Текст книги "Море спокойствия"

Катя Миллэй
Море спокойствия

В память о моем отце —

это он мне так сказал.

Я ненавижу свою левую руку. Ненавижу смотреть на нее. Ненавижу, когда она цепенеет и дрожит, напоминая мне о том, что моей личности больше нет. Но все равно продолжаю сверлить ее взглядом: ведь помимо прочего она напоминает о том, что я хочу найти парня, лишившего меня всего. Я убью того, кто убил меня, и сделаю это левой рукой.

Глава 1

Настя

Умерев однажды, ты уже не считаешь смерть чем-то ужасным.

А я умерла.

И теперь смерти не боюсь.

Я боюсь всего остального.

* * *

Август во Флориде означает три вещи: жару, удушливую влажность и школу. Школа. Я не ходила в школу больше двух лет. Если не считать обучение на дому, за кухонным столом, под маминым чутким руководством. Сегодня пятница. Моя учеба в выпускном классе начинается в понедельник, а я еще не подала документы. Если не сделаю этого сегодня, то в понедельник утром останусь без расписания, и придется забирать его в офисе администрации. Тогда, боюсь, мое появление в школе станет походить на сцену из дурацких фильмов 80-х, где я в первый учебный день вхожу в класс позже остальных и все ученики, замерев и оторвавшись от своих дел, смотрят на меня во все глаза. Пусть это и не самое ужасное, что со мной происходило в жизни, но приятного все равно мало.

Вместе с тетей мы въезжаем на парковку старшей школы Милл-Крик, типичного учебного заведения. За исключением отвратительного цвета стен и названия на вывеске, она является точной копией той, где я училась в последний раз. Марго – та просила не называть ее тетей, поскольку из-за этого чувствует себя старой – заглушает радио, которое всю дорогу орало на полную катушку. К счастью, поездка была недолгой: от громких звуков мне становится не по себе. Меня раздражает не столько сам звук, сколько его громкость. За громкими звуками нельзя расслышать тихие, а ведь именно их стоит опасаться. Сейчас же они не слишком меня беспокоят, потому что мы сидим в машине – обычно в машинах я чувствую себя в безопасности. Но снаружи – совсем другое дело. Снаружи мне никогда не бывает спокойно.

– Твоя мама ждет, что ты ей позвонишь, как только мы здесь закончим, – говорит мне Марго. Мама ожидает многого из того, что ей никогда не получить. Естественно, по сравнению со всем остальным телефонный звонок не самая большая просьба, но это не значит, что он состоится. – Или на худой конец отправь ей сообщение. Всего четыре слова. «Я записалась. Все хорошо». А если уж совсем расщедришься, можешь поставить в конце счастливую рожицу.

Я бросаю на нее косой взгляд со своего пассажирского места. Марго младше моей матери на целых десять лет. Она ее полная противоположность практически во всех смыслах. И даже внешне на нее не похожа, а это значит, что между нами тоже сходства нет, потому что я – абсолютная копия ее сестры. У Марго темно-русые волосы, голубые глаза и вечный загар, которого она добивается благодаря дневному сну у бассейна после ночной рабочей смены, хотя ей, как медсестре, должно быть известно, как это неполезно. У меня же, напротив, мертвенно-бледная кожа, темные карие глаза и длинные, почти черные вьющиеся волосы. Моя тетя выглядит так, словно сошла с рекламного плаката солнцезащитного крема, а я – будто только что вылезла из гроба. Ни один человек в жизни не примет нас за родственников, а ведь это один из немногих правдивых фактов обо мне.

На ее лице мелькает дерзкая ухмылка: даже если ей и не удалось убедить меня в необходимости успокоить маму, то во всяком случае она вселила в меня легкое чувство вины. Марго, как ни старайся, просто невозможно не любить, и эта особенность заставляет меня тихонько ненавидеть ее, поскольку я никогда не буду относиться к числу людей, испытывающих к ней неприязнь. Она приняла меня у себя не потому, что мне некуда пойти, а потому, что я больше нигде не могу находиться. К счастью для нее, видеть она меня будет мельком: как только начнется школа, мы редко когда будем оказываться дома в одно время.

И все равно, лично мне кажется сомнительным, что одинокая женщина тридцати с лишним лет больше всего на свете мечтает приютить у себя угрюмую, озлобленную девочку-подростка. Я уж точно не стала бы этого делать. Но меня и хорошим человеком не назовешь. Наверное, по этой причине я сломя голову сбежала от тех, кто любит меня больше всего. Если мне представится случай побыть одной, я им воспользуюсь. С большим удовольствием. Я предпочту быть одна, чем притворяться, что со мной все в порядке. А они мне такой возможности не дадут. Вот почему я решила остаться с тем, кто любит меня по крайней мере не так сильно. За это я благодарна Марго, хотя и не сообщаю ей об этом. Я вообще ничего не говорю.

В главном офисе, куда я захожу, царит невообразимая суматоха. Со всех сторон доносятся телефонные звонки, гул ксероксов и голоса. К стойке регистрации тянутся три очереди. Я не знаю, в какую встать, поэтому в надежде на лучшее выбираю ту, что ближе к двери. Но тут ко мне протискивается Марго, мгновенно хватает меня за руку и тащит мимо всех очередей прямо к секретарю. Ей еще повезло, что я увидела ее заранее, иначе она, стоило бы ей прикоснуться ко мне, уже лежала бы лицом на полу, прижатая моим коленом.

– У нас назначена встреча с директором школы, мистером Армором, – властным тоном сообщает Марго, напуская на себя вид ответственного взрослого. Сегодня она выступает в качестве моей мамы. Но поскольку своих детей у нее нет, такая манера поведения ей не слишком знакома. Обычно ко мне обращена ее другая сторона – Марго предпочитает роль классной тетушки. Честно сказать, о предварительно назначенной встрече я даже не догадывалась, хотя сейчас понимаю всю разумность такого решения. Секретарша, неприятная женщина лет пятидесяти, взмахом руки отправляет нас к двум стульям возле закрытой двери из темного дерева.

Ждем мы всего несколько минут, и за это время ни одна душа не замечает и не узнает меня. Как же приятно быть безликой. Только неизвестно, как долго это продлится. Я окидываю себя взглядом. Для сегодняшней встречи я не стала наряжаться. Думала, мы просто зайдем в кабинет, заполним документы, передадим данные о прививках, и на этом все закончится. Я не ожидала, что встречу толпу учеников, наводнивших офис. На мне джинсы и черная футболка с треугольным вырезом: и то и другое немного – ладно, много – сильнее, чем это нужно, облегает фигуру, но в остальном ничем не примечательно. А вот к выбору обуви я подошла основательно. Черные туфли на высоченных шпильках. Двенадцать сантиметров безумия. Я ношу их не ради высоты, хотя роста мне явно не хватает, а скорее для большей эффектности. Надела их только потому, что требовалась тренировка. Мне уже лучше удается держать равновесие, но практика все равно лишней не будет. Не хотелось бы в первый же день учебы выставить себя дурой.

Я поглядываю на настенные часы. Дрожь секундной стрелки отдается в голове, хотя я никак не могу расслышать ее тиканье за общим гвалтом. Мне хочется заглушить шум во всей комнате. Он сбивает меня с толку. Слишком много звуков раздается одновременно, и мозг пытается их разделить, разложить по маленьким аккуратным кучкам, но из-за сливающегося воедино гула устройств и голосов сделать это практически невозможно. Я сжимаю и разжимаю ладонь, лежащую на коленях, и надеюсь, что скоро нас пригласят в кабинет.

Через несколько минут, показавшихся мне часом, тяжелая деревянная дверь открывается, и на пороге появляется мужчина лет сорока в галстуке, не подходящем к рубашке. Он одаривает нас радушной улыбкой, приглашает войти, а после садится обратно за стол, в огромное кожаное кресло. Внушительных размеров рабочий стол кажется чересчур большим для такого кабинета. Очевидно, вся мебель здесь призвана устрашать, в отличие от самого хозяина. Мужчина не успевает произнести и пары слов, а уже кажется мне добряком. Надеюсь, я права, поскольку он мне еще пригодится.

Я устраиваюсь в одном из кожаных бордовых кресел напротив стола мистера Армора. Марго садится в соседнее и сразу пускается в объяснения. Несколько минут я слушаю, как она рассказывает ему мою «уникальную ситуацию». Уникальная, не то слово. Когда тетя углубляется в детали, взгляд мужчины обращается ко мне. Он внимательно приглядывается, и его глаза слегка округляются – я замечаю в них искру узнавания. Да, это я. Он меня помнит. Отъехала бы я чуть дальше, ничего бы этого не понадобилось. Мое имя ничего бы не говорило, а лицо и подавно. Всего два часа езды отделяют меня от места побега: стоит одному человеку сопоставить факты, как я вновь вернусь туда, где была. Мне нельзя рисковать, и поэтому сегодня мы здесь, в кабинете мистера Армора, за три дня до начала учебного года. Практически в последнюю минуту. Но это уже не моя вина. Родители до самого конца противились моему переезду и в конечном счете сдались. Возможно, за это стоит поблагодарить Марго. Но и то, что я разбила сердце отцу, сыграло не последнюю роль. Да и к тому же все, наверное, просто устали.

Я уже не слежу за ходом разговора и рассматриваю кабинет Армора. Интересных вещей не так много: пара горшков с цветами, которые не мешало бы полить, и несколько семейных фото. На стене – диплом Мичиганского университета. Кстати, зовут его Алвис. Хм. Что за дурацкое имя? Вряд ли оно что-то означает, но позже надо обязательно посмотреть. Пока я перебираю в голове возможные варианты происхождения имени, Марго достает папку и протягивает ее директору.

Медицинские записи. Целая стопка.

Мужчина принимается изучать бумаги, а в это время мое внимание привлекает стоящая на его столе допотопная металлическая точилка с ручкой. Мне это кажется странным. Роскошный, дорогой стол из вишневого дерева, не чета тем дрянным однотипным столам, за которыми сидят учителя. Зачем кому-то ставить на него такую древность? Непонятно. Это же явное несоответствие. Жаль, нельзя поинтересоваться. Между тем я разглядываю регулируемые отверстия точилки, куда вставляют карандаши, и лениво размышляю, влезет ли туда мой мизинец. Представляю, как больно будет его заточить, сколько крови прольется, когда слышу изменения в голосе мистера Армора.

– Совсем? – нервно переспрашивает он.

– Совсем, – с напускной серьезностью подтверждает Марго.

– Ясно. Что ж, мы постараемся сделать все возможное. Я прослежу, чтобы к понедельнику все учителя были в курсе. Она уже заполнила заявку на желаемые факультативные предметы? – Тут разговор, словно часовой механизм, изменяется: директор начинает говорить обо мне так, будто меня нет в кабинете. Марго отдает ему заполненную форму, он быстро просматривает ее. – Я отнесу ее в методический отдел, и к утру понедельника для нее составят расписание. Не обещаю, что все выбранные предметы будут доступны. Большинство классов к этому времени уже сформированы.

– Понимаю. Уверена, вы сделаете все, что в ваших силах. Мы очень благодарны вам за содействие и, разумеется, надеемся на вашу тактичность, – добавляет Марго. Похоже на предупреждение. Умница, Марго. Хотя в его случае оно было и не обязательно. Мне кажется, мистер Армор искренне хочет помочь. К тому же в моем присутствии ему становится неуютно, а значит, он постарается пересекаться со мной как можно реже.

Мужчина провожает нас до двери, пожимает руку Марго и едва уловимо кивает мне: его натянутая улыбка полна то ли жалости, то ли презрения. Затем он быстро отводит глаза. Вместе с нами мистер Армор выходит в суматошную приемную и, попросив пару минут подождать, удаляется с моими документами по коридору, в сторону методического отдела.

Я окидываю взглядом помещение и вижу: несколько человек, что я заметила раньше, по-прежнему стоят в очереди. Мысленно благодарю Бога, который еще верит в меня, за существование предварительной записи. Я скорее предпочту вылизать языком туалетную кабинку, чем еще минуту провести в этой какофонии. Мы стоим у стены, как можно дальше ото всех. Все стулья заняты.

Я перевожу взгляд на начало очереди, где какой-то Кен с темно-русыми волосами пытается своей томной улыбкой обворожить нашу сидящую за стойкой мисс Нелюбезность. Под воздействием его чар женщина заметно потеплела и теперь вся светится. Но тут ее нельзя винить. Ведь он из разряда тех красавчиков, в присутствии которых все самоуверенные дамы растекаются бесполезными глупыми лужицами. Я напрягаю слух, чтобы уловить их разговор. До меня долетают отдельные слова: про какую-то должность помощника. Ясно, очередной ленивый придурок. Парень склоняет голову набок и что-то говорит, отчего мисс Нелюбезность со смехом кивает. По всей видимости, он добился своего. Я замечаю в его взгляде перемену. Он тоже это знает. Я почти впечатлена.

Пока красавчик ждет своей очереди, дверь в приемную снова распахивается, и на пороге появляется симпатичная девчонка невротического склада. Ее взгляд скользит по толпе людей и останавливается на нем.

– Дрю! – восклицает она, перекрикивая шум. Все головы поворачиваются к ней, но она не замечает повышенного внимания. – Я не собираюсь весь день торчать в машине! Идем! – Девушка сверлит его сердитым взглядом, а я в это время рассматриваю ее. Волосы такого же, как у парня, светлого оттенка, только более выгоревшие, словно она все лето провела на солнце. Привлекательная во всех смыслах внешность. На ней подчеркивающий округлости розовый топ с бретелькой на шее и точь-в-точь подобранная по тону сумочка от «Коуч». Ее возмущение, похоже, лишь забавляет его. Должно быть, его подружка. Да уж, два сапога пара. Обворожительный Кен идет в комплекте с раздражительной принцессой Барби: недосягаемые пропорции фигуры, дизайнерская сумочка и недовольная гримаса прилагаются!

Парень вскидывает указательный палец, давая ей понять, что скоро освободится. Будь я на его месте, показала бы другой палец. От этой мысли я фыркаю от смеха. А когда поднимаю голову, встречаюсь с ним взглядом: он тоже ухмыляется мне, в его глазах пляшут озорные огоньки.

Мисс Нелюбезность позади парня что-то быстро черкает на его бланке, подписывает внизу. После этого протягивает ему лист, но он по-прежнему не сводит с меня глаз. Выгнув брови, я кивком указываю на нее. Не хочешь забрать то, за чем пришел? Он разворачивается, забирает из ее рук листок и, поблагодарив, подмигивает ей. Симпатичный парень подмигивает офисной сотруднице климактерического возраста! И делает это с такой неприкрытой откровенностью, что вызывает у меня восхищение. Ну, почти. Женщина вновь качает головой и отправляет его на выход. Недурно сыграно, Кен, совсем недурно.

Все то время, пока я наблюдаю за разворачивающейся на моих глазах сценой, Марго тихонько общается с какой-то женщиной – полагаю, методистом. Дрю, которого мне упорно хочется называть Кеном, никуда не торопится: он все еще топчется у двери и болтает с двумя парнями, стоящими в конце очереди. Уж не специально ли он пытается разозлить Барби? У него это легко получается.

– Идем. – Возникшая рядом со мной Марго ведет меня на выход.

– Подождите! – окликает нас пронзительный женский голос, не успеваем мы дойти до двери. Все дружно оборачиваются к женщине, которая папкой машет в мою сторону. – Как правильно произносится ваше имя?

– На-стя, – проговаривает по слогам Марго, и я внутренне сжимаюсь, отчетливо ощущая на себе всеобщее внимание. – Настя Кашникова. Это русское имя. – Последние слова она уже с довольным видом бросает через плечо. После этого мы, сопровождаемые заинтересованными взглядами, выходим за дверь.

Только когда мы подходим к машине, тетя с облегчением выдыхает и заметно расслабляется, вновь превращаясь в знакомую мне Марго.

– Ну вот, одно дело улажено. Пока что, – добавляет она и расплывается в своей широкой ослепительной улыбке. – По мороженому? – предлагает она. Судя по тону, сейчас оно ей нужно больше, чем мне. Я улыбаюсь, потому что даже в половине одиннадцатого утра ответ на этот вопрос может быть только один.

Глава 2

Джош

Понедельник, 7.02 утра. Бессмысленный день. Вот что сегодня меня ждет – такими будут и остальные 179 дней в школе. Будь у меня сейчас время, я бы поразмышлял над их бесполезностью, но его у меня нет. И без того опаздываю. Я заглядываю в постирочную и достаю пару вещей прямо из работающей сушилки. Вчера вечером забыл ее включить, а сегодня мне некогда ждать. Так что приходится натягивать влажные джинсы на ходу, при этом пытаясь в них не запутаться и не грохнуться на пол. Хотя это будет неудивительно.

Достаю из шкафчика кружку, наливаю кофе, стараясь не пролить его на себя и не обжечься. Затем ставлю ее на кухонный стол рядом с коробкой из-под обуви, полной пузырьков с рецептурными лекарствами. В эту минуту из своей комнаты появляется дед. Со своими взъерошенными седыми волосами он напоминает мне безумного ученого. Несмотря на то что передвигается он пугающе медленно, предлагать ему помощь даже не стоит пытаться. Он этого терпеть не может. Раньше у него было полно сил, а теперь нет, и он очень остро переживает эту потерю.

– Кофе на столе, – говорю я и, хватая ключи, направляюсь к двери. – Твои таблетки я разложил и все записал. Билл придет через час. Ты точно справишься один?

– Я не инвалид, Джош, – чуть ли не рычит на меня дед. Я сдерживаю улыбку. Злится. Это хорошо. Значит, все более-менее нормально.

В считаные секунды я запрыгиваю в свой пикап и вылетаю на дорогу, хотя вряд ли это сильно поможет. Мой дом расположен недалеко от школы, но в первый учебный день из желающих попасть на парковку всегда образуется затор. Конечно, сегодня большинство учителей на мое опоздание посмотрят сквозь пальцы, так что мне нечего беспокоиться – после уроков не оставят. Я вдавливаю педаль газа в пол и уже через несколько минут занимаю очередь на стоянку. Вереница из машин тянется до самой дороги, но хотя бы не стоит на месте и время от времени движется вперед.

Сегодня я спал всего четыре часа и теперь держусь исключительно на одной чашке кофе. Жаль, не было времени прихватить с собой еще стакан. Впрочем, пока доехал бы до школы, все расплескал.

Чтобы не терять времени зря, я достаю расписание и снова просматриваю его. Труд стоит четвертым уроком – хорошо, что не в конце дня. Остальные предметы меня не волнуют.

Наконец я оказываюсь на территории школы. Дрю, как обычно, блистает в компании своих неизменных обожателей: потчует их многочисленными байками о проведенном лете. Я-то знаю, что все они – выдумка, потому что большую часть лета он тусовался со мной, и мы уж точно не занимались всей этой ерундой. Когда он не пропадал с очередной девчонкой, то просто валялся у меня дома на диване.

Глядя на него сейчас, понимаю: никто так, по-моему, не рад возвращению в школу, как он. Так и хочется закатить глаза. Но поскольку привычка эта чисто девчачья, я просто смотрю вперед, продолжая идти. Когда прохожу мимо него, он приветствует меня кивком, я отвечаю ему тем же. Поговорю с ним позже. Дрю знает, что я не стану к нему подходить, если он не один. Больше никто меня не узнает, и я, протискиваясь сквозь толпу, оказываюсь во внутреннем дворе, в эту минуту звенит первый звонок.

Первые три урока ничем друг от друга не отличаются. Я только и делаю, что выслушиваю правила, знакомлюсь с учебным планом и стараюсь не уснуть. За эту ночь дед вставал раз пять, а вместе с ним вставал и я. Мне очень нужно больше спать. «Через недельку выспишься», – с горечью думаю я, но быстро прогоняю эту мысль прочь.

10.45. Первый обеденный перерыв. Лучше бы я сразу пошел на урок труда. Не могу есть в такую рань. Я выхожу во двор и устраиваюсь на спинке самой дальней скамейки, где неизменно сижу последние два года. Тут меня никто не трогает, потому что проще не замечать моего существования. Эти полчаса я бы предпочел подметать опилки, чем сидеть здесь, только опилок пока нет. По крайней мере, сейчас еще рано, и металлическая скамейка не успела раскалиться под солнечными лучами. Теперь мне предстоит переждать следующие тридцать минут – наверное, самые длинные за день.

Настя

Выживание. Именно этим я сейчас и занимаюсь, хотя в остальном все не так ужасно, как могло быть. Я ловлю на себе косые взгляды – скорее всего из-за своего наряда, – но заговаривать со мной никто не спешит. За исключением Дрю, напоминающего мне куклу Кена. Как раз столкнулась с ним сегодня утром, только из этой встречи ничего путного не вышло. Он что-то говорил. Я просто шла. В итоге он отстал. И вот я дожила до обеденного перерыва – настоящего испытания. До сих пор возможности пообщаться ни у кого не было, и мне удавалось оставаться незамеченной, но в обед начинается какой-то неконтролируемый ад. Поначалу решение не ходить в столовую казалось мне самым подходящим, а потом пришло осознание: рано или поздно все равно придется столкнуться с чужими взглядами и перешептываниями. Честно говоря, я предпочла бы воткнуть себе в задницу кактус, но это не вариант, так что нужно сорвать этот пластырь одним махом и покончить со всем. Потом найду какой-нибудь пустой туалет, чтобы поправить прическу и макияж – одним словом, как говорим мы, трусы, спрячусь.

Я незаметно проверяю, как на мне сидит одежда: не съехало ли чего, обнажив больше, чем задумывалось. Сегодня на мне те же туфли, что были в пятницу, но надела я их к черному топу с глубоким вырезом и максимально короткой юбкой, которая неплохо подчеркивает мой зад. Волосы оставила распущенными, чтобы они струились по плечам и скрывали шрам на лбу. Глаза жирно подвела черным карандашом. Вид у меня весьма вульгарный и привлекательный, скорее всего, только для самых примитивных человеческих существ. Вроде Дрю. Я улыбаюсь про себя, вспомнив его сегодняшний взгляд, оценивающий меня с ног до головы. Барби была бы не в восторге.

На самом деле я одеваюсь таким образом не потому, что мне это нравится или хочется привлекать к себе внимание. Люди все равно будут глазеть на меня, по любой причине, так уж лучше я сама найду повод для них. К тому же скользкие взгляды – небольшая цена за возможность отпугнуть от себя всех. Вряд ли в школе найдется хотя бы одна девчонка, кто захочет со мной общаться, да и с заинтересовавшимися мной парнями наверняка не о чем поговорить. Ну и что? Если мне суждено вызывать повышенный интерес, то пусть лучше все видят мою задницу, чем мое психическое состояние и мою долбаную руку.

Когда сегодня утром я собиралась в школу, Марго еще не пришла домой, иначе непременно заставила бы переодеться. И я не стала бы ее винить. Даже учитель на первом уроке хотел отчитать меня за неподходящий внешний облик, как только я вошла в класс, но, заметив мое имя в списке, отправил на место и больше не смотрел в мою сторону до конца занятия.

Три года назад у моей мамы при виде подобного наряда случилась бы истерика: она бы кричала, жаловалась на недостаточное воспитание или же просто заперла меня в комнате. Сегодня она, пусть и с разочарованием, спросила бы, нравится ли мне самой. Я бы кивнула, соврала, и мы дружно сделали вид, что проблемы больше нет. К тому же ее волновала бы не столько одежда: вряд ли она стала бы возражать против наряда проститутки так, как против макияжа.

А все потому, что мама любит свое лицо. Не из высокомерия или большого самомнения, нет – а потому что она относится к нему с уважением. Она благодарна тому, какой родилась. И не зря. У нее удивительное лицо – идеальное, неземное. О такой красоте слагают песни и стихи, из-за такой красоты случаются самоубийства. Именно по такой редкой красоте мужчины в любовных романах сходят с ума: им не важно, кто эта женщина, они просто жаждут ею обладать. Вот какая у меня мать. И я росла, желая быть похожей на нее. Некоторые говорят, сходство у нас есть – возможно, это правда, где-то там, в глубине. Если стереть с меня всю косметику и облачить в полную противоположность тому, как я выгляжу сейчас – сыплющая бранью беспризорница, каких обычно в сериале «Полицейские» вытаскивают из наркопритонов.

Так и вижу, как при взгляде на меня мама разочарованно качает головой. Но теперь она хотя бы сдержаннее и не устраивает ссоры по любому поводу – сегодняшний мой наряд вряд ли стал бы причиной. Мама начала смиряться с тем, что я пропащая, и это хорошо, потому что является правдой. Я ушла из дома, чтобы она могла свыкнуться с этой мыслью. Я пропала давным-давно. Честно говоря, мне жаль маму – она не заслуживает такого. Она-то надеялась обрести во мне чудо, и только я понимала: чуда не будет, как ни старайся. Наверное, я его и забрала.

Тут я вспоминаю, что по-прежнему стою на краю школьного двора, словно персонаж из фильма про выживание в чрезвычайных условиях. Я намеревалась пересечь его до того, как перерыв будет в самом разгаре, но меня остановил учитель истории. И за эти три минуты полупустой двор до отказа заполнился учениками. Сейчас я внимательно разглядываю устилающую его каменную брусчатку и размышляю над тем, насколько разумно было надеть шпильки. Я как раз оцениваю свои шансы пройти через двор, не переломав ноги и сохранив достоинство, когда слышу справа окликающий меня голос.

Инстинктивно оборачиваюсь и тут же понимаю, что не стоило этого делать. Обладатель голоса сидит на скамейке в паре шагов от меня и смотрит в мою сторону. Небрежно развалившись и шире положенного расставив ноги, откровенно демонстрируя свои желания. Он улыбается и прекрасно осознает свою привлекательность. Если бы самолюбие можно было заключить в парфюм, то рядом с таким парнем невозможно было бы выстоять и минуту, не задохнувшись. Темные волосы. Карие глаза. Прямо как у меня. Мы могли бы сойти за брата и сестру или стать одной из тех жутковатых парочек, которые внешне напоминают брата и сестру.

Я злюсь на себя за то, что откликнулась. Теперь, когда я отворачиваюсь от него, решившись все-таки пересечь поле битвы, можно быть уверенной, что его взгляд – как и взгляды всех остальных ребят на скамейке – будут прикованы к моей спине. А точнее, к моей заднице.

Никуда не торопясь, я вновь разглядываю неустойчивую поверхность брусчатки. Взглядом ищу, как бы мне успешно пройти по ней, когда парень добавляет:

– Если ищешь, куда присесть, мои колени в твоем полном распоряжении.

Ну вот, пожалуйста. Он не говорит ничего умного или оригинального, но его дружки, такие же безмозглые, начинают хохотать. Мои зародившиеся надежды на наше возможное родство рушатся в одночасье. Я схожу с бордюра и шагаю вперед, глядя перед собой, словно у меня есть иная цель помимо того, чтобы благополучно добраться на другую сторону.

А ведь еще и полдня не прошло. По расписанию остается четыре урока из семи – уйма времени для того, чтобы случилась еще какая-нибудь фигня.

* * *

В школу я сегодня специально пришла пораньше, чтобы в офисе администрации забрать свое расписание. Если бы я знала, что меня там ждет, возможно, попыталась бы оттянуть неизбежное. В приемной опять царило безумие, однако мисс Марш, наш методист, просила меня зайти к ней в кабинет и получить у нее расписание лично – еще одно из множества преимуществ моего положения.

– Доброе утро, Настя, Настя, – поприветствовала она. Мое имя она произнесла дважды, на разный манер, и бросила на меня рассеянный взгляд в ожидании подсказки с моей стороны. Но я никак не отреагировала. Уж больно веселой она была для первого учебного дня, а для семи часов утра – тем более. Выглядело это совершенно неестественно. Наверное, все методисты проходят специальный курс под названием «Как излучать притворную радость перед лицом юношеского страха». Учителей, я уверена, на него не отправляют, потому что те даже не пытаются притворяться. У половины из них такой же несчастный вид, как и у меня.

Женщина жестом пригласила меня сесть. Но я осталась стоять. Моя юбка была чересчур короткой, чтобы сидеть на стуле без скрывающего ноги стола. Она вручила мне карту с территорией школы и расписание. Я тут же принялась выискивать в нем факультативные занятия, поскольку все обязательные предметы были мне и так известны. Это, наверное, шутка. Целую минуту я пребывала в уверенности, что мне дали чужое расписание. Проверила фамилию в верхней части листа. Нет, мое. Я не понимала, как себя вести в такой ситуации: когда судьба решает в очередной раз пнуть тебя своим стальным ботинком под зад. Плакать – не вариант; истерично орать, перемежая крики маниакальным смехом и руганью, – определенно не имело смысла; оставалось только одно – потрясенно молчать.

От мисс Марш не ускользнуло выражение моего лица – держу пари, оно было более чем красноречивым, – потому что она мгновенно бросилась объяснять мне требования к выпускникам и рассказывать про переполненные факультативные классы. Она говорила таким тоном, словно извинялась передо мной. Хотя ей не помешало бы – ситуация и правда отстойная. Но мне вдруг захотелось сказать, что все в порядке, лишь бы она успокоилась. Я переживу, паре дурацких предметов меня не сломить. Вооружившись расписанием и картой, я, напуганная до ужаса, отправилась в класс. По пути снова и снова перечитывала список предметов. К сожалению, он оставался неизменным.

* * *

Итак, половина дня позади. Пока что все неплохо, относительно. В моей жизни вообще одна сплошная относительность. Учителя не так ужасны. Преподавательница по английскому, мисс Макаллистер, даже смотрит в глаза, будто пытается внушить, что относится ко мне по-другому. Мне она нравится. Но худшее еще впереди, так что пока рано откупоривать шампанское.

К тому же еще предстоит пройти «дорогой слез», которой может считаться школьный двор. Я, конечно, трусиха, но оттягивать больше нельзя. Делаю шесть шагов – выходит неплохо. Четко вижу свою цель в виде маячащих впереди двойных дверей, ведущих в крыло английского языка, по другую сторону моего квадратного, выложенного брусчаткой противника.

Попутно боковым зрением отмечаю происходящее. Во дворе очень людно. И шумно. Невыносимо шумно. Я пытаюсь все отдельные разговоры и голоса слить в один непрерывный гул.

Все скамейки заняты группами ребят: одни сидят на них, другие стоят рядом. Кто-то из учеников восседает на краю садовых ящиков с растениями, расставленных по всей территории. Те, кто поумнее, устроились прямо на земле, в тени аллеи, которая огибает двор по периметру. Одним словом, свободных мест нет и скрыться от солнца почти негде, на улице стоит адская жара. Могу себе только представить, какое пекло творится в столовой, раз столько людей предпочли жариться снаружи. В моей прежней школе было точно так же, но сама я ни разу не сталкивалась с безумием обеденного перерыва и необходимостью решать, где и с кем сидеть. Каждый перерыв я проводила в музыкальном классе – единственном месте, где мне хотелось быть.