Текст книги "Больше чем блондинка"

Откуда берутся колористки

Где-то в середине рабочего дня, когда на банкетке терпеливо ждут несколько клиенток, когда одни знаменитости заваливают подарками, другие обрывают телефон, пытаясь записаться на следующий месяц, а третьи умоляют прилететь в Лос-Анджелес, наступает время остановиться и вспомнить, кто я такая. Закрываю глаза, делаю два глубоких вдоха, и все возвращается на круги своя: перед вами наивная, готовая верить каждому девчонка из крошечного городка Википими, что в Нью-Хэмпшире. Это и есть настоящая я.

Мне очень нравится наблюдать за прохожими, гадая, откуда каждый из них приехал. Ведь коренных ньюйоркцев раз-два и обчелся… Вот, например, щупловатый паренек в тертых джинсах и черной футболке-поло, явно купленной в бутике Хельмута Ланга за семьдесят пять долларов. Бьюсь об заклад, он из Мэриленда! А затянутая в черную кожу девушка с колечком в носу? Да у нее на лбу написано «Нью-Джерси», ну, или «Филадельфия». Папочка, наверное, какой-нибудь врач, а мамочка сидит дома и по сто раз на дню звонит, проверяя, что доченька жива и здорова. Как ни странно, большинство из моих догадок верны. Откуда такая проницательность? Оттого, что много лет слушаю чужие истории. Иногда посетительницы рассказывают то, что ни одному психотерапевту не доверили бы. Другого выхода нет – приходиться слушать…

Я всегда хотела стать колористкой. В Википими у мамы небольшая парикмахерская, она же салон красоты. Знаете, какие названия чаще всего дают провинциальным заведениям? Что-нибудь французское: «Бель», «Прованс», «Версаль». Что общего между Википими и Версалем? Ровным счетом ничего, поэтому мама и назвала свой салон «У Дорин». Просто, честно и ясно. Именно такой и была моя мама. Я выросла с твердым убеждением, что посещение салона красоты – жизненная необходимость. Новая шуба и стоматолог могут подождать! У большинства маминых клиенток не осталось своих зубов, зато волосы содержатся в образцовом порядке.

Помню, как играла в салоне еще до того, как он стал называться «У Дорин». Первую хозяйку звали Мейбл Смит. Она умерла, когда мне было одиннадцать, и парикмахерскую по весьма сходной цене купила мама. Подписав закладную, она принесла домой длинную деревянную дощечку, которую мы с младшей сестрой Мелоди выкрасили в белый цвет.

– Какое же название придумать?

– Может, «Фолли»? – предложила Мелоди.

Мы с мамой непонимающе на нее уставились.

– Ну, сокращенно от «фолликул», – захихикала сестра.

– А что такое фолликул? – поинтересовалась я.

Мелоди на год моложе, но уже перепрыгнула через класс, а математику изучала по университетской программе.

– Это совсем не важно, Джорджия, – проговорила мама. В то время у нее еще были длинные волосы, которые она собирала в конский хвост.

– А что бы папа сказал? – невинно спросила Мелоди.

– Какая разница? – чуть слышно отозвалась мама. – Разве его это касается?

– Придумала! – тут же закричала я, готовая на все, только бы не видеть маму несчастной, что случалось всякий раз, когда Мелоди или я заговаривали об отце.

Папа ушел, когда нам с сестрой было восемь и семь соответственно, и деньгами нас не баловал. Однажды я назвала его ублюдком, и мама дала мне пощечину. «Твой отец нас оставил, но это еще не дает тебе права выражаться, как невоспитанная грубиянка». «Невоспитанная грубиянка» в ее устах звучало как самое страшное ругательство. Я прикусила язык и папу больше не вспоминала.

– Тогда назовем салон в честь тебя! – подала я новое предложение.

– Ну, не знаю… – засмущалась мама.

– Приходить-то будут к тебе, – настаивала я.

– Салон красоты «Дорин», – нерешительно произнесла новоиспеченная хозяйка.

– «Империя Дорин», – засмеялась Мелоди.

– Может, лучше просто «У Дорин»? – спросила я.

Мама на секунду задумалась, а потом впервые за долгое время улыбнулась.

– А что, по-моему, неплохо… Салон «У Дорин». – Она раскрыла объятия, словно приветствуя воображаемых клиентов. – Мы приведем вашу голову в порядок! Чем не девиз?

Мы с сестрой испуганно переглянулись, но мама уже приняла решение.

– Ну, девочки, за работу!

Вооружившись трафаретом, розовой краской и тонкой кистью, мы целых три часа выводили буквы, а украсив заглавную Д цветочками, вздохнули с облегчением. Теперь мама казалась счастливее, чем в те годы, когда с нами жил непутевый папаша.

Управлять салоном оказалось непросто, но мама старалась изо всех сил. Пытаясь хоть чем-то помочь, я стала для нее бесплатной моделью. В одиннадцать у меня были длинные пепельно-русые волосы, а к окончанию школы пришлось перепробовать все возможные прически: гладкое каре, паж, каскадную стрижку, прикорневую и спиральную химию с челкой и без.

– Зачем ты позволяешь так над собой издеваться? – вопрошала Мелоди. – Ты похожа на идиотку!

– А мне нравится! – уязвленно воскликнула я. В голове тотчас же заплясали ценные мысли: сама-то она на кого похожа? Очки с толстыми стеклами и сальные, неопределенного цвета патлы. Возможно, для Википими я идиотка, зато для Нью-Йорка или Лос-Анджелеса – самое то.

Как же объяснить Мелоди, что я чувствую, сидя в кресле парикмахера? Мне ведь все равно, в какой цвет красит меня мама, главное – ее внимание. Попробует начес, новый гель, сбрызнет лаком, потом отойдет на несколько шагов, наклонит голову, прищурится, оценивая результат… А еще Дорин не боялась экспериментировать. Когда провинциальные салоны только осваивали мелирование, она уже вовсю пробовала многослойное окрашивание.

Мама брала двадцать долларов за мытье головы и стайлинг, двадцать пять – за стрижку, шестьдесят – за окраску – по нью-хэмпширским меркам немало, но от клиентов не было отбоя. Салон был открыт с восьми утра до девяти вечера для удобства женщин с окрестных лесопилок, заводов и фабрик. В какой-то момент мама наняла маникюршу, но бедняжка не прижилась. Просиживая дни напролет в компании ярких бутылочек с лаком, она так и не обросла клиентами.

Уставшим на работе женщинам была нужна только Дорин и никто, кроме нее. Думаю, секрет ее успеха состоял не только в том, что она хорошо стригла. У Дорин имелся свой шарм. Я рано поняла: недостаточно быть хорошей колористкой; если к тебе не тянутся люди, ничего не выйдет. Мама умела разговорить и расположить к себе каждого. Для города, где нет психоаналитиков и никто никому не нужен, ее салон стал особым местом.

Иногда мама возвращалась домой за полночь, тяжело сгибаясь под грузом тайн и секретов всего города: пятнадцатилетняя дочь Джуди Джонсон беременна, мужу Марси Эпплби удалили почку… Под глазами Дорин залегли густые тени, кожа казалась прозрачной.

Мы с Мелоди, к тому времени старшеклассницы, приходили около четырех. Я готовила ужин, а к маминому возвращению разогревала ее порцию в микроволновке. Кухня была моим самым любимым местом во всем доме. На полу серо-голубая плитка, в центре большой стол, который мы купили на распродаже и выкрасили в синий цвет. Дорин всегда следила, чтобы на столе стояла ваза со свежими фруктами. Консервированные едят только «невоспитанные грубиянки».

Вот открывается дверь, и заходит мама, источая сладковатый запах лака для волос.

– Бедная миссис Маккормик! – сокрушенно качает головой она. Длинные волосы рассыпаются по плечам.

– А что с ней случилось?

– Некоторым живется нелегко, малышка Джорджия! – вздыхает Дорин.

Милая моя мама! Воспитывая в одиночку двух дочерей и занимаясь бизнесом, она считает себя счастливой.

– Где твоя сестра?

Я показываю на потолок:

– Наверху, уроки доделывает.

Хм-м, доделывает… С домашним заданием Мелоди справлялась минут за десять, любые задачи как орешки щелкала. Мама страшно беспокоилась за Мелоди. Уж слишком умная! Только и думает что об учебе, и ни подруг, ни приятелей. Вместо клубов и баров – библиотека, вместо мальчиков – учебники. Судя по всему, это ее вполне устраивало.

На самом деле Мелоди, заткнув уши, читала заумные книги, иногда даже на французском.

Сама я штудировала глянцевые журналы, которые каждую неделю приносила мама: чем живут звезды, особенно голливудские старлетки, что носят, как красятся. Моей настольной книгой стала «Библия дебютантки» супермодели Корнелии Гест. На одной из фотографий ее обнимал сам Сильвестр Сталлоне! В шестнадцать лет я никогда не была в Нью-Йорке, зато знала, чем живут его юные обитательницы. Ни забот, ни хлопот, самая большая проблема – где пообедать и в какой цвет выкрасить ногти. Деньги – вот мерило всего сущего, именно в этом пыталась убедить читательниц Корнелия Гест.

– Джорджия, нам нужно кое-что обсудить, – таинственно заявляет мама, приступая к горячему бутерброду с сыром. – Чем займешься на следующий год?

Ну, я знала, как ответить на такой вопрос. После школы отучусь на курсах парикмахеров и начну работать в салоне «У Дорин». Естественно, мама желала для меня лучшей доли: получить «серьезное» образование, стать медсестрой или бухгалтером, как миссис Пибоди, которая вела частную практику и стриглась под каре.

– В парикмахеры не пойдешь! – решительно заявила мама, тщательно проговаривая каждое слово.

– Почему? – испуганно спросила я. – Что случилось?

– Не хочу, чтобы ты всю жизнь просидела в Википими, – процедила она, глядя в окно на серую гладь озера, в честь которого индейцы назвали наш город. – Нет, нет и нет, даже не уговаривай!

– Но мне здесь нравится! – чуть не плакала я. – Хочу работать в твоем салоне.

– Детка, ты достойна лучшего! – заявила мама и зачем-то полезла в сумочку.

– Что случилось? – всхлипывала я. – Чувствую же, что-то случилось!

– Все в порядке…

Я точно знала, что это не так: Дорин выглядела хуже, чем обычно, под глазами густая синева. Будь я чуть проницательнее, догадалась бы, что это как-то связано с деньгами. Отец давно не присылал алименты, несмотря на многочисленные воззвания адвоката из соцзащиты.

– Вот, с наступающим днем рождения. – Мама протянула мне конверт. – Знала, что ты расстроишься, вот и решила…

Перед глазами потемнело, ноги налились свинцом… Зачем она так со мной? Достав из конверта автобусный билет до Нью-Йорка и обратно, я вопросительно взглянула на Дорин.

– Повидаешь Урсулу, заодно и город посмотришь…

– Ух ты, Нью-Йорк!.. – проговорила я.

Мама кивнула. Так совершенно неожиданно изменилась моя жизнь.

Урсула была единственной моей знакомой в Нью-Йорке. Она нянчила нас с Мелоди и за чисто символическую плату помогала Дорин, когда та только открыла салон. Я считала ее второй мамой, но, когда мне исполнилось десять, она разбила мне сердце, уехав из Википими в Бостон, чтобы поступить на двухгодичные курсы секретарей.

Готовясь к поездке, я лихорадочно листала журналы, выписывая названия модных шоу, дискотек и бутиков. А потом мы с мамой поехали в супермаркет. В том возрасте я уже неплохо разбиралась в ценах, поэтому сразу направилась в отдел распродаж. Там среди безразмерных кашемировых джемперов и клетчатых жакетов я увидела это чудо – брючный костюм из красной кожи. Первоначально он стоил шестьсот долларов, а сейчас уценен до ста. На одну вещь в нашей семье столько не тратили, поэтому я зажмурилась, пытаясь не поддаваться соблазну. Увидев мое лицо, мама тут же сняла костюм с кронштейна.

– Иди примерь!

– Он слишком дорогой…

– Да, но молодой бываешь лишь однажды, – мечтательно проговорила Дорин.

Закрывшись в примерочной, я быстро сняла водолазку и юбку с запахом. Кожаный костюм сидел словно перчатка, мгновенно превратив меня из нью-хэмпширской школьницы в суперсовременную девушку, которой не стыдно танцевать в шоу Майкла Джексона.

– Берем! – решительно сказала Дорин, глядя на мое отражение в большом зеркале.

– Но как же… – пыталась возражать я, не в силах поверить, что костюм может стать моим. Деньги маме достаются ой как непросто, но в красной коже я чувствовала себя не девчонкой, а женщиной.

– Никаких «но»! – отрезала мама. – Это подарок на день рождения.

– Ты же подарила мне поездку!

– Ну и что! Хочу, чтобы у тебя был этот костюм…

В автобус я села в новом обличье: костюм, а под ним тонкий джемпер цвета лаванды. Из косметики лавандовые тени и прозрачный блеск для губ: во всех журналах пишут, что, накладывая макияж, нужно делать акцент либо на глаза, либо на губы, иначе станешь похожей на индейца в боевой раскраске.

Ловя насмешливые взгляды попутчиков, я старалась не тушеваться. Пусть смотрят, что мне до них! Конечно, в стае серых воробьев я кажусь яркой экзотической колибри. Но в конце концов, почти все знаменитости вышли из провинции, где их никто не понимал.

Гордо подняв голову, я сняла темные очки и стала играть в кинозвезду. Конечно, звезды не ездят на грязных автобусах, да еще с пересадкой в Коннектикуте…

По расписанию мы приезжали в Нью-Йорк в пять вечера. Я сидела в самом хвосте, потому что место у окна осталось только в последнем ряду. Близость биотуалета поначалу не смутила, а потом стало нечем дышать. Но вот автобус свернул на мост Джорджа Вашингтона. Боже, он даже красивее, чем на фотографиях! Мы направляемся на юг, в Манхэттен. Коламбус-авеню, Кемроуд-стрит и… я раскрыла рот от удивления. Дома с заколоченными окнами, разбитые витрины магазинов, пустынные улицы… И это Нью-Йорк?

Петляя по безликим переулкам, автобус приближался к автовокзалу. Сейчас я уже не удивляюсь, что многим впервые приехавшим в Нью-Йорк хочется бежать обратно в свое захолустье. Портовый район, куда приезжают автобусы из близлежащих штатов, был и остается огромной свалкой. Запах там похуже, чем в биотуалете! Но разве об этом я думала в шестнадцать лет?

Нет, конечно!

На платформе ждала Урсула. Крупная, крепко сбитая, с копной каштановых кудрей, она выделялась среди толпы. Как всегда, на высоких каблуках, кроссовки она не признавала.

– Джорджия! – замахала руками Урсула. – Я здесь!

Повесив рюкзачок на плечо, я направилась к ней. Отчего-то стало неловко: мнение Урсулы мне далеко не безразлично. Еще бы, настоящая богиня городского шика!

– Дай на тебя взглянуть! – загудела она. Голос у нее низкий, грудной. – Боже, какая ты красавица! – В слове «красавица» слышалось как минимум четыре раскатистых «р». Урсула сжала меня в объятиях, и я вдохнула аромат ее духов, который тотчас узнала. Это же «Амор-Амор» от Кашарель! Я уже несколько месяцев смотрю на их кроваво-красные бутылочки, а умирая со скуки на математике, повторяю: «Амор-Амор, Амор-Амор»…

Словно звезды по ковровой дорожке Каннского фестиваля, мы зашагали по грязному терминалу. Большие круглые часы показывали полшестого – на улицах уже начали образовываться пробки. Я оглядывалась по сторонам, жадно впитывая все увиденное: на углу Восьмой авеню продают горячие рогалики, крупная женщина-полицейский ловко управляет потоком транспорта и то и дело свистит в свисток…

– Тебе пришлось отпроситься с работы? – обеспокоенно спросила я.

– Всего на несколько минут, – Урсула повела меня в метро, – а шеф поднял настоящую бурю. Старый маразматик! Можно подумать, ключи от хранилища денег просила!

Моя бывшая нянька работала в манхэттенском отделении банка. Я-то наивно считала ее банкиршей, а она, оказывается, кассир, целый день принимает коммунальные платежи от раздраженных долгим ожиданием людей. Ей ведь всего двадцать восемь, а она будто на сто лет меня старше.

К станции подъехал поезд – расплывчатое серо-бежевое пятно. Урсула толкнула меня к раздвигающимся дверям и быстро вошла сама. В вагоне пахло жареным луком, потом и свежими газетами. Целую минуту я боролась с дурнотой. Столько незнакомых, никто не смотрит в глаза и не улыбается. В Википими все совсем иначе…

– Шикарная вещь! – проговорила Урсула, осторожно касаясь рукава моего пиджака.

– Мама купила на распродаже.

– Неужели Дорин раскошелилась? – изогнула бровь Урсула.

Я кивнула.

– Детка, знаешь, куда мы пойдем завтра?

Я смотрела на нее во все глаза: изящные сережки с горным хрусталем, католический крест на цепочке.

– В бутик «Фиоруччи».

– О черт! – Я испуганно заткнула рот рукой. Одно-единственное слово «Фиоруччи», и моих страхов как не бывало. Именно там покупают джинсы Корнелия Гест и большинство моделей… Вот он, настоящий Нью-Йорк!

* * *

В ту ночь я почти не спала. Перед глазами плясал бутик «Фиоруччи», вернее, виденные в глянцевых журналах фотографии. «Фи-о-руч-чи» – само слово какое-то сексуальное, космополитическое, таинственное. Я привезла с собой все деньги, заработанные за год мытья полов в салоне «У Дорин», – двести восемьдесят шесть долларов. Вообще-то копила на обучение на парикмахерских курсах, но раз мама не пускает, зачем откладывать? Думать о будущем, конечно, хорошо, однако… Я молода, красива, приехала в Нью-Йорк и хочу обновить гардероб.

Утро выдалось ясным, и однокомнатная квартирка Урсулы купалась в солнечных лучах. Подержанная мебель, даже разбитая софа, на которой спала я, казалась элегантной, словно стояла в отеле «Ритц».

Нужно постоянно себя контролировать – в Нью-Йорке свои законы: никто ничему не удивляется. Мимо проходит кинозвезда, а люди глаза отводят… Намного позже я поняла: так проявляется апатия, когда человеку не нужно ни хлеба, ни зрелищ.

Гордо расправив плечи, я вошла в бутик и с показным равнодушием принялась рассматривать висящие на кронштейнах джинсы.

– Вам помочь? – вежливо предложила продавщица. У нее были длинные черные волосы и подведенные кобальтовым карандашом глаза.

– Нам нужны джинсы, – подсказала подоспевшая Урсула.

– Какой размер?

– Шестой.

Слава Богу, она рядом, а то я от страха дара речи лишилась!

Продавщица с ног до головы одета от «Фиоруччи»: полосатая рубашка, сидящие низко на бедрах джинсы с украшенным стразами ремнем и туфли на платформе.

– Вот, еще это примерьте!

Девушка протягивала корсет из золотистой парчи со шнуровкой слева. Представляю, что сказала бы мама, увидев, как ее девочка примеряет нечто подобное.

Я направилась к кабинке.

– Жду тебя здесь! – ободряюще проговорила Урсула. – Будешь готова – покажись!

Чтобы натянуть джинсы, пришлось лечь на пол и втянуть в себя живот. Кое-как застегнулись, но дышать в них оказалось невозможно…

В соседней примерочной переговаривались две девушки.

– Зайдем потом в «Холстон»? – предложила одна. – Я видела там платье, для сегодняшней вечеринки подойдет.

– Так ты идешь в «Пятьдесят четыре»?

– Да, сегодня там мой бывший дежурит.

Наверное, парчовый корсет весит килограмма три-четыре, по крайней мере зашнуровала я его с огромным трудом. Даже не глядя в зеркало, я знала: выгляжу потрясающе. Когда же еще носить корсеты, если не в шестнадцать? Хотя покупают их женщины в два-три раза старше.

Девушки говорят о знаменитом клубе «Студия-54»! Неужели я дышу тем же воздухом, что и они?

Раздвинув шторки, я вышла в зал, где ждала Урсула.

– Боже праведный! – воскликнула она. – Дорин меня убьет!

Корсет покупать не хотелось: он стоил добрую половину моих сбережений, в Википими его все равно не наденешь.

– Вам нужны туфли, – пропела продавщица и, быстро взглянув на мои ноги, куда-то исчезла. Через секунду вернулась с черно-золотыми туфельками, идеально подходящими к корсету.

– Ты похожа на модель! – заявила Урсула. – Как ее там? С Родом Стюартом встречается…

– Келли Эмберг?

– Да, правильно, она самая!

Это окончательно меня добило. Если в таком наряде я похожа на Келли Эмберг, которая чуть ли не каждый месяц красуется на обложках журналов, то куплю все: и джинсы, и корсет, и туфли. Подумать только, Келли Эмберг, роскошная блондинка с зелеными миндалевидными глазами, бесконечно длинными ногами и высокими скулами! В душе я по-прежнему оставалась Джорджией Уоткинс, шестнадцатилетней школьницей из Википими, но, может, вслед за внешностью и характер изменится?

– А ты что-нибудь примеришь? – спросила я Урсулу. Бедная, она целый час прождала меня на ярко-розовом пуфике.

– Нет, милая, это не мой стиль.

Я догадывалась, что имеет в виду подруга: она одевалась не в бутиках, а на распродажах и предпочитала классику.

– За туфли заплачу я. С шестнадцатилетием, дорогая!

– Урсула, нет, не надо!

– Никаких «нет»! – твердо сказала она.

На самом деле Урсула меня спасла: корсет и джинсы почти полностью уничтожили мои сбережения.

Не знаю, как у меня хватило наглости на следующую просьбу. Провинциальная девочка попала в сказку, а Урсула превратилась в фею, засыпающую замухрышку подарками: уик-энд в самом прекрасном городе на свете, уроки женственности и стиля, которые я получала в ее присутствии, и, конечно, туфельки. А мне все мало!

Мы вышли к Центральному парку, и я решилась.

– Урсула?

– Что, милая?

– Давай пойдем в «Студию-54»!

– Что? – Подруга даже остановилась. – Хочешь увидеть, где он находится? Что же, давай прогуляемся, это недалеко.

– Нет, хочу в клуб. Пойдем сегодня вечером!

– Ого! – покачала головой Урсула. – Ну и аппетиты! Не факт, что нас туда пустят…

– Но попробовать-то можно!

– Знаешь, там ведь секьюрити… Вышибалы…

Я вспомнила разговор девушек из «Фиоруччи». «Мой бывший там дежурит»… Они имели в виду вышибал?

– Может, лучше в кино пойдем? – предложила Урсула, когда мы остановились у киоска с хот-догами.

Ничего себе дилемма! Кино я обожаю, но ведь кинотеатр есть и в старом добром Википими…

– Нет, лучше в клуб! Пожалуйста! Всю жизнь об этом мечтала.

Урсула закатила глаза.

– Ну ладно…

Сердце остановилось, желудок сжался, и хот-дог устремился обратно к горлу.

– Неужели я правда туда попаду?

– При условии, что не расскажешь Дорин. У нее инфаркт случится, если она узнает.

– Конечно, не скажу, обещаю!

В клуб мы собирались целый вечер. Быстро пройдя по Центральному парку и съев еще по хот-догу, мы вернулись в Куинс, где жила Урсула. Всю дорогу подруга молчала, и я чувствовала себя слегка виноватой. Но ликование было куда сильнее: я иду в «Студию-54»! Такой шанс выпадает раз в жизни!

Процесс подготовки был в самом разгаре, когда позвонила мама.

– Привет, Дорин! Сейчас позову Джорджию. – Урсула тут же передала трубку мне. Все понятно, врать ей совершенно не хочется, а мама в жизни не одобрит нашего похода в клуб. Не дай Бог, явится в Нью-Йорк и устроит нам обеим скандал!

– Привет, мама! – В трубке слышалось гудение работающих фенов. – Что случилось?

– Ничего! Просто соскучилась по своей дочке, – вздохнула Дорин. – Разве это плохо?

– Конечно, нет! Я тоже соскучилась… – На самом деле я не вспоминала о ней с той минуты, как автобус отъехал от вокзала Википими. А сейчас душу раздирало чувство вины, угрызения совести и жалость. Бедная мама, кроме меня и Мелоди, у нее никого нет.

– Чем занимаетесь? – поинтересовалась Дорин.

– Так, ничем особенным, – уклончиво ответила я. Фактически в ту минуту мы действительно ничем интересным не занимались: наряжались и красились.

– У нас сегодня тихо: Эльза Макнотон записалась на химию и стрижку, а час назад отказалась.

– Ты ведь возьмешь с нее деньги?

– Нет, она обидится, и я потеряю ценную клиентку.

– Мама, разве можно так работать?!

Меня всегда бесило, что богачки вроде миссис Макнотон заставляют всех плясать под свою дудку. Разве это справедливо? Захотела – пришла, не захотела – нет. Мама ведь работает, а не в игрушки играет!

– Ой, миссис Клемм идет, – прошептала мама. – Все, будь умницей, завтра я тебя встречу! – Дорин сделала небольшую паузу, а потом поинтересовалась: – Да, кстати, как Урсула устроилась в Нью-Йорке? Неплохо? Обязательно поговори с ней о секретарских курсах. Не забудешь?

– Ладно…

– Не «ладно, только отвяжись», а «ладно, мама, обязательно поговорю».

– Ладно, мама, обязательно поговорю, – послушно повторила я. – Иди, тебя ждут клиентки.

Я положила трубку на рычаг, благодарная Урсуле за то, что она дипломатично удалилась в ванную. Можно закончить макияж. Так, накладные ресницы: никогда раньше ими не пользовалась. Я несколько раз моргнула, желая убедиться, что клей высох, потом припудрилась рассыпчатой пудрой, как советовали в журнале «Гламур».

Из ванной появилась Урсула с тюрбаном из махрового полотенца на голове.

– Надеюсь, не проболталась?

– Нет, конечно!

– Может, все-таки в кино пойдем? Черт, Дорин ведь мне доверяет!

– Нет, пожалуйста…

Целую минуту Урсула буравила меня взглядом. Интересно, что она надеется увидеть?

– Что такое?

– Ничего…

– Нет, скажи, что?

– Говорю же, ничего! Просто твоя мама… Она желает тебе самого лучшего, такие планы строит…

– Знаю, чего она хочет! – перебила я. – Отправить меня в колледж учиться на какую-нибудь… – Я осеклась, вовремя сообразив, что чуть не оскорбила Урсулу.

– Учиться на кого? – Подруга решила выспросить все до конца.

– Не знаю! – Ни с того ни с сего на глаза навернулись слезы. – Я хочу быть парикмахершей. Что в этом плохого?

Такси было заказано на девять, и, не зная, как убить время, мы ели поп-корн и смотрели сериалы: «Даллас», «Элли Макбил». С каждой минутой на душе становилось все сквернее: зачем я все затеяла? Урсула права, нужно переодеться и идти в кино.

– Нас не пустят, – простонала я. Нужно реально смотреть на вещи: да у меня на лице большими буквами написано: «Школьница из Нью-Хэмпшира».

– С таким настроем в клуб точно не попадешь, – заметила Урсула. – Нужно вести себя так, будто своим посещением ты оказываешь им честь.

Спрыгнув с кровати, она прошла мимо меня, покачивая бедрами. Ресницы опущены, на губах загадочная улыбка – настоящая королева.

– Где ты этому научилась?

– Ну, по телевизору видела. Пусть люди думают: у тебя все отлично.

На улице просигналила машина.

– Наше такси, – объявила Урсула. – Может, передумаем?

– Нет, прошу тебя! – Если честно, больше всего на свете хотелось остаться дома, но раз решила, так решила!

Подруга взяла пальто – тренч из бежевого букле, и у меня сердце упало. Пальто превратило ее из королевы в обычную кассиршу.

– Не надевай его!

– На улице холодно, – невозмутимо проговорила она, протягивая мне темно-синий свитер.

Да я лучше промерзну до костей, чем прятать парчовый корсет под свитером! Щеки Урсулы покраснели: она явно жалела, что согласилась пойти со мной. Ладно, не время капризничать!

Грязный темно-серый фургон с символикой «Такси Форест-Хилл» стоял у самой двери.

– О Боже!.. – простонала Урсула.

– Это наше такси?

– Не бойся, выйдем на соседней улице и прогуляемся до клуба пешком.

Мы устроились на заднем сиденье, жестком и страшно неудобном. Освежитель воздуха в виде елочки давно выдохся, салон пропах табачным дымом. Глядя в грязное окно, я постаралась представить, что сижу в лимузине и водитель не хмурый парень в грязной клетчатой рубахе, а одетый с иголочки лакей, который остановится у самых дверей клуба и поможет нам выйти.

Мы покатили по Пятьдесят девятой улице через мост, потом на Вторую авеню. Интересно, что за люди живут в этих высотках? Где работают? Как попали в Нью-Йорк? Чем отличаются от тех, кто всю жизнь тоскует в Википими?

– Можешь выпить один коктейль, – проговорила Урсула, глядя на вечерний город. – Только один, Джорджия! Не забывай, ты несовершеннолетняя.

– Хорошо, – равнодушно ответила я, а сердце радостно встрепенулось. Во-первых, о спиртном я даже не мечтала, а во-вторых, раз Урсула говорит о коктейле, значит, рассчитывает все-таки попасть в клуб.

– Сразу договоримся – гуляем до полуночи! – зловеще предупредила она. – После двенадцати ты превратишься в тыкву.

– Конечно! – Я возбужденно пожала ей руку. – Урсула, я так счастлива! Спасибо тебе за все.

Пробка рассосалась, и мы выехали на Пятьдесят четвертую. Я действительно попала в сказку. В Нью-Йорке и бедным быть неплохо! Даже романтично! В Википими беднота ютится в бараках с туалетами на улице. А тут вон на гитарах играют…

– О чем думаешь? – поинтересовалась Урсула. – У тебя такой мечтательный вид.

Я вспоминала Одри Хепберн в «Завтраке у Тиффани», но признаваться не хотела.

– О том, чтобы сюда переехать.

– Ну, в Нью-Йорке жизнь совсем не малина!

– Знаю…

Урсула искоса на меня посмотрела.

– Первое время можешь пожить у меня, – медленно проговорила она. – А потом найдем комнату в Форест-Хилл-Гарденс.

Закрыв глаза, я представила, как поселюсь в Нью-Йорке с Урсулой: будем ходить по клубам, пить коктейли из хрустальных бокалов, ездить на лимузинах. Но Форест-Хилл-Гарденс… Разве там живут знаменитости? Хотя Урсуле, конечно, виднее.

– Где вас оставить, девушки? – поинтересовался водитель.

В конце улицы яркими неоновыми огнями горела вывеска: «Студия-54».

– Давайте вот здесь, – попросила Урсула, протянула парню двадцатку, и мы вышли. – О Боже!.. – прошептала она. – Посмотри, сколько людей.

У входа в клуб, огороженного лентами из малинового бархата, стояли человек двести. Лиц не разобрать, зато издалека видна яркая одежда и волосы всех цветов радуги: ярко-розовые, бирюзовые, черные с белыми прядями.

– Нам не пройти! – простонала я.

– Сделай счастливое лицо, быстро! – сквозь зубы процедила Урсула. Мы встали в очередь. Яркий свет неона выхватывал из толпы то одно лицо, то другое. У самого входа стоял похожий на шкаф секьюрити в темных очках. Каких только выговоров я не услышала: гнусавый Нью-Джерси, шепелявый Лонг-Айленда и протяжный южный. Кажется, ждать придется долго. Стоящая рядом блондинка со спиральной химией набросила на плечи пашмину.

– Пойдем в другое место, – проговорил симпатичный пуэрториканец, – здесь сегодня слишком людно.

– А который час?

– Половина одиннадцатого.

Чтобы не замерзнуть, мы с Урсулой стали прохаживаться взад-вперед. На клубной стоянке лимузины, неизвестные мне спортивные машины…

Подъехал новенький серебристый «ягуар», шофер почтительно открыл дверцу, выпустив невысокого худого мужчину в черных джинсах и потертой кожаной куртке. Тот без видимых усилий протиснулся сквозь толпу и, кивнув секьюрити, исчез за дверями клуба.

– Кто это был? – пролепетала я. Стало так холодно, что от дыхания шел пар.

– По-моему, какой-то модельер, – отозвалась Урсула.

Я посмотрела на дверь, за которой только что исчезла знаменитость, и – вот ужас! – встретилась взглядом с секьюрити. Огромный, страшный, в темных очках, он поманил меня пальцем. Я оглянулась, надеясь, что он зовет кого-то еще, но мы с Урсулой стояли последними.

– Я? – пришлось ткнуть себя в грудь.

Охранник коротко, почти незаметно кивнул.

– Кажется, нас зовут! – Я схватила подругу за руку, и мы стали протискиваться сквозь толпу. – Простите! Позвольте, пожалуйста!

Сколько разных запахов: духи, одеколон, пот, сигареты, марихуана… Да, кое-кто, не таясь, курил косячок.

– Разрешите пройти! – пропела моя подруга, а потом возбужденно зашептала: – Боже, Джорджия, он нас позвал.

Вот мы у заветных дверей, и я держусь за малиновую ленту. У вышибалы лапищи размером с лопату, а зубы белее снега. В очках-хамелеонах я увидела свое отражение – высокая худая блондинка в синем свитере.

– Ты! – Шкаф ткнул в меня пальцем.

Мы с Урсулой двинулись к двери.