Текст книги "Ворожея"

– Батька, – задыхаясь проговорила Услада.

– Что?! Алесю совсем худо сделалось? – испугался староста.

– Нет, – задыхалась она. – Наоборот, он в себя пришел, тебя кличет.

– Правда? – с плеч Череды точно камень свалился. Дышать стало легче. Он обнял дочку – и они поспешили домой.

По дороге Услада рассказала, как явился дядька Рафал, принес с собой сок травы-покрик. Обтер им Алеся и стал ждать. Почти сразу случилось чудо – молодец зашевелился и глаза распахнул. Язвы его вмиг коркой покрылись, да и новых пока не прибавилось.

Староста твердо решил к Милаве возвратиться да в ноги ей поклониться. Уж он-то добре ведал, где и по чьему совету Рафал принялся покрик-травой знахарить. Вот и первый навет сам собой рассеялся. Эх, знать бы еще, кто за обозом стоит. Может, снова к Милаве сходить да распытать, как сыну кузнеца помочь. Авось и тут девка не сплошает.

Алесь лежал на лавке. Но лицо его уже не отливало мертвенной бледностью, гнойники и правда подсохли. Вокруг хлопотал Рафал и не мог надивиться на то, как сок подействовал.

– Ну, как ты, сын? – спросил староста, покрутив каштановый ус.

– Все добре батька. Скажи, а почто Милаву в темнице держите?

– Потому что ведьмарка она! – взвизгнула Услада, стиснув в руке оберег.

– Коли б ведьмаркой была, не сказала бы Рафалу, как меня лечить надобно, – помотал русой головой молодец.

– А может, она и ведала, как тебя вылечить, потому как сама порчу и наслала! – заключила сестрица.

Мужчины смолкли, размышляя над сказанным.

– Ты, как себе знаешь, Череда, а я ей верю, – заявил старый мудрец. – Я добре ее очи памятую, когда она про траву сказывала. Можно телом, можно лицом соврать, но глазами… Нет, не ведьмарка она.

Услада фыркнула и уже раскрыла рот, чтоб возразить, да брат опередил:

– Мне сказали, что она рассвет в хлеву у Доморадовны встречала, так?

– К чему это ты? – сузил глаза староста.

– Да, поди, всем ведомо, как Доморадовна свою живность любит. Холит, лелеет почище, чем мамки своих дитяток малых, – сказал Алесь.

– Ну, – нетерпеливо подогнал староста.

– Так вот, ее хлев весь оберегами да травами обережными утыкан. Сдается мне, что уж в купальскую ночь, она, как пить дать, где-нибудь крапивы припасла…

– А кабы Милава ведьмаркой была, то не сумела б в хлев с заговоренной крапивой войти! – закончил за сына Череда.

– И то верно, – поддакнул Рафал.

– А что, ежели Доморадовна запамятовала хлев оградить? Чай, не молодуха уже. Да и с оберегов уже сила сошла, – стояла на своем Услада. – Не может у бабки-ведьмарки доброго потомства быть!

– А вот это надобно проверить, – покрутил ус староста. – Давай-ка ты, Услада.

– Что я? – испугалась девка.

– Ну, сходи к Доморадовне да погляди, есть ли у нее где-нибудь в хлеву обереги какие иль травки заговоренные.

– Не, батька, – остановил Алесь. Уже поспевший стать хмурым лик Услады просветлел. – Лучше тебе сходить. Уж тебя она ни задурить, ни прогнать не сможет. А Усладу вокруг пальца в два счета обведет.

Услада надула пухлые губки от не сильно приятных слов, но перечить не стала – всем ведомо, что Доморадовну она почти так же, как Кукобу, не жаловала.

– Мыслю, прав ты, сын. И чего тебе место старосты не глядится? Самое оно для тебя!

Алесь откинулся на перину – совсем за разговорами обессилел.

– Сейчас, братец, – захлопотала вокруг него Услада, – пойду воды принесу да поесть чего-нибудь соберу.

– Только воды, – прохрипел Алесь и закрыл очи.

– Опять ему худо? – заволновался Череда, с надеждой глядя на Рафала. Лекарь потрогал лоб, посмотрел язвы и помотал головой.

– С ним будет все добре. Просто устал он.

– Ладно, тогда я покину вас, – и чуть тише для знахаря добавил: – А ты к Милаве снова сходи да спроси, чем Цвету помочь можно. Батька его обезумел совсем. Все повторяет, что это он во всем виноват – уж кабы новой беды не случилось.

Череда поспешил в хату к Доморадовне. Уж навряд ли ее Вит позвал в лес идти Ружу искать. Староста оказался почти прав: бабка не в избе, а в хлеву топталась, над петухом своим убивалась. Череда с трудом скрыл усмешку. И покуда та ныла, что Милава самая что ни на есть ведьмарка, сам внимательно оглядывал хлев, иголками утыканный. А там и на повядший пучок крапивки наткнулся. Все, как Алесь сказывал. Ай да голова!

– А давно ли ты ту травку собирала? – указал подбородком староста на оконце.

– А что? – Доморадовна застреляла-забегала глазками. И так и этак в лик Череды вглядывалась, но, видать, углядеть ничего не сумела. – Вчерась и собирала. А что?

– Да ниче-ниче, – ответил довольный староста. – А из-за петуха не убивайся. Сыщем мы тебе новую птицу. Лучше прежней станет кур топтать.

Бабка вздохнула, но подозрительности так и не ослабила. Череда на расспросы отвечать не захотел. Сказался, что у него еще тьма дел, их решать надобно. Однако долго еще чувствовал на спине жжение от полного домыслов взгляда Доморадовны. Никак не успокоится сплетница. И чего ей все неймется? В ее лета каждый рассвет с радостью встречают да Макошь благодарят, что еще один день жизни даровала.

– Череда!

– А, это ты, Домна. Чего тебе?

– Сказывают: Ружа пропала.

– Так, – кивнул мужик.

– Она завсегда до хаты в назначенный час верталась. Видать, и правда что-то дурное случилось.

– Не будем в худое верить. Поди, где-нибудь обиду свою баюкает.

– Обиду? – не поняла вдовица. Но староста пояснять не стал – и так сболтнул лишнего. Добре, хоть Домна – баба не глупая, попусту трепаться не станет. – А как Алесь твой?

– Ему лучше, – радостно поделился доброй вестью Череда, – намного лучше. Уже в себя пришел.

– Рафал помог?

– Милава.

– Как Милава? – округлила очи вдовица, – она ж вроде в яме томится.

– Так. Да только лекарит она, видать, знатно. В разных болезнях да травах разбирается. Вот Рафал у нее совета и спросил. Она и поведала, как Алеся в чувства вернуть.

– Правда? – подивилась Домна. – Поди, напрасно ее ведьмаркой сделали да все беды на нее повесили.

– И мне так сдается.

– Значится, теперича ты ее отпустишь?

Череда затеребил каштановый ус:

– Покуда Цвет не очухается да не поведает, что с обозом приключилось, придется ей в яме посидеть.

Домна понимающе кивнула:

– Мы с Гедкой тоже в лес пойдем Ружу искать. Он у меня в такие дебри лазил, где даже Лютоверу бывать не случалось.

– Добре. Только будьте осторожны. А мы с мужиками к обозу подадимся.

Глава 6. Заговор

Стайка ребятишек, старший из которых не встретил и одиннадцатой весны, по обычаю собралась в пролеске, подле Ласкавны, и о чем-то щебетала. Дети давно облюбовали полянку, что от темного леса кустами малины отделялась, нечистиков отгоняя, да и с дороги не сразу видна была. Тут они гуляли, делились тайнами и, если приходилось, от хлестких прутьев родителей хоронились.

– А вы ведьмарку видели? – спросил Бойко, самый старший.

– Кукобу, что ль?! – хмыкнул мальчик с копной нечесаных пепельных волос. – Я даже видел, как она зелье из жаб варила!

– Да какая Кукоба! Я говорю про ее внучку Милаву! – Бойко обвел ребят многозначительным взором, дожидаясь, пока стихнут шепотки, а рты да очи раскроются от страха и интереса, поманил к себе. – Слыхивал я от братца, что она цельный обоз сгубила. Всех людей и лошадей в караване на Купалье перегрызла!

– Не может быть! – пискнули дети. Каждый из них готов был уже броситься наутек да затаиться в складках мамкиной юбки иль за печкой схорониться, однако любопытство не дозволяло, прочно прилепив дитячьи лапти.

– Точно вам говорю! – Бойко постарался придать голосу таинственности, будто через его рот сами боги Навья вещали. – А еще сказывают, что она на Алеся порчу наслала – и нынче он, покрытый язвами и нарывами, у себя в хате помирает!

– Алесь? – схватилась за голову Олянка-семилетка и заплакала. Всем на деревне было ведомо, что девчушка сколько себя помнила на этом свете, столько замуж за сына старосты и собиралась.

– Не плачь! – сказал ей мальчуган с пепельными власами. – Я слыхал, что ежели ведьмарка помрет, то порча, которую она наслала, силу потеряет.

– И Алесь излечится? – Олянка посмотрела на него блестящими очами, полными надежды.

– Да!

– И мне такое ведомо, – важно подтвердил Бойко.

– Так давайте выследим ее и убьем! – предложил смуглый постреленок.

– Верно говоришь, малый! – Бойко потрепал его за плечо. – Только выслеживать не придется. Я ведаю, где она!

– Где? – заинтересовались ребята, затаив дыхание. Кое-кто подозрительно покосился на кусты малины. У Олянки даже слезы высохли.

Бойко поманил к себе ребят и, дождавшись, когда они притиснутся поближе, шепотом раскрыл секрет:

– Ее дядька Череда в яму, что подле мельницы, посадил!

– Так давайте камней наберем и к ней пойдем! Из глубины-то она нас не достанет! – предложил пепельновласый мальчуган, втайне надеясь, что Бойко и его смекалку перед всеми похвалит.

– Боязно… – заныла Омеличка, младшая сестренка Олянки, – а вдруг достанет да в жаб обратит?!

– Не хочешь – не ходи! – твердо сказала Олянка. – Тебе не понять, что чувствуешь, когда твой любимый помирает!

– А вот и понять! – недовольно скрестила руки Омеличка. Подумаешь, Олянка всего на год и еще половину старше, а воображает! Она, может, тоже кое-кого любит, просто еще не решила точно – Вита иль Цвета.

– Хватит спорить. Покуда все в деревне пошли Ружу искать, надобно к яме идти! – решил Бойко. Ребята закивали и принялись собирать камни.

– А ежели Череда прознает? – почесал пепельную копну мальчуган. – Он ведь с кажного из нас по пять шкур сдерет. Да еще от отцов достанется. У меня только вчерась последний синяк на заду желтеть стал.

– Не трусь. Не прознает! – пообещал Бойко. – У меня план имеется, как неприметно к яме подступиться!

– Ой! – взвизгнула Олянка и отскочила в сторону. – Глядите!

К кустам малинника быстро ползла длинная красновато-бурая змея с красивым темным зигзагом по хребту. Дети невольно отпрянули.

– Гадюка! – догадался Бойко, и его глаза превратились в узкие щелочки. – Ядовитая… Вот что! Давайте-ка ее изловим и в яму к ведьмарке бросим! Пущай змеюка ее укусит! И на нас никто не подумает, и Алесь излечится!

Олянка с готовностью сняла с головы платок и протянула мальчикам:

– Нате, ловите! Только бы Алесь снова здоровым стал, – мечтательно вздохнула она.

Мальчишки, коим не впервой выпало со змеюками справляться, быстро заарканили «смерть ведьмарки» и замотали в платок, прочно стянув узел.

Бойко довольно потер руки:

– Будет ведать, как худое людям творить!

– А что это вы здесь делаете?

Дети вздрогнули, обернулись. Врасплох их застал Гедка. Мальчик с привычно блаженным видом глядел на ребят своими чистыми синими очами.

– Не твое дело! – топнула ножкой Омеличка.

– Иди прочь, юродивый! – посоветовал пепельновласый мальчуган, стискивая в кулаке каменюку.

– Я с вами пойду! – радостно объявил сын Домны.

– Вот еще! Дуракам с нами не место! – заявил Бойко.

Но Гедка только улыбался, в его очах не мелькнуло ни тени страха, ни обиды.

– Пошли отсюда, – предложил смуглый постреленок. Ребята молча отправились к яме. Гедка увязался следом.

– Погодьте, – остановился Бойко, – прогнать его надобно. Разболтает еще.

Дети закивали.

– А давайте я в него камень брошу! – придумал мальчуган с пепельными волосами.

– Нет! – остановил его Бойко – уж он-то добре памятовал, как влетело от мамки, батьки, старшего братца, а после и от дядьки Череды за то, что Гедку палкой отходил. Никто тогда и слушать не стал, что юродивый за Бойко шпионил. – У меня иная мыслишка имеется! Погодь, Гедка, сейчас мы тебя к себе примем!

Бойко подался к зарослям крапивы и принялся рвать стебли, вышине коих мог бы позавидовать здоровенный дворовый пес. Дети мигом уразумели, что удумал их предводитель, и последовали его примеру. Только Гедка остался на месте, глядя на ребят очами цвета чистейшего неба в погожий весенний день. Он один не догадывался, что уже в следующее мгновение станет улепетывать прочь от жалящих поцелуев крапивы.

* * *

– Эй, девица! Дозволишь спуститься?

– Спускайся, дядька Рафал! – обрадовалась ворожея – все не одной в яме томиться.

Скрипнула клеть, сползла лестница – старец мигом подле Милавы очутился. Вот так прыть!

– Вот благодарствовать пришел: Алесю лучше стало. В себя пришел, гнойники присохли, – сказал Рафал. Его черные очи больше не светились недоверием. Теперича в них поселилась теплота. Милава улыбнулась.

– Я рада. Только не за что меня благодарить. Поди, сам его выходил. Разве что траву-покрик из моей сумы взял. Ну, так она для того и сбиралась, чтоб злые хвори отваживать.

– А как ты себя чувствуешь? – старец озаботился здоровьем ворожеи. – Покажи лодыжку.

Девица не стала перечить.

– Сдается мне, уже завтра бегать сможешь. Да и синяк, как я погляжу, сходит.

– Благодарствую, почтенный Рафал, твоими усилиями все у меня ладится. Вот только не скажешь ли, какой нынче час? Да не случилось ли чего среди селян?

Вот ежели теперича знахарь о какой новой напасти поведает, значится, Кукоба взялась-таки за черную ворожбу.

– Нынче час такой, когда тени растут да длиннее становятся. Солнце уже на запад по небосклону перекатилось. До ночи рукой подать. – Лекарь помрачнел. – Ну а в селе без новой беды не обошлось.

Милава всем телом напряглась, ожидая толкования.

– Ружу до сих пор не нашли. Видать, и правда с девицей что-то худое сотворилось. А только что по дороге сюда я встретил мамку ее лю2бого. Так она поведала, что и ее сыну худо сделалось: язвы, гнойники, беспамятство.

– Как у Алеся?

– Похоже на то.

Ворожея призадумалась. Эх, бабушка-бабушка… За что ж ты так над невинным людом потешаешься? И все ж, ежели хворь Кукоба и наслала, то обоз навряд ли ее рук дело. Хотя могла ж она науськать кого-нибудь? Невольно пред очами снова предстал образ кузнеца, что в агонии бьется, в волка претворяясь. Тут бы все ж разобраться не мешало.

– Дядька Рафал, ведаю, что не дозволил мне староста выходить. Только есть у меня дело одно нерешенное. От него, может, судьба всего села зависит. Дозволь бабку навестить.

– Кукобу? – заволновался старец.

– Так. Ты, дядька, человек ученый, потому должен правильно уразуметь то, что я тебе теперича открою. – Рафал не сводил с лика Милавы пытливого взора. – Помирает она. Худо ей совсем. Иссыхает заживо. И покуда упокоения не сыщет, мучиться станет да боль свою на других вымещать. Не хочу веровать, но авось Кукоба за хворью стоит. Дозволь навестить ее, покуда люд по лесу бродит. Череда и не узнает ничего.

Рафал опустил голову, молча размышляя над просьбой девицы. Сердце Милавы в надежде забилось быстрее.

– Вот что, девица. Верю я тебе. Только ведь и сам я человек пришлый. И хотя не одну весну провел в этом селе, не раз недуги от здешнего люда отводил, все ж как родича они меня до сих пор не привечают. Оттого, что вера моя для них странная, а кожа темная. Да село не совсем опустело. Доморадовна вон, для примеру, у себя в хате сидит.

Милава поникла. Видать, не добраться ей до бабки, покуда не поздно.

– Но все ж не могу я дозволить и дале худому множиться. Неровен час, хворь на детей перекинется. Тела их нежные, не то что у Алеся. Они могут и не выстоять против нее.

Ворожея оживилась:

– Так ты подсобишь?

– Приду, как тьма село окутает. Навряд ли кто-то решится к яме ночью прийти. Все ж ведьмарка ты для них, – улыбнулся Рафал и заговорщицки подмигнул.

Милава улыбнулась в ответ. Дышать стало свободно и легко.

– Благодарствую, дядька!

– Послушай, девица, – посерьезнел знахарь. Рука, поглаживавшая длинную бороду, замерла. – Тут сын кузнеца все никак в себя не придет. Такого страху, видать, натерпелся, что его рыжая копна до цвета моей бороды полиняла. А самое страшное, онемел он, точно жена Лютовера.

– Жена Лютовера? – не поняла Милава.

– А, ты ж не знаешь. Лютовер – охотник здешний, двоюродный брат кузнеца. Нелюдим, немногословен. Пару весен назад он себе жену взял красы да хозяйственности редкой. Вот только немая она.

Милава подозрительно сощурилась, но вслух спросила об ином:

– Так ты хотел узнать, как сыну кузнеца в себя возвратиться?

– Так, – кивнул старец.

– Дай-ка помыслить… Кажись, откопала я на Купалье ведьмарский корень.

– Ведьмарский корень?.. Окопник! – восхитился знахарь.

– Надобно его растереть да с отваром черных грибов смешать. Пущай молодой кузнец три глотка сделает – ему сразу полегчает.

– Черных грибов?.. – засомневался Рафал. – В краю, откуда я родом, из черных грибов страшный яд варят. От него у человека все внутренности наружу вылезают.

– Так, – согласилась Милава. – Потому надобно быть особливо осторожным и в раскладе не оплошать. А расклад такой: на один ведьмарский корень должен приходиться кусочек гриба с ноготок мизинца новорожденного. Тогда знатное лекарство выйдет.

* * *

Скоро день стал к закату клониться. Солнце-искусник уже кисти да краски красно-желтые подготовило. Милава тихонько ждала, покуда к ней старый лекарь придет. Весь час она готовилась ко встрече с бабкой Кукобой да размышляла, кто ж обоз разодрал. Но кроме Щекаря, претворяющегося в волка, никто на ум не приходил. Вот только где ж он такую силу раздобыл? По всему видать, сам-то кузнец от крови даром не владеет. Кто ж наделил? Надобно обо всем бабку распытать, уж кому как не ей обо всем, что в селе творится, ведомо?

– Эй, ведьмарка! – послышался сверху звонкий голосок. Милава подняла голову. То были местные ребятишки. Девица им улыбнулась, но они не ответили, только глядели настороженно да с осуждением.

– Что, поди, не очень-то в сырой яме сидится? – спросил старший из всех. Милава опустила взор: все ясно, пришли подначивать да мед с ее беды пить. – Чего очи отводишь? Мы тебе не дозволяли, правда?

Друзья закивали. Мальчик плюнул, едва не угодив в Милаву. Дети заулыбались, но боязливо.

– Да нет в ней ничего красивого, – ответила кому-то девочка, а затем крикнула ворожее: – Ты почто на Алеся порчу навела, змея подколодная?!

– То не я, – выдохнула Милава, понимая – все равно не поверят в ее неповинность.

– Конечно, не ты! – расхохотался старший. – А мы тебе подарочек принесли! Сестрицу твою! Будет об чем поболтать. Одной-то, поди, скучно? Лови!

Что-то голубое шлепнулось подле Милавы. Девица невольно отшатнулась. Это был голубой платок, в котором что-то шевелилось. Ворожея присмотрелась. Узелок слегка ослабился, и через образовавшуюся дырку поползла змея. Гадюка! Первой мыслью оказалось желание вскочить да к земляной стене кинуться. Но она добре ведала, что как раз оного делать нельзя. Вон и так гадюка напугана да на руки, что ее невольницей сделали, разозлилась. Милава замерла.

– Ну как тебе подарочек?

Змея полностью освободилась от тканых оков и стала сворачивать тело в кольцо.

– Будешь ведать, как худое творить! – помахала кулачком девочка.

Милава сидела, не шевелясь, про себя прося покровительства у Велеса. А затем обратилась к нежданной гостье:

– Здравствуй, пригожуня! Благодарствую, что заглянула ко мне.

Змея приподняла голову и зашипела.

– Ты не думай, я тебя не обижать не стану. Сама в невольницах оказалась да неба синего не вижу.

– Глядите, глядите, она со змеей говорит! – ахнули сверху. – Пойдемте отседова, не то еще и нас зачарует.

Шипение стало чуток тише.

– Обещаю, как только из ямы выйду, обязательно и тебя на волю отпущу.

Дети, разинув рты, взирали на то, как змея девицу слушает да нападать не спешит.

– Эй, сюда идет кто-то! Бежим! – предупредил один из пострелят – и сорванцы кинулись наутек.

А меж тем Милава продолжала беседу:

– Я тебе соломку постелю. Ты ложись да спи-отдыхай. А я тебя платочком укрою. А как придет час, так и отпущу.

Змея, точно зачарованная, послушно переползла на указанное место, свернулась клубочком и закрыла очи. Милава укрыла ее, как и обещала.

– Эй, девица, – негромко покликали сверху. Видно уже было не так добре, как прежде, – никак, уже Ярила в золотой колеснице жену катает да чудесными колесами небо красно-желтым вымащивает. – Дозволь спуститься.

– Коли с добром, спускайся.

Скрипнула клеть, опустилась лестница. Снова гостья пожаловала. Да не одна. Ворожея потеснилась к змее, чтоб ненароком ни ее, ни пожаловавших не напугать.

– Здравствуй, Милава, – слегка поклонилась женщина – большего яма не дозволяла. Ее суховатый лик да зеленые глаза показались ворожее смутно знакомыми.

– Здравствуй, – улыбнулась девица. – Вот только имя твое мне неведомо.

– Домной меня кличут. Гедка, сядь, не прыгай, – мальчик, весь в волдырях, присел подле ворожеи и улыбнулся так, словно она его давняя подруга.

– Мамка, а тут змея! – мальчик указал на Милаву.

– Перестань! Что ты говоришь такое? – даже ускользающий свет не сумел скрыть запылавшие щеки вдовицы. Милава про себя подивилась прозорливости постреленка. Уж она-то ведала, о чем тот говорил. – Прости его, девица. Он… Просто он…

– Не такой, как все, – закончила за Домну Милава. – Садись и ты: в ногах правды нет.

На какой-то миг женщина замешкалась, но потом все ж присела.

– Зачем пожаловала? Иль беда у тебя какая приключилась?

– Гедка, ну перестань, то не твой платок, не трожь.

Мальчик убрал руки, но очей с голубой тряпицы не отвел. Милава ничего не сказала.

– Пришла у тебя прощения просить, – сказала Домна и заплакала.

– Что ты! Не надобно слезы лить. Ни в чем ты предо мной не повинна, – заволновалась Милава. Но женщина зарыдала пуще прежнего. Точно много лет копила в себе блестящие капли, а нынче пришла пора всех их на волю выпустить.

– Повинна! Еще как повинна! Но… но, – заикалась плачущая вдовица, – не желала я тебе худого, уж поверь.

– Да что ж такого случилось-то? – никак не могла взять в толк ворожея. – Уж не напутала ли ты чего?

Вдовица замотала головой.

– Гедка! Ну, погляди на него! Что с ним делать, ума не приложу, – малец стягивал сено поближе к голубому платочку. – Вот потому-то я так и поступила. Моченьки не было боле терпеть, как над ним все село потешается. Кажный ребенок то каменюку метнет, то палкой отходит. А он все равно к ним тянется, точно мотыль на огонек. Иные взрослые и те мимо не пройдут: то оплеуху отвесят, то словом недобрым кинут. А он только глядит на всех с радостью да добром на гадости отвечает, – уже стихшие слезы снова потекли по щекам. Милава осторожно дотронулась до натруженной ладони женщины. – Прежде, покуда еще муж мой жив был, так на Гедку никто глядеть косо не решался. А нынче… Я ведь тоже не вечная. Помру, что с ним станется?

– Ну-у, рано тебе еще об том мыслить, – попыталась утешить вдовицу ворожея.

– Погодь, милая девица, – Домна промокнула слезы рукавом. – Сейчас ты узнаешь и не захочешь больше меня утешать. Это ведь я тебя по голове стукнула и папарать-цвет отобрала.

– Ты? – изумилась Милава.

– Я, – опустила очи Домна. – С вечера сына в хате заперла, а сама пошла папарать-цвет искать. Уж сила-то чародейная должна была подсобить его разуму просветлиться. Сама не сыскала, зато тебя с ним углядела. Прости меня, девица. Я думала, что ты – ведьмарка, оттого не жалела о содеянном. А выходит, и тебе зло учинила, и Гедке помочь не сдюжила. – Вдовица тяжко вздохнула.

– Зачем же принуждать светлеть то, где и так ни единого пятнышка, ни серости не имеется? – Милава улыбнулась и погладила мозолистую руку, женщина несмело подняла глаза. – Гедка твой в селе, а то и на сотни саженей вокруг, и так самый разумный. Вон и теперича он углядел то, об чем ты и не догадалась бы.

Домна непонимающе уставилась на ворожею.

– Ты только не страшись, тебе никто дурного не сделает, – Милава осторожно приподняла голубой платочек. Под ним, свернувшись кольцами, мирно спала гадюка. Домна отшатнулась и закрыла себе рот обеими ладонями, стараясь удержать крик.

– Я же говорил, что тут змея! – радостно оповестил Гедка. Вдовица немо переводила взгляд с сына на Милаву, с Милавы на гадюку.

– Дети сбросили, – беззлобно пояснила ворожея. Постепенно взгляд Домны стал проясняться и обретать разумность, пока она понимающе не закивала.

– То-то они так припустили, как меня приметили.

– Ага, – улыбнулась Милава. – Пришли сюда деревню из беды вызволять. Видать, решили, что, ежели ведьмарка пришлая помрет, так и село лихо оставит. Не надобно, милый, пущай отдыхает. Поди натерпелась страху. – Ворожея мягко отвела тоненькую руку Гедки, собиравшегося дотронуться до змеи. Домна поежилась, но вслух ничего не сказала.

– Ты сказала, что не сдюжила Гедке помочь. Стало быть, папарать-цвет не пригодился? – оживилась Милава. Может, все ж она сумеет поступить так, как с самого начала задумала?

– Так. Только… – замялась Домна. – Пропал цвет.

– Как пропал?

– Разумеешь… Мне навстречу волколак вышел. Огромный, что медведь. Рыжеватый. Как осклабил пасть, как ощерился, я чуть собственного духа не лишилась. А очи желтые так и буравят, так и буравят, точно решает он, с какого боку есть меня начать! Такого страху натерпелась, какого в жизни даже не представляла. Зайцем прочь понеслась, да все кругами-кругами, чтобы со следу сбить. До самой хаты так добежала. Но он, видать, и ухом не повел. Словно просто спугнуть меня хотел, не больше.

Милава слушала не прерывая. Сколько жила на свете, а добре ведала – не сбежать человеку от волколака, ежели тот голоден. Стало быть, тот волколак, коего Домна повстречала, не то что не голоден был – до отвала наелся. Неужто обозом?

– А папарать-цвет я выронила, покуда от зверя лютого убегала.

– Вон оно что… – пригорюнилась Милава. Дай боги, чтобы дивный цветок в худые руки не попал. Никогда дурной человек сам его не сыщет. А вот у другого отобрать иль сорванный подобрать да на гадости извести завсегда сумеет.

По щекам вдовицы потекли слезы. Гедка прижался к матери и крепко обнял.

– Прости меня, – прошептала она, – прости.

– Что уж. Не держу я на тебя зла, – мягко сказала Милава.

– В твоих очах столько доброты… – вдовица опустила голову, точно не в силах была глядеть. – Прости меня и за то, что думала, будто ты ведьмарка.

– Важно, что ты вовремя правду разглядела да от страха не ослепла. Как остальные… – вздохнула Милава.

– Ой, а я ж тебе тут поесть принесла, – спохватилась Домна и полезла в узелок, что подле себя положила. – Совсем запамятовала. Сейчас, погодь чуток.

– Благодарствую, только ела я уже. Меня Вит потчевал. Вон до сих пор медок не допит да хлебец не доеден.

– Правда? – вдовица малость расстроилась. – А может, я все ж оставлю тебе узелок? Авось еще пригодится. Утром поешь?

Не сумела ворожея вдовице отказать.

– Добре, оставляй. А то от него такой дивный аромат идет, что тяжко отказаться.

– Скажи, Милава, – замешкалась Домна, – вижу я, что тебе какой-никакой дар, а все ж достался.

Девица кивнула.

– А не сможешь ли ты моему сыну помочь?

– Домна, твой сын ничуть не плоше остальных людей. Я сейчас открою тебе кое-что, только ты не волнуйся. Постарайся принять это. Это нужно и твоему сыну, и тебе.

Домна подняла на девицу свои зеленые глаза, в коих затаился испуг.

– Ты не мысли, ничего дурного я не скажу.

– Не томи, – попросила вдовица. Гедка вытер слезы с лика мамки.

– Сын твой умеет видеть то, что обычному человечьему оку недоступно.

Вдовица подалась назад:

– Как это?

– Ну, у него тоже дар имеется, навроде моего. Только сильнее. Намного сильнее.

– Он что же… ведьмак? – потрясенно прошептала Домна.

– Не совсем. Ведьмак ведь это не призвание, а выбор. Как и ведун, и знахарь. Твоему сыну еще пока рано выбирать – слишком мал. Но уже сейчас я вижу, что ему ближе светлый путь. Он к людям добр, зла на обидчиков не держит.

Домна глядела на сына так, точно никак не могла поверить в слова ворожеи.

– Стало быть, он вовсе не юродивый, а совсем наоборот?

– Наоборот, – тихо согласилась Милава. – И не говори при нем так, будто его нет. Он все понимает, и понимает лучше многих.

Гедка молча улыбался и не сводил с мамки своих синих очей. Вдовица еще сама не разумела – утешила ее ворожея или добавила тревог.

* * *

Селяне все делали справно и как можно скорее. Почти каждый борол в себе желание лишний раз обернуться на болота. Весь час казалось, что за ними кто-то наблюдает. Однажды Череда разом с братьями-кожевенниками не выдержали и подступили к трясинам ближе, но три пары зорких глаз так никого и не высмотрели.

Наконец все осталось позади. Мужики всем скопом быстро управились. Натаскали дров, уложили погребальные костры. Добро по приказу старосты уместили на телегах. Его предстояло хранить до распоряжения из Рогачева.

– Эй, Вит, – покликал староста, глядя, как огонь вызволяет души усопших. Мельник неслышно подошел ближе. Череда отозвал его в сторонку и, убедившись, что никто их не слышит, сказал: – Я вот тут размышлял. Ты ведаешь, что Милава подсобила Рафалу в лечении Алеся?

– Ведаю.

– А что Рафал по ее совету Цвета в чувство привел? Да тот о волколаке, что весь обоз пожрал, рассказал, ведаешь?

– Вон оно что… – ахнул молодец. – Так, стало быть, у нас в селе нечистик завелся? А все на девицу повесили. Надобно отпустить ее!

– Тише, – огляделся староста. Мужики угрюмо стояли подле погребального костра. – Надобно. Да только не след об том на ночь глядя люду сказывать. Убоятся они темноты подступающей. Не пожелают впотьмах в неповинность внучки Кукобы уверовать.

– А что ж тогда? Не дело неповинному человеку в яме сидеть.

– И я так мыслю, – кивнул староста. – Потому-то и позвал тебя. Твоя хата на отшибе да к яме ближе всех стоит. Как стемнеет, забери Милаву к себе. Обогрей, накорми, спать уложи. А как рассветет, я селян всех соберу да и открою, что она ни в чем не повинна.

– Верно говоришь, – обрадовался Вит.

– Да гляди, чтоб ничего худого с ней не сотворилось. Предо мной отвечать будешь!

– Череда! – окликнул кто-то из мужиков. Староста и Вит обернулись. Подле костра как подкошенный рухнул наземь молодец – Череда подбежал и ахнул: бледный лик того весь покрылся язвами и нарывами, точь-в-точь как у Алеся.

* * *

Даровав земле все свое тепло, солнце покатилось в родную хату, набираться новых сил. Близилось господство княжны Ночи. Ее верные служки – тени, почувствовав свободу, вытянулись и разрослись. Совсем скоро они сомкнутся и погрузят землю в таинственный мрак. Пьянчуге это было как раз на руку. Короткими перебежками, хоронясь от чужих очей, аж от самого стойбища, где цельный обоз нашел свою смерть, он спешил к единственному разумному человеку на деревне.

Наконец показалась покосившаяся хата. Из хлева больше не доносилось петушиного крика – пьянчуга невольно потер зад, о который Хохлатый не раз клюв точил, и на всякий случай снова огляделся. Подворье объяла тишина. Только негромкий стук костяшек пальцев по рассохшейся двери на миг приневолил сбавить ее тиски.

– Кто там? – раздался настороженный голос из-за прохудившейся деревянной охранительницы.

– Я это, открывай.