Текст книги "Лили и море"

Он показывает мне белые шрамы на своих узловатых пальцах. Он рассказывает мне о насаженных крючках, ножах, рыболовных травмах и море. Я смотрю на эти руки, которые причиняют ему такую боль, что не дают спать по ночам. Я не горжусь собой, худенькая маленькая женщина, сбежавшая из пыльного и далекого городка. Я прячу свою руку в грязном рукаве. Чтобы быть достойной, чтобы остаться на борту судна около Джуда, я никогда не буду жаловаться. Чтобы добиться его уважения, я скорее умру, чем пожалуюсь.

– В самом деле, Лили, как твоя рука? Все ли с ней в порядке?

Моя рука неподвижно лежит на столе. Мы едим.

– Да, – отвечаю я Йану, который смотрит в сторону.

Я надеялась, что никто не увидит. Никто не увидел. Кроме желтых глаз того, кто удваивает дозу пенициллина.

Ветер и холод возобновились вновь. Спустившись на палубу, я работаю, чтобы распутать крючки, мои перчатки уже давно наполнены замороженной жидкостью от гнилых кальмаров и горьковато-соленой водой. Я присела, чтобы не упасть. Я плачу от гнева и от боли. Дождь скрывает мои слезы. Наконец подходит перерыв. Шкипер говорит:

– Согрейтесь, парни. Поешьте чего-нибудь. Подкрепитесь. Не остановимся в эту ночь. Время поджимает.

Тогда я скорее всего умру, я так думаю. Я вижу, как шквалы воды разбиваются о борт и обрушиваются на палубу. Дергающая боль достигла плеча. Я даже не смотрю больше на эту безобразную руку, на воспаленную кожу, которая разрывается от острой боли. Я выпила свой кофе. Надо возвращаться туда. Парни поднимаются. Я следую за ними. Рыбная ловля снова возобновилась. Мы работаем монотонно, над нами серое небо и волны. Мужчины скупы на крики, механически точные жесты, разум, онемевший, как и их тела. Туман сгущается, становится непроницаемым. И наконец приходит ночь. Мы не прекращаем работу. Корабль продолжает свой путь.

В три часа Йан заставляет нас остановиться:

– Достаточно на сегодня.

– Ты сказал…

– Продолжай одна, если хочешь.

У людей больше сил нет. Один за другим мужчины исчезают в каюте, укладываются на свои койки, полностью разбитые. Я валюсь на свой отрезок пола под насмешливым взглядом Дэйва.

– Спокойной ночи, француженка… Знаешь ли ты, что теперь ты быстро пойдешь на поправку.

– Спокойной ночи, – шепчу я.

Я собираюсь вытерпеть предстоящее сражение. Оно не должно быть слишком длинным, слишком долгим. Я зарываю голову в спальный мешок. Я хотела бы кричать как ребенок. Я кусаю запястье, которое причиняет мне столько боли. Мне хотелось бы его вырвать, чтобы снова стать свободной от всего, как это было в первое время на борту. Сон не приходит. У мужчин различные вахты. Они следуют друг за другом в болезненном полузабытье. В семь часов шкипер снова становится за штурвал. Он желает вернуть нас на работу. Я толкаю дверь, которая ведет на палубу. Джуд меня задерживает.

– Покажи свою руку. Ты больше не можешь работать. Надо показать твою руку Йану.

Он собирается отправить меня на землю.

Я отвожу от него взгляд и смотрю на носки своих сапог.

– Ты должна рассказать об этом шкиперу.

– Нет, – отвечаю я. – Он отошлет меня на берег.

И я упрямо трясу головой.

– Если ты ему не скажешь, тогда это сделаю я.

Они возвратились вместе. Йан хмурит брови:

– Тебе ясно, что тебе необходимо обследоваться?

– Я думала, что пройду потом. Джуд дал мне антибиотик.

– Она сейчас скажет тебе, что не хочет возвращаться на берег, – шепчет Джуд.

Мужчины забрались на палубу. Там все обледенело и резкий ветер. Дэйв отдал мне свою кушетку и свой плеер. Что касается меня, то скоро я к ним присоединюсь, они позаботятся обо мне и моя рука скоро заживет. Я держалась стойко. Джесс сказал, что я была непробиваемой, как те рыбацкие сапоги от «Super-Tough». Они мне оставили кушетку… Я страшно им за это благодарна.

Туалеты набирают воду. Я убираю тряпки, которыми была забита раковина, усаживаюсь на раковину и получаю добрую струю морской воды. Я поднимаю свой промокший зад. В настоящее время корабль тяжелый, обратное течение проваливается, натыкаясь на каждую волну. Я вижу себя в зеркале в белом свете неона. В уголках век и на скулах – тонкие белые линии от шелушения. На моей руке много жутких узлов, затвердевших от соли, пены и засохшей крови. Случайно мои пальцы обнаруживают красную линию в гриве волос. Она идет через ладонь и снова поднимается до подмышки. Я вспоминаю, что кто-то умрет, если она поднимется к сердцу.

Я наблюдаю за птицами на носу корабля, стонущее и усталое облако. Кажется, что огромный, покрытый ржавчиной якорь разрезает туман. Угрожающие буруны продвигаются с нами. Шкипер снимает передатчик. Он настраивается на волну, чтобы соединиться с больницей. Затем он вызывает корабль, который находится рядом с нами.

– Приготовь свои вещи и документы, спальный мешок. Как минимум. Остальное ты заберешь позже, на обратном пути. «Азартный» с оборудованием на борту идет в Кадьяк для разгрузки. Мы направляемся для встречи с ним. Шанс. Мы потеряли достаточно денег в течение этого сезона. Мы уже не можем позволить себе возвращаться назад пустыми.

Высокий тощий парень краток. Затем он смягчается:

– Иди и ложись, корабль будет через два или три часа.

Я опускаю голову и возвращаюсь к своей койке. Море укачивает меня. Я потеряла все. Вдалеке от судна и тепла мужчин я вновь превращусь в глупую сироту, буду болтаться как лист на ветру при невыносимом холоде. Я слышу, что на палубе явно есть люди. Я не потеряла их. Я мечтаю спрятаться… Ничего не изменилось, просто меня больше не хотят на борту. Никому не нужна некомпетентная особа, которая просто могла бы умереть в своем шкафу. Но, может быть, я умру и раньше. Если линия достигнет сердца, прежде чем они вытащат рыбную кость.

«Азартный» находится уже близко. Я поднимаюсь в рубку. Йан стоит у руля. Дэйв на его стороне. Я несу свой спальный мешок и маленькую сумку. Я стираю слезы здоровой рукой. Шкипер подходит.

– У тебя есть деньги?

– Да, – икаю я, – у меня есть пятьдесят долларов.

– Возьми еще пятьдесят и слушай меня, – говорит он медленно. – Если в течение двух или трех дней все это закончится, то ты сможешь присоединиться к нам. Иди тогда на завод, обратись в офис, выходи по радио каждый день. Скажи им, что ты должна присоединиться к «Мятежному», так как ты часть команды. Они найдут тебе судно, которое находится поблизости.

– Да, – говорю я.

Я вытираю лицо грязным рукавом. Я фыркаю.

– Где я могу спать? – Я снова это спрашиваю, как и в первый день.

– Иди в приют брата Франциска, или, вернее, иди к тому месту, где мы ловили с леской. Там уже должен быть один парень, он спит там, его зовут Стив, механик у Энди, хороший парень. Ты должна была его видеть там когда-то… Ты все запомнила?

– Да, запомнила.

Двое мужчин смотрят на меня с грустной нежностью.

– Мы будем скучать по тебе, – сказал Дэйв.

Я не отвечаю. Я знаю, что он лжет. Разве может он скучать по мне? Он относится ко мне, как к ребенку. Не так, как к работнику в море. Я сижу в углу рулевой рубки, как и раньше, во время первой ночи на борту, я смотрю на океан без единого слова. Уже, кажется, подходит «Азартный».

Большой корабль подошел к «Мятежному» так близко, как только смог. Джуд стоял, наклонившись вперед, поток воды ударил его, он поддерживал буи между двумя гигантскими волнами, маневр рискованный из-за сильного шторма. Шкипер обнял меня, Дэйв крепко пожал мне руку, Джесс, никогда не снимавший спасательный жилет при работе на палубе, прижал меня к своей груди. В последний раз я повернула голову к ним и человеку-льву, который был багрового цвета от напряжения, я подумала, что никогда больше их не увижу, и мужчины подбросили меня к «Азартному». Я прыгнула в серые волны. Море было холодным, густая пена окутывала меня, вокруг ритмично катились волны. Их было трое – протягивающих мне руки, опираясь на перила, – они были готовы поймать меня, если я вдруг поскользнусь. Но я не поскользнулась. И через мгновение мы уже двигались на Кадьяк.

Никто не кричит на «Азартном». Брайан, шкипер, подает мне кофе. Высокий человек смотрит на меня своими коричневыми задумчивыми глазами. Он дает мне печенье.

– Я только что приготовил его, – сказал он.

– Я хочу на рыбалку, – говорю я. – Вы думаете, они позволят мне пойти?

Он не знает. Не нужно, чтобы я волновалась, я должна отдохнуть сейчас, еще будут суда. Но я думаю о нашем «Мятежном», который блуждает где-то там, на горизонте. Я ем печенье. Брайан повернулся ко мне спиной, склонишись над плитой. На стенах висят красивые фотографии: «Азартный», покрытый льдом, мужчины, снимающие… ребенок на пляже, он улыбается беззубым ртом, смеющаяся женщина под зонтиком. Пришедший мужчина сел за стол. Он был еще выше ростом. Его светлые волосы повязаны красной банданой.

– Это Тьерри, наш Observer[10]10
  Госслужащий, который отвечает за проведение инспекций на рыболовных судах, подпадающих под квоты вылова рыбы (англ.).


[Закрыть] – наблюдатель, – представил Брайан. – Он работает на правительство и контролирует нашу рыбалку.

– Ты должна поспать, – сказал мужчина. – Если хочешь, я тебе отдам мою койку.

– Я не слишком грязная?

– Нет, ты не очень грязная. – Он рассмеялся.

Его койка пахнет средством после бритья. Там даже есть иллюминатор. Я смотрю на бушующие волны под низким небом. Иногда кто-то входит-выходит. Я не открываю глаз из-за страха пересечься взглядом с человеком, который возвратился с палубы. Должно быть, очень холодно на улице. На борту дружелюбные люди. Они предоставили мне койку. Они позволяют мне спать, в то время когда они работают. Как долго плыть до Кадьяка, сколько часов, сколько дней? Прибудем ли мы раньше красной линии в сердце? Мой лоб горит. Они дали мне кофе и печенье.

Я просыпаюсь. Наступила ночь. Я чувствую жесткую боль в подмышках. Я вижу только кромешную темноту через иллюминатор и белые гребешки волн, которые, как мне кажется, двигаются очень быстро. Встаю – и мои ноги дрожат. Мужчины по-прежнему ловят рыбу. Наблюдатель стоит в коридоре. Я спрашиваю его:

– Быстро ли красная линия дойдет до сердца?

Он мягко улыбнулся.

– Я что-то вроде врача, – говорит он, – позволь мне посмотреть… Пойдем в ванную комнату, там больше света.

Я следую за ним. Он закрывает дверь. Он приподнимает мои бесчисленные свитера и толстовки, надетые друг на друга. Он ощупывает лимфатические узлы на шее и те, которые идут из подмышки. Его прекрасные мягкие руки на моей коже. Я поднимаю на него глаза, потому что он очень высокого роста. Я смотрю на него с уверенностью. Я слушаю. Кроме того, он заботится обо мне.

– Ты не толстая, – говорит он.

Я рассматриваю свою белую грудь. Ребра синюшного оттенка с самого основания груди. Я смотрю на свое тело с удивлением, я совсем забыла, что я такая худенькая. Он поспешно надевает мои свитера. Кто-то вошел. Мне стыдно, и я не знаю почему.

Мы возвращаемся в каюту. Молодая женщина подает кофе и предлагает нам. Я смотрю вокруг себя. Фотографии и объявления на стенах. Чувствуешь себя в тепле, совсем как дома. Молодая женщина вешает перчатки над плитой. Она наносит крем на лицо и руки. Я смотрю с удивлением на ее чистые и ухоженные волосы, очень гладкую кожу лица, тонкие белые пальцы. Она, кажется, не боится никого. Потом приходит парень из машинного отделения. Он держит ведро с маслом черного цвета. Я сижу на своей койке. Он хмурит рыжие брови, у него узкое лицо. Он очень молод. Другие мужчины толкают дверь, ветер влетает вместе с ними на одно мгновение. Они дуют на свои опухшие красные руки. Каждый берет кофе и садится за стол. Женщина отправляется в рулевую рубку, она обменивается несколькими словами со шкипером, который медленно проводит пальцем по ее щеке, губам, медленно потягивается, перед тем как подняться, чтобы заменить ее. Она готовит чай и просто усаживается с нами. Ребята хотят увидеть мою травму и мою красную линию.

– У нее просто дебют в профессии, – сказал один.

Все рассказывают страшные истории об инфицированных ранах, рваных конечностях, о лицах, изуродованных стальными грейферами.

– Ее не такая уж ужасная… – сказал другой.

Женщины соглашаются. Я покраснела. Я горжусь собой.

– Пора идти на берег, – сказал молодой парень с рыжими бровями, – у нас уже три дня как кончились сигареты.

– У меня их осталось предостаточно!

И я притаскиваю свой скомканный пакет. Впервые он улыбнулся. Мы решаем закурить на палубе. Мужчина выходит с нами. Шквалы ветра прижимают нас под тент. Они курят длинными, глубокими затяжками. Рыжий матрос по имени Джейсон выкурил одну сигарету и тут же закурил следующую. Он с удовольствием вздыхает. Другой вернулся. Воздух холодный. Я думаю о лицах людей на борту «Мятежного», в это время они чувствуют пронизывающий холод. Неужели они уже забыли обо мне?

– Я хочу вернуться на «Мятежный», – говорю я Джейсону. – Ты думаешь они будут долго держать меня в больнице?

– Они не могут держать тебя. Может быть, они только сделают тебе инъекцию, дадут кое-какие таблетки, а завтра уже снова вернешься назад. «Азартный» даже может тебя доставить на «Мятежный», мы будем ловить рыбу в том же районе. И если ты останешься на земле на несколько дней, ты всегда можешь вернуться на «Млечном Пути». Это мой корабль, «Млечный Путь», я купил его прошлой зимой с моей зарплаты краболова.

Он оскалился, говоря это.

– Двадцать восемь футов… Все из дерева. Скоро я пойду на рыбалку, возможно, буду ловить крабов этим летом. Брайан должен передать мне клетки.

Его голос прерывист, глаза сияют, он смотрит на море, потом поворачивается ко мне.

– Знаешь ли ты, что я, так же как и ты, не отсюда. Я вырос в восточном штате Теннесси. Я решил что-то изменить в своей жизни. Однажды я собрал свою сумку и сказал: «Привет всем, я уезжаю». Я приехал сюда из-за медведей, самых больших в мире, мне понравилось. Брайан меня пригласил ловить крабов. Теперь я ничего не хочу делать, кроме как ловить рыбу.

Его глаза загораются снова, он испускает небольшое рычание – как у маленького львенка.

– Холод, ветер, волны в горле – и так в течение нескольких дней и ночей… Сражаться! Убивать рыбу!

Убивать рыбу… Я не отвечаю. Я не знаю, что сказать. Мы возвращаемся в тепло. Мужчины пошли спать. Жена шкипера ест. Наблюдатель молчит. Красивая девушка пьет чай. Они заставляют меня рассказать им о Франции.

– Мы говорим, что американцы – это большие дети, – говорю я.

Глаза Джейсона снова вспыхивают под прозрачными ресницами.

– Хотя те, кто с Аляски, самые дикие дети! – И он засмеялся, клацнув зубами, как будто собирался укусить. – «Азартный» должен прибыть очень поздно ночью, – сказал он. – Я отвезу тебя в больницу. Я возьму тебе выпить Белого русского коктейля, он так хорош «У Тони»… в другой раз, мой друг. Я обещаю.

По прибытии в порт мы берем такси. Водитель филиппинец. Его черные глаза блестят в темноте.

– Рыбалка была хорошая? – спрашивает он.

Радио потрескивает в фоновом режиме: это называется для другого мира.

– Не так уж плохо, – отвечает Джейсон, – больше чем двадцать тысяч фунтов на этот раз. Но моя подруга была ранена. Она должна поехать в больницу. Там ее быстро вылечат, в ней нуждаются на борту судна.

Я улыбнулась в темноте. Мы путешествуем по городу среди огней – бары светятся. Такси въезжает между рядами высоких деревьев. Небо над нашими головами. Я сжимаю свой спальный мешок между ногами, мой бумажник у меня в руках. Я узнаю грунтовую дорогу, ведущую в помещение, туда, где мы работали на линии. Такси замедляется, поворачивает налево, мы видим белое деревянное здание на краю леса, освещенное двумя фонарями. Джейсон не против, чтобы я заплатила.

– До свидания, мой друг, – говорит он шоферу.

– Вот и вы наконец. Мы начали беспокоиться.

– Когда я смогу вернуться рыбачить?

Меня положили на стол. Две медицинские сестры долго рассматривают мою руку, ощупывают узлы в подмышках. Мне делают инъекцию антибиотиков.

– Вы полагаете, я смогу завтра отправиться в море?

Женщины улыбаются.

– Посмотрим… Давно было пора обратиться к нам. Действительно, надо было побеспокоиться. Заражение крови, от этого можно быстро умереть, вы знаете это?

– Да, я знаю. Но сколько времени вы меня собираетесь держать здесь?

– Возможно, два или три дня, – отвечает одна из медсестер.

– Скажите, это правда, что вас бросили в воду в спасательном жилете, чтобы вы добрались от одного корабля к другому? – спрашивает другая.

Включили радио. Рыбья кость хвостового плавника осталась воткнутой в кость на дюйм.

– Надо, чтобы прошла инфекция, прежде чем ее вытащить, – говорит врач.

В этот вечер я не пойду пить Белый русский. Джейсон ушел. Я одна в комнате, лежу под белыми и очень чистыми простынями. Медицинская сестра делает перфузию. Она милая и медлительная. Она приводит в порядок подушку, говорит мне, чтобы я не волновалась. Она собирается выйти.

– Когда я смогу уехать?

Она поворачивается ко мне, она не знает.

– Завтра?

– Возможно, – отвечает она.

Я засыпаю. Я думаю о «Мятежном», о людях, находящихся в его чреве, об оборотах двигателей, работающих как сердце, и о тех, кто там живет, в этом чреве и этом сердце, в бесконечном покачивании среди волн. О том, кто наблюдает. Мне холодно одной на земле. Меня оторвали от них, и вот я вдалеке от этого нереального времени, когда мы вместе ловили рыбу. Я думаю о шелесте волн, волнении, качаюшемся океане и о небе. Здесь все иначе, режим.

Уже наступил следующий день. Врач приходит осмотреть меня. Он пытается меня рассмешить и дает мне сигареты.

– Возьмите перфузию с собой и идите курить на улицу. Придется продержать вас немного дольше. Вы же не можете выйти отсюда с этим в руке.

– Я много не курю.

– Все же идите покурить, это вам на пользу. Это хорошо делать под черными соснами. Я предполагаю, что океан за деревьями.

Я закурила и вдруг увидела Джейсона. Как он выходит из такси, шофер которого не глушит двигатель. Джейсон держит книгу и кусок веревки, которые вручает мне.

– Вот, это для тебя… Чтобы разбираться в рыболовных узлах. У меня нет времени, чтобы подольше поговорить с тобой, «Азартный» оставляет порт в ближайшее время, и я уже опаздываю.

Однако он не отказывается от сигареты.

– Увидимся позже, я клянусь. В небольшом порту залива Собак, на третьем понтоне, на борту «Млечного Пути»… Мужайся, мой друг, твоих я предупрежу по радио. Я также скажу им, что ты скоро вернешься.

Джейсон уехал. Остались только голая дорога и высокие черные сосны. Я вернулась в свою комнату. Через окно я вижу чаек. Я легла в постель. Я жду.

Телефонный звонок нарушил тишину четырех стен. Я подняла трубку с сумасшедшей надеждой, что это будет высокий тощий парень, который проорет мне из рулевой рубки.

– Привет! – восклицаю я.

Это голос совершенно безучастного человека:

– Здравствуйте, с вами говорят из иммиграционной службы… Нам стало известно, что вы работали на борту рыболовного судна незаконно.

Я спрыгиваю с кровати, я обхожу кругом комнату, взгляд моих глаз останавливается на руке, перфузия приковывает меня к этим стенам.

– Нет, это не так, совсем не так, – пробормотала я.

Рыбак из Сиэтла смеется на другом конце.

– Не надо, никогда не надо говорить такие вещи. – Я заикаюсь, слезы душат меня, мой голос охрип.

Он извинился наконец, прежде чем повесить трубку. Я стою у окна, пока небо не потемнело. «Мятежный» не выходит на связь.

Он принес мне гамбургер, салат, небольшой сливочный торт красного цвета.

Я плачу в тишине на тортик. Меня больше не возьмут на борт «Мятежного». Я больше не спрашиваю об этом у медсестер. Я не надеюсь, что мне позволят это сделать. Они приносят мне только еду. Перфузии. Сигареты. Ночью мне холодно. Я начинаю стонать во сне.

Однажды утром они меня все-таки отпустили.

Но я должна возвращаться сюда три раза в день для медицинских процедур. Белая пластиковая насадка на шприц приклеена к тыльной стороне моей руки. Рыбья кость по-прежнему находится там. Медсестры смотрят за мной, уезжающей, как матери.

– Вы будете в тепле и в чистом месте? Может, вам все-таки поехать, по крайней мере, в приют брата Франциска?

– О нет, я не поеду. Мой шкипер мне сказал поехать на склад, где мы работали, когда готовили судно. Там есть небольшая комната.

И я отправляюсь туда средь бела дня. Кошелек на прищепке у бедра, я сжимаю спальный мешок в руках. Начинается дождь, все в мелких, плотных каплях. Я заметила грунтовую дорогу на повороте и тороплюсь зашагать по ней.

* * *

Ржавые клетки для ловли креветок разбиты, везде валяются проколотые буи, покрытые мхом, старые грузовики и медленно гниющее синее судно… ничего не изменилось с тех пор. Я прошла через тяжелую металлическую дверь. Стива там не было. Огромный ангар, пустой и влажный, холодный и вообще в плачевном состоянии, но это убежище для «Мятежного». И мужчины обязательно вернутся. Я узнаю запах длинных удочек с гниющей приманкой, пробивается неоновый свет в грязной мастерской. Я пересекла ангар, дошла до машины для приготовления кофе. Очень тихо включаю радио. Осталось еще немного воды на дне канистры. Я сделала кофе и пью его перед настежь открытой дверью. Передо мной лишь пустырь. Высокие деревья и брошенное судно, я увидела кресло-качалку, села в него, медленно покачиваюсь. Это красный стул высокого худого парня, он рассказывал мне о своем когда-то проданном доме, именно оттуда он его притащил. Он также сделал мне подарок, принеся термос, я его наполнила и поставила на пол. Я пью кофе из очень грязной чашки, со следами пальцев и коричневатыми разводами, наверное, с тех времен, когда мы все еще работали вместе. Через открытую дверь видно то же небо над листвой, которая уже приняла довольно интенсивный зеленый цвет. Мои глаза опять возвращаются к чашке и черным следам из далекого прошлого, к красному термосу, тому, который я приносила каждое утро к изголовью кровати высокого худого парня. Я качаюсь в кресле. Я все еще не могу поверить, что он может вернуться. Его силуэт внезапно появится в светлом дверном проеме на фоне пустыря этой пустыни, и он скажет что-то вроде: «Страсть – это прекрасно», – и возвратит меня на борт судна.

Перед дверью остановился пикап. Я оставалась в тени. Стив спустился. Он вошел. Я узнала парня с милой и застенчивой улыбкой, того, который когда-то вышел из комнаты в первое утро. Следовала за ним, опустив голову, незнакомая индийская девушка. Он, кажется, был удивлен, что нашел здесь кого-то. «Я извиняюсь», – говорит он очень быстро, заикаясь через три слова. Мы жутко извиняемся оба.

– Есть две кровати в спальне, устраивайся как у себя дома, – сказал он, глядя в сторону.

– Я сделала тебе кофе… Я принесла только что пакет.

– Устраивайся как у себя дома, – сказал он потом.

Он не знает, что делать. Он покрутился на месте, а затем приготовил себе чашку кофе. Мы смотрим на моросящий дождь через открытую дверь.

– Сезон трески в ближайшее время должен закрыться в районе Кадьяка, – сказал он очень тихо, почти шепотом, – исчерпаны уже все квоты.

– Тогда я не смогу больше поехать на рыбалку? Ты уверен в этом? Все уже кончено для меня?

Его глаза наконец осмелились посмотреть на меня. Он в первый раз улыбнулся очень по-доброму и нежно.

– Я только что сказал тебе о квотах здесь. Многие продолжат ловить рыбу на юго-востоке. Есть вероятность того, что «Мятежный» уже там… Я сомневаюсь, что они когда-нибудь остановятся.

– Но я надеюсь! Как я надеюсь на это…

Я смотрю на дверь, за пустошь. За деревьями – море. По морю плыло вперед мое судно.

Снова вышло судно. Я пересекла ангар до небольшой комнаты без окон, напоминающей куб в помещении огромной студии. Неоновый свет долго не зажигался, наконец осветил помещение. Я прошла между мешками для мусора, которые валялись на полу, там было полно одежды, которую бросили в спешке. Я наткнулась на полную пепельницу, которая просыпалась на серый ковер. В одном углу кровати, рядом с телевизором, что забыли выключить, лежал спальный мешок, тут же валялись сложенные непокрытые и серые подушки. Я легла на кровать. Опять села. Я пыталась подобрать разбросанные окурки. Ковер был настолько липкий, что отбил у меня всякую охоту это делать, я подобрала только самый большой окурок. Я вытерла пальцы о джинсы. Вскрыла и съела маленький пакет чипсов, его нашла на журнальном столике передо мной. Они были мягкими и слегка прогорклыми. Я вздохнула: «Ну, будет, что будет…» Во-первых, мне было бы слишком холодно спать в одной из машин.

Я встала. Выключила телевизор и вышла. Я иду в магазин, в «Сэйфвэй», где мы привычно обедали. Было жарко, все сияло, звучала музыка, люди казались счастливыми и веселыми. Я долго бродила между полками. Но вскоре нужно было возвращаться в больницу. Я купила кофейные зерна, молоко и печенье, мексиканские лепешки из муки и воды – те, что любил макать в кофе Джезус.

Когда я вышла, дождь прекратился. В воздухе пахло рыбой, но не свежим и сильным запахом живой рыбы, знакомым мне с момента, когда мы занимались рыболовством, а другим, более тяжелым и болезненным, тошнотворным смрадом, от консервного завода, что южные ветры принесли в город. Я пошла в больницу. Мне очень быстро сделали перфузию. Я возвратилась в ангар, села в красное кресло. Я приготовила себе пиалу с кукурузными хлопьями, поставила ее на колени. По радио звучали старые приятные песни. Я смотрела на пустырь до самой ночи. Я ожидала «Мятежный».

И так дни и ночи. Я засыпала в темноте комнатушки. Я видела сон. Человек-животное прыгал на мою спину, его зубы вгрызались в мою шею, его когти разрывали мои плечи, подмышки, мой нежный пах. Потоки крови лились фонтаном. Они затопили меня полностью. Стив возвращался очень поздно ночью. Я это слышала: он натыкался на сумки с одеждой. Он меня спасал от кошмаров, как спасают потерпевшего кораблекрушение на воде.

– Ах, это ты… – говорила я, возобновляя дыхание. – Спасибо, что ты меня разбудил.

Он тихо смеялся в темноте. Возможно, он был пьян. Он мгновенно засыпал. Кошмары возобновлялись снова. Я стонала. Он просыпался и слушал. Он не осмеливался ни о чем говорить.

Стив спал до позднего утра. Я вставала с восходом солнца. Я собиралась опять занять свой пост в красном кресле, с полным термосом, стоящим рядом. Однажды, проснувшись рано, он долго оставался в темной комнате. Он включал телевизор и проводил время в кресле. Пепельницы все больше и больше переполнялись. Он потом выходил, бледнее чем когда-либо. Он слабо улыбался. День входил в изобилии через открытую большую дверь, он часто моргал глазами. Он уезжал поработать, моргая из-за яркого света.

Стив уехал работать. Я обнаружила в углу мастерской свой велосипед. Я роюсь в лакированном шкафу, вытащила горшок голубого и желтого цвета, а потом я замечаю красный пикап, паркующийся на пустыре. Я прислушиваюсь. Я осторожно приближаюсь. Мужчина выгружает крючковую снасть. У него черные локоны, падающие на загорелый лоб, медного цвета лоб, темного оттенка, как у латиносов. Я выхожу из тени, приближаюсь.

– Здравствуйте, – говорю я смело. Хотя вряд ли мужчина замечает меня. Он ставит баки за дверью сарая. Складывая один на другой на самодельный стол, на дощечку, установленную поперек. Он снова принимается за работу. Он выливает на землю вонючее содержимое бака, берет собранную крючковую снасть – всю в узлах и крючках, с остатками старой приманки.

– Они случайно не кальмаров использовали? – спрашиваю я.

– Нет. Сельдь дешевле. Но она быстро гниет.

Он разбирает крючки один за другим, откладывает их, бросает приманку в пустой бак. Я подхожу. Он поднимает на меня глаза, у него раздраженный взгляд.

– Если ты ничего не делаешь, то можешь мне помочь. Энди дает двадцать долларов за ремонт крючковой снасти.

– Я не знаю, должна ли я.

– Почему?

– Моя рука. Я сама пострадала. Они сказали мне обратиться в больницу. Нужно держать руку в чистоте. В противном случае снова может начаться заражение.

Он показывает на небольшой солоноватый ручей, который течет на земле между старым железом и проколотыми буями.

– Ты находишься у воды. Она везде. Почему бы тебе не мыть руки время от времени? Чем быстрее мы закончим, тем лучше. Эти крючковые снасти «Голубой красавицы», которые оставили в последний раз, когда была отгрузка. Энди хочет, чтобы их снова использовали в рыбной ловле.

– Тем не менее я не думаю, – шепчу я. – Я еще приступлю к работе.

Я не осмеливаюсь больше перекрашивать свой велик, свой «Free Spirit», пока этот человек здесь, под его мрачным взглядом.

– Стив спит? – спросил он.

– О нет, он работает, конечно.

– Прошлой ночью он вернулся домой пьяным?

– Я не знаю.

– Он работает на Энди. Стив. Механик. В один прекрасный день он будет уволен.

– Механик? Но «Голубая красавица» и «Мятежный» находятся в море.

– У Энди есть и другие суда, целый флот. И жить же надо как-то и механикам тоже. У него есть деньги, у Энди… Заметь, лучше для него со всеми его женщинами, у которых от него дети. Их шесть, да еще и малолетки. Он должен платить.

– Отлично, уже лучше, – сказал доктор. – Инфекция устранена. В ближайшее время мы удалим рыбий шип.

«Так что я вернусь скорее всего к рыбной ловле, – думаю я. – Если судно не вернется раньше времени. Если они все еще хотят принять меня в команду».

Я вернулась в ангар. Солнечно. Мужчина ушел есть. Бак гниет на солнце. Я сижу в красном кресле. Мухи роятся возле проема двери, залитого золотистым светом. Я нахожусь здесь, я думаю про наступающую ночь, я боюсь исключительно этого.

Мужчина с баками вернулся. Я не шевелюсь.

– Ты не пойдешь?

– Нет, – отвечаю я. – Это вредно для моей руки. Я все-таки хочу поехать на рыбалку.

Он пожимает плечами. Меня смущает, что он не поверил мне. Я встаю и подхожу к нему. Он по-прежнему сосредоточен на своей работе.

– Послушай, – говорю я, – ты не думаешь, что лучше…

Я развязала повязку. Он бросил на нее измученный взгляд.

– Не беспокой меня постоянно.

Но его лицо внезапно изменяется. Он глотает слюну.

– Да, да… остановись, ты уже и так много сделала…

Я буду тогда искать синюю и желтую краски. Я беру также зеленую и красную. Я вывожу свой «FreeSpirit» на солнце. Я долго перекрашиваю раму велосипеда в синий цвет, звезды на колесах в другие цвета. Я стараюсь не закрасить название. Мухи садятся отдохнуть на свежую краску, я пытаюсь удалить их оттуда, но мне удается лишь поотрывать им крылья. Мужчина поднимает голову. Впервые я слышу его смех. Я осторожно положила крылья, я не знаю, что делать. Я смотрю на мужчину, он улыбнулся.

– Этот маленький дерьмовый велосипед, наконец-то он будет выглядеть лучше.

– Ах, да, – говорю я.

Я показываю пальцем в направлении порта. Тормозит грузовик с огромным красным шнеком в задней части. Мужчина открывает дверь. Ветер устремляется через распахнутые окна. Солнце ослепляет меня. Я позволю себе быть ослепленной им и обдуваемой ветром.

– Ты спускаешься к своему судну?