты, мама!». Каково? В темноте белеет ее лицо, и губы шепчут...

– Да, зал будет потрясен.

– Они у меня зарыдают, как дети! – Берт потряс своими пухлыми кулачками. – Они почувствуют, что такое – любовь!

На всякий случай я повторила, как завороженная:

– Они почувствуют... Но ведь это еще не конец?

– Да.

Он сник, как будто мой вопрос был острой иголкой и из мистера Бэнкрофта вышел весь воздух. С тоской глянул на пустой бокал.

– Я еще не придумал, чем все это закончить... Нет вдохновения. Конечно, прицепить какой-нибудь финал можно, но я не ремесленник. Я – мастер! А вдохновение... Оно придет.

– Конечно, Берт.

– Давайте выпьем еще. Я принесу лимонада.

– Спасибо. Принесите. Здесь стало что-то жарко и душно.

Не успел мистер Бэнкрофт встать с диванчика, как перед нами возникла, словно привидение, долговязая фигура Игана Ганна. Композитор осуждающе смотрел на соавтора сквозь толстые стекла очков.

– Я пришел, чтобы напомнить тебе, Берт, о завтрашнем раннем подъеме, – сказал он. – Ты не забыл, что у нас полно работы?

– Завтра я буду свеж, как утренняя роза, – пробормотал драматург.

– Сомневаюсь, – Иган Ганн выразительно посмотрел на бокалы в обеих руках Берта. – Ты не уймешься, пока не нагрузишься под завязку. А потом будешь дрыхнуть до обеда.

– Да будет вам известно, мистер Ганн, что мы пьем исключительно лимонад! – решила я встать на защиту толстячка. – Так что ваша риторика здесь неуместна.

– Знаю я этот «лимонад»! – фыркнул Иган. – Две части водки и три части шипучего лимонного сока. Да еще пара кубиков льда. Когда пьешь – вкус спиртного неощутим. Зато потом...

Я глянула на драматурга.

– На вашем месте я обозвала бы мистера Ганна интриганом!

– Вы зря беспокоитесь, Мэвис, – Берт облизал пересохшие губы. – Водка совсем некрепкая...

– Она – из той бутылки, что Алекс прячет за батареей виски. Сорок градусов, только и всего, – усмехнулся Иган.

– Что?!

Я хотела подняться и бросить в лицо этого наглеца какую-нибудь убийственную остроту, но ноги неожиданно перестали мне повиноваться, стены гостиной качнулись и поехали... В отличие от меня Берт Бэнкрофт довольно резво вскочил и затараторил:

– Спокойной ночи, Мэвис. Встретимся завтра. Иган прав: пора на боковую.

– Спокойной ночи.

Слова давались мне с трудом, язык заполнил всю полость рта и еле-еле поворачивался – как амбарный ключ в проржавевшем замке. Мне многое хотелось сказать коварному драматургу, но вместо слов я издавала какое-то мычание.

Берт исчез в мгновение ока.

Иган Ганн наклонился ко мне.

– Как вы себя чувствуете, мисс Зейдлиц?

– "Я люблю его так же, как и ты, мама!"... Не обращайте внимания... Я сегодня слышала и не такое...

– Понимаю. Берт мне тоже все уши прожужжал. Может, вы знаете: он придумал, чем закончить эту белиберду? – озабоченно спросил композитор.

– Вам не кажется, что стены уже накренились и сейчас упадут? Мы будем погребены под обломками, – с трудом выдавила я из себя.

– Я вынесу вас на руках, – пообещал Иган. – Могу приступить сейчас же. Где ваша спальня?

– Не выйдет! Что за гнусная мысль! И не думайте!

– Ну вот еще! – фыркнул он. – Неужели вы полагаете, что я хочу воспользоваться тем, что вы пьяны, чтобы соблазнить вас, и все прочее?!. Никогда! И потом, вы же сами сказали, что стены накренились. Давайте поднимемся на второй этаж – там стены ровные.

– Разумно, – согласилась я.

– Знаете что, Мэвис, у вас нет другого выхода, как только довериться мне, – сказал Иган и, подхватив меня за талию, рывком сдернул с дивана. – Закройте глаза и двигайте ногами вперед. Все остальное мне придется сделать самому.

Я закрыла глаза и попробовала переставлять ноги.

– Не так! – заорал Иган. – Вы пятитесь! А я сказал «вперед». Перед находится там, где нос. Где ваш нос, Мэвис?

– Господи, где же он? – мне почему-то стало так обидно, что я чуть не расплакалась.

– Да не танцуйте же! Вперед!

Кажется, я двигалась. Перед внутренним моим взором все время проплывали потрясающие видения. Голова катилась параллельно туловищу: это был огромный глазастый шар. Ноги представлялись мне колоннами античного храма. Рук вообще не было.

– Добрались до лестницы, – послышался голос Игана.

Я открыла глаза. Лучше бы я этого не делала! Огромные ступени винтовой лестницы были что горные вершины. Вскарабкаться на них можно было только с помощью рук. Я опустилась на четвереньки и принялась покорять первую ступеньку.

– Что вы делаете? – простонал мой спутник. – Вы потеряли пуговицу? Стоит ли она ваших усилий?

– Я ищу не пуговицу, а путь к вершине! Если вы этого не понимаете, значит, вы либо пьяный, либо тупой. Я преодолею этот подъем, чего бы мне это ни стоило!

Ну и болван! Я даже вскрикнула, когда Иган Ганн схватил меня поперек туловища и перебросил через плечо. Глазам моим открылась потрясающая перспектива, я пожалела даже, что у меня нет таланта художника или режиссерского гения... Но тут начался такой кошмар, такой кошмар... Меня затошнило. Содержимое моего желудка могло украсить новый костюм Игана Ганна, однако этого не случилось: меня поставили на ноги. Ганн поддерживал за плечи и толкал коленкой вперед.

– Мэвис, ваша спальня здесь?

Дверь как дверь. Интересно, она двойная? Или у меня в глазах двоится? Нет, дверей двое. Точно.

– Моя спальня здесь! – твердо произнесла я, указав на левую дверь, и икнула.

– Как вы себя чувствуете?

– Порядок!

Я пригладила волосы. Они были такими тяжелыми, что голова откинулась назад.

– Дальше справитесь сами? – заботливо спросил композитор.

– Не сомнивась...

Я хотела утвердительно кивнуть головой, но кто-то ударил меня по лбу так, что я едва удержалась на ногах.

– Осторожно, Мэвис! Так вы расшибете голову, – воскликнул Ганн.

– Спасибо, что вы меня проводили, мистер Ганн.

– Пожалуйста, называйте меня просто Иганом, – застенчиво улыбнулся высокий блондин.: – Я понимаю: имечко дурацкое, но родителям в свое время оно показалось самым красивым... А что касается Берта, то завтра он у меня получит! Вы ведь не пьете ни виски, ни водку, так, Мэвис?

Я снова хотела кивнуть, но вовремя сдержалась.

– Я пью, но очень редко. Не нахожу вкуса в спиртном.

– Но у водки и нет вкуса.

– Э-э... Это не так. Но мистер Бэнкрофт – свинья. Так ему и передайте. Мог бы и предупредить, что под слоем лимонной шипучки скрывается сорокаградусная тварь...

Неожиданно я почувствовала, что ноги плохо держат меня и расползаются – как будто я стою на скользком льду.

– Спокойной ночи, Иган!

– Спокойной ночи, Мэвис!

Он стоял и смотрел, как я вхожу в спальню и включаю свет. Потом вздохнул и пошел к лестнице.

– Берегитесь ступенек! – крикнула я вслед Ганну и захлопнула дверь.

Боже, сколько на мне одежды! Целая вечность ушла на то, чтобы стащить сапожки. Блузка поддалась со второго захода. Молнию брюк я не могла обнаружить минут пять. «Мэвис, с чего ты так переживаешь? – сказала я сама себе. – Разве земля перестанет вращаться оттого, что ты останешься пленницей собственных брюк? Ложись в них. Разве это безнравственно – спать в штанах?».

Я упала на кровать лицом вниз и стала обдумывать проблему: куда могла деться эта проклятая молния. Неужели всю оставшуюся жизнь я проведу исключительно в брюках? А как же вечерние платья? Впрочем, под длинным подолом никто ничего не заметит. А как же мужчины?.. Увы, теперь моей сексуальной активности пришел конец.

С этой печальной мыслью я уснула.