Текст книги "Девушка в саване"

Глава 2

Научно-исследовательский фонд Ландау находился в старом двухэтажном здании, которое протянулось вдоль площадки размером в пять акров, по неухоженному виду которой можно было догадаться, что ею никто никогда не интересовался. Я проехал следом за допотопным седаном доктора по заросшей сорняками подъездной дороге, а затем поставил свой «хили» рядом с ним перед входом в здание. Полника я оставил в частной мертвецкой дожидаться доктора Мэрфи – в конце концов, лейтенант может рассчитывать на некоторые привилегии. Например, не торчать в помещении, пропахшем формалином, и не вести переговоры с этим ничтожеством Бреннером.

К тому моменту, когда я догнал их, Ландау и его дочь находились уже в холле и ожидали меня на площадке лестницы. Яркий солнечный свет заливал все помещение сквозь распахнутую входную дверь, и оно, разумеется, казалось куда более привлекательным, чем зал похоронного бюро с его мрачными витражами, а черный шелковый саван внезапно стал совершенно прозрачным и больше не скрывал округлые линии изящного тела Вики Ландау.

– Если не возражаете, лейтенант, – процедила брюнетка сквозь стиснутые зубы, – я бы хотела пройти в мою комнату и одеться. Я немного устала от ваших развратных взглядов, блуждающих по мне.

– Как я могу отказать в столь очаровательно сформулированной просьбе? – галантно ответил я.

Она быстро повернулась и стала подниматься по лестнице. Я наблюдал за элегантным покачиванием ее соблазнительно округлых половинок, пока она не скрылась из глаз.

– Вики права, – изрек Ландау и вдруг рассмеялся. – Вы, должно быть, самый развращенный лейтенант, который когда-либо служил в правоохранительных органах.

– Рад, что вы мне напомнили о себе, доктор. – Я благодарно посмотрел на него. – Давайте-ка пройдем куда-нибудь и поговорим о вашем усопшем сотруднике.

– Мой офис находится как раз напротив. Мы сможем там побеседовать.

Обстановка офиса Ландау замораживала, если можно так выразиться. Там стоял письменный стол, зава – , ленный бумагами так, что с первого взгляда он напоминал свалку. Вокруг стояло несколько простых деревянных стульев с прямыми спинками. Обстановку довершали стальные ящики для документов, кое-где покрытые ржавчиной, и огромный книжный шкаф со стеклянными дверцами, украшенными паутиной трещин, за которыми виднелась масса технических и медицинских справочников, в хаотическом беспорядке распиханных по полкам. Все это производило впечатление места, где его владелец работал как одержимый, без остановки, не извлекая из этого никакой материальной выгоды.

Стул у стола жалобно скрипнул, когда доктор опустился на него. Он сдвинул вбок пачку бумаг, чтобы видеть меня, не вставая с места, затем принялся раскуривать сигарету с тошнотворной медлительностью. Я сидел напротив на одном из неудобных деревянных стульев с гнутой спинкой, которая буквально впилась в мою спину, и за компанию тоже закурил.

– Расскажите мне про Роберта Марша, – предложил я.

Он пожал плечами.

– Мне практически нечего сказать, лейтенант. Он проработал в фонде около шести месяцев, явился к нам сразу же после того, как закончил двухгодичную интернатуру в одной из больниц на Востоке. Я опубликовал заявку в газете на молодого врача, заинтересованного в научно-исследовательской работе, и он показался мне самым подходящим из откликнувшихся. – Ландау усмехнулся. – Откровенно говоря, большого конкурса не было, мы предлагаем мизерное жалованье и не слишком роскошные условия работы. Но Марш был энтузиастом, можно даже сказать, фанатиком. Нам его будет сильно недоставать.

– Знаете ли вы кого-нибудь, у кого были основания его убить?

Он решительно покачал головой.

– Никого. Я все еще не могу поверить, что такое произошло. Марш был очень напористым, но в общем симпатичным молодым врачом, полностью погруженным в свою работу. Он был страшно застенчивым и поэтому замкнутым, но все же весьма приятным человеком. Знаете, в данный момент меня пугает то, что я практически ничего не знаю о его личной жизни. Мне даже не известно, живы ли его родители и имелись ли у него вообще родственники на Востоке. Но, полагаю, вы это выясните и сообщите им о случившемся?

– Непременно, – сказал я. – Когда вы видели последний раз его живым?

– Я не могу поручиться за точное время, – медленно произнес Ландау. – Вообще-то вчера вечером после обеда. Мы все, включая Марша, пили кофе в общей комнате, и я знаю, что к половине одиннадцатого там оставались лишь Вики, Кэй Аллен и я. Именно тогда мы начали подтрунивать над тем, что Вики – любительница поспать, и это послужило началом для дурацкого розыгрыша…

Внезапно он внимательно посмотрел на меня из-под полуприкрытых тяжелых век.

– Скажите мне ради всего святого, каким образом труп Марша оказался в том же частном морге, в котором мы оставили Вики, лейтенант?

– Я собирался задать вам тот же самый вопрос.

– У меня буквально стынет кровь, – пробормотал он, – стоит мне подумать, как мы бросили ее одну-одинешеньку в гробу среди ночи, в то время, как тело Марша находилось в том же помещении! – Его губы сжались в твердую линию. – Одно несомненно: эта история полностью излечила мен от пристрастия ко всякого рода розыгрышам.

– Я счастлив, что Роберт Марш умер не напрасно, доктор! – пробормотал я.

Темные циничные глаза яростно всматривались в меня несколько секунд.

– Вы омерзительный сукин сын! – элегантно выразился доктор Ландау. – Мне бы хотелось… – Энергичный стук в дверь не дал ему сформулировать его сокровенное желание относительно моего ближайшего будущего. Дверь отворилась, в комнату вошла блондинка в ослепительно белом халате. В руках у нее был поднос с кофе.

– Я подумала, что вы, доктор, возможно, выпьете кофе, – произнесла она деловито. – Вики только что рассказала мне о ночной трагедии. Я очень жалею доктора Марша. Он был хорошим товарищем, всегда готовым прийти на помощь. Мне его будет очень не хватать.

– Лейтенант, это Кэй Аллен, одна из моих ассистенток.

Девушка поставила поднос на стол, затем повернулась и равнодушно посмотрела на меня:

– Доброе утро, лейтенант.

Ее очень светлые волосы были зачесаны назад и стянуты узлом над шеей. Сквозь стекла очков в тяжелой черной оправе были видны небесно-голубые глаза, такие же «теплые», как полярный ветер. Ее лицо, вероятно, было чисто вымыто каким-то асептическим составом, на нем не было даже намека на косметику. Возможно, под белым медицинским халатом скрывалась превосходная фигура, но ее туго накрахмаленный панцирь был непроницаем, так что все оставалось на уровне предположений.

– Не та ли это Кэй Аллен, – сказал я, подчеркивая каждое слово, – которая отличается сексуальным чувством юмора.

– Прошу прощения? – Голос у нее явно «дал петуха».

– Девушка, которая посчитала, что саван из прозрачного черного шелка внесет ноту экстравагантности в стиль частных похоронных бюро в этом году, – объяснил я. – «Выглядеть элегантно, когда ты проснешься, издава вопль ужаса»– таков был ваш девиз, мисс Аллен?

– Ах, это! – произнесла она брезгливо и демонстративно отвернулась от меня. – Я принесла вторую чашку для лейтенанта, доктор. Вы хотите, чтобы я налила кофе?

– Благодарю вас, – кивнул Ландау. – И не обижайтесь на довольно ядовитые комментарии лейтенанта. Все более сложное, чем нападение на винный магазин какого-нибудь недоросля, вооруженного игрушечным пистолетом, смущает его. Естественно, его целенаправленный интеллект протестует против всего, что хотя бы отдаленно напоминает сложную проблему, и он старается отыграться на детских оскорблениях и инфантильном остроумии. Такова неизбежная рационализация неполноценного ума.

– Конечно! – злобно подтвердила она. Повернувшись ко мне спиной, блондинка перегнулась через стол и принялась наливать кофе.

– Без сливок, благодарю вас, – вежливо произнес я. – Разрешите задать вам личный вопрос, мисс Аллен.

Скажите, женщины, облаченные в белые халаты, всегда носят черное белье в качестве тайного уравнителя? Чтобы как-то компенсировать маску холодной, лишенной секса внешности, которую они постоянно демонстрируют бренному миру?

Ее рука слегка дрогнула, на подносе образовалась блестящая лужица кофе.

– Если бы мне потребовалось какое-то доказательство моего предыдущего замечания! – фыркнул Ландау.

– Вы психиатр, доктор, – твердо произнесла Кэй Аллен. – Что вы думаете? Он нуждается в помощи?

– Вы биолог, Кэй, – хохотнул он. – Что вы думаете о генах?

Она придвинула ко мне чашку кофе и холодно уставилась на мое лицо. Прошло секунд пять, затем она кивнула.

– Напряжение совершенно ясно прослеживается. – Говорила она, явно обращаясь к Ландау, хотя не отводила от меня равнодушного взгляда. – Черные волосы, голубые глаза, белая кожа предполагают нордический тип, разумеется. Легкомысленный тон и поведение – маскарад. С его генами все в порядке, так что он относится к вашему департаменту, доктор.

Она повернулась и как будто непреднамеренно подошла к столу.

– Эти разговоры о черном нижнем белье – пристрастие, как я полагаю? Примитивное табу? Или комплекс на цвета, белый символизирует непорочность, как вы считаете?

– Теперь, Кэй, – добродушно загудел доктор, – вы занимайтесь генами, а я уж займусь комплексами. И…

– А мне, по всей вероятности, поручено заняться непорочными девами, – вмешался я, не скрывая раздражения. – Из числа блондинок-биологов, которые воображают, будто саван может доставить больше удовольствия, нежели простыня на кровати. Вам известен тот тип, который я имею в виду… – Тут я посмотрел ей прямо в глаза. – Эти чистюли – или мне следует назвать их стерильными созданиями? – куколки-недотроги, которые прячутся за накрахмаленными одеждами, очками и оскорблениями. Любой мужчина скажет вам, что такого рода особы до смерти боятся, что кто-нибудь станет к ним приставать, а им это даже понравится. Вся беда в том, что никто не захочет, но им-то это неизвестно. Грустно, не так ли?

Два красных пятна появились на щеках Кэй Аллен, она взглянула на мен с откровенной ненавистью и выбежала из офиса. Дверь шумно захлопнулась, я не стал скрывать от Ландау чувства удовлетворения.

– Как я справился с задачей в качестве психолога-любителя? – поинтересовался я.

– Вы очень расстроили бедняжку Кэй, разве можно быть таким злым?

– Верно, я расстроил ее гораздо сильнее, нежели известие об убийстве Роберта Марша, – задумчиво произнес я. – Сколько у вас здесь людей, доктор?

– Кроме женщины, которая ежедневно приходит делать уборку, только научно-исследовательская бригада и Вики. Она готовит нам еду и по-матерински печется о нас, понимаете? Нас осталось четверо, когда не стало бедняги Марша. Я сам, психиатр; Кэй, как вам уже известно, биолог; химик Луи Жерар и второй психиатр Теодор Алтман.

– Какого рода исследованиями вы занимаетесь? – полюбопытствовал я.

– В основном психофармакологией.

– Наркотиками?

– Можно сказать и так. Я слегка приподнял брови.

– Веществами, приводящими к наркомании, может быть, героином?

– Нет, сэр! – Он ядовито улыбнулся. – Этот фонд – сугубо частное предприятие, существующее исключительно на средства, оставленные мне покойной женой. Мы не имеем официальной или хотя бы полуофициальной финансовой или другой поддержки. Поэтому исследование любых морфиновых дериватов было бы сопряжено с серьезными неприятностями. В особенности, уверен, вы должны со мною согласиться, лейтенант, – для бывшего наркомана.

– Вы – бывший наркоман? – поразился я.

– Производственное заболевание среди врачей, – равнодушно бросил он. – Я добровольно обратился в Федеральный наркологический госпиталь в Лексингтоне летом пятьдесят шестого года, а через шесть месяцев мен выписали оттуда после полнейшего излечения. Я не потерял своих профессиональных привилегий, но если бы я возглавил бригаду, занимающуюся изучением неизвестных пока свойств морфина, полагаю, власти могли бы передумать.

– Так что же вы тогда исследуете, доктор?

– Мескалин и ЛСД – 25 , лизергиновую кислоту, главным образом. Пока очень мало известно об их фармакологических свойствах. Мы упорно трудимся вот уже пять лет, а наши важные открытия? – Он устало пожал плечами. – Ах, у вас предостаточно собственных проблем, стоит ли выслушивать мои сетования?

– Правильно! – обрадовался я. – Мне бы хотелось побеседовать с двум другими членами вашей исследовательской бригады, с которыми я еще не встречался.

– Разумеется.

Он нажал на кнопку звонка, скрытую под столом, секунд через десять в офис вошла его дочь.

Вики Ландау все еще выглядела привлекательной, хотя теперь она была облачена в стильный костюм из светло-голубого джерси. Меня она одарила откровенно враждебным взглядом, затем вопросительно посмотрела на отца.

– Попроси доктора Алтмана и мистера Жерара зайти сюда на несколько минут, хорошо? – произнес он.

– Они ушли, – объявила она с нескрываемым злорадством. – Луи отправился в город за какими-то порошками в аптечном управлении и предупредил Кэй, что вернется довольно поздно. А доктор Алтман поехал в санаторий Бейстона. Ты же помнишь, сегодня его день консультаций с доктором Шулмейером.

– Я совершенно забыл, – вздохнул отец. – Это значит, что он вернетс не ранее пяти. Крайне сожалею, лейтенант.

– Я заеду к ним позднее, – махнул я рукой. – Пока же мне хотелось бы взглянуть на комнату Марша.

– Разумеется. Вики, будь добра, покажи все лейтенанту.

– Коли ты настаиваешь!

Я вышел следом за ней из офиса, поднялся вверх по лестнице, затем мы петляли по довольно длинному коридору с многочисленными поворотами, пока Вики не остановилась, чтобы отворить дверь.

– Вот здесь. Искренне надеюсь, что в паре ящиков туалетного столика он устроил ловушки.

– Почему-то у меня возникло ощущение, что я вам не нравлюсь, – сказал я миролюбиво. – Я ведь прав?

– Еще бы не правы! Никогда не прощу того, что вы сделали с бедной Кэй. Не ее вина, что она непривлекательна и не нравится мужчинам. Вам должно быть стыдно, очень стыдно!

– Кэй и ваш отец забавлялись, унижая меня, – нахмурился я. – Я решил, что это была своеобразная игра, ну и принял в ней участие, когда выпал мой номер.

Я прошел в комнату Марша и на несколько секунд остановился у порога, чтобы осмотреться и закурить сигарету. Представившееся моим глазам зрелище не было вдохновляющим. Обстановка была выдержана в том же «утилитарном» стиле, что и офис Ландау. Вдоль одной стены стояла явно жесткая койка, перед нею на полу лежал потертый небольшой коврик. Видавший виды туалетный столик привалился к противоположной стене, а на ручке стенного шкафа одиноко висел медицинский халат.

– Что он делал тут? Иногда ночевал безо всяких удобств? – воскликнул я.

– Что вы имеете в виду?

От голоса брюнетки веяло арктическим холодом.

– Вы же не скажете, что помещение имеет жилой вид, не так ли? Парень, по вашим словам, работал здесь шесть месяцев, а по внешнему виду помещения логично предположить, что он ночевал, как правило, в какой-нибудь гостинице.

– Доктор Марш был фанатиком науки, – нахмурилась она, – материальные блага, физический комфорт для него ничего не значили. Но этого вам не понять, лейтенант!

– Думаю, вы правы. А что доставляло ему удовольствие, чем он увлекался, помимо того, чтобы ложиться спать в гробы, где люди могут его застрелить?

– Удовольствие? – Голос ее слегка задрожал. – Вечером в субботу он выпивал пару стаканчиков пива перед обедом. Полагаю, в ваших глазах это превращает его в алкоголика?

– Возможно, в его лице мы имеем повторение истории Джекила-Хайда даже после пары стаканов пива. Фанатичный доктор в трезвом состоянии и зомби, набрасывающийся на трупы в подпитии. Может быть, этим объясняется то, что он так спокойно лежит в гробу, как вы считаете?

– Какие ужасные вещи вы говорите!

Я проигнорировал ее слова и прошел к туалетному столику, выдвинул верхний ящик и принялся методично просматривать стопку нижнего белья, носки и носовые платки. Через несколько минут я небрежно бросил через плечо:

– И как могло случиться, что, когда я сообщил вам мою версию того, почему Марш лежит в этом гробу, вы приняли ее?

– Что вы имеете в виду? – прошептала она после паузы, вплотную подойдя ко мне и буквально застыв на месте, причем впервые с лица ее полностью исчезло присущее ей высокомерное выражение собственного превосходства.

– Я имею в виду, что я ждал от вас услышать, откуда, черт возьми, мне известно, что он улегся в гроб до того, как его застрелили, а не был туда уложен уже убитым. Вот что вы должны были бы заявить, если, разумеется, вы не знали, что случилось на самом деле. Лично я впервые слышу, чтобы человек послушно укладывался в гроб в похоронном бюро в ожидании, когда его застрелят. Вы тоже никогда такого не слыхали, не так ли? Или я ошибаюсь?

Ее глаза выражали прежнее высокомерие.

– Слыхала, что копы выходят из себя, когда не отвечают на их вопросы, но я впервые слышу, что они еще и ждут, чтобы вопросы задавали за них. Я, стало быть, должна выполнять вашу работу? Откуда мне было знать, убили его там или где-то в другом месте? Уж не намереваетесь ли вы вообще обвинить меня в том, что это я его убила?

– Такой шанс не исключен, милочка, – заверил я. – Почему нет, если он был убит именно здесь. У вас была прекрасная возможность сделать это, коли вы находились одни в этой мертвецкой.

– Вы глупец! Какие основания имелись у меня убить Боба?

– Этого я не знаю, пока не знаю, но, возможно, сумею выяснить.

– Если бы я убила его, вы воображаете, что я смогла бы забраться в этот гроб и снова заснуть? – Голос у нее прервался от столь чудовищной мысли. – Кем вы меня считаете?

– Весьма соблазнительной особой, – правдиво ответил я, – в особенности в этом черном одеянии. Сексуальной, с дурным характером, что крайне печально, ибо от этого у женщин появляются на лице преждевременные морщины. Следите за собой.

– Вы! Я могла бы… В ярости она отвернулась от меня. Я закончил проверять второй ящик и принялся за третий.

– Кто были его друзья? – спросил я.

– Мы все были его друзьями! – прозвучал свирепый шепот, она продолжала стоять спиной ко мне, демонстрируя свое негодование:

– Папа, Кэй, доктор Алтман, Луи.

– Я имею в виду за стенами дома… Была ли у него девушка?

– У Боба-то? – Она расхохоталась. – Он был женат на медицине и влюблен в медицинские исследования. За все те шесть месяцев, которые он находился здесь, я сомневаюсь, чтобы он хотя бы раз взглянул на какую-нибудь девушку.

– Даже на вас?

– Даже на меня. Должна сознаться, что мое самолюбие от этого не страдало.

– Что скажете про его друзей-мужчин? Она медленно покачала головой.

– Он почти никуда не выходил. Чтобы размяться, прохаживался вокруг сада. За те шесть месяцев, что он находился здесь, он побывал в Пайн-Сити не более двух раз. Почему вы мне не верите? Боб Марш был…

– Знаю, – устало произнес я, – одержимый. Говорил он когда-либо о своих друзьях или о семье, оставшейся на Востоке?

– Пару раз он упоминал своих родителей и дядюшку, который помог ему закончить медицинское училище. Больше я ничего не припоминаю.

– Он ладил со всеми остальными обитателями дома?

– Я же вам говорила… – Она повернулась лицом ко мне и в ярости зашипела:

– Послушайте, он же умер. Почему вы так стремитесь очернить память о нем еще до того, как его похоронят?

– Я стараюсь найти мотив для его убийства. Послушать вас, такого просто не могло быть.

– Его и нет! – убежденно заявила она. – Если хотите знать, я думаю, что его убили по ошибке, приняв за кого-то другого.

– За кого, например?

– Откуда мне знать? – Она возмущенно фыркнула. – Вы здешний детектив. Вот и выясняйте сами!

Я закончил проверять последний ящик, не обнаружив ничего примечательного. Вики Ландау прошла следом за мной к стенному шкафу и остановилась рядом, скрестив руки на груди и внимательно наблюдая за тем, как я проверяю карманы висевших там вещей.

– Вы, возможно, воображаете, что я намереваюсь что-то стянуть? – ворчливо бросил я через плечо.

– Я просто зачарованно слежу за работой настоящего детектива! – фыркнула она. – Жаль только, что вы еще ни разу не воспользовались увеличительным стеклом.

– Я берегу его для обследования подозреваемых женского пола, – с готовностью ответил я. – Мы сэкономим массу времени, мисс Ландау, если вы прямо сейчас скинете свою одежду, пока я буду полировать лупу. Понимаете, последний раз, когда я пользовался ею, я осматривал крупную хористку, которая выдерживала карантин по случаю свинки.

– Ох, вы… – Впервые Вики затруднилась подобрать нужные слова. – Вы грязный пакостник, я просто не могу оставаться с вами в одном помещении. Мне необходимо глотнуть свежего воздуха!

Она выскочила из комнаты, наконец-то я остался один. Я терпеть не могу, когда мне приходится осматривать вещи убитого в присутствии посторонних людей, в особенности если это подозреваемые. Но через пару минут я понял, что ничего бы не изменилось, если бы Вики осталась, потому что так и не нашел ничего примечательного. Захлопнув в сердцах дверь, я сердито посмотрел на висящий на крючке халат. Скорее по привычке я на всякий случай запустил руку в его нагрудный карман и услышал шорох.

Это была страничка, вырванная из дешевой записной книжки и аккуратно согнутая несколько раз в крохотный квадратик. Расправив его, я прочитал напечатанные на нем имя и адрес: «Хэл Кирби, Кредитный банк Пайн-Сити».

Старательно спрятав листок в бумажник, я вышел из комнаты и двинулс к входной двери, а когда достиг лестничной площадки, услышал негромкое шуршание накрахмаленной ткани: это Кэй Аллен вышла из кабинета Ландау как раз вовремя, чтобы столкнуться со мной лицом к лицу в прихожей. , Ее небесно-голубые глаза посмотрели сквозь меня из-за стекол очков в тяжелой черной оправе, затем она вознамерилась пройти мимо, будто вообще не существовал. Я позволил ей сделать несколько шагов, но тут же окликнул:

– Мисс Аллен?

Она остановилась и повернулась ко мне с откровенным нежеланием.

– Да.

Голос ее звучал энергично и был начисто лишен эмоций.

– Когда вы в последний раз видели Роберта Марша живым?

– Вчера вечером где-то после обеда. Он сказал, что ложится спать. Думаю, это было около половины одиннадцатого.

– Когда отправилась спать Вики?

– Приблизительно часом позже.

– А в котором часу вы переодели ее в черный саван и помогли доктору Ландау отнести ее вниз в машину?

– В самом начале второго.

– Сколько времени вы ехали до похоронного бюро?

– Приблизительно двадцать минут.

– Сколько времени ушло у доктора Ландау на то, чтобы сломать запор задней двери?

– Я думала, что дверь уже была открыта, – ответила она ровным голосом. – Мы уложили Вики в гроб, проверили, чтобы у нее было достаточно воздуха, затем возвратились прямиком сюда. Я сама легла спать около двух. Я ответила на все ваши вопросы, лейтенант?

– Полагаю, что да. Благодарю вас, мисс Аллен. Я прошел мимо нее к входной двери и почти достиг ее, когда девица окликнула меня:

– Лейтенант Уилер?

Настала моя очередь остановиться и обернуться.

– Да?

– Это не моя область, конечно, – сказала она ровным голосом, – но если лейтенанту полиции разрешается ссылаться на психологию, я не вижу причин, чтобы это запрещалось биологу. Все эти агрессивные комплексы относительно разочарованных девственниц, претендующих на ваше внимание, указывают на одно.

– На что именно?

– На импотенцию, – заявила она. – Я убеждена, лейтенант, что, если бы ход событий дошел до дела, вы бы просто разразились рыданиями и побежали со слезами домой к своей маменьке.

– Это все? – вежливо осведомился я.

– Да! Это все, лейтенант. Отправляйтесь теперь домой и повздыхайте над последним набором непристойных открыток, это максимум того, что вы представляете о реальной жизни.

Я отворил входную дверь, вышел наружу и медленно двинулся к «хили». Эта Кэй Аллен все же задела меня в отношении порнографических открыток. Последний раз я их видел много лет назад, когда учился в последнем классе школы, и это вспомнилось мне даже с каким-то ностальгическим чувством. В реальной жизни я никогда не сталкивался со всем тем, что там изображалось.