Текст книги "Рассказики"

Надежда и любовь

Те, кто говорят, что не бывает любви с первого взгляда и сразу на всю жизнь, просто дураки. А можно сказать по-другому – им не повезло. Можно налить в чашку чая, закурить сигарету, скорчить умную мину и пафосно начать рассуждать: люди кидаются на все, что ни попади, а потом переживают, что ухватили не то. И какая к черту «вся жизнь» – на пять минут не хватает. Так, четыре минуты кажется что это, действительно, настоящая любовь с первого взгляда, а на пятой минуте казаться перестает.

Надежда и Любовь познакомились случайно. Это было на даче, в начале лета – зеленая трава, лютики, кашка. Ну, в общем, до ивана-чая, и, конечно, задолго до золотых шаров, астр и хризантем. Надежда была совсем юная, а Любовь постарше, даже сильно постарше.

До этой встречи у Надежды ничего не складывалось. Нельзя сказать, чтобы она была некрасива, во всяком случае, она была молода, незлобива, в меру умна, в меру общительна. Но никто никогда ей не интересовался. Однажды, правда, было, но этот случай, напротив усугубил. Это тоже произошло на даче. В то время Надежда даже еще гимназию не посещала.

Она играла на полянке, возле дома, и вдруг явился молодой человек, такой довольно симпатичный, высокий. И Надежде показалось, так что-то почудилось. А этот молодой человек, который представился Виктором, начал быстро ковать железо. Он такие слова с ходу кинул: вроде губы у Надежды, как цветки розы и еще что-то такое, в таком романтическом духе, и он сказал, что надо срочно поцеловаться.

В голове у Надежды промелькнула мысль, типа того «а почему бы и нет?»

В общем, Надежда молча подошла к Виктору и зажмурила глаза. Возникла такая пауза. Надежда стояла с закрытыми глазами в ожидании поцелуя. Но ничего не происходило, а когда она решила приоткрыть глаза, Виктора не было.

Надежда расстроилась, но не очень, так слегка. И она уже собралась уйти с этой полянки к себе на дачу, как вдруг явился романтический Виктор с двумя другими мальчиками. И Виктор начал жутко, омерзительно хохотать, изгибаясь всем телом, и через этот хохот он выкрикивал такие слова: «Посмотрите на эту уродину, вот губы-то раскатила, идиотка, страшилище! Ты тут всю жизнь что ли стоять будешь в ожидании поцелуев?»

Чего только в детстве ни бывает, а потом забывается и помнится только хорошее. Но это случай навсегда засел в голове у Надежды. И, в общем-то, Виктор ничего плохого ей не сделал, просто детская злая шутка, но что-то кубыц-тубыц в голове у Надежды тюкнуло и… такая обида – словами не выговоришь. И потом, в течение многих лет, бывая на даче, она боялась, как огня, что они снова встретятся.

Никогда больше она не ходила на ту злополучную полянку, а за калитку выходила с опаской – а вдруг?

К счастью больше никогда ничего подобного не происходило.

Надежда закончила гимназию. Она была очень тихая, как рыба. И в гимназии прозвище у нее была «Тихонадьша»

Гимназические годы протекали ровненько. Огорчения по мелочам – ну клякса в тетради, иногда тройка по географии, ошибка в немецком диктанте. Самое страшное – потеря учебника по французскому (кстати, после всех переживаний он нашелся). Вот, собственно говоря, и все.

Чудо случилось в лето после окончания гимназии. На даче Надежда встретила Любовь. Говоря поэтическим языком – любовь подкралась к ней на цыпочках. Любовь случайно забрела к Надежде на участок. Так все началось.

Они посмотрели друг на друга, их взгляды встретились, и что-то такое произошло. Глаза к глазам. Сердце к сердцу. Родители Надежды были поначалу категорически против.

– Это блажь, это ненадолго, зачем это тебе?

Но тут Надежда проявила не характерную для нее твердость. Сказав: «Или-или». Имея в виду, что если Любовь не останется в доме, тогда они уйдут вместе. Родители просто закрыли на это глаза. В конце концов, единственная дочь, что можно поделать?

Больше Надежда и Любовь никогда не расставались. В их чувстве не было вычурности, надуманности, неискренности, с годами оно только усиливалось. Настоящее глубокое чувство.

А время текло, текло, текло. И случилось все: и холод и голод, и смерть родителей, и пожар на даче, и преподавание музыки, и превращение квартиры из просторной отдельной в коммунальную, и маленькая комнатка с книжным шкафчиком, кроватью и столом, и шитье шляпок из фетра на заказ, и война, бомбежки (несколько раз они спускались на ночь в метро), и расселение коммунальной квартиры, и отдельная клетушка в Митино, правда, с личной ванной и крошечной кухней, и скудная пенсия (слава богу, много ли нам старухам надо?).

А дальше – болезнь и страх. (Доктор сказал – в лучшем случае год, ну два, что вы хотите в вашем-то возрасте?)

– Меня заберут в больницу, или умру. А Любовь? Как она без меня?

И в этих тягостных рассуждениях пришло решение.

Надежда позвонила в зоопарк. Ей сказали – привозите.

Накануне вечером у Надежды болело сердце, они даже толком ни о чем не поговорили. Надежда просто сказала: «Завтра с утра поедем, там тебе будет хорошо».

Поездка из Митина на «Баррикадную» была тяжкой.

Долго ждали автобуса, еле втиснулись. Шел снег, серое небо, слякоть, мутные стекла, сырость в глазах, толчея в метро, какая-то беспросветность, осторожно двери закрываются, не забывайте свои вещи.

– Сколько ей лет? – Вопрос сотрудника террариума смутил и даже, можно сказать, испугал Надежду.

– Она крепкая, ничем не болеет, – лепетала Надежда.

– Это я болею.

– Оставляйте. – Молодой человек достал Любовь из шляпной картонки. – Не волнуйтесь, мы о ней позаботимся. Питание, рацион, витаминные укольчики, кожа суховата.

– Да, да, – шелестела Надежда. – Спасибо, мне так будет спокойней, а как-то можно с этой сухостью бороться? Она вроде бы всегда такая была.

Сотрудник кивал – будем лечить.

– Это не болезненно? – не унималась Надежда.

– Тонкий шприц, черепахи хорошо переносят.

– Она терпеливая и вообще очень. – Надежда погладила Любовь по панцирю и, чтобы не разрыдаться быстро выскочила из террариума.

Обратной дороги она практически не помнила. В каком-то забытьи притащившись домой, Надежда рухнула на диван. Вечер прошел кое-как. Есть Надежде не хотелось. Она выпила жидкого чая, накапала валокордину и легла. Сон не шел. В темноте ей казалось, что Любовь шуршит где-то в углу комнаты. Звук был такой отчетливый, что Надежда несколько раз вставала и включала свет. Шуршание прекращалось.

Настало серое утро. Абсолютно разбитая Надежда опять налила в кружку вчерашнего чаю, открыла холодильник, достала глазированный сырок. На верхней полке лежал открытый пакет зеленой фасоли «HORTEX» – любимая Любина еда.

– Туда и сразу обратно, просто взгляну, как она там устроилась. – От этой мысли на сердце у Надежды потеплело, она успокоилась и отправилась на «Баррикадную».

Легкими тихими шагами Надежда шла по террариуму.

Она сразу увидела в вольере вяло бродящую и не обращающую никакого внимания на других черепах, Любовь. Надежда наклонилась и поскребла по стеклу пальцем. Любовь повернула мордочку и, практически, вприпрыжку рванула к стеклу. Они никак не могли насмотреться друг на друга через это проклятое стекло.

«Нет, это просто невыносимо, – думала Надежда, вытирая перчаткой слезы. – Соседки какие-то несимпатичные, время сколько, а обед им не приносят».

Поздно вечером в Митино уютно тикали часы, на плите свистел чайник, мягкий свет лучился из абажура, на тарелочке аккуратно нарезанные лежали бутерброды с сыром, в углу у стула на вышитой салфетке, как всегда стояла полная миска зеленой фасоли.

– Уколы эти от сухости кожи мы обязательно будем делать, а там и весна, одуванчики пойдут, подорожник, их с постным маслом можно, – говорила Надежда, гладя по крошечной сморщенной головке свою Любовь.

Тьма египетская

И хотя в телевизоре без конца крутят рекламу про путешествия, все равно как-то. И не то, что бы, но. И потом, денег. Ну, даже не в этом дело. Страшно. Страшно мечту испортить. Опасно все, что тебе грезилось-перегрезилось увидеть воочию и разочароваться вусмерть. Страшно грезы потерять. Так посмотреть и сказать: «Ах, это оказывается вот как, боже мой, лучше бы всю жизнь спать и видеть сны». Ох уж эта настоящая реальность.

Страшно еще потому, что, увидев, уже больше никогда, никогда, а только так как там. А там, может, вообще ничего. Там, может, дырка от бублика. А ты всю жизнь думал, а теперь и думать нельзя. Потому, что все ластиком стерто, и те контуры, которые были созданы такими нечеловеческими усилиями, в буквальном, так сказать, смысле этого слова, усилиями грез и мечт всяческих, так вот все эти усилия будут псу под хвост. Наложится реальность, а усилия превратятся в пустоту, в вечное «Му». А ты-то совсем не подготовлен еще к этому «Му».

К этому готовиться всю жизнь надо. И не факт, что получится. Монахи и даосы, маги и чародеи рождаются обычными людьми и потом потихонечку так, по чайной ложечке три раза в день, доходят до этого и то не все, а те, которые упертые методисты и жаждут до жути.

Когда Зойка мне позвонила и сказала, что в Египет собирается, я просто обомлела. Я на стул плюхнулась и сразу сказать ничего не могла. Слов не было. Потом, правда, немного в себя пришла. Пока приходила в себя, пропустила кое-что из ее рассказа. Кто бы мог подумать?

Я первым делом спросила Зойку:

– А ты не боишься?

А она, так обыденно, как само собой разумеющееся:

– А чего там?

Я так подумала, про это «Му», про ластик, про магов, про то, что потом уж навряд ли и говорю:

– А мало ли что?

Зойка, видимо, уже была готова, подготовилась во всеоружии к разговору со мной, отвечает:

– Да брось ты париться! Все ездят!

– Все не все, я вот не езжу.

Тут Зойка взяла и говорит:

– Ну и плохо, нельзя на воду дуть. Нельзя вести страусиную политику! Нельзя так всего бояться! Нельзя себя гробить и засиживаться! Надо уметь отдыхать и расслабляться. По-хорошему расслабиться и отдохнуть можно только в Египте.

Я от таких ее слов просто обалдела. Думаю: «Ничего себе!» Думаю: «Вот еще новости!» Думаю: «И откуда это у нее?»

Она в это время, пока я все это думаю, говорит:

– Чего молчишь-то?

Я говорю:

– Я не молчу, я перевариваю! – И спрашиваю ее: – Что же ты одна едешь или с Борькой?

И тут мне как снег на голову выплескиваются ее слова. Она ничтоже сумняшеся говорит:

– Я с Маринкой еду.

Я просто столбенею от таких ее слов. Я даже про концепцию забываю. Может, и хрен с ним, с «Му» этим, мало ли? Может, это вообще все пурга? Может, ничего не сотрется? Може, это все рефлексии?

Почему с Маринкой-то? Обидно, просто до ужаса, и я так думаю: «Сейчас швырну трубку и все. И пусть едет, куда хочет со своей Маринкой. Подруга лучшая называется». И опять так про себя, конечно, начинаю все прокручивать, пока она якобы оправдывается, а на самом деле, она и не оправдывается даже, а щебечет, как ни в чем, ни бывало. Я даже слушать перестала. Я вот, что себе думаю: «Интересно, когда у них с Борькой возникают проблемы, вернее, не у них с Борькой, а у нее конкретно по поводу Борьки проблемы возникают, она не Маринке звонит, она мне наяривает и по три часа все это мне проговаривает. И раскидываем мы с ней, как и что, и не по одному варианту, а еще страховочные отступные пути разбираем, чтобы ей не так обидно было. А тут – по-хорошему расслабиться можно только в Египте. И она, ну надо же, с Маринкой!»

Я тогда решила ей объяснить проблемку с «Му». Объяснить ей это просто необходимо. Во-первых, это – правда чистая, а во-вторых, это так и есть на самом деле.

Я сразу вопросик задала такой, вроде бы нейтральный, но с подвохом. Я так спокойным непринужденным тоном:

– А как же Борька? Ты что же, его здесь одного оставишь?

Борька это ее отношение к всемирной проблеме «Му». Вернее, без Борьки у нее «Му».

Задала этот коварный вопросик и самой стыдно стало.

«Вот, – думаю, – зачем я это спросила? Нехорошо это. И, даже если мне самой обидно от этой ситуации, но все-таки она моя лучшая подруга». На самом деле мне хотелось ей сказать:

– Погоди, ласточка, не лети в Египет. Останься. Конечно, тебе хочется очутиться в долине, где дремлют тапусы, где жарким песком занесены пурпурно алеющие цветы подакса, там, где с коралловым ожерельем преподносит обжигающий поцелуй ветер Трет, а Сумбрис умастил очередную мумию благовонными маслами, обложил ее блестящими жуками симорадами, натянул на нее золотые шлепанцы и обмотал вытканной полотняной материей руки и шею. Сумбрис никогда не забывает положить на усопшее лицо маску из дерева турабу с подведенными глазами, с нефритовой радужной оболочкой и агатовым зрачком. Там в мускусном дыму улыбающийся Крастикс мраморным глазом смотрит на крошечного воробья и от раскаленного песка пустыни кружится голова. Там по Нилу плывут Нафрик с Нефретихой в неудобных позах, потому, что лицо надо держать в профиль, тело анфас, а ноги, опять же в профиль. Что поделаешь, таковы порядки. И все слуги вынуждены находиться в таком же виде, с опахалами из дфар и циперуса, хотя это, кажется, тоже самое. Там плоские квадратные пруды с плоскими деревьями, потому, что на самом деле, все так и есть. Нет никакой перспективы и точек схода. Есть только одна точка выхода и на нее направлен пик усыпальницы – кубрацефон. Конечно, время боится усыпальниц, они такие страшные, такие большие, морщинистые, такие старые-престарые. Погоди, ласточка, не лети в Египет, возьми вот эти сапфиры по пятьсот каратов, из них сделаны мои глаза, и отнеси тому, кто нуждается, я сегодня хочу быть щедрой-прещедрой. Сколько есть на земле бедных, обездоленных. Возьми мои руки из чистого золота и отнеси нуждающимся. Сколько есть на земле людей, которые никогда нигде не были и не будут, сколько их сидит в вечном «Му». Погоди, ласточка, если ты улетишь в Египет, то я останусь тут одна, и мне будет очень одиноко, хотя, сколько есть на свете одиноких людей, сколько трагедий и драм.

А потом мне захотелось крикнуть, что есть силы:

– Почему с Маринкой?! Я тоже хочу в Египет!

Я хотела крикнуть: «Не улетай, ласточка!», заранее зная ответ: «Улетаю, и точка!»

Но я всего этого не сказала. Я спросила:

– Как же Борька?

А Зойка совсем даже и не обиделась. Я поняла, что по поводу Борьки она была на взводе, и случилось это, видимо, вчера, потому, что вчера мы с ней как раз не успели поговорить, а позавчера все вроде бы нормально было.

Вроде бы все было даже неплохо.

Зойка просто залаяла как-то по-лягушачьи.

Она так зарычала:

– БОООООРРРРЬКА пусть как хочет, я тоже ему не тряпка половая, между прочим, и по-хорошему выносить это не могу, потому, что это просто все уже ни в какие ворота не лезет! Я тоже, между прочим, человек, я тоже все это по-хорошему воспринимать устала!

Зойка выплеснула это и хлюпнула.

Тут мне совсем стыдно стало, что я как-то погорячилась. Я очень мягко начала задавать наводящие вопросы. Вроде таких: «А что?», «Когда?», «Что случилось?»

– Да все, как всегда, – начала Зойка уже более спокойным тоном. – Приехала к нему. Он сам звонил, приезжай, все такое. Ну, я поехала, а он, сидит у себя в квартире и вроде опять ему мать из деревни заговоренное сало прислала. Потому что он сидит у компьютера и играет, и на меня ноль внимания, видимо, опять этого чертова сала наелся. Это сто пудов. Я и так и сяк и на стол накрыла, а он не идет, потом пришел, наспех поел, сразу видно не голодный, и опять к компьютеру. А потом секс был никакой, это так всегда после этих мамкиных уловок, я уже это все проходила. Мне гадалка моя Надька на таро кинула. И точно – мать его заколдованным салом кормит. Это уже я сегодня бегала, а тогда я его ночью растолкала и говорю: «Давай по-хорошему поговорим. Вот ты так себя ведешь и не приласкаешь меня; и в компьютере; и сковородку я, по-твоему, плохо помыла; и коврик в ванной примяла. Вот ты скажи мне по-хорошему, ты много сала съел?» А он повернулся на другой бок и захрапел. Я тогда встала, вещи свои начала собирать, все-все решила забрать: и фен, и тапочки, и щетку зубную, и халатик с розочками. Он хоть и старый, но все равно, почему я должна оставлять ему свои вещи? По-хорошему, это даже стремно. Мать иногда приезжает из деревни. Сама понимаешь. Такси заказала, денег жалко, да и плевать. Он меня даже не проводил. Он с этого сала спит, как слон, я все это проходила. На работу приехала никакая. Написала этому придурку эсэмэску: «Долго это будет продолжаться? Не звони мне больше по-хорошему. Скажи честно, много сала съел?»

И представляешь, не звонит, полное молчание, лечит меня. Мне так заплохело, вышла покурить, слезы на глазах, еле себя сдерживаю, а тут Маринка. Она мне говорит: «Поехали в Египет, там по-хорошему можно расслабиться». Я Маринке говорю: «Какой Египет? Деньги-то на Египет этот где взять, до зарплаты не доживу. У меня каблук от сапога отваливается, паста зубная кончилась и за квартиру бог знает сколько не плачено». А Маринка говорит: «Это горящая путевка, много денег не надо, я тебе денег одолжу если что». Она на стол компьютерный отложила для Юрки. А он ведет себя, как попало, каждый день после работы квасит, по воскресеньям на «Горбушке» целыми днями ошивается, приезжает оттуда никакой, мусорное ведро даже не выносит. Перебьется без стола покамест. Она правильно все прикинула. Мы с ней поедем и по-хорошему расслабимся. По-настоящему расслабиться можно только в Египте. – Зойка все это оттараторила мне, а потом: – Мы уже с Маринкой путевку купили. Маринка – молодец. И не дорого получилось, а деньги я потом ей отдам. Надо же в кое-то веки отдохнуть по-хорошему.

Я говорю, что раз такие дела, то, конечно, надо. Раз так все сложилось, то, конечно, может это судьба, может именно сейчас надо расслабиться и не париться. Я уже совершенно на Зойку не обижалась. Я думала: «Ну надо же, как все получилось, кто бы мог подумать – Зойка в Египет».

Вот мы с ней так хорошо поговорили. Я трубку положила и все думала, надо же – в Египет!

Они буквально через два дня укатили. А у нас тут снег такой повалил, такая грязь под ногами. Ветер. Я на работу в метро еду, стою в вагоне, а мысли у меня все время крутятся на тему Зойки, как она там в Египте? И вот я вижу такой яркий свет, и Зойка в центре Египта стоит и у нее такой большой факел в руке с горящей путевкой. А к ней бегут такие смуглые египтяне. И они ей говорят: «Добро пожаловать! У нас вы сможете по-хорошему расслабиться!» И сажают ее в такую повозку на двух больших колесах. На голову ей надевают такой чумовой кокошник с цветами и птицами, на шею золотое такое ожерелье. Они ей объясняют, как надо себя держать, как голову в профиль, тело анфас и ножки в золотых сандалиях так вбок чуть-чуть. А за повозкой такие красивые египтянки с голыми грудями идут с опахалами. И вот они подходят к Нилу. А на Ниле пришвартованная такая лодка стоит с молодыми гребцами, с таким палантинчиком и один очень красивый египтянин-музыкант сидит на лютне колесной играет, такой сказочный мотив, вроде «Сон в летнюю ночь» Мендельсона, только на восточный лад, с такими загибами пентатоники. И одна такая египетская женщина, тоже очень красивая, с большим блюдом в лодке сидит. А на блюде финики – такие большие, жирные, сочные; бананы, яблоки, груши, апельсины. А рядом стоит кальян огромный золотой, и подушки шелковые лежат, и напитки, конечно же, в изогнутых восточных, таких египетских кувшинах. И Зойка садится, и уже все готово к отплытию, но тут подбегает еще один очень красивый молодой египтянин, и кричит:

– Погодите, арбуз забыли!

И приносят на блюде колоссальный арбуз, разрезанный уже, такой красный, сахарный. И вот они под музыку плывут по Нилу, а вокруг пальмы раскидистые с цветами диковинными. Везде по краям лилии, орхидеи, маки красные, бабочки порхают. И приплывают они к Красному морю. А море ярко-красное, как арбуз, и кристально-прозрачное, море прямо, как рубин горит, на солнце переливается. И один гребец оставил весла и нырнул прямо в море и выплывает, а в руках у него раковина с огромной жемчужиной, потому, что не только в Индии, но и в Египте, конечно же, не счесть жемчужин в море полуденном.

А Маринку эту Зойкину я даже и представлять себе не хотела.

Хотя она, конечно, молодец – денег Зойке одолжила и эту путевку пламенеющую прикупила. На картинке у меня только Зойка и египтяне всяческие вырисовывались и растительность диковинная, и павлины кобальтовые с изумрудными хвостами, с золотыми глазами на кончиках хвостов с малюсенькими пимпочками на головах.

Дома вечером я Кирюшке своему. Он только из института пришел, я сразу:

– Кирюш, сына моя, представляешь, тетя Зоя в Египет поехала отдыхать.

У них-то сейчас все по-другому. Он мне:

– Ну и что? Сейчас этим никого не удивишь, сейчас вся Сибирь, весь Урал и вся деревня среднерусская там побывала. Там, в Египте, все давно уже на русском языке разговаривают, это у них второй государственный.

И в комнату к себе ушел, даже обедать не стал, сказал, в институте перекусил. Ничего себе! Я на кухне сидела и как-то мне все по привычке Зойке хотелось позвонить – лучшая моя подруга все-таки, – а Зойка-то в Египте. Ведь это даль какая, ведь это Африка, практически!

Зойка всего на неделю уехала в Египет, а мне как-то это очень долго казалось. Мне многое интересно было. Она в таких попыхах собиралась, что я даже не узнала, как у них там с Борькой разрулилось. И даже меня иногда вечерами подмывало позвонить Борьке и спросить, не звонила ли ему Зойка из Египта? Но я, конечно, себя сдерживала, мало ли что. Конечно, я ему звонить не стала. Зойка моя лучшая подруга, а тут мало ли. И я так думала, вот сегодня среда, завтра четверг, а воскресенье она уже вернется. В субботу можно на рынок сгонять, купить крабовых палочек для салата и капусты для пирожка. Она может сразу ко мне приедет, и мы будем не по телефону, а на кухне и все-все с подробностями.

И особенно мне почему-то хотелось узнать (глупость это конечно, но меня это всегда интересовало!), вот там у них в Египте есть такая игра, типа наших шахмат, но там всего три клетки и три фигуры, так вот мне интересно было всегда узнать, как можно играть в игру, если всего три клетки и три фигуры? А играют точно в нее вдвоем. Это сто пудов. Я в книге видела из раскопок Тутанхамона. Там такая игра стоит на золотом столике и два стульчика напротив друг друга. И вот как же это получается, всего три клетки – это сразу мат, а в Египте, видимо, нет. Конечно это не самый глобальный вопрос в мировом аспекте, но мне очень это интересно, а никто не знает. Многих спрашивала, смеются даже, говорят: «Чушь эти три клетки – точно чушь, не может быть». А я точно видела. А если даже она не сразу ко мне приедет, все-таки из Египта, то в понедельник уж обязательно. Кирюшке все не дам съесть. Я ему так скажу: «Кирюша, тетя Зоя из Египта вернулась, надо ей салата с пирожком оставить».

В этих всех переживаниях я едва дотянула до воскресенья. Все о Зойке думала, как она там в Египте? Кинула в машинку постельное белье вместе с Кирюшкиным черным носком.

Белье не испортилось, просто псивое какое-то вышло. А может, оно уже и было такое? Белье старое, и носок совсем тут не причем. Старому белью уже ничего не поможет, ни «Лоск» ни «Ваниш». Реклама это все. А вот я в музее видела ткани египетские, в которые мумии были завернуты. И до сих пор, между прочим, цвета кое-какие сохранились, и даже очень некоторые хорошо, хотя время-то прошло немеренно. Это ведь жутко как давно было, даже представить себе трудно, еще ничего такого не было, а у них уже все было, все-все, и, видимо, моющие средства тоже были не нашим чета.

В субботу, как и планировала – на рынок. Прикупилась. Салат нарубала, пирог, все у меня уже было. Воскресенье тянулось – ужас! Кирюшка с утра утопал куда-то. Стемнело. Опять снег пошел, окна как-то запотели. Как бы только нелетная погода не случилась, сильный снег какой! Часов в десять вечера я не выдержала и позвонила Зойке домой. Трубку никто не брал. Я что-то волноваться начала. Потом за Кирюшку, его тоже долго не было. Потом Кирюшка пришел, уже совсем поздно было. Я набирала и набирала Зойке. Никто не подходил. И в тот момент, когда я уже решила на все плюнуть и позвонить Борьке, потому что я уже себе места не находила, раздался звонок в дверь. Я кинулась открывать. На пороге стояла бронзовая Зойка. Вся в слезах. И она даже говорить ничего не могла, ее прямо всю трясло. И на мой вопрос: «ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?» Она только «гунг-гунг» лепетала.

И я буквально под руки потащила ее на кухню, усадила и большую рюмку водки налила. И только говорила:

– Ты выпей, сейчас все пройдет…

Вопросов больше я не задавала. А Зойка выпила залпом рюмку и такими чудовищными глазами на меня посмотрела, такими глазами полными горя и отчаянья. Она начала с завываниями, так прерывисто быстро-быстро говорить. История эта, конечно, до того тривиальная, до того мерзко-анекдотическая, ну прямо фарс и все, типа, приезжает муж из командировки…

Ну, все по сценарию. И когда она вся такая загорелая, с подарочным кальяном и майкой заморской открыла дверь Борькиной квартиры своим ключом, типа, сюрприз, дорогой, – то внутри квартиры приключилась полная картина Репина «Не ждали». Борька с какой-то теткой на кровати. А на кухне, кто бы сомневался? – сало это поганое на столе.

Зойка, конечно же, в мгновенье ока кальян об пол. Он вдребезги на плиточном полу. А майку одним махом не получилось разорвать, египетский хлопок все-таки. Только на третьем рывке майка сдалась.

В перерывах между слезами и причитаниями по поводу Борьки Зойка отвечала на мои вопросы о Египте. Я вопросы задавала, чтобы ее немного отвлечь. В Египте очень сильный ветер, прямо с лежака сдувает. В Египте ничего нет, там один песок. Пирамиды в Египте далеко.

Море в Египте, как море, только очень соленое. В Египте скука смертная и страшная грязь.

Про трехклеточную игру я стеснялась спрашивать, какие тут к шуту игры?

За окном с темно-серого неба сыпались большие хлопья снега. Было тихо. На кухне уютно горела лампа над столом, аппетитно на тарелочке лежал нетронутый пирог с капустой, салат в миске смотрел на нас гороховыми глазами. Зойка постепенно отмякала.