Текст книги "Иван Грозный"

Казимир Валишевский
Иван Грозный

© B. Akunin, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

Часть первая
Юность Ивана

Глава 1
Первый русский царь

Рождение Грозного. Правление бояр. Женитьба и венчание на царство. Сильвестр и Адашев. Первый Собор. Русский парламентаризм

В день рождения Ивана IV, 25 августа 1530 года, в небе над страной слышались раскаты грома, сверкали молнии. Уже тогда, когда он ребенком впервые зашевелился в материнской утробе, московские войска, сражавшиеся под Казанью, почувствовали необыкновенные мужество и отвагу. Более действенными и достоверными, чем те чудеса, которыми народное предание окружило появление на свет своего государя, были удары, нанесенные в это время всей цивилизованной Европе. В то время там появились Виклеф и Гус, Лютер и Кальвин.

По всему христианскому миру Запада, на полях братоубийственных войн, на площадях, загроможденных эшафотами, в опустевших храмах, при возмутившихся дворах католики и протестанты, священники и солдаты, князья и крестьяне старались заглушить военным кличем голос свободы, раздавшийся с высоты Вартбурга. Церковь, потрясенная в самом основании, вооружила всех, от нищего монаха до папы, на защиту своих привилегий. Но в Риме, захваченном немецкими войсками, Священная империя и Франция оспаривали друг у друга светскую власть. На севере реформа послужила первой ступенью для новых династий, утвердившихся на тронах Швеции и Норвегии.

В своем вековом одиночестве Московия оставалась чуждой этому движению. Она его вовсе не знала и только изредка испытывала слабые отзвуки борьбы. Однако время создало некоторые узы между Русью и Западом. Неведомая и презираемая русскими Европа начинала интересоваться своей таинственной соседкой. С XV века, когда уже замечалось в Европе опасное брожение, разрушавшее ее единство и внутреннее согласие, она увидела на горизонте новую опасность: шуму поднявшейся против папства бури отвечал извне, как эхо, грозный голос ислама, готовившегося к наступлению на христианский мир. В страхе пред этой двойной опасностью Рим и Вена, Венеция и Женева искали себе помощи и открыли Москву. Итальянские дипломаты и левантские придворные с этого времени стараются перекинуть мост через пропасть. Женитьбой на дочери Палеологов дед Ивана IV вступил, под благословением наместника св. Петра, в семью европейских государей. В 1473 году Венецианский сенат напомнил московскому государю о его правах на наследие византийского титула. В 1480 и 1490 годах настоящий наследник, Андрей Палеолог, пытался в Москве продать свои права на владение. Получив отказ, он вступил в переговоры с Карлом VIII французским. Но ключ от этого сокровища был в руках Рима: думали, что с помощью его добудут московское войско для борьбы с турками. В 1484 году Сикст IV должен был успокаивать польского короля Казимира, опасавшегося за права своего старшинства в семье славянских государств.

Прижизненный портрет Ивана Грозного. Парсуна была послана Елизавете I, во время сватовства царя к английской королеве

Заботясь более о реальных правах, чем о гипотетических титулах, Иван III отвечал пренебрежительным отказом. Однако проект великого славянского государства, хотя бы и под римским руководством, связывался с вопросом о русских областях, служивших предметом спора между Московией и Польшей. В этой сфере враждебных влияний и притязаний возникали новые дипломатические комбинации. В них укреплялась и принимала определенную форму идея панрусизма [идеология, утверждающая общую русскую идентичность всех восточных славян и отстаивающая идеи их исторического, культурного и политического единства].

В то время когда Андрей Палеолог со своим предложением отправился к другим покупателям, фон Турну, послу императора, великий князь оказал гораздо лучший прием. Он изъявил свое согласие вступить в союз с Максимилианом, чтобы сообща действовать против ислама. Но сначала он желал свести общие исторические счеты с Польшей. Не дожидаясь папской буллы, он позволил своим подданным именовать его царем. По понятиям православных, этот титул соответствовал императорскому достоинству и был равносилен заявлению требований на византийское наследие. Затем, в 1493 году, собственной властью Иван III присвоил себе титул государя всея Руси, что было равносильно заявлению своих прав на Киев и Вильну.

Это самостоятельное решение великой восточной проблемы подготовлялось еще гораздо раньше. Первыми додумались до этого юго-западные славяне. В XIV веке Душан сербский и Александр болгарский выступили с такими же притязаниями. Они мечтали о завоевании Константинополя и начали с провозглашения себя царями. В манускриптах того времени мы находим упоминание о новом Царьграде, каким должен был явиться город Тырново. Однако Милюков справедливо замечает, что для осуществления программы национального величия Россия XVI века ожидала побуждения извне, со стороны Западной Европы, как и Россия XVIII века нуждалась во внешнем толчке, чтобы воспринять реформу Петра Великого.

Умирая (1505), Иван III оставил пятерых сыновей; между ними он и разделил свои владения, но вопреки установившемуся обычаю старшему из них, Василию, он оставил не одну, а две трети: всего 66 городов и областей со столицей во главе. Женатый первый раз на боярской дочери Соломониде Юрьевне Сабуровой, Василий не имел от нее детей, что его очень печалило. «Счастливы птицы», – говорил он часто, глядя на птичье гнездо. Волшебство, к которому прибегала его неплодная супруга, оказалось бессильным. В 1525 году Боярская дума предложила ему другое средство, которое без сомнения соответствовало его личным видам: «Смоковница, не приносящая плода, должна быть выброшена из сада». Только один из членов Боярской думы осмелился возвысить голос в защиту священных уз брака. Это был обладатель фамилии, которой предстояло занять блестящее место в рядах боярской оппозиции, – Симеон Курбский. Его поддержали из среды духовенства сторонники реформы Вассиан Патрикеев и Максим Грек. Но это не помешало развязке. Соломонида была заточена в монастырь, а Василий повел к алтарю Елену Глинскую, дочь литовского выходца. Он был очень ею увлечен. Вероятно, и бесплодие Соломониды было только предлогом для развода. После того как московские князья перестали брать себе жен из владетельных европейских домов, установился обычай устраивать нечто вроде конкурса местных красавиц, среди которых князья и выбирали себе жен со всех концов государства. Интересно, что при втором браке Василия не прибегали к этому обряду.

Рождение Ивана IV. Миниатюра Лицевого летописного свода. XVI в.

Красивая, старательно воспитанная, благодаря своему иноземному происхождению, Елена соединяла в себе такие черты, каких Василий не мог бы найти ни у одной русской женщины. После смерти своего отца Василия Львовича Елена рано осталась сиротой. Выросла она под опекой дяди Михаила, старого соратника Альберта Саксонского и императора Максимилиана. Михаил был странствующим рыцарем, в поисках приключений он попал в Италию и даже умудрился принять там католичество. После женитьбы Василия на Елене в Московский Кремль проникают западноевропейские идеи. По свидетельству Герберштейна [барон Сигизмунд фон Герберштейн (1486–1566) – писатель и историк] Василий даже сбрил бороду в угоду своей супруге, что было, можно сказать, настоящей революцией.

«Заволжские старцы» объявили этот брак блудодеянием. Казалось, что и небу не угодно было сделать этот союз более счастливым, чем первый. Стали ходить слухи, что Соломонида родила сына в своем монастыре. Наконец молитвы монаха Пафнутия Боровского, впоследствии признанного в благодарность за услуги, оказанные царскому дому, святым, были услышаны. Елена произвела на свет желанного наследника. Спустя три года, 15 октября 1533 года, она родила второго сына Юрия и вскоре овдовела. Иван III изменил старый порядок престолонаследия, по которому после смерти князя власть переходила к его братьям. Теперь им принадлежало лишь регентство. Нет оснований полагать, что Василий сделал иное распоряжение. Но Елена недаром происходила из рода авантюристов. Энергичная, честолюбивая, она сумела создать сильную партию и воспользовалась ею, чтобы захватить и удержать в своих руках власть.

Крещение Ивана IV. Миниатюра Лицевого летописного свода. XVI в.

Однако Елена допустила двойную ошибку. Она, во-первых, не разделила власти со своим дядей, который, без сомнения, был ловким политиком. С другой стороны, большую часть правительственных полномочий она передала своему фавориту князю Телепневу-Оболенскому, который был лишь смутьяном. Скоро обнаружилось в государстве брожение. Елена заточила в тюрьму своего дядю, а также и Василиева брата Юрия, которые пытались завладеть государственной властью. После этого ей пришлось еще бороться с другим своим деверем, Андреем, не желавшим довольствоваться своим Старицким уделом. Государству грозила междоусобная война. Елена предупредила ее хитростью, поймав в ловушку Андрея. Он также попал в московскую темницу, откуда люди редко выходили. Голод и тяжесть оков ускорили его кончину. Что касается его сторонников, то они, в количестве тридцати душ, качались на виселицах, расставленных по дороге из Москвы в Новгород. Новгород как бы поддерживал Андрея в борьбе с Еленой.

Елена держалась еще несколько лет, в то же время давая отпор внешним врагам, полякам и татарам, соединившимся против нее с целью воспользоваться слабостью ее правления. В 1538 году, как полагают, внутренние враги отравили Елену. Иван осиротел. Власть перешла к боярам, и олигархия сменилась анархией.

Фаворит Елены, князь Телепнев-Оболенский, сразу потерял среди смуты почву под ногами. Враги, которых правительница умела сдерживать, теперь принялись мстить. Над развалинами партии Елены подымали голову Шуйские. Будучи связаны с престолом узами родства, они не удовлетворялись временным господством. Как Василий и Иван, они происходили от Александра Невского, притом род свой вели от старшей линии, между тем как царствующая династия была младшей ветвью. Легко понять, как далеко простирались их честолюбивые помыслы. В каких-нибудь восемь дней после смерти Елены они расправились с фаворитом – он, как и многие другие, исчез в подземной темнице. Иван лишился своего опекуна и даже своей кормилицы Аграфены. Она была сестрой Оболенского и должна была разделить участь брата. Василий Васильевич Шуйский и двоюродный брат его Андрей, только что освободившийся из заключения, столкнулись с другим претендентом. Из открывшихся дверей темниц вышли целые батальоны соискателей власти. Между ними был и князь Иван Бельский, который не намерен был уступать никому своих притязаний. В противовес Рюриковичам он опирался на свое происхождение от Гедимина. Отец Бельского Федор женат был на племяннице Ивана III, княжне рязанской. Спасаясь от преследований Елены, брат его, Семен, бежал на чужбину. В Польше, в Крыму, даже в Константинополе он искал не столько убежища, сколько политического союза с целью вернуть себе свои наследственные владения – Бельск и Рязань, насильственно присоединенные к Московской державе.

Делу младших Рюриковичей, таким образом, угрожала опасность в борьбе, которая с 1538 по 1543 год сделала Москву местом насилия и кровопролития. Только антагонизм между соперничавшими родами Шуйских и Бельских и их жестокое взаимоистребление спасли самого Ивана и сохранили в целости его владения. Однако ему в детстве пришлось пережить ужасные испытания. Опьяненные торжеством победы, Шуйские не знали меры – они опустошали сокровищницу царя, разыгрывая роль полновластных хозяев. После смерти Василия Васильевича во главе Шуйских встал Иван. Он забыл об уважении государя. «Бывало, в моем присутствии кладет обутые в сапоги ноги на постель моего отца», – писал впоследствии Грозный, вспоминая также, что Шуйский раньше ходил в ветхой шубенке, а теперь ест на золоте. «Ясно, что он этого не получил в наследство от своего отца… А мы какой нужды не натерпелись, лишаясь пищи и одежды!» Даже душевных привязанностей молодого государя не щадили. Вслед за кормилицей от него в 1543 году удалили любимца его, Федора Воронцова. Преследуя Воронцова, Шуйские ворвались в одно из помещений кремлевского дворца. Они били его по лицу и угрожали лютой смертью. Только благодаря заступничеству митрополита Воронцов остался жив, но был сослан в Кострому. Впрочем, даже власть митрополита была поколеблена.

При каждом новом перевороте победившая сторона старалась сменить митрополита. В 1539 году на место Даниила Бельские посадили Иосафа. В 1542 году Шуйские снова взяли верх; Иван Бельский был сослан на Белоозеро; его участь должен был разделить и митрополит. Положение областей было получше. Правление Шуйских в особенности отличалось варварством и беспорядками. Наместники Шуйских вели себя везде, по свидетельству летописцев, «как лютые звери». Исключение представлял только Новгород, где были сторонники Шуйских. Города пустели. Кто мог, спасался бегством. Вызванный еще Василием и поселившийся в России итальянский архитектор Фрязин [Антон Фрязин, настоящее имя – Антонио Джиларди] бежал за границу и как раз в то время, когда должен был заняться устройством укреплений в Себеже. Дерптскому епископу он объяснял свой поступок тем, что бояре делают жизнь на Московской земле совершенно невыносимой. Бельские показали себя более гуманными и разумными правителями. Во время их непродолжительного господства были сделаны некоторые мероприятия, подготовлявшие будущее самоуправление общин. Но как Шуйские, так и Бельские вовсю злоупотребляли властью.

В то время как государство изнывало под невыносимым гнетом боярской тирании, будущий государь получал печальный урок от окружающих. Благодаря деяниям бояр дух насилия в разных формах овладевал воображением и чувствами юноши, проникал в его плоть и кровь. В атмосфере борьбы за власть вырастал будущий деспот – мстительный, чрезвычайно нервный, вспыльчивый и жестокий. Уже в играх и забавах с товарищами, которых, к слову сказать, ему выбирали другие, Иван проявлял бесчеловечность, царившую, впрочем, в той среде, которая его окружала. На его глазах мучили людей; он пока еще не мог делать этого и ограничивался животными. Огромным удовольствием для него было бросать с высоких теремов дворца собак и смотреть на их предсмертные судороги. Ему не только не мешали предаваться подобным забавам, но даже поощряли. Скоро должна была наступить очередь и людей.

«Русская одежда с XIV до XVIII столетия. “Турскiя шубы и горлатныя шапки”. Вид изображает город Саратов в начале XVII столетия»

При таком положении вещей было безумием со стороны Шуйских или Бельских надеяться надолго сохранить власть при юном государе. Иван был уже в том возрасте, когда мог вполне сознательно оценить свое положение. Он видел вокруг себя людей, осмеливающихся постоянно оскорблять своего владыку, расхищать его сокровища и ссориться из-за них между собой. Но во время разных официальных церемоний, устраивавшихся по случаю придворных торжеств или приема иностранных послов, те же самые люди рабски пресмыкались перед ним, падая ниц у его трона.

Иван должен был скоро из всего этого сделать определенные выводы. В сентябре 1543 года он еще позволил сослать Воронцова, но уже в декабре приказал своим псарям схватить самого Андрея Шуйского. Слуги повиновались и даже переусердствовали – они задушили боярина, вместо того чтобы отправить его в темницу. Иван их действия одобрил. Все поняли, что на Руси грядут перемены. Если не изменились методы правления, то изменился сам государь.

Бояре продолжали по-прежнему вершить государственные дела, но уже не смели противоречить государю, который раньше Людовика XIV мог сказать: «Государство – это я». Теперь он скакал на коне по улицам, избивал народ, насиловал попадавшихся на пути женщин. Эти дикие поступки вызывали одобрение его свиты. Освобожденный из ссылки Федор Воронцов также был причислен к его свите, но милости государя более обращались на менее знатных и даровитых слуг, которые были и послушнее, и легче подчинялись всем его капризам. Среди приближенных Иван со страхом угадывал новых «Шуйских» и отдавал предпочтение псарям.

В мае 1546 года, когда царь охотился близ Коломны, ему внезапно преградил путь вооруженный отряд. Это были новгородские пищальники, явившиеся к нему с жалобой на посадника. Не понимая ничего в этих делах, Иван приказал прогнать новгородцев. Произошла свалка, раздалось даже несколько выстрелов. Юный царь остался невредим, но очень перепугался. Иван всегда был трусоват. Возможно, что эта черта была у него наследственной. Но, кроме того, он был напуган в детстве: с того времени, вероятно, и развилась в нем нервная впечатлительность, благодаря которой он дрожал и терял присутствие духа при малейшей опасности. Иван спасся, но вообразил, что это заговор, и приказал произвести расследование. Простой дьяк Василий Захаров, желая попасть в царские любимцы, обратил на себя внимание тем, что к делу примешал Воронцова с его родственниками, которые и без того уже были в подозрении и даже в немилости. Ученик сразу превзошел своих воспитателей. Грозный выступил на сцену. Началась непрекращавшаяся потом работа палача. Федор Воронцов и один из его двоюродных братьев сложили головы на плахе. Другие соучастники мнимого заговора подверглись ссылке.

Захаров, быть может, не был единственным виновником этой расправы. Среди приближенных Ивана, в кругу самых близких ему людей, фигурировал уже человек, характер и деятельность которого были превознесены известной исторической школой. Его имя связывалось с самым блестящим периодом нового царствования, его влиянию приписывали сокращение казней, ряд благородных попыток и славных дел Ивана. Как и Захаров, Алексей Адашев был низкого происхождения. С 1543 года он принадлежал к числу царских слуг, был «постельником». Далее я постараюсь подробно выяснить характер и деятельность этого лица.

В конце того же 1646 года Иван собрался более решительным способом укрепить свою независимость. 17 декабря по Москве разнеслось известие, что великий князь решил вступить в брак с одной из русских девиц.

Без сомнения, это решение не было так неожиданно, как обыкновенно его представляют. Уже в 1543 году было отправлено посольство в Польшу. Федору Ивановичу Сукину и Истоме Стоянову было поручено намекнуть при польском дворе, что князь находится в таком возрасте, когда являются своевременными заботы о подыскании ему жены. Делались и другие попытки подобного рода, но они не увенчались успехом, и честолюбивый Иван после этого отказался от решения вернуться к традициям Ярослава. Но он решил, по крайней мере, вознаградить себя за эти неудачи. На другой день после объявления его решения в Успенском соборе был совершен молебен, после которого Иван объявил боярам, что он намерен венчаться на царство не как великий князь, а как царь. Он, таким образом, желал принять титул царя, который до него не был официально признан.

Царь и император у русских того времени были синонимами. Правда, титул царя в то время немного уже утратил свое величие благодаря тому, что многие татарские князья, бывшие уже большей частью данниками московского князя или простыми правителями его областей, также именовали себя царями. Но этот титул носили и византийские императоры, а они ведь были государями той великой Восточной империи, которую думали снова восстановить в новой столице православного мира. Церковная литература оказывала большое содействие укреплению этого намерения. В книгах на славянском языке безразлично называли царями вместе с иудейскими царями государей ассирийских, египетских, вавилонских, а также римских и византийских императоров.

При помощи намеков и хитроумных выдумок читателю навязывалась идея об исторической преемственности, соединяющей московских государей со всеми этими предшественниками. Это представление постепенно проникало в национальное сознание. Не московская ли держава и есть именно то шестое царство, о котором упоминается в апокалипсисе? И разве еще до брака Ивана III на Софии Палеолог дом Рюрика не приобрел через Владимира Мономаха все права на наследие Порфирородных, Константина Великого и даже самих кесарей римских? Как мы видели, идея Третьего Рима жила в продолжение целых веков в славянском мире.

Эта историческая греза искала случая воплотиться в действительности. После падения сербского и болгарского царства она естественно должна была переброситься на север. Посланный из Константинополя в Москву (1382), болгарин Киприан, заняв престол митрополита, перенес туда и фразеологию, выработанную в Тырнове знаменитым Ефимом. В Москве она была легко усвоена. После падения Константинополя угнетенные южные славяне устремили свои взоры в сторону Москвы, ожидая от нее своего спасения. Серб Пахомий влагает в уста даже самому Иоанну торжественное признание царского титула за московскими государями. Другие писатели находили опору для той же самой идеи в священных преданиях. Прежде все пророчества переносились на Александра болгарского. Теперь на его место нужно было поставить другого государя, для чего не требовалось работы мысли. По греческим преданиям, Измаила должен покорить светловолосый род. Этот светловолосый род, называвшийся русым, легко превратился в русских. Среди легенд византийского происхождения, распространившихся в славянском мире, были и такие, которые проникали и на Запад, то в немецкой поэме об Аполонии Тирском, то в старых французских романах об Обероне и Гуоне Бордосском. Одна из распространенных легенд повествовала о том, что Порфирородные получили знаки своего царского достоинства из Вавилона, куда за ними посылал император Лев; другая говорит о приобретении их Владимиром Мономахом или Владимиром Святым. В «Степенной книге» Макарий старается доказать, что Владимир, умирая, завещал эту святыню шестому своему сыну Юрию, чтобы он и его потомки хранили ее до того времени, когда на Руси найдется князь, способный ею воспользоваться. С XI–XII веков славянские генеалогисты выводили дом болгарских Асеней от одной знатной римской фамилии. В XIV веке они точно так же старались породнить Неманичей сербских с императором Константином и даже Августом. Макарию оставалось только следовать их примеру, и он это сделал: в Житии святой Ольги он говорит о каком-то Пруссе, брате Августа. От этого Прусса происходил Рюрик.

Иван Васильевич и старался теперь присвоить себе этот титул, окруженный столькими мифами, символами, славными воспоминаниями и честолюбивыми мечтами и вместе с тем доступный, осязательный, осуществимый в действительной жизни.

Венчание на царство происходило 16 января 1547 года. Было сделано все, чтобы придать ему как можно больше блеска и торжественности. При огромном стечении народа, при торжественном звоне колоколов церковь и трон как бы сочетались в едином этом торжестве: епископы, священники, монахи возносили к Богу молитвы и просили его, чтобы он укрепил нового царя духом справедливости и истины, а бояре в это время осыпали трон дождем золотых монет, что являлось эмблемой изобилия тех благ, которых ему желали. Однако этот наследник греческих и римских императоров не решился осведомить иностранные державы о своих притязаниях. Он помнил, как неудачны были попытки такого рода его отца и деда. В 1514 году Василий попробовал было именовать себя, с согласия посла Снитцпаннера, в договоре с Максимилианом кесарем. Но в Вене отказались подписывать этот договор. На согласие Польши, как и раньше, нельзя было рассчитывать и теперь. Вместе с некоторыми мелкими германскими княжествами сговорчивость проявили только константинопольские патриархи, возлагавшие вместе со всей восточной православной церковью свои единственные и последние надежды на Москву. Но Иван пока и здесь не выступал с заявлением о своем титуле и правах, и только в 1561 году после шумных успехов он решил попытать счастья с этой стороны. Просьба к патриарху подкреплялась значительными дарами. Патриарх Иосаф признал Ивана царем и потомком царевны Анны. Он даже предложил московскому государю еще раз совершить торжественное коронование при участии особо назначенного для этого случая митрополита. Но это оказалось излишним. Из тридцати семи подписей, скреплявших грамоту, присланную из Константинополя в Москву, тридцать пять впоследствии оказались подложными. Православная церковь уклонялась от решительного ответа, хотя патриархи александрийский и антиохийский спешили признать совершившийся факт, а иерусалимский пошел даже еще дальше и провозгласил нового царя главою христианства. Но масса восточного духовенства отказывалась следовать их примеру. И таким образом в церковную общину, где государю как бы принадлежало верховенство, его царская власть проникала с трудом, так сказать, нагнувшись и даже оступившись на пороге. Однако русскому народу эти подробности были неведомы. Поэзия былин свободно смешивала события и эпохи. Национальная гордость и народное воображение набрасывали чудесный покров на это несколько унизительное начало русского царства и на его неудачи. Носитель знаков царского достоинства видел восточную империю в развалинах, а православную церковь в опасности от мусульман, угрожавших ей от Босфора до Волги, и он направился к стенам Казани, чтобы стать защитником Церкви и победителем ислама. Московские художники, украшавшие символический царский трон, до настоящего времени хранящийся в Успенском соборе, прибавили новые, аналогичные прежним, вымыслы. Таким образом Иван оказался, по крайней мере в пределах собственной обширной державы, в ореоле славы и величия, какого не знал ни один из его предшественников.

Митрополит Макарий благословляет Ивана Грозного во время венчания на царство. Миниатюра Лицевого летописного свода. XVI в.

В браке Ивану суждено было насладиться счастьем, не выпадавшим на долю его предков. Выбор невесты производился по общему правилу. Благородные девицы всего государства, происходившие из семей служилых людей, были собраны в Москву. Для приема их были отведены огромные палаты с многочисленными комнатами, в каждой из них было по двенадцать кроватей. К первому браку Василия, по словам Франциска да Колло, было собрано пятьсот красавиц, а по свидетельству Герберштейна – тысяча пятьсот. Это, по всей вероятности, показывает число только тех девиц, которые попали в Москву уже после первых выборов в провинциях.

Такой порядок существовал и в Византии. Там правителям областей давались по этому поводу подробные инструкции, с указанием роста и других качеств девиц. Когда в серале собирались кандидатки, туда являлся сам государь в сопровождении одного из старейших вельмож. Проходя по покоям, он дарил каждой из красавиц по платку, вышитому золотом, с дорогими камнями. Он набрасывал платки девицам на шею. После того как выбор был сделан, девицы отпускались с подарками по домам. Так в 1547 году Иван выбрал себе Анастасию, дочь покойного Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина, происходившего из старого боярского рода. Среди гибели княжеских родов он сумел, однако, сохранить близость к царскому трону и не принимал участия в ожесточенной борьбе за власть в дни детства Ивана. Возможно, что в данном случае выбор невесты был только простой формальностью. Захарьины-Кошкины были баловнями фортуны.

Один из братьев Анастасии явился основателем дома Романовых, призванных на царство. Вместе с Шереметевыми, Колычевыми и Кобылиными Захарьины-Кошкины слыли за потомков некоего Андрея Кобылы, прусского выходца, как говорят летописи. Однако со временем национальное самолюбие заменило Пруссию Новгородом, что было легко сделать, так как в Новгороде была часть, жители которой назывались пруссами. Впрочем, едва ли можно оспаривать славянское происхождение Кобылы. Это ясно видно по самой фамилии. Кроме того, известно, что современная германская столица лежит на земле, которую ранее занимали славяне.

Мы не имеем подробных сведений о браке Ивана, но то, что я сказал в предыдущей главе, применимо и к данному случаю. Молодой царь любил свою жену, как и Василий Елену. Спустя много лет Иван с сожалением вспоминал о радостях и счастье, которые ему доставил союз с Анастасией. Однако его медовый месяц был вскоре жестоко нарушен. Брак состоялся 3 февраля 1547 года. Не прошло и трех месяцев после этого, как вспыхнул пожар, уничтожившей целую часть столицы. Иван был выведен из сладкого покоя, в котором окружающие склонны были видеть залог светлого будущего. Красивая и ласковая Анастасия казалась ангелом-хранителем, который удержит государя от вспышек гнева и даст покой подданным. Но это был самообман. Влияние Анастасии было преувеличено, как и все преувеличивалось в этой легендарной стране.

Анастасия Романовна – первая жена Ивана Грозного, Алексей Адашев – воевода и приближенный Ивана Грозного, политический и литературный деятель, священник Сильверст. Памятник «Тысячелетие России»

В сущности, в характере Ивана не произошло никакой перемены. Он на время смягчился, но потом нрав его проявился решительно и бурно. 3 июня 1547 года к царю явились псковичи с жалобой на своего наместника. Иван обошелся с ними еще хуже, чем с новгородцами. Он вспомнил жестокие потехи детства, велел несчастных псковичей облить спиртом и жечь их, затем велел раздеть. Они уже ожидали конца, но неожиданная случайность отвлекла внимание Ивана в другую сторону. Все это происходило в деревне Островке близ Москвы. Как раз в это время прибыл гонец из столицы с известием, что в Кремле упал большой колокол. Это, по местным понятиям того времени, было дурное предзнаменование; за ним должны были последовать несчастные события. На этот раз примета оказалась верной. Произошли события, выдвинувшие новых людей и придавшие царствованию Ивана новое лицо. Иван тотчас забыл о своих жертвах, потребовал коня и поскакал на место происшествия.