Текст книги "Лили и море"

Я просыпаюсь рано. Выбираюсь из спального мешка, сворачиваю его в угол. Я сижу на ящике для спасательных жилетов. Я смотрю на море, мы движемся вперед. Иногда здесь, глядя непроницаемым взглядом на серые волны, стоит человек-лев. Я не хочу его беспокоить. Я тоже смотрю на гребни и впадины, которые катятся до самого горизонта. Я хотела бы, чтобы он объяснил мне, как управлять судном, значение радаров, но не осмеливаюсь спрашивать. Я мечтаю, чтобы Йан взял нас на борт этой зимой. Мы больше не покинем океан. Мы будем работать вместе на холоде, на ветру, ощущая ледяное дыхание волн. Я буду между этими двумя людьми, высоким худым парнем и Джудом. Человек-лев и высокий моряк, я думаю, будут здесь всегда, перед лицом океана. Будут рыбачить, независимо от того – буду тут я или нет.

Ночь холодна. Очень поздно. Или очень рано. Отражение луны танцует на море до самого горизонта, переливается золотом. Мы делаем наживку, наши сосредоточенные лица освещены ярким светом неонового фонаря. Йан вышел из рубки. Что-то ему мешает. На палубе он вполголоса о чем-то говорит с Джессом. Я слышу слова «звезда» и «иммиграция». Йан возвращается в рубку.

Я снимаю перчатки, бросаю свой непромокаемый плащ у входа, перепрыгивая через ступеньки, взбегаю по лестнице и, запыхавшаяся, появляюсь перед Йаном. Щеки мои горят ярким румянцем.

– Это из-за меня ты так боишься? Здесь собираются «нарисоваться» парни из иммиграционного отдела?

В свете рулевого прибора его лицо стало бледным, очертания рта жесткими. Судно ложится на противоположный курс. Мне не дано знать, что происходит. Мы с Джессом гадали – не корабли ли это береговой охраны…

– Не волнуйся, – сказала я ему шепотом. – Не надо переживать из-за меня, если это иммиграционная служба, то я брошусь в воду.

Кажется, это его реально встревожило.

– Ты не можешь сделать это, Лили, так как вода слишком холодная. Ты умрешь немедленно.

– Совершенно верно. Они не возьмут меня живой. Они никогда не возьмут меня! И не отправят обратно во Францию!

Тут он улыбнулся, хотя у него все еще был беспокойный взгляд. Он сказал почти нежным голосом:

– Иди на палубу и возвращайся к работе. Это наверняка не иммиграционная служба.

* * *

Никаких признаков земли, где мы когда-то жили. По-прежнему висел туман. Ночь. Море еще не успокоилось, с того времени как мы покинули Кадьяк. В сапогах, которые я никак не могла высушить, ноги сковал холод. Онемевшие пальцы не могли застегнуть непромокаемый плащ. Джуд глотает горсть аспирина.

– Ты поранил руку? – спрашиваю я на плохом американском языке.

Он поднимает на меня удивленный и одновременно безучастный взгляд, он теряет равновесие и спотыкается на мгновение. Но он быстро приводит себя в порядок. Шкипер орет. Джесс трусливо исчезает в машинном отделении. Джон не готов по-прежнему, у него морская болезнь. Его постоянно тошнит. Луис и Джезус угрюмо обмениваются несколькими словами на мексиканском варианте испанского. Йан нервно надевает свои перчатки с таким видом, словно собирается кого-то побить. Я смотрю на воду. Шквал ледяной воды обрушивается на кафель под моими ногами – ногами моряка, черт побери. Меня жутко качает из стороны в сторону. Я чувствую округлость своих ягодиц под ладонями, которые двигаются взад-вперед. Они больше не сопротивляются ударам со стороны судна, они танцуют и играют в ритме этих толчков.

Дэйв пинает дверь, врывается ветер. Мы следуем за ним на палубу. Я думаю о кофе, о котором мы даже не можем и мечтать. Шкипер присоединился к нам с дымящейся чашкой в руке. Мы вытаскиваем ножи, шлюпочные крюки и багор, снимаем шкив приспособления для поворота, раскачиваем направляющий ролик над подпалубной балкой. Йан маневрирует, подводя «Мятежный» к бую, исчезающему в волнах. Джуд хватает багор и переносит маяк на борт. Запускается гидравлический двигатель. Рыбалка продолжается. Снова выбирается буйреп. Шкипер орет. Это всего лишь рутина.

Лов рыбы надо прекращать. Дэйв неоднократно клал руку на буйреп, чтобы почувствовать натяжение. «Оно было критическим… Слишком критическим», – прошептал он, взглянув на меня обеспокоенно, когда я встретила его взгляд. Шкипер остановил судно и гидравлический двигатель. Что-то пошло не так. Яруса вошли в воду с перекосом. Джуд перегнулся через борт и со страхом смотрел вниз. У Йана было расстроенное лицо. Вдруг громкий треск, крики, ругань – крючковая снасть сломана. Все это произошло в одно мгновение. Я не понимаю, так же как и другие, что произошло. Никто не догадался закрепить канат, когда он скользил между пальцами в море.

Шкипер был в ярости. Он ничего не сказал. Мужчины молчали. Они склонили головы, и это все, что они могли сделать. Я ничего не поняла, кроме того, что сотни метров снастей могут быть потеряны навсегда. Йан швырнул перчатки на палубу, не удосужившись даже снять костюм, забрался в рулевую рубку. Судно стало резко набирать ход, что быстро привело к другой крайности. Снова появился шкипер. Он ожил. Я посмотрела на него, наши глаза встретились. На его лице блуждало подобие улыбки, мимолетная и жалкая такая гримаса. Я поняла, что дело худо.

Джуд схватил маяк и буй, выругался, потому что они едва не выскользнули из его рук. Это был железный трос на шкиве.

Гидравлический двигатель снова пришел в действие. Это было не последний раз. Порвались два длинных толстых троса хребтины яруса с насаженными рыболовными крючками.

– На этот раз мы облажались, – прошептал Джон.

– Если бы мы только успели почистить дно… – ответил Дэйв вполголоса, – тогда мы чувствовали себя в своей тарелке.

Он вернулся к работе. Шкипер вернулся в свою крепость. Может быть, он плачет, я на секунду подумала об этом. Саймон спустился в трюм и вручил мне коробки с замороженными кальмарами. Дэйв и Джуд тихо говорили о наклоненном ярусе, о ненормальном натяжении, неловкости, о том, что если бы Йан умел управлять, то мы бы не потеряли пятнадцать крючковых снастей, это будет нам дорого стóить и придется возместить Энди их полную стоимость.

– Это дерьмо, которое он нам сплавил, пройдут недели, чтобы все это отремонтировать!

– Да, но зачем шкипер пошел на риск, он же должен был видеть на эхолокаторе, что там не было дна.

Я затачиваю на камне нож. Я склонилась к Джезусу. Наши глаза встречаются. У него улыбка бессилия, такая наивная, которая ему присуща. Я начинаю смеяться, зарываясь носом в открытые коробки с замороженными кальмарами. Потом, нарезав их целую кучу, двигаю наживку к середине стола. Дэйв молчит. Сигарета Джуда повисла на его губах, дым поднимается к его глазам, и от этого он морщится. Луис и Джон сидят с постными лицами. В течение нескольких часов мы готовим наживку.

– Эй, Саймон, если ты собираешься приготовить что-нибудь поесть, как раз наступило время, чтобы об этом позаботиться.

У нас остались колбасы, рис, три банки кукурузы. Хорошо хоть это. Мужчины едят в тишине. У Саймона, стоящего у плиты, лицо буквально багрового цвета, он ждал нас, чтобы тоже поесть.

Шкипер поднял взгляд от тарелки, напоминая о своем существовании. Он посылает Саймона в трюм обложить свежую рыбу льдом.

– Но он же не ел! – говорю я.

Джуд обдает меня холодным взглядом, Дэйв, кажется, удивлен, но хмурится, Джезус выглядит смущенным. Остальные даже ухом не повели.

Йан бросает мне в ответ саркастическим тоном:

– Заткнись, Лили. Это тоже его работа, верно?

Я опустила горящее лицо. Я съежилась на скамейке. Мои глаза наполнились слезами. Комок в горле, я стараюсь сдержать приступ нервного смеха.

Мужчины вышли. Джезус и я моем посуду. Он рассмеялся.

– Никогда ничего не говори шкиперу. Знаешь, что тебя могут за это уволить? Шкипер всегда прав.

– Но Саймон не ел!

– Это решает только капитан, Лили, и если подобное повторится еще хоть раз, то все. Никто от этого не умрет, знаешь ли, а он лучше поест в следующий раз, поняла?

Джон мчится, как ветер. Он опаздывает, как всегда. Перед выходом он открывает ящик и хватает два «Баунти».

– А мне можно?

Джезус засмеялся. Я оставляю остатки еды для Саймона. Мы присоединяемся к мужчинам на палубе.

Настоящие золотые рыбки прыгают на столе. Шероховатое тельце, острые плавники, выпученные глаза, которые, кажется, могут вылезть из орбит.

– Они высовывают язык, Джезус?

– Они не высовывают язык, это их желудок.

– Ах…

– Это все происходит из-за понижения давления. Их называют глупыми рыбками. Из-за глаз навыкате и языка, как ты говоришь.

Алая кровь стекает с их тел. Зияющее горло. Я толкаю их вниз, в трюмовое отверстие. Джезус работает со мной. Он кивает с озабоченным видом.

– Саймон не вышел, – шепчет он, – я думал, он такого не пропустит.

– Чего?

– Взглянуть на глупых рыбок. Эти рыбы опасны. Ты обратила внимание на их плавники? Там в шипах можно увидеть яд. Если пропитанный ядом шип уколет в шею, это, кажется, может привести даже к летальному исходу.

Шкипер наблюдает за нами. Джезус молчит. Мы ожидаем Саймона. Наконец он выходит из трюма, на его тонком лице взгляд осторожный и очень тревожный. Ветер поменял направление. Это почти красиво.

Мы заканчиваем поздно ночью. Когда я возвращаюсь в рубку, то вижу у штурвала корабля Саймона. Это его первая вахта. Джесс долго объясняет ему назначение циферблатов. Удар ножом в самое мое сердце.

– А я? – шепчу я. – А я?

Йан предал меня. Я сдерживаю слезы, потому что рыбак не плачет, он мне сказал, что я была рыбаком и что в ближайшее время я им опять буду. Он говорил как ребенку, чтобы заставить меня смеяться и мечтать об этом. Я поспешно сбегаю вниз по лестнице. Ребята пошли спать. Йан и Дэйв говорят по поводу квот на кофе.

Я прерываю их дрожащим голосом, хотя намеревалась высказать это рыкающим тоном. Йан забыл о своем свирепом нраве и о том, что он сердится:

– Что с тобой случилось, воробышек?

– Я не воробышек вовсе, а вот у Саймона сегодня вахта…

Мой голос аж захлебнулся, я тереблю свои руки и восстанавливаю дыхание.

– А я, когда я смогу делать это? Ты мне сказал, что я смогу. Что в ближайшее время будет моя очередь. Каждое утро, когда вы все спите, я тренируюсь, я бодрствую с тем, кто стоит у руля. Я клянусь, я не засну!

Дэйв улыбнулся.

– Ты должна уметь ждать, Лили.

– Это тебе нужно обсудить с Джессом, а не обращаться ко мне, – сказал Йан. – Судно – это как бы его ребенок. Ложись спать, воробышек, твоя очередь еще придет.

Я не могу больше спать. Если они увидят меня плачущей, то никогда не дадут мне стоять на вахте. Я скрываюсь и возвращаюсь в угол рулевой рубки, когда становится совсем темно. Саймон восседает в кресле капитана. Он даже не обратил на меня свой взгляд.

Утром шкипер пытается отвести меня в сторону. Когда же я пытаюсь этого избежать, он хватает меня за рукав.

– Я разговаривал с Джессом. Сегодня вечером ты заступишь на первую свою вахту.

– Судно будет идти на автопилоте… Как только что-то тебе покажется ненормальным, то сразу буди меня или шкипера.

Джесс пошел спать после этой вечной рекомендации. Я сижу, выпрямившись, в кресле и опускаю кусочек шоколада в кофе. Море прекрасно. Я наблюдаю за мелкой рябью в носовой части корабля. На радаре ничего не появляется, кроме нас, яркое пятно в центре концентрических кругов и мимолетных искр. Мы находимся в десятках миль от любого побережья. Белая птица появилась на носу корабля. Ее огромные крылья бесшумно сотрясают воздух. Она поворачивается и медленно вращается вокруг себя. Спит ли она, или это просто сон? Радио потрескивает, иногда становятся слышны некоторые слова. Они, кажется, рождаются из ночи, живые сообщения таких же бродяг великой пустыни. Только небо и море кругом. Мы продвигаемся сквозь ночь. Мужчины спят. Я наблюдаю за ними.

Высокий худой парень сидит у моря, он отсутствовал при представлении у шкипера. Его длинные конечности расслабленно висят с каждой стороны кресла. Черты его лица бледны, у него усталый вид, небольшая и шероховатая челюсть, открытый рот, грустные глаза и совершенно отсутствующий взгляд.

– Ты не скучаешь? – спрашиваю я.

Его бесцветные глаза оживляются. Он поворачивается ко мне. Улыбается кисло-сладко, проводит рукой по лбу, длинные пальцы, утонченность которых меня поражает.

– У тебя руки пианиста.

– Ох… Лили, – вздыхает он.

И больше нечего сказать. Время опять пошло.

«Пегги», метеорологическая морская сводка погоды, не объявила о затишье. Сильный штормовой ветер, усилится в течение дня, что может привести к буре. Зеленоватые волны яркими пенными брызгами разбиваются о борт «Мятежного». Прихлебывать кофе из чашки опасно, готовить почти невозможно. Саймон тем не менее пытается разогреть на плите рис, но, хотя он старается делать это аккуратно, все равно вода расплескивается, газ гаснет.

– Это все может нас взорвать, – недовольным тоном говорит Джуд, который пришел, чтобы сменить его.

Джона укачало, и он часто спит. Луис ворчит:

– Он хоть что-то делает! Не правда ли, братан?

И Джезус улыбается. Джесс смотрит злобно на высокого тощего парня после инцидента с потерянными лесками.

– Плохая кровь, – объясняет Дэйв, почему он мерзнет.

У него лихорадка и кашель, кроме того, он никогда не смеется. Саймон стоически поддерживает мужчин. Джезус остается верным самому себе. Мы по-прежнему бросаем друг на друга взгляды за столом, уже поздно и холодно.

– Ты становишься хорошей, – сказал он мне однажды. – Ты начинаешь все понимать. И быстро.

Шкипер берет меня только в редких случаях. Возможно, мужчины меньше плачут. У меня нет времени думать о Маноск-ли-Куто. К тому же, я о нем и не вспоминаю. Но эта актуальность еще не ослабла, несмотря на все произошедшее во время рыбной ловли. Страх вовсе не привел нас, Саймона и меня, к панике, той панике, что охватила разгневанных мужчин, когда все бушевало на борту судна.

В течение двух дней рыбная ловля была очень удачной, а затем удача снова отворачивается от нас. Дважды лески рвутся о каменистое дно. И рвутся они с обеих концов. Это тяжелый удар. Йан потерял всякую свою надменность. Что-то новое появилось в его глазах. Мужчины ничего не сказали. Без единого слова мы принялись делать наживку на омываемой волнами палубе.

Я спрашиваю Джезуса вполголоса:

– Но почему это столь ужасно?

– Мы должны будем возместить стоимость лески судовладельцу, а это достаточно много денег с нашей стороны. Со всей той работой, которая была проделана на берегу, чтобы привести в порядок лески… Три недели, именно столько времени? Если мы будем продолжать терять оборудование, тогда мы же будем должны и деньги за корабль. И ты, кроме того, собираешься получить только половину доли.

– Итак, я возвращусь к тому, чтобы рыбачить! – говорю я, повышая голос.

Шкипер кричит из рубки управления кораблем. Пришло время делать поворот. На этот раз все прошло удачно. Леска снова поднимается без осложнений. Люди отдыхают. Они осмеливаются на некий смешок, что, однако, говорит об их нервозности. Наклонившись над волнами, положа руку на рычаг управления, Йан крепко фиксирует леску. И вновь я погружаю свой нож в белые животы. Гладкое вытянутое тельце одно мгновение сопротивляется, затем уступает. Лезвие сразу углубляется – моментально брызжет кровь и попадает прямо на стол. Она течет по палубе в стоки, ярко-красные от крови. Мы – убийцы морей, я думаю, наемники океана, и мы несем на себе цвет крови. Лицо и смолистые волосы в крови, я режу это бледное тело. Иногда попадается икра. Я надкусываю икринки. Они напоминают красные янтарные бусы, я перебираю их во рту, словно прозрачные фрукты, чтобы одолеть свою жажду.

Я не увидела небольшой трески, которая проскользнула между стальными ограждениями для рыбы, я снимаю ее с крючка, который должен был ее задержать. Я плачу, когда она попадает в шкив поворотного механизма. Мой голос теряется в шуме двигателей, свисте ветра, набегающих на корабль волн. Я кричу до хрипоты, но напрасно. Дэйв поднимает голову. Шкипер быстро поднимает рычаг. Остановка гидравлики. Джуд извлекает останки трески. Она была ранена во время шторма.

– Лили! Ну какого хрена ты делаешь? Почему ты ничего не сказала?

– Но я сказала! Я плакала… Никто не слышал.

– Никто и никогда тебя не слышит, во всяком случае, никто ничего не понимает из того, что ты говоришь!

Двигатель запускается снова. У меня жжение в горле, колотится сердце. Я больше ни за что не выпущу крючковую снасть из зоны своего внимания, буду готова опустить чугунный клапан, если рыба проходит между стойками. Я меняю бак, как только крючковая снасть возвращается на борт, распутываю следующую снасть, уношу ее на другой конец палубы. Я больше не падаю. Я возвращаюсь к разделочному столу, не теряя ни минуты. Молодая треска проходит между ограждениями, в тот момент как я меняла чан. Снова она попадает в блок. Снасть наматывается на крючок, опасно натягивается, другие крючки лопаются и отлетают в другой конец палубы. Я кричу, Джуд кричит громче, Йан останавливает все. Я бегу, чтобы освободить леску, попавшая в механизм рыба падает.

– Лили, черт побери, Лили, ты спишь?

– Я могла же не увидеть, – бормочу я. Освобождаю крючковую снасть.

– Если ты не способна выполнять работу, то тебе нечего здесь делать! – Он продолжает кричать на меня, прежде чем повторно включить скорость.

Я опускаю голову. У меня совершенно удрученный вид. Я ловлю и вскрываю треску. Моя нижняя губа дрожит, я ее жутко кусаю. Гнев и возмущение охватывают меня. Я не хочу больше видеть кровь рыб и всех этих слабоумных людей, которые заняли мое спальное место. Они насмехаются надо мной, они кричат – и тогда я дрожу. Я не хочу больше ни убивать, ни пугаться. Я хочу быть свободной, снова бежать к докам, чтобы вовремя уехать на мыс Барроу… Я не увидела, как ко мне прибыла ярко-красная рыба, как спинной плавник, торчащие шипы, развернутые как крылья, очутились в моей руке. Дэйв не открыл вовремя трюм. Обжигающая боль, возможно, что это было наказание из-за моего бунта. Слезы брызгают из глаз по-настоящему. Я тут же снимаю свои перчатки, острые плавники врезались в мой палец. Я извлекаю три шипа из глубоких ран, еще один шип протыкает мою кисть насквозь. Я извлекаю его зубами. Красивая рыба покоится с открытым горлом. Джезус делает знак шкиперу. Жестом руки мне показывают на кают-компанию.

– Необходимо продезинфицировать рану… Я тебе говорил, что в этих самых плавниках содержится яд, – шепчет Джезус, который, кажется, чувствует мою боль.

Я покидаю палубу, сгорая от стыда. Когда я снимаю свой непромокаемый плащ, мне кажется, что руку парализовало. Я сижу на скамейке в кают-компании. Я наклоняюсь, закрываю глаза. Боль приходит рывками, снова поднимается горячими волнами от ладони к плечу. Мое сердце колотится, я практически теряю сознание. Я медленно раскачиваюсь, как будто мне необходимо раскачиваться. Мужчины на палубе уже несколько часов, мне надо бы к ним присоединиться. Я встаю. Я промываю рану. У меня кружится голова. Боюсь упасть в обморок. Я поднимаюсь на верхнюю палубу, быстро прошмыгиваю мимо рубки, чтобы никто не увидел меня. Небо разверзлось. Бледное солнце сияет на гребне волны. Я зажигаю сигарету, у меня это занимает много времени. Я немного плачу, это даже хорошо. Мужчины рыбачат. Я должна быть с ними. Они не поняли, почему я ушла. Джуд, должно быть, в ярости. Хуже того, он скорее всего меня презирает. Вот таковы все женщины, наверное, думает он. Конечно, мы должны игнорировать боль. В частности, боль, которую я ощущаю. Но все-таки… К тому же, я скорее всего умру, потому что рыба эта ядовита… Океан тянется бесконечно. С палубы доносится грохот – громыхают на полках из алюминия и ударяются друг о дружку чаны, слышен шум, кроме того слышны обрывки разговоров. Я курю сигарету на солнце. А когда умираешь, долго ли это длится? Я шмыгаю носом и сморкаюсь между двумя пальцами. Как печально, думаю я, смотрю на небо, на море, как жаль умирать. Но, без сомнения, это нормально, это все равно как отправиться одной далеко-далеко к Большому Северу, или, как там его называют, The Last Frontier[9]9
  Последний рубеж (англ.).


[Закрыть]. И преодолеть этот рубеж, найти свой корабль и вновь оказаться радостно путешествующей по океану, думать об этом днем и ночью, почти не спать, исключительно в своем углу грязного пола. Познавать дни и ночи, красивые рассветы, отказываясь от своего прошлого, продать там свою душу, наконец. Да, решившись пересечь эту границу, этот рубеж, все это, чтобы в конце-то концов найти там свою смерть, выловить очень красивую и очень красную рыбу, из моря и крови, которая бросилась мне в руки словно полыхающая стрела. Я снова вижу свой отъезд, путешествие через пустыню в автобусе-экспрессе, себя, одетую в небесно-голубую куртку с капюшоном, в облаках пуха вокруг. Именно поэтому я и уехала, из-за обретения этой самой силы, которая и дает мне отвагу – победить собственную смерть. Я снова вижу Маноск-ли-Куто, то место, где я не умру, загнанная наконец в темную комнату. Я больше не плачу. Я спускаюсь в кают-компанию. Моя рука стала совсем ватной. Снова я чувствую себя виноватой, видя, как люди суетятся на палубе. Я съеживаюсь в этом узком проходе. Здесь темно и тепло. Я прижимаю руку к животу.

Там, в полной полутьме, меня и обнаружил шкипер. Я не услышала даже как он приблизился. Возможно, я заснула. Я вздрогнула. Он не кричал.

– Но что ты делаешь тут?

Он встал на колени. Не было больше гнева в его голосе.

– Я… я собираюсь возвратиться на палубу, – пролепетала я, – я отдыхала совсем немного.

– Тебе очень больно? Достаточно. Жди.

Он пошел в туалетную комнату, покопавшись в аптечном шкафчике, принес мне таблетку тайленола.

– Проглоти это, тебе надо отдохнуть еще. На сегодня игра закончена. Нужно сделать паузу на кофе.

Мужчины возвратились. В их глазах не было ярости, наоборот, даже Джуд мне улыбнулся. Дэйв не прекращал извиняться. Шкипер снова стал тем высоким худым парнем. Джезус оставался встревоженным:

– Тебе надо будет все же пойти в больницу, когда вернемся на берег.

Так получилось, что я совсем забыла о том, что в тот день я должна была умереть. Я была счастлива в компании этих людей. Моя рука причиняла мне все еще очень сильную боль. Мужчины встали, и я встала вместе с ними.

– Ты не обязана сразу же приходить, – сказал Йан.

– Да нормально все со мной, – сказала я.

И после этого все вернулись на палубу. Я хотела разделить с ними холод, голод и сон. Я хотела быть настоящим рыбаком. Я хотела быть с ними всегда.

Я не хочу возвращаться. Я не хочу, чтобы это закончилось. Однако на подступах к берегу запах земли меня удивляет. Снег таял на Холмах Старухи. Холмы зеленеют. Испарения листьев, затхлые запахи кореньев и ила трогают струны моего сердца, как очень далекие впечатления в то время, когда они были земными. Еще приближаясь к берегу, крики птицы, которая призывает, меня удивляют и заставляют биться мое сердце быстрее. Я забыла. Я знала только хриплый крик чаек, продолжительные стоны альбатросов, их плаксивое верчение вокруг крючковых снастей.

Моя грудь преисполняется любовью, я вдыхаю полными легкими запах земли. Я счастлива, и мы снова отправимся в плавание вечером.

Мужчины поднимают брус успокоителя качки. «Мятежный» преодолевает буй острова в тупиках. Мы вытаскиваем буксировочный трос, привязываем кранцы на квартердеке. До доков консервного завода уже не так далеко, они находятся в открытом море. Дэйв, стоя на носу, бросает швартовый рабочему у причальной тумбы на платформе, травит якорную цепь. Йан маневрирует, критическая точка, задний ход. Джуд на корме бросает трос рабочему, который висит на другой причальной тумбе. «Мятежный» только что причалил, я пытаюсь разобраться с буями для защиты от столкновения. Джон трясет Саймона, вырывая трос, он сам закрепляет его на причале. Уже Джезус и Луис сняли крышки трюма.

Шкипер оставил нас, чтобы посетить контору. Рабочий подает нам огромную трубу, с которой Луис ныряет в растаявший лед, где плавают выпотрошенные рыбины.

– Эй, брат! – Джезус обращается к человеку. – Ты можешь включать…

Звук отсасывания. Наш груз медленно перекачивается.

Джезус и я чистим трюм. Дэйв разбавляет порошок хлора и протягивает мне ведро. С щеткой в вытянутой руке мы выдраиваем каждый закоулок. Хлорная пена стекает с наших лиц. Хлорка щиплет глаза. Я смеюсь. Саймон бросает мне трубу.

– Обрати внимание! Только не базарь!

– Лили! Мы едем в город, если хочешь, запрыгивай в грузовик…

Освободившись от непромокаемого плаща, я прячу сигареты и портмоне в сапоги. Поднимаюсь по лестнице через четыре ступеньки и забираюсь к Саймону и Джуду, которые сидят в кузове грузовика, зажатые между буями.

– Ты обязательно должна пойти в больницу, – советует мне шкипер, прежде чем сесть в машину. – Пусть они тебе уколят антибиотик.

Я растягиваюсь на задней площадке, моя голова покоится на тросах. Воздух пьянит. Уже проклевываются почки. Закрыв глаза, я вдыхаю полной грудью выхлопы заводских труб и запахи деревьев, ловлю сильные, резкие порывы ветра, почти теплые после терпкой суровости морских просторов. Я смеюсь. Я восстанавливаюсь, чтобы еще раз почувствовать волны этого нового воздуха, который обдувает нам лица. Саймон наконец взял себя в руки. Джуд смотрит на меня. Его глаза бегают, когда я встречаюсь с ним взглядом. Он сидит сгорбившись в углу грузовика. Можно подумать, что его тело стало слишком тяжелым и он больше не в состоянии его нести. Он морщит лоб, смотрит серьезно на горы. Он снова меня пугает. Я поворачиваю голову и закрываю глаза.

Йан покидает нас перед почтой. Маленький желтый дом, построенный на основе прицепа, который был помещен в укрытие на пустыре во время нашего отсутствия, – «Продается». Я останавливаюсь. Ой, говорю, и бегу к парням. До востребования. У Саймона есть письмо для отправки. Мы снова выходим. Джуд нас оставляет перед вывеской «У Тони»:

– Увидимся здесь через два часа…

Он толкает дверь бара. Мы гуляем по улицам, Саймон и я. Мы гордимся собой. Мы возвращаемся к морю. Наш шаг сбалансирован, иногда мы испытываем головокружение и кажется, что земля уходит из-под ног. Сухопутная болезнь? Мы смеемся. Затем Саймон оставляет меня.

Я иду вдоль гавани. Город чистый. Я сижу напротив пристани под мемориалом морякам, погибшим в море, и ем попкорн. Рядом останавливается человек. Никифорос. Он подвернул рукава. У него якорь на правом предплечье и Южная звезда слева. Сирены и волны обвивают его тело.

– Ты всегда ешь попкорн? – смеется он. – А твое судно, ты его нашла?

– Я хожу на «Мятежном». Мы только что выгрузились. Сегодня вечером опять в море.

Он удивленно присвистнул.

– «Мятежный»! Ты начинаешь в жестких условиях, скажу я тебе.

Он берет мои руки, долго изучает.

– Мужские руки, – говорит он.

Я рассмеялась.

– Они всегда были сильные, а теперь стали мощнее.

Он проводит пальцем по моим порезам.

– Исцели их, нужно нанести крем, не оставлять это так. В море можно очень легко заразиться, особенно из-за гнилой наживки и соли.

Он по-прежнему рассматривает набухшие глубокие порезы большого пальца руки и хмурится:

– И что это еще такое?

Я рассказала ему про золотую рыбку.

– Иди в больницу.

Я не отвечаю.

* * *

Луис и Джезус отсутствуют на перекличке. У меня закружилась голова, когда мужчины отвязали швартовы. Почувствовав, что «Мятежный» в море ожидает болтанка, я ощутила волну паники. Я тяжело дышала, повернув голову к морю. Это случилось. Я поняла, что я должна доверять им, причем всегда, независимо от того, что случится в дальнейшем. Мы вышли. Я свернула веревки и уложила их в ящик. Джуд казался спокойным и умиротворенным из-за того, что вернулся в море. Его грудь распрямилась. Он уселся, подбородок гордо задран. Он снова был человеком-львом, и я опустила глаза под его взглядом. Он смотрел на море, далеко-далеко, через проливы на все континенты мира. Потом он плюнул и высморкался между двумя пальцами.

Вновь началась рыбалка. Волнение на море накрывало нас. Волны были большими и высокими, находящимися за пределами нашего зрения. Саймон занял кушетку Джезуса, мне достался пол. Я получила это, получила свое место на борту, под несколькими окнами, через которые я всегда вижу небо. Мужчины спят – беспомощные тела, разбросанные конечности – в теплых недрах корабля, тихий гул моторов, запах влажной одежды, которую они не меняли, едкий запах носков, лежащих вокруг на полу.

Моя рука распухла и покраснела. Мы рыбачим. Люди тихо задают вопросы морю. Рыба ушла куда-то в другое место. Море пусто, мы бороздим его напрасно. Джуд принес старый магнитофон и привязал его к стальному брусу. Нежная и грустная музыка кантри будет убаюкивать нас, пока мы будем снова нанизывать приманку. Небо прояснилось вечером. Человек-лев сидит напротив меня, подтянув колено к груди и забросив правую ногу на стол, чтобы освободить поясницу от лишнего груза. Он терпеливо пытается распутать крючковую снасть, которую море связало в узлы. Луч солнца упал на его лоб, осветив грязную гриву, его скулы обветрены и обожжены солнцем. К векам приклеилось немного соли, немало ее пристало к его ресницам. Мы купаемся в вечернем свете, музыка убегает в волнах, ритмичное движение взад и вперед воды на палубе, которая проходит через люки, чтобы вернуться назад в следующий момент, когда качается судно. Шум прибоя, медленное дыхание, ритм приливов и отливов. Пение вечности… Я поворачиваю голову к морю, в конце дня оно рыжее, медно-красного цвета. Возможно, так хорошо не будет всегда, до конца всех времен, золотистый океан и открытое небо, безумный и великолепный бег в никуда, горячее сердце, ледяные ноги, постоянный эскорт стаи кричащих чаек, высокий моряк на палубе, приятное спокойное лицо. Где-то еще есть города, стены, толпы народу. Для нас больше нет ничего. Кроме как двигаться в бескрайней пустыне, между всегда зыбучими дюнами и небом. И мы готовим наживку, часы и часы до глубокой ночи, прослеживая наш маршрут из пены, сиюминутный кильватер, который разрывает волны, но почти тотчас же чернеет и исчезает, оставляя девственный голубой океан.

Моя рука отекла и красного цвета. Думаю о больнице, куда я не пожелала пойти. И все это ради попкорна, чтобы бродить по городу и пить пиво с парнями… Джуд меня удивляет тем, что опустошает коробку аспирина.

– Болит?

– Немного.

Затем на палубе. Я гримасничаю и отпускаю крючок. Желтые глаза наблюдают за мной.

– Покажи мне свою руку.

Он смотрит на вытянутую руку и фиолетового цвета плоть.

– У меня есть кое-что против инфекции.

Позже он приводит меня к своей кушетке, достает пакет из аптечки. Из множества коробок на любой вкус отбирает две:

– Возьми эту – пенициллин, и эту – цефалексин. Это хорошо действует против всякого дерьма, которое можно подцепить в море.