Текст книги "Небесные всадники"

– Постойте у двери.

В крошечной комнатке, загромождённой непросохшими ещё полотнами, места было мало и двоим, и свита нехотя подчинилась.

Аче только успел нанести первые штрихи, когда откуда-то из другой двери, скрытой полками и большим полотном, натянутым на раму, вышел Амиран. Он успел переодеться, а волосы его, мокрые после мытья, несколько потемнели и пригладились.

– Мне уйти? – спросил художник, роняя кисть.

Амиран усмехнулся и, оперевшись о торец шкафа, принялся играть цветным шнурком, которым был подпоясан.

– А ты как думаешь?

Аче порывисто вскочил и почти выбежал из комнаты через вторую дверь. Амиран не двигался, Лейла сидела, опустив глаза. Впервые в жизни она была наедине с мужчиной – не слугой, который ей не ровня, и который – она была уверена – не посмеет ничего лишнего, а с человеком своего круга. С человеком, которого она сама любила, о котором грезила.

Она считала себя опытной девушкой, умела пройти мимо мужчины так, чтоб он навек её запомнил. Блеск её глаз, покачивание бёдер, аромат духов. Но это была лишь игра, ничего не значащее развлечение девушки, которой на роду было написано стать разменной монетой.

– Это несправедливо, – нарушил молчание Амиран. – Несправедливо, что ты станешь женой Исари, Лейла. Почему он сам не женится на гелиатке и не отдаст мне тебя?

– Он наполовину гелиатец, – тихо ответила она. – Слишком много слабой, больной имперской крови. Посмотри на своего брата: если он женится на такой же слабой, изнеженной аристократке, разве у него будет жизнеспособное потомство?

– У тебя есть сёстры. Пусть женится на них.

– Две из них слишком старые, три уже замужем, а остальные слишком малы.

– У него всегда был я. Я его наследник! Ему нет нужды жениться!

– Совет тебе не доверяет. Ты ведь хочешь войны?

– Я буду воевать с Гелиатом. Они всегда задирали нос…

– Мы не хотим войны. Камайн не хочет войны. И Гелиат её не хочет. Прости.

Амиран сел у её ног, положил голову ей на колени.

«Любит ли он меня? – подумала Лейла, перебирая светлые волосы. – Любит ли он меня или просто не хочет, чтобы я досталась его брату?»

– Я бы на руках тебя носил.

– Знаю, милый. Знаю. Верю.

– Он никогда не будет так тебя любить. Он не умеет любить. Никого. Даже самого себя.

Лейла опустила голову, легонько поцеловала его в макушку и почувствовала, как против её воли капают слёзы. Амиран поднялся, крепко прижал её к своей груди, а её голова доверчиво опустилась на его плечо. Тяжёлый венец, надетый на Лейлу сегодня, оцарапал Амирану щеку. Было больно, но он только поморщился, крепче прижимая девушку к своей груди. Камайнка плакала без истерик и всхлипываний, повторяя что-то, похожее на заклинание.

– Я бы тебя любил, – повторял Амиран. – Я бы тебя любил.

Они не знали, сколько времени прошло до того, как Лейла взяла себя в руки и перестала плакать. Она взглянула на цесаревича с таким надрывным ожиданием, что ему стало не по себе. Он погладил её по лицу, вытирая слёзы, и вздрогнул, почувствовав, как Лейла прижимается к нему щекой. Её губы были тёплыми и солёными и слегка дрожали, но Амиран понял, что ей тоже этого хочется.

* * *

Этери сидела у зеркала, положив локти на украшенный нефритом туалетный столик. Макияж в камайнском стиле ей совершенно не шёл. Да и выглядело это подражание юной принцессе Лейле несколько жалко. Этери со вздохом принялась стирать сурьму и блестки, когда услышала стук в дверь.

Это было странно: сегодня у Этери был «день лентяйки», когда она никого не принимала и никуда не выходила из своих покоев, если на то не было острой необходимости.

Этот день она посвящала своей красоте – массажам, натиранию маслами, удалению волос с тела, примерке новых нарядов.

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула перепуганная служанка – одна из тех, что сидели в людской в ожидании распоряжений.

– Моя госпожа, – пробормотала девушка. Её миловидное личико выражало глубочайшее раскаяние. – Аче, подмастерье господина Иветре, просит принять. Говорит, что дело государственной важности.

Этери побарабанила пальцами, густо намазанными жёлто-зелёным средством для укрепления ногтей, и сказала:

– Проси.

Аче, войдя, тут же стянул с головы круглую шапочку – отличительную часть гардероба любого гатенца неблагородного происхождения.

– Моя госпожа, – пробормотал он и принялся мять шапочку в руках. – Его высочество Амиран и её высочество Лейла, они… они сблизились…

– Сблизились? – переспросила Этери. – В каком смысле сблизились?

Аче, сбиваясь и краснея, пересказал утренние события. Этери почувствовала холодок вдоль позвоночника.

Свадьба Исари и Лейлы была делом решённым. Уже подписаны документы, уже смирился Гелиат. Если сейчас Амиран… даже не обесчестит, а просто даст повод для подозрений, то все договорённости канут в Бездну.

Этери поднялась, сказала:

– Дай мне несколько минут, – и, вызвав служанку, принялась наскоро приводить себя в порядок.

Они почти бежали по коридорам, и Этери тихо проклинала длинный подол, ложившийся то под носки туфель, то под каблук.

«Лишь бы Исари ничего не узнал», – подумала она, стирая со лба остатки пудры. Но мольбы её были тщетны: она столкнулась с Исари у самой мастерской. Царь был бледен и зол, а Иветре, стоявший за его спиной, усмехался нервно и, как на мгновение показалось Этери, торжествующе.

– Только не делай глупостей, – быстро сказала Этери, хватая Исари за парчовый рукав. Рука неприятно скользнула по жёсткой материи. – Позволь, я сама с ними поговорю.

От природы Исари был вспыльчив, упрям и имел привычку вначале делать, а потом думать – как, собственно, и его младший брат, но болезнь наложила на характер царя свой отпечаток, научила терпеливости. Однако иногда, в таких вот случаях, всё это приобретённое хладнокровие давало брешь.

Исари повёл плечом, стряхивая руку Этери, как прилипшую паутину, и сказал, не глядя в её сторону:

– Я сам разберусь.

Этого она и боялась. Этери снова схватила царя чуть выше локтя.

– Дай мне хотя бы увести Лейлу!

Исари усмехнулся:

– Забирай. Это избавит меня от унизительной роли неудачника-рогоносца.

Они вошли в мастерскую одновременно. И увидели то, что ожидали увидеть: как прильнули друг к другу цесаревич и камайнская принцесса.

– Как это понимать? – спросил Исари холодно и резко.

Они отпрянули друг от друга. Лейла смотрела испуганно, Амиран – с вызовом. Камайнская принцесса подняла руки, сказала дрожащим от слёз голосом:

– Ваше величество… это я. Я виновата.

Амиран поднялся с колен, задрал подбородок, прищурился:

– Врёт. Если кто виноват, то это я.

– Княгиня, – сказал Исари, обернувшись к Этери. – Я поручаю принцессу вашим заботам.

Этери поклонилась, схватила замершую Лейлу за руку и вышла, почти выбежала из мастерской. На полпути Лейла остановилась, попыталась вырваться из крепкого захвата, заплакала:

– Я не хотела, не хотела… Я всегда знала, что меня выдадут замуж не по любви, и думала, что не влюблюсь никогда… И вот. Что будет с Амираном? Его лишат милости? Отправят в ссылку? Казнят?

Этери крепко обняла её, поцеловала в лоб, ощутив на губах вкус пудры, принялась успокаивать. Когда рыдания стихли, Этери сказала:

– Пойдем в мои покои. Нам надо успокоиться – и тебе, и мне.

Лейла спросила:

– Это правда, что договор подписан? Что помолвка уже заключена? Салахад не считает нужным посвящать меня…

Этери кивнула.

– Я видела подписи на бумаге. Подписи твоего отца и Исари. Если разорвать помолвку даже для того, чтобы заключить её с цесаревичем…

– Отец на это не пойдёт. Будет война, – вздохнула Лейла.

– Мне очень жаль, – искренне сказала Этери.

Она не видела в этой девушке соперницы. Ни в одной земной женщине она не видела соперницы в борьбе за сердце Исари. Только Смерть была её врагом, и уж с ней-то Этери сражалась, как могла.

– Что же вы молчали, дети? – спросила она, ни к кому не обращаясь.

– Я собиралась молчать и дальше, – сказала Лейла, вытирая глаза рукавом. Сурьма размазалась, Этери вздохнула. – Я… я знаю своё место. Я лоно на ножках, я тень влияния отца, я…

Было видно, что она снова собирается заплакать. Этери обняла её, не давая договорить.

– Будет, будет… – бормотала она неловко, пытаясь успокоить камайнскую принцессу, будущую багрийскую царицу. – Пойдем, выпьем вина.

Они взялись за руки, пошли по коридору, поддерживая друг друга. Этери отправила служанок на кухню и в погреб – за вином и закусками, а потом самолично помогла своей гостье умыться и привести себя в порядок.

Лейла залезла с ногами на софу у холодного камина, Этери заботливо укрыла ей ноги пледом из беличьих шкурок, лёгким и тёплым, села рядом, принялась раскуривать трубку.

Запахло вишневым табаком. Служанки принесли вино в глиняном запотевшем кувшине, сыр, тепличный виноград, выращенный с помощью магии, и потому совершенно безвкусный, разнообразные сладости, маленькие пирожки с острой мясной начинкой.

Этери махнула им рукой, и понятливые девушки тут же скрылись, поклонившись.

– Вы курите, княгиня, – удивленно заметила Лейла, приподнимаясь на локте. – Я думала, что здесь, как и в Камайне, это считается неприличным.

Этери пожала плечами, положила трубку на специальную глиняную подставку, принялась разливать вино.

– Привыкаю к роли старой девы, дорогая моя. А старым девам многое прощается. Я ведь буду княжить до тех пор, пока надо мной нет мужчины, кроме моего царя. А если я выйду замуж, реальная власть уплывёт в руки моего супруга. Зачем мне это?

Они помолчали.

– Я хотела бы так, – тихо сказала Лейла, проводя пальцем по кромке своего чеканного кубка. – Сама решать свою судьбу. Я бы вышла замуж за Амирана… или вообще не выходила бы ни за кого!

Этери отпила вина, отломила кусочек пресной кукурузной лепешки, положила на неё соленого сыра и сказала, просто и обыденно:

– Ты знаешь, что я люблю Исари?

Руки камайнки дернулись, и она едва успела поставить бокал на стол.

– Я слышала об этом… Вы?

– Нет, – прервала её Этери. – Нет, никогда. Между нами ничего не было и ничего не будет. Можете быть спокойны.

– А он знает?

Этери откинулась на спинку кресла, вновь отпила вина и сказала, задумчиво улыбаясь:

– Да. Нет. Не знаю. Иногда люди бывают поразительно слепы и глухи к тому, что происходит вокруг них.

Лейла тоже отпила из своего кубка.

– Это мучительно? Так жить? Какой смысл… любить того, кто тебя не любит? Какой смысл непременно хотеть быть рядом?

Княгиня пожала плечами.

– По-разному бывает… У каждого своя любовь. Это ведь не просто влечение двух человеческих тел друг к другу. Сколько в той любви намешано… Уважение. Доверие. Дружба.

– И вам хватит лишь улыбки или взгляда?

– Хватит, – твердо ответила Этери. – Иногда и меньшего хватает. Лишь бы он жил. Лишь бы был счастлив.

Потом они долго сидели в обнимку, пели песни – то грустные, то смешные. Про одного гатенца, укравшего и увезшего в свои горы горожанку-белоручку, и про слёзы земли, и про хитрого купца, и про сияющее сердце, и про Небесную Всадницу, влюбившуюся в человека и отрубившую себе крылья, чтобы быть с возлюбленным, и про то, как три снохи вредную золовку из дома выживали…

– Ты говорила, – внезапно вспомнила Этери, прерывая песню о тяжёлой доле замужней женщины, – что предпочла бы остаться одна, как я, и ещё про «лоно на ножках»… Ты знакома с гелиатскими философскими течениями, пропагандирующими равенство полов? Читала Елену из Хленны?

– Нет, – сказала Лейла, опуская глаза. – Это не я, а моя подруга, Валида. Она… из опального рода, заложница при дворе моего отца. Она мне кое-что рассказывала, – Лейла хихикнула, чувствуя, как вино туманит голову, и добавила: – Салахад её терпеть не может… Говорит, что она позорит женский род. Скачет верхом, дерзит, читает запрещённые книги, занимается магией. А мне кажется, он к ней неравнодушен. А вы читали эти книги?

Этери улыбнулась.

– Я? Нет. Печатное слово навевает на меня тоску. Книги Елены читал Исари и пересказывал мне.

– Он, наверное, считает написанное там глупостями? Что женщины могут делать то же, что и мужчины?

– Нет, конечно. Исари не делит людей по таким признакам, как пол. Во главу угла он всегда ставит ум, честь и долг. И ничто иное.

Лейла почувствовала, как у неё сами собой закрываются глаза.

– Вы любите его, а потому идеализируете, – пробормотала она, откидываясь на подушки.

– Идеализирую? Да ни за что! Я знаю его природу, его ослиное упрямство, его самодурство… Я знаю о нём всё и расскажу тебе, ибо в брак следует вступать с открытыми глазами. Он и сам бы тебе рассказал, но, как часто бывает, люди видят себя совсем не такими, какими они предстают перед другим человеком. Люди видят свое отражение перевернутым и часто не в силах отделить пороки от достоинств или определить, где начинается одно и заканчивается другое… Знаешь, однажды в детстве мы…

И Лейла слушала рассказы о детстве Этери, прошедшем на воле, в далеком горном замке. Перед её мысленным взором вставал бледный, болезненный мальчик, и эти маленькие, смешные и наивные истории помогли ей примириться с будущим замужеством.

«Мы не обязаны любить друг друга, – подумала она. – Хватит того, что мы будем друг друга уважать».

А потом Лейла уснула, сама не заметив этого.

* * *

Амирана отвели в его покои, посадили под охрану и продержали там до самого вечера. Только слуги несколько раз заглядывали спросить, не надо ли чего. После полудня ему принесли обед и лёгкие закуски. К еде Амиран не притронулся, расколотил со злости кувшин с водой.

Когда стало темнеть, двое охранников проводили Амирана в кабинет царя. Исари, что-то эмоционально доказывающий Салахаду и его наставнику, даже не повернулся в сторону вошедшего. Разговор велся на камайнском на довольно повышенных тонах. Амиран понимал едва ли половину.

Салахад налегал на поруганную честь сестры, его наставник – на то, что подданные багрийского царя не умеют держать слово. Разве можно доверять варварам, способным притронуться с бесчестными намерениями к чужой невесте?

Исари пытался снова предложить Амирана в качестве жениха, но камайнцы уперлись рогом. Разговор явно шёл не по первому кругу. На лице царя выступила испарина.

Исари неожиданно обернулся к Амирану и, криво усмехнувшись, бросил:

– Либо я сошел с ума, либо они, – а затем продолжил, обращаясь к своим оппонентам: – Я умираю, будем откровенны. Мой брат – более удачная кандидатура. Через несколько лет Лейла станет вдовой, а на престол взойдёт молодой царь, который и продолжит династию. Возможно, с гелиатской женой. Тогда Камайнская империя останется внакладе на долгое время. Гелиат легко согласился на мой союз с Лейлой: он будет недолгим и бездетным… Я понимаю, вас греет мысль о возможном наследнике, о регентстве, но…

– Без воли Небес… – произнёс наставник Салахада и огладил свою бороду. – Без воли Небес и волос не падёт с нашей головы. Что до наследника… мне известны многие способы сделать так, чтобы прекрасная Лейла понесла с первой же ночи.

Исари улыбнулся странно, одной стороной рта. Он будто не владел лицом, и обычно легко выражавшие любые нужные эмоции мышцы не слушались его.

– Мы не раз и не два обсуждали возможность заключения брака между нашей принцессой и вашим наследником, и все аргументы уже высказаны не раз. Нам в качестве союзника нужны вы, а не ваш брат. Он не умеет вести себя как мужчина. Как мы можем доверять ему?

Салахад бросил на Амирана взгляд, полный презрения. Ещё вчера они устраивали шуточные поединки и спорили о достоинствах тех или иных пород лошадей, а сегодня… Цесаревич чувствовал себя так, будто пригрел змею на груди, и та, наконец, показала свою суть.

– Более того, мы предпочли бы, чтобы виновник был примерно наказан.

– Благодарю за совет, но наказывать или нет моих подданных, решаю я сам, – старший брат казался спокойным, но Амиран видел, что у него пальцы сводит от напряжения. – Разве ваша сестра не сама пожелала этой встречи? Спросите её.

– Теперь это не имеет никакого значения. Я требую, чтобы этот человек был наказан.

– Что будет с Лейлой, если договор будет расторгнут?

Камайнский принц и его наставник посмотрели на задавшего вопрос Амирана, как на внезапно заговорившего коня.

– Действительно, – улыбнулся Исари. – Расскажите, уважаемый мудрец, что с ней будет?

– От неё отказался мужчина, её жених… – произнес Салахад, опережая своего наставника. – Не важно, по каким причинам… На год она отправится в башню Вдов, чтобы очиститься, а затем вновь станет чьей-нибудь невестой. Двадцать лет – серьёзный возраст для женщины. Слуг, не уследивших за ней, разумеется, казнят.

– А я смогу к ней посвататься? – спросил с замиранием сердца Амиран.

Наставник камайнского принца покачал головой.

– Нет, мой господин. Мне жаль, но нет. Ваш род откажется от неё. Ваш брат, разорвав договор, откажется от неё и за вас тоже.

– А когда… а если она станет вдовой багрийского царя? – метнув взгляд на брата, спросил Амиран. Он привык думать о смерти брата, как о деле давно решённом, но вслух об этом никогда не говорил.

– В таком случае она станет багрийской подданной и жить будет по законам Багры.

Исари быстро улыбнулся, торжествующе взглянул на брата, будто бы говоря: «Потерпи пару лет! Если так любишь, время пролетит незаметно».

Амиран неожиданно для самого себя закрыл лицо руками и затрясся от смеха. Старший брат протянул ему кубок с жидкостью, отчетливо пахнущей кошачьим корнем. Амиран выпил предложенное питьё, не поморщившись, только зубы лязгнули о край стакана.

– Простите, – сказал он, отсмеявшись. – Прошу прощения, господа! В семьях попроще младшие часто донашивают за старшими одежду, мне же достанутся корона и жена!

– Ты сейчас наговоришь глупостей, – прервал его Исари, неожиданно сильно стискивая руку. – И мне в который раз придется за тебя краснеть. Этот день всех нас утомил. Ваше высочество, доброй ночи. Амиран, останься, пожалуйста.

Амиран вскочил со своего места, поклонился камайнцам, и они ответили тем же, смирившись, как видно, с тем, что всё остаётся, как было оговорено, но не более того.

Исари указал рукой в сторону эркера, скрывающегося за массивным книжным шкафом, тяжело поднялся, опираясь правой рукой о стол.

Амиран с тревогой смотрел, как его старший брат, которому не исполнилось еще полных двадцати семи лет, с трудом, будто древний старик, сделал несколько шагов.

– Тебе нехорошо? – жалобно спросил он, сам удивившись тому, каким тонким стал прекративший недавно ломаться голос. – Позвать лекаря?

Исари улыбнулся, тяжело опустился на обитую мягкой тканью скамью, откинул волосы со лба.

– Не стоит. Пустое. Просто устал.

Амиран сел рядом, взглянул на брата.

– Скажи, – сказал Исари. – Скажи, я сделал что-то не так? Я что-то тебе не додал?

– Нет… – удивленно шепнул Амиран.

– Я не смог заменить тебе отца, виноват. Я не могу уделять тебе много внимания…

– Разве ты в чём-то виноват? – испуганно пробормотал цесаревич. – У меня… правда, всегда всё было… я благодарен тебе.

– Тогда почему ты всё делаешь, будто наперекор? Может быть, после моей смерти все мои надежды и чаяния пойдут прахом? Может быть, всё, что я делаю, совершенно бессмысленно? Я боюсь, Амиран.

Лицо Исари было белым, а зрачки расширены.

– Я боюсь этого. Боюсь, что всё, сделанное мной, не принесёт плодов, а может быть, наоборот, только страдания…

– Прости, я не думал, просто не думал.

Исари закрыл лицо руками.

– Я так не хотел, чтобы ты привязывался ко мне. Чтобы ты переживал, когда я умру.

– Но я всё равно буду переживать, – удивленно ответил Амиран. – Мне всё рано будет не хватать тебя.

– Мне бы этого не хотелось, – ответил Исари. – Я тяжело переживал гибель близких.

– Это не в твоих силах, – усмехнулся Амиран. Впервые он почувствовал себя взрослым рядом с Исари. Разве он не должен заботиться о старшем брате? Разве Исари не нужна поддержка? – Я, конечно, не очень умен, но даже я вижу, что ты делаешь для страны, как ты живешь.

– Значит, я дурак.

– Даже спорить не буду.

Они сидели какое-то время молча, каждый думал о своём, но впервые между ними не чувствовалось отчуждение. Исари первым очнулся от невесёлых мыслей и протянул брату руку.

– Мир?

– Мир! – ответил Амиран.

– Ты иди, – сказал Исари неожиданно, без перехода. – Мне сегодня ещё нужно сделать кое-что.

Амиран окинул его взглядом и посоветовал:

– Шёл бы ты лучше спать.

Исари приложил руку к сердцу.

– Клянусь, через час я буду в постели.

Амиран впервые без насмешки, без дерзости поклонился своему брату и государю и поспешил выбежать за дверь. Там, в полутьме сгустившихся сумерек, он одним движением, обрывая и ломая крючки, распахнул камзол, чувствуя себя так, будто вырвался из самой гущи ожесточённой битвы.

Он не сразу заметил сидящую на корточках у двери кабинета фигуру. Фигура поднялась, похожая в полутьме на паука-сенокосца из-за длинных рук и сутуловатой спины.

– Аче! – воскликнул Амиран, чувствуя к подмастерью смешанные чувства. Вроде бы и обижаться нет причин: он всё же человек подневольный, но Амиран привык считать его своим приятелем. – Ах ты, предатель!

Аче явно смешался, пробормотал:

– Я не мог промолчать, ваше высочество. Не имел права. Мой учитель…

Амиран примиряюще похлопал его по плечу.

– Я сам виноват. Наслушался старинных баллад о влюблённых, побеждающих все преграды на своем пути. И не учел, что хоть и царевич, а живу не в сказке.

Аче помялся немного и сказал:

– Я хочу вам кое-что показать, ваше высочество.

– По приказу своего учителя? – фыркнул Амиран.

– Нет, мой господин. По приказу своей совести.

– Что ж, веди. Посмотрим, куда тебя заведёт твоя совесть. Куда тебя привело ученическое послушание, мы уже знаем…

В той части дворца, куда повел его Аче, Амиран никогда не был. Здесь не было ничего интересного: кладовые, полные ковров, погрызенных мышами, и сломанной мебели, годящейся только на растопку, но имевшей невероятную историческую ценность. Амиран не был уверен, что потомки будут так уж счастливы копаться в этом хламе, но так и быть, пусть лежит…

Аче завел его в крохотную клетушку, пахнущую сыростью и мышами, и отворил небольшую заслонку в самом темном углу.

Амиран подошел к ней, прильнул лицом и сдавленно выругался. Кабинет брата был как на ладони.

– Бездна меня побери! Здесь ведь должна толпиться очередь из шпионов!

– Дырку проделал я, – скромно заметил Аче.

– Зачем?

– Мой учитель, он… не совсем тот, за кого себя выдаёт.

– Что ты там лепечешь, дурак? – неожиданно разозлился Амиран. – Если есть что сказать, говори прямо! Загадки – не твой конёк!

– Смотрите, смотрите, – шикнул подмастерье на цесаревича. – Сейчас вы сами всё поймете!

Исари стоял у окна, вцепившись руками в подоконник так крепко, что побелели костяшки, и даже не обернулся на вошедшего в кабинет придворного художника. Тот уселся в кресло, не дожидаясь приглашения, достал из кармана табак и бумагу, принялся сворачивать самокрутку. Такие мало кто курил при дворе.

Иветре вел себя нарочито развязно, будто в портовом кабаке, а не в царском кабинете. Наконец Исари обернулся, спросил:

– Чего ты добиваешься?

– Зачем ты вообще решил жениться? – спросил Иветре, нагло выпуская дым. – Мы так не договаривались. Уж постарайся не наплодить наследников. От тебя требуется одно: отпустить её, разорвать цепи.

– Нет никаких цепей. Она свободна.

– Не лги. Не лги ни себе, ни ей. Твоя плата за неё – мир без войны? Ты получишь свою плату. А мне отдай её. Она моя. Моя, слышишь?

– Она свободна…

– Она триста лет была вашей рабой. Давала силу вашей крови, защищала этот жалкий кусок земли. Может, хватит?.

– Ты безумец, Иветре. Твоя возлюбленная умерла. Триста лет как умерла, понимаешь? Ты помогаешь мне разобраться с магией крови, и только это останавливает меня от того, чтобы…

– Чтобы что? Убить меня? Я нужен тебе гораздо больше, чем ты мне! Я возвёл тебя на престол, освободил дорогу.

– Замолчи.

– Ты ведь прекрасно знаешь, что тот камнепад…

– Замолчи…

– Мне нужно от тебя одно: чтобы ты стал последним в роду, слышишь? Просто прервал череду отвратительных паразитов, тянущих её вниз, к земле. Сейчас, когда она в теле, наиболее близком к её настоящему образу…

Исари одним нечеловеческим прыжком преодолел полкомнаты, остановился точно под люстрой. Теперь Амиран смог отчётливо рассмотреть его. Увидеть, как стремительно бледнеет, – нет, выцветает – лицо брата. Как становятся серыми рыжие волосы, а одежду будто присыпает пепел. И только идущая носом кровь не теряет своего живого, алого цвета, подчёркивая жуткую неестественность того, что происходит сейчас с царем.

– Замолчи! – крикнул снова Исари.

Амиран никогда не слышал таких звуков, неистовой, животной яростью вонзающихся в барабанные перепонки. Голос брата звенел, словно отражаясь от стен и осыпаясь осколками льда.

Он не сразу понял, что стоявшая рядом с Иветре большая напольная ваза вдруг покрылась сеткой трещин и, покачнувшись, рассыпалась на миллиарды кусков.

Исари стоял, напряжённо сжимая кулаки, подобравшись, будто готовый к прыжку хищник. Белые глаза на белом лице смотрели пусто и страшно, губы кривились.

– Это мог быть ты, я перемолол бы тебе все кости, – с трудом произнес он и натянуто улыбнулся, словно против своей воли. – Я могу убить тебя. Сейчас или потом. И никто меня не остановит, потому что просто не сможет.

– Убивай, – развел руками Иветре. – Убивай. Убьешь ещё десяток-другой людей, и что потом? Сделать из тебя совершенное оружие могу только я.

Исари сгорбился, добрёл до своего стола, достал из него носовой платок, приложил к носу, запрокинул голову.

– Договорим потом, – махнул рукой Иветре. – Когда ты будешь в силах слушать и говорить. Прислать к тебе лекаря?

– Пришли, – откликнулся Исари. – Пусть возьмет снотворное.

– Что это было, Бездна меня побери? – спросил Амиран, сам себе не веря.

– Это – сила Небесного Всадника, попавшая в не предназначенное для неё человеческое тело, – нервно улыбаясь, ответил Аче. – И только что я нарушил клятву, которую дал учителю. Я сегодня дважды предатель.