Текст книги "Сотня. День 21. Возвращение домой (сборник)"

Глава 21. Кларк

В палатке-лазарете сгустилось такое напряжение, что Кларк почти физически ощущала, как оно давит ей на грудь, затрудняя дыхание.

Кларк тихо сидела возле Талии, которая тщетно боролась с инфекцией. Воспаление уже проникло в почки больной и подбиралось к печени, и Кларк молча кипела от ярости, проклиная эгоизм Октавии. Как она может так спокойно наблюдать страдания то и дело ныряющей в забытье Талии и не вернуть украденные лекарства?

Но, покосившись в тот угол, где скорчилась Октавия, Кларк заколебалась. Сестренка Беллами с ее круглыми глазками, пухлыми щечками и густыми ресничками казалась такой до нелепости юной, что злость Кларк уступила место сомнениям и терзаниям. Может быть, Октавия и правда ни при чем? Но кто же тогда это сделал?

Взгляд Кларк упал на браслет на запястье. Если Талия сможет продержаться до следующей волны колонистов, то поправится. Но никто понятия не имел, когда она будет, эта волна. Что бы ни происходило на Земле, Совет наверняка не отправит новую экспедицию, пока не удостоверится, что радиация на планете понизилась до безопасного уровня.

Она знала, что смерть Талии, так же как и смерть Лилли, ничего не значит для Совета. Сироты и преступники в расчет не идут, они всего лишь подопытные кролики.

Кларк смотрела, как тяжело дышит Талия, и в ней снова поднималась добела раскаленная ярость. Девушка не могла просто сидеть и смотреть, как умирает ее подруга. Ведь люди как-то жили до того, как был открыт пенициллин, и как-то лечили болезни! Она попыталась припомнить то немногое, что узнала о растениях Земли из школьного курса биологии. Правда, неизвестно, как теперь эти растения выглядят – после Катаклизма все так странно изменилось, – но стоило хотя бы попытаться.

– Я скоро вернусь, – шепнула она спящей подруге.

Не сказав ни слова стоявшему на страже парню с Аркадии, Кларк вышла из лазарета и направилась в сторону леса. Чтобы не привлекать ненужного внимания, девушка не стала ничего брать из складской палатки. Она не прошла еще и десятка метров, как услышала знакомый голос:

– Куда ты? – Это Уэллс поравнялся с ней и зашагал рядом.

– Поискать лекарственные растения.

Она слишком устала, чтобы врать ему сейчас, к тому же это все равно не имело смысла: он всегда чувствовал, когда она лжет. Почему-то самодовольство, которое делало Уэллса слепым, когда дело касалось очевидных истин, не мешало ему читать в душе Кларк.

– Я пойду с тобой.

– Спасибо, я лучше сама, – сказала Кларк, ускоряя шаг, словно это могло помочь отделаться от парня, который преследовал ее по всей Солнечной системе. – Тебе лучше остаться тут на случай, если какой-нибудь разъяренной толпе вдруг понадобится вожак.

– Ты права, вчера вечером все слегка вышло из-под контроля, – нахмурившись, отозвался Уэллс. – Я не собирался навредить Октавиии, просто хотел помочь. Я же знаю, что тебе нужны лекарства для Талии.

– Ты просто хотел помочь. Я как-то раз уже это слышала. – Кларк резко повернулась и очутилась лицом к лицу с Уэллсом. Сейчас у нее не было ни сил, ни времени, чтобы сдержаться и не резануть правду-матку. – Отгадай когда. Тогда тоже кое-кто оказался по твоей милости в заключении.

Уэллс встал как вкопанный, и Кларк сразу отвернулась, не в силах смотреть, как наполнились болью его глаза. Она не даст ему разбудить в ней чувство вины. Никакие ее слова не причинят ему и сотой части той боли, которую он причинил ей.

Глядя прямо перед собой, Кларк вошла в лес. Она была почти уверена, что сейчас за ее спиной раздастся звук шагов, но все было тихо.

К тому времени, когда Кларк добрела до ручья, ярость, с которой она входила в лес, сменилась отчаянием. Ученый в ней был уязвлен ее же наивностью. Было невероятной глупостью полагать, что ей удастся распознать растения, которые она шесть лет назад видела на школьных занятиях. Не говоря уже о том, что за последние три столетия их внешний вид мог радикально измениться. Но она не повернула назад, отчасти из упрямства и гордости, а отчасти – из желания как можно дольше не видеть Уэллса.

Было слишком холодно, чтобы идти вброд, поэтому Кларк поднялась на высокий берег и пошла по краю обрыва в поисках какой-нибудь переправы. Она впервые так далеко одна ушла от лагеря. Тут все было иначе, даже воздух, казалось, был не таким, как возле их поляны: он обладал каким-то вкусом. Кларк закрыла глаза в надежде, что это поможет ей идентифицировать каждый аромат в отдельности из того странного букета запахов, что окружал ее со всех сторон. У нее не было слов, чтобы описать эти запахи. Это было сродни попытке вспомнить нечто, чего никогда не знал.

Земля тут была ровнее, чем в тех частях леса, где она побывала раньше, а деревья словно выстроились в прямые линии по обе стороны от Кларк. Они как будто чувствовали ее присутствие и расступались, образуя широкий проход, чтобы дать ей дорогу.

Кларк потянулась к дереву за листком, похожим на звезду, но вдруг замерла, потому что ее глаза ослепил внезапный отблеск света. Что-то между двумя огромными деревьями отразило лучи уже угасавшего солнца.

Она сделала еще шаг, и ее сердце учащенно забилось.

Это было окно.

Кларк потихоньку пошла вперед. Ее не оставляло чувство, что точно так же она двигалась в собственных сновидениях. Окно обрамляли два дерева, выросшие на руинах… чего? Она не знала, чем некогда было это здание. Само стекло не было абсолютно прозрачным. Подойдя ближе, Кларк увидела, что окно состояло из отдельных разно цветных стеклышек, которые некогда составляли какое-то изображение. Разобрать, какое именно, было невозможно из-за множества больших и маленьких трещинок, пересекавших его поверхность.

Кларк протянула руку и осторожно провела рукой по стеклу, вздрогнув от холода, который ощутили ее пальцы. Это было все равно, что дотронуться до трупа. На мгновение ей захотелось, чтобы рядом был Уэллс. Не важно, насколько она на него сердита, – ей ни за что не хотелось лишить его возможности увидеть руины. Ведь он мечтал об этом всю жизнь.

Она повернулась и обошла вокруг одного из исполинских деревьев. За ним было еще одно окно, на этот раз – разбитое: на земле сверкало множество острых осколков. Кларк шагнула вперед и присела на корточки, чтобы заглянуть внутрь. Окаймленное зазубренными краями отверстие было достаточным, чтобы в него мог пролезть человек. Солнце только-только начало садиться, и его оранжевые лучи, казалось, светили прямо в оконный проем, освещая нечто, выглядевшее как деревянный настил. Каждая клеточка мозга Кларк, все ее инстинкты вопили, чтобы она уносила ноги, но девушка не могла заставить себя уйти.

Стараясь не порезаться об острые осколки, Кларк протянула руку в дыру и провела рукой по дереву. Ничего не случилось. Тогда она постучала по настилу кулаком и закашлялась от поднявшейся в воздух пыли. Деревянный пол казался прочным. Кларк подождала, раздумывая. Это здание простояло очень долго, наверняка пол сможет выдержать ее вес.

Очень осторожно Кларк перенесла внутрь одну ногу, потом – вторую и замерла, стараясь не дышать, но ничего не случилось. Потом она посмотрела наверх, огляделась по сторонам, и ее дыхание снова перехватило.

Стены здания вздымались ввысь, сходясь воедино высоко-высоко над головой: даже крыша над солярными плантациями не была такой высокой. Тут оказалось не так темно, как ей вначале померещилось, – оказывается, в стенах были окна, множество окон из прозрачного стекла, и эти окна не разбились. Через них в помещение проникали солнечные лучи, освещая миллионы танцующих в воздухе пылинок.

Кларк медленно поднялась на ноги. Впереди были невысокие перильца, они тянулись параллельно настилу примерно на уровне ее талии. Девушка сделала несколько неуверенных шагов вперед, ахнула и вздрогнула от разбуженного ее голосом эха, отозвавшегося откуда-то сверху.

Она стояла на нависающем над огромным помещением балконе. Внизу было почти совсем темно, возможно, потому, что большая часть здания находилась в подземелье, однако Кларк смогла разглядеть ряды скамей. Она не посмела подойти ближе к краю балкона, но, когда ее глаза привыкли к темноте, она смогла рассмотреть кое-что еще.

Человеческие останки.

Сперва она подумала, что ей просто мерещится, что ее подсознание и темные тени сыграли с ней злую шутку. Она закрыла глаза и приказала себе не быть такой дурочкой. Но, когда она снова посмотрела вниз, картина осталось прежней.

Два скелета прислонились друг к другу на одной из скамей, а третий, поменьше, лежал у их ног. Если никакая внешняя сила не сдвинула с места их кости, значит, эти люди умерли, прижимаясь друг к другу. Может быть, они пытались согреться, когда небеса потемнели, и настала ядерная зима? Сколько же людей осталось умирать в этом месте?

Кларк сделала еще шаг вперед, и тут дерево опасно заскрипело. Девушка на миг замерла, а потом начала медленно и осторожно отступать назад. Но тут тишину разорвал громкий треск, пол внезапно накренился и ушел у нее из-под ног.

Она отчаянно взмахнула руками и вцепилась в край балкона. Перила вместе с остатками настила полетели вниз. Кларк повисла над пропастью, а обломки со стуком падали на каменный пол где-то далеко под ее болтающимися в пустоте ногами.

Кларк закричала, ее громкий бессловесный вопль взлетел под крышу и растворился в вышине, присоединившись к призракам других, некогда звучавших здесь, криков, которые, казалось, до сих пор витали под этими пыльными сводами. Ее пальцы начали разжиматься.

«Помогите!» Кларк собрала все свои силы, ее руки тряслись от напряжения, но она неуклонно соскальзывала вниз. Она снова начала было кричать, но в легких уже не оставалось воздуха, и с ее губ так и не слетело одно-единственное слово – имя Уэллса.

Глава 22. Уэллс

Крик словно плетью ожег каждый нерв его тела, и Уэллс сорвался с места. Идти за Кларк по лесу было непросто, приходилось держаться на почтительном расстоянии – заметив слежку, она пришла бы в ярость. Но теперь он словно летел над травой, не чуя под собой ног, и в считаные мгновения очутился возле разбитого окна. Тут воздух рассек новый пронзительный крик.

– Кларк! – заорал он, заглядывая в разбитое окно.

Внутри развалин было темно, но времени, чтобы вытащить фонарик, у него просто не оставалось. Прямо перед собой он различил вцепившиеся в выступ пальцы. Уэллс нырнул внутрь, с грохотом приземлившись на деревянную платформу, и скользнул вперед на животе. Перегнувшись через край, он одной рукой схватил Кларк за запястье, а другой зацепился за каменную стену.

– Я держу тебя, – крикнул он.

Оказалось, он поспешил с выводами. Одна рука Кларк разжалась, и удержать девушку сразу стало почти непосильно тяжело. Он почувствовал, что сам скользит к краю.

– Кларк, – снова крикнул он, – держись!

С огромным трудом ему удалось сесть и упереться одной ногой в стену. Рука вспотела, и он почувствовал, что его хватка слабеет.

– Уэллс, – закричала Кларк.

Ее голос эхом отразился от стен, словно в опасности была не одна Кларк, а сто.

Юноша стиснул зубы и потянул Кларк на себя, вздохнув от облегчения и изнеможения, когда ее вторая рука снова зацепилась за выступ.

– Я почти вытащил тебя. Давай!

Локти Кларк уже были на деревянной платформе, и Уэллс смог, нагнувшись, подхватить ее под мышки и втащить на настил. Оба они рухнули без сил у каменной стены.

Кларк всхлипывала, пытаясь отдышаться.

– Все в порядке, – сказал, обнимая ее, Уэллс, – ты цела.

Он ожидал, что Кларк высвободится, но вместо этого она прижалась к его груди. Уэллс крепче обнял девушку.

– Как ты тут оказался? – послышался из кольца его рук приглушенный голос. – Я думала… я надеялась…

– Я шел за тобой, потому что беспокоился, – сказал ей в волосы Уэллс. – Не могу допустить, чтоб с тобой что-нибудь стряслось. Не важно что.

Он произнес эти слова, ни на секунду не задумавшись, и понял их абсолютную искренность, лишь когда они сорвались с его губ. Даже если она целовалась с другим парнем, даже если она хотела связать жизнь с кем-то другим – он всегда будет рядом, чтобы прийти на помощь, когда это понадобится.

Кларк ничего не ответила, по-прежнему прижимаясь к нему. Уэллс обнимал ее и боялся сказать еще хоть слово, чтоб не спугнуть очарование момента, и чувствовал, как в душе растет тихая радость. Может быть, у него есть шанс вернуть любимую. Возможно, тут, на развалинах старого мира, они смогут начать что-то новое.

Глава 23. Беллами

Пусть для начала эти сволочи поголодают. Потом, когда они ослабеют от недоедания и приползут молить о прощении, он, так и быть, возможно, снова отправится на охоту. Но им все равно придется довольствоваться белками или еще какой-нибудь мелочью – пусть не ждут, что он станет убивать для них оленей.

Беллами провел бессонную ночь, не спуская глаз с палатки-лазарета: ему нужна была абсолютная долбаная уверенность, что никто даже близко не подойдет к сестре. Утро застало его вышагивающим по периметру лагеря. Энергия слишком распирала Беллами, чтобы он мог спокойно усидеть на одном месте.

Потом ноги понесли его в лес, и он ощутил, как в тени деревьев все тело облегченно расслабилось. За последние несколько недель он привык ценить общество деревьев больше, чем человеческую компанию. Его волосы шевельнул холодный ветерок. Беллами вздрогнул и поднял глаза. Кусочки неба, что виднелись среди ветвей, стали серыми, да и воздух вдруг изменился, стал каким-то влажным. Беллами опустил голову и пошел дальше. Может, Земля уже устала от бардака, который они тут устроили, и теперь готовит им новую ядерную зиму.

Он повернул по направлению к ручью, где обычно встречались следы животных. Но вдруг в нескольких метрах сбоку, среди деревьев, что-то мелькнуло, привлекая его внимание, и он остановился.

Что-то ярко-красное колыхалось на ветру. Возможно, это просто листок дерева, вот только поблизости других таких листьев видно не было. Беллами прищурился, сделал несколько шагов вперед, и в затылке у него странно закололо. Это была ленточка Октавии, та, которой она любила украшать прическу. Это было совершенно невозможно, ведь сестренка несколько дней не была в этой части леса. Но Беллами не мог ошибиться. Он где угодно узнал бы эту ленту. Есть вещи, которые невозможно забыть.

Коридоры были темны, когда Беллами стрелой мчался вверх по лестнице. Находиться вне дома после начала комендантского часа было чревато серьезными неприятностями, поэтому он спешил. Сегодня он пробрался по воздуховоду, слишком узкому для взрослого человека, в заброшенное складское помещение на палубе С, полное всевозможных сокровищ. Он нашел там шляпу, увенчанную забавной птичкой, коробку с надписью «восемь минут для пресса», что бы это ни значило, и красную ленточку. Она была обернута вокруг ручки странной сумки на колесиках. Свои находки Беллами обменял на рационные баллы – все, кроме ленты. Он не расстался бы с ней даже в обмен на месячный запас продовольственных брикетов. Беллами хотел подарить ее Октавии.

Приложив большой палец к сканеру, он осторожно отворил дверь и замер: внутри что-то двигалось. Это было ненормально, потому что в такое время мама обычно спала. Он тихонько шагнул вперед, просто чтобы лучше слышать, и слегка расслабился, когда его слух уловил знакомые звуки. Мама пела Октавии ее любимую колыбельную. Она обычно садилась на пол у дверцы шкафа и напевала, пока сестренка не уснет. Беллами вздохнул с облегчением. Вроде бы она в нормальном настроении и не станет на него орать или, того хуже, не начнет плакать. Когда у нее начинался приступ рыданий, Беллами всякий раз мечтал забраться в шкаф и сидеть там вместе с Октавией, пока мать не успокоится.

Пройдя в большую комнату, Беллами улыбнулся, увидев, что мама стоит на коленях возле шкафа.

 
Спи, дочурка, ай-лю-лю,
Тебе звездочку куплю.
Куплю звездочку одну,
А еще куплю луну…
 

В темноте раздался какой-то странный звук – это был сдавленный хрип. Вентиляция, что ли, снова шалит? Он сделал еще шаг вперед.

 
А когда луна зайдет,
Твоя очередь…
 

Беллами снова услышал сдавленный звук, который на этот раз был скорее похож на всхлип.

– Мам? – Он сделал еще шаг.

Мать склонилась над чем-то, лежащим на полу.

– Мам! – взвыл Беллами и бросился вперед.

Руки матери обхватили шейку Октавии, и даже в темноте Беллами разглядел, что лицо сестренки посинело.

Он оттолкнул мать и схватил Октавию на руки. Один жуткий, леденящий сердце миг он был уверен, что сестра мертва, но потом она вздрогнула и закашлялась. Беллами вздохнул, и его сердце пустилось в галоп.

– Мы просто играли, – слабым голосом сказала мама. – Она не могла заснуть. Поэтому мы стали играть.

Беллами крепче прижал к себе Октавию. Успокаивая ее, он тупо смотрел в стенку, и его охватило странное чувство. Он не совсем понимал, чего хотела мама, но точно знал – она непременно попробует сделать это снова.

Беллами встал на цыпочки и потянулся к ленте. Его пальцы нащупали знакомый сатин, и он понял, что ленточка не зацепилась за ветку, нет – она к чему-то привязана. Может, кто-то нашел ленту в лесу и привязал ее к дереву, чтобы она не пропала? Но что помешало просто принести свою находку в лагерь? Он рассеянно провел рукой по ветке, ощущая, как кора царапает кожу, и вдруг замер. Там, где должен был начинаться ствол, его пальцы наткнулись на что-то непонятное. Может быть, это птичье гнездо?

Беллами ухватился за край находки, потянул – и в ужасе понял, что на него сыплется содержимое аптечки, которую они с Кларк недавно принесли в лагерь. Таблетки, шприцы, пузырьки – все это в беспорядке валялось на траве у его ног. Мысли Беллами заметались, ища объяснений – каких угодно, лишь бы остановить растущую в душе панику.

Беллами со стоном опустился на траву. Значит, все правда. Октавия действительно украла медикаменты и спрятала их на дереве, а свою ленточку для волос использовала как ориентир. Он только не мог понять, зачем ей это понадобилось. Может быть, сестра хотела обезопасить их обоих на случай болезни и собиралась взять аптечку с собой, когда они отправятся в путь?

Но тут в его ушах снова зазвучали слова Грэхема: «Мы не можем допустить, чтобы еще кто-то умер только потому, что твоя маленькая сестричка – наркоманка».

Парнишка, который стоял на страже у палатки-лазарета, спал. Он едва успел вскочить на ноги и пробормотать: «Эй, туда нельзя!» – когда Беллами откинул полог и вошел внутрь. Быстро осмотревшись, он убедился, что в палатке нет никого, кроме раненой подруги Кларк, и направился к койке Октавии. Сестра сидела на постели, скрестив по-турецки ноги, и заплетала косу.

– Что за хрень ты вытворяешь, а? – прошипел он.

– Ты о чем? – В ее голосе звучала смесь скуки и раздражения.

Словно они снова были в детском центре, и он, как обычно, спрашивал, сделала ли она уроки.

Беллами швырнул в сестру лентой и поморщился, увидев ужас на ее лице.

– Я не… – забормотала она, – это не…

– Завязывай с этим дерьмом, – рявкнул Беллами. – Пока ты тут плетешь свои хреновы косички, эта девчонка умирает прямо у тебя перед носом.

Взгляд Октавии метнулся к Талии и переместился на пол.

– Я же не знала, что ей на самом деле так плохо, – тихо проговорила она. – Кларк ведь уже дала ей лекарство. Я потом поняла, что ей еще нужно, но было уже поздно. Я не могла признаться, ты же видел, какие они были злющие. Они что угодно могли со мной сделать. – Октавия снова подняла взгляд: ее темно-голубые глаза полнились слезами. – Даже ты меня теперь ненавидишь, хоть ты и мой брат.

Беллами, вздохнув, уселся рядом с сестрой.

– Я не ненавижу тебя. – Он взял ее руку в свои и тихонько сжал. – Я просто не понимаю. Зачем ты это сделала? Пожалуйста, скажи правду.

Октивия молчала. Беллами почувствовал, как ее ладошка увлажнилась и начала дрожать.

– О? – Он выпустил ее руку.

– Мне нужно было, – тоненьким голоском отозвалась сестра. – Я без них спать не могу. – Она помолчала, закрыв глаза. – Вначале это было только по ночам. Мне снились эти ужасные сны, и нянечка в детском центре давала мне лекарство, чтоб я могла уснуть. Но потом стало еще хуже. Иногда я даже дышать не могла, мне казалось, что весь мир на меня наваливается, и давит, и плющит… А нянечка больше не давала таблеток, даже когда я просила, и тогда я стала красть их. Только от них мне становилось легче.

Беллами уставился на нее:

– Так вот что ты украла? – спросил он, прозревая. – Вовсе не еду для малышей в детском центре, а колеса?

Октавия молча кивнула, в ее глазах стояли слезы.

– О, – вздохнул Беллами, – почему ты мне ничего не сказала?

– Я же знаю, как сильно ты за меня переживаешь. – Она набрала в грудь побольше воздуха. – Я знаю, как ты все время стараешься, чтобы со мной не случилось ничего плохого. Я не хотела, чтоб ты почувствовал себя неудачником.

Где-то в сердце Беллами зародилась боль. Он не знал, что ранило его сильнее: то, что сестра стала наркоманкой, или то, что она побоялась сказать ему правду из-за его маниакального ослепляющего желания присматривать за ней. Когда он в конце концов заговорил, голос его был хриплым:

– И что нам теперь делать? – спросил он. Впервые в жизни он не знал, как поступить, чтобы помочь сестре. – Что будет, если мы вернем лекарства?

– Я справлюсь. Мне только нужно научиться обходиться без них. Тут мне уже стало легче. – Октавия взяла брата за руку и посмотрела на него странным, по чти умоляющим взглядом. – Ты жалеешь, что пришел?

– Нет, – качая головой, твердо сказал Беллами, – мне просто нужно время, чтобы это переварить. Он встал и еще раз посмотрел на сестру: – Но ты должна сделать так, чтоб Кларк получила лекарства назад. Ты сама должна обо всем ей рассказать, понятно? Я серьезно говорю, О.

– Я знаю, – Октавия кивнула и перевела взгляд на Талию. – Скажу ей сегодня вечером.

– О’кей, – и Беллами, вздохнув, вышел из палатки и зашагал по поляне.

Добравшись до деревьев, он глубоко вдохнул, и влажный воздух наполнил легкие, исцеляя боль в груди. Он запрокинул лицо, и его пылающей кожи коснулся ветер. Небо в просветах между кронами деревьев было теперь темным, почти черным. Внезапно там, наверху, сверкнула зазубренная вспышка, и вслед за ней раздался ужасный грохот, от которого содрогнулась земля. Беллами подпрыгнул от неожиданности. С поляны послышались испуганные крики, но их тут же заглушил еще один рокочущий раскат, еще громче предыдущего, будто само небо рухнуло на землю.

А потом сверху стало что-то падать. Капли жидкости быстро покрыли кожу, волосы, просочились под одежду… Это дождь, понял Беллами, настоящий дождь. Он опять поднял лицо, и на миг его благоговение заглушило все остальное – злость на Грэхема, Уэллса и Кларк, беспокойство за сестру, крики придурков, которым невдомек, что дождь безвреден… Беллами закрыл глаза, позволяя воде смыть с его лица грязь и пот, и разрешил себе представить, что она унесет и кровь, и слезы, и то, что они с Октавией так друг друга подвели… Можно будет сделать новую попытку, начать все с чистого лица.

Беллами открыл глаза. Он знал, что его надежды нелепы. Дождь – это всего лишь вода, и в природе не существует никаких «чистых листов». А тайны надо хранить всю жизнь, и не важно, чего это будет стоить.