Текст книги "Навеки твоя"

– Вы совершенно не поняли причину моего беспокойства, – заявила Франсин и гордо вскинула голову и сурово сдвинула брови, желая усилить впечатление. – Я просто не хочу, чтобы вы потребовали извинений от короля, ведь это может повлечь за собой разрыв мирного договора и королевского брачного контракта.

– О, я даже и в мыслях не имел требовать извинений от короля или от Главного королевского комедианта. Я уверен в том, что у них обоих не было злого умысла. Однако я приму ваши извинения, леди Уолсингхем, в любое удобное для вас время.

– Мои извинения? – спросила она, изумленно уставившись на него. – За что же я должна извиниться?

– Думаю, что мы с вами знаем ответ на этот вопрос.

Танец закончился. Лахлан взял руку Франсин и положил ее на свою, как того требовал этикет. Проводив леди Уолсингхем на прежнее место в тот конец зала, где стояли остальные фрейлины, он отвесил ей глубокий поклон.

Она не удостоила его ответным реверансом. Просто склонила голову ниже, чтобы только он мог слышать ее, и прошептала:

– Я совершенно не понимаю, почему вы считаете, что я должна перед вами извиниться.

– Для столь прелестной девушки вы слишком упрямы, – сказал он, усмехнувшись. – Однако я никогда не пасовал перед трудностями. Держу пари, что не пройдет и двух недель, как вы извинитесь передо мной. – Он взял ее руку и поднес ее нежные пальчики к своим губам. – И если вы, миледи, проявите ко мне особую благосклонность, то я с огромным удовольствием прощу вас.

Глава четвертая

Не успел Кинрат, поклонившись, удалиться, как перед Франсин возник маркиз Личестер.

– Нам нужно поговорить, – сказал он, сурово сдвинув брови.

Не дожидаясь разрешения, маркиз едва заметно кивнул головой, что, видимо означало поклон, и, схватив ее за руку, буквально потащил на танцевальную площадку. Его смуглое лицо пылало от злости. Увидев, как сурово он нахмурился, Франсин поняла, что спектакль, который она с таким усердием готовила для вечернего праздника, ему совершенно не понравился.

Личестер крепко сжал ее руку, и женщина почувствовала, насколько он в ярости. По опыту она знала, что, когда Эллиот злится, не стоит подливать масла в огонь, поэтому не решилась отказать ему и пошла танцевать. Франсин понимала, что ее-то он не тронет, но запросто может наброситься с кулаками на кого-нибудь другого, и она будет в этом виновата.

Леди Уолсингхем невольно сравнивала склонность Эллиота Броума задираться и скандалить с обходительно-вежливым поведением графа Кинрата, чья ослепительная улыбка и изумрудно-зеленые глаза излучали беззаботный шарм жестянщика, который продает свою посуду влюбленной в него кухарке.

Когда Франсин шла рядом с Личестером, чтобы занять место среди танцующих пар, она мельком взглянула на высокого, черноволосого маркиза. Сердитый взгляд, грубые черты его словно неудачно обтесанного лица усугублялись густой черной бородой и усами.

– О чем именно ты хочешь поговорить? – спросила она, приветливо улыбнувшись и начав медленно и величественно двигаться в паване[6]6
  Торжественный медленный придворный танец, распространенный в Европе в XV–XVII веках.


[Закрыть]. – Надеюсь, ты не обиделся на этот глупый фарс, который показали сегодня?

Личестер бросил на нее вопросительный взгляд, и она поняла, что вовсе не забавные ужимки королевского шута так сильно разозлили его.

– Мне следовало бы выпустить кишки этому Чарльзу Берби и скормить их собакам, – ответил он. – А потом сбросить с башни этого маленького слезливого карлика, чтобы научить его хорошим манерам.

Несмотря на ядовитые слова, говорил он скорее рассеянно и задумчиво, чем злобно. Судя по всему, эти двое слуг не так уж и сильно его раздражали.

Перед ними возникла леди Пемброк, которая весело болтала с одним из младших родственников Кинрата. Этот долговязый рыжий парень, облаченный в красно-черный плед Мак-Ратов, наклонив голову и улыбаясь во весь рот, слушал словоохотливую брюнетку. Он, казалось, совершенно потерял дар речи от счастья, что может просто смотреть на нее полными восхищения глазами.

Личестер был очень элегантен в своем черном бархатном камзоле с разрезами на рукавах, в которых виднелись вставки из золотистого атласа, бриджах и плотно облегающих длинные ноги лосинах. Выше шести футов роста, крепкого телосложения, он был сильным и выносливым, как боевой конь. Эти впечатляющие физические данные использовались им для того, чтобы запугивать и принуждать к повиновению всех – и мужчин, и женщин, – кто имел смелость перечить ему. Теперь, когда Франсин по собственной глупости навлекла его гнев на двух несчастных мужчин, ей нужно было перенаправить его куда-нибудь в другую сторону.

– Главный королевский комедиант является одним из тех слуг, которые пользуются большим доверием короля Генриха, – напомнила она Личестеру. – А Реджинальд – его любимый шут. Если его величеству понравилось сегодняшнее представление, то, я думаю, с твоей стороны будет весьма неблагоразумно жаловаться слишком громко. Кроме того, Эллиот, – продолжила она мягким, льстивым голосом, – никто не принимает всерьез такое откровенное шутовство. Люди посмеются и забудут об этом еще до окончания вечера. Никто ничего даже не вспомнит, если ты не поднимешь шум или не устроишь скандал.

– Я этого не забуду, – прошипел Личестер, стиснув зубы. – Как только мне представится удобный случай, оба поплатятся за это.

В этот момент они выполняли плавный переход в танце, и, двигаясь боком, Эллиот споткнулся, едва не наступив на подол ее платья. Выругавшись про себя, он быстро выпрямился. И в лучшие времена маркиз был неуклюжим танцором. А сейчас, пребывая в крайне возбужденном состоянии, он стал совершенно неповоротливым, и досада и злость, что его выставили на посмешище, вспыхнули в нем с новой силой.

– Не стоит винить Чарльза Берби или Реджинальда, – продолжала убеждать его Франсин. – Они просто выполняли указания автора. Прибереги свой гнев для того, кто написал эту идиотскую комедию.

Услышав ее слова, Личестер вообще перестал делать вид, что танцует. Он увел Франсин с танцевальной площадки и потянул ее в альков в дальнем конце зала. Он все крепче и крепче сжимал ее руку, пока не понял, что может переломать женщине пальцы.

Эллиот был зол, на его виске вздулась темно-фиолетовая вена.

– Если я когда-нибудь найду этого мерзкого ублюдка, то удавлю его голыми руками.

Франсин безуспешно пыталась высвободить свою руку, которую он сжимал.

– В самом деле, Эллиот! – раздраженно воскликнула она. – Тебе следует научиться держать себя в руках. Это же просто неприлично! Настоящий джентльмен не может так себя вести.

Ее критика подействовала отрезвляюще, и мужчина моментально успокоился. Отпустив руку графини, он обнял ее за плечи и притянул к себе. Когда он наклонил голову, его прямые черные волосы упали на лоб, закрыв брови.

– Ты сможешь научить меня, как сдерживать свой гнев, Фрэнси, – произнес он хриплым голосом. – Я сделаю все, о чем ты меня попросишь, если ты…

– Я прошу тебя оставить в покое Чарльза Берби и шута Реджинальда, – перебила она его, пока он не зашел слишком далеко в своих высказываниях.

– Я так и сделаю, моя дорогая, поскольку ты меня об этом попросила, – зло сверкнув своими черными глазами, сказал он, чеканя каждое слово. – А теперь послушай меня. Ты больше не будешь общаться с этим чертовым шотландским пиратом. Он не достоин даже прикасаться к подолу твоего платья своими кровавыми ручищами мясника-убийцы.

Она удивленно уставилась на Личестера, не понимая, о ком он говорит.

– Какой шотландец? При чем здесь этот человек?

– Черт побери, Фрэнси, я видел, как ты танцевала с ним. Как ты смеялась с ним. Со мной ты так никогда не смеялась. Даже когда мы были детьми. Ведь тебе, как никому другому, должно быть известно, на что способен этот подлый народец. Неужели ты забыла о том, как эти мерзкие воры перешли границу и угнали наш скот и сожгли наши поля? Неужели ты забыла о том, что случилось в Чевиот-Хилсе?

После его слов у нее перехватило дыхание, словно она на полном скаку свалилась с коня и ударилась о землю.

– Я никогда не смогу забыть того, что случилось в Чевиот-Хилсе, – прошептала Франсин, удивляясь, что даже по прошествии стольких лет у нее по-прежнему на глаза наворачиваются слезы. Задержав дыхание, она попыталась не заплакать – ей не хотелось проявлять перед ним слабость.

Однако Эллиот заметил ее слезы. Казалось, ему доставляет удовольствие смотреть, как она страдает. Он ослабил хватку и заговорил льстивым голосом:

– Ты, Фрэнси, просто помни о том, что этот шотландский ублюдок тоже мог участвовать в том сражении.

– Последние десять лет этот шотландец плавал по морям и нападал на наши корабли, – напомнила она ему. – Я не думаю, что он принимал участие в наземных сражениях на границе.

– Какая разница, был он там или нет? Главное, что тебе следует держать его на почтительном расстоянии и не позволять ему никаких вольностей. Я видел, какими глазами смотрел на тебя этот мерзкий сукин сын. – Личестер замолчал, довольно бесцеремонно разглядывая ее грудь. Он смотрел так, словно имел на это полное право. – Я прекрасно понимаю, о чем он думал. Я это чувствовал. И я не позволю ему вожделеть то, что уже принадлежит мне.

Франсин задержала дыхание, пытаясь подавить эмоции. Ей нужно было сохранять спокойствие.

– Я уже говорила тебе, Эллиот, что не собираюсь выходить замуж второй раз, – сказала она. – Матиас оставил нам с Анжеликой приличное состояние, поэтому мне не нужен еще один муж. А теперь отпусти меня. На нас смотрят.

Личестер стоял, вцепившись руками в ее плечи. Оглядевшись по сторонам, он неохотно убрал руки и отошел назад. Однако, начав разговор на эту тему, он не собирался отступать.

– Тебе нужен сильный и влиятельный мужчина, который будет защищать тебя, Фрэнси. А твоей маленькой дочери нужен отец, который будет ее воспитывать.

– Защищать от кого? – набросилась она на маркиза. – От назойливых поклонников, которые даже спустя много лет после того, как им отказали, продолжают меня преследовать?

Увидев, как его грубое лицо исказилось от ярости, Франсин моментально пожалела о том, что не смогла сдержаться. Она знала, что такого человека, как Личестер, ни в коем случае нельзя провоцировать на злость.

Графиня вскинула руки ладонями вверх, давая понять, что не хочет с ним ссориться.

– Кстати, у меня уже есть защитник. Это наш король, – добавила она. – И я сама могу достойно воспитать своего ребенка.

– Почему ты продолжаешь упорствовать, Франсин? Это просто глупо! – воскликнул он. – Ведь мы оба знаем, что пойдем под венец, как только вернемся из Шотландии. Королю Генриху пришлось дать свое согласие на наш брак.

– Почему я об этом ничего не знаю? – поинтересовалась Франсин.

Она закусила губу и вздохнула, подумав о том, что с ее чувствами и желаниями никто не считается.

– Эллиот, меня вполне утраивает положение вдовы, – сказала она. – У меня есть родовое поместье, которое расположено на прекрасных землях, и огромное состояние. Этих денег мне хватит до конца жизни. Анжелика унаследовала небольшое состояние от Матиаса и своего деда. Чего же мне еще желать?

– Все это может исчезнуть в мгновение ока.

Франсин внимательно всмотрелась в его глаза, в которых все еще горел злой огонь.

– Что ты этим хочешь сказать? – спросила она.

– Фортуна – дама капризная. Сегодня она благосклонна к тебе, моя дорогая, а завтра может и отвернуться, – мрачно усмехнувшись, сказал Личестер. – Дело о том, кому принадлежит право собственности на земли, на которых расположено твое родовое поместье, сейчас рассматривается в суде Нортумберленда. Ты же прекрасно понимаешь, что законность прав собственности на все поместья Уолсингхема сейчас поставлена под сомнение.

– Пока Матиас был жив, никто не сомневался в том, что он является законным владельцем всех этих земель, – возразила Франсин, стараясь говорить как можно спокойнее. – Сомнения появились после того, как твои стряпчие предоставили в суд поддельные документы.

С видом человека, совершенно уверенного в собственных силах, Личестер не спеша расправил кружева на манжете.

– Все эти недоразумения можно будет устранить, если мы подпишем с тобой брачный контракт, – сказал Личестер, и его губы растянулись в самодовольной улыбке. На фоне черных усов и бороды зубы казались ослепительно белыми. – Уверяю тебя, моя дорогая, что я могу быть невероятно щедрым.

Увидев эту его улыбку, Франсин почувствовала, как у нее задрожала нижняя губа.

– Ваше предложение, милорд, можно было бы принять, если бы не одна маленькая проблема, – сказала она. – Я не люблю вас.

В его глазах на мгновение появилась боль.

– Я заставлю тебя полюбить меня, – тихо прохрипел он. Казалось, что у него в горле застрял ком и ему трудно говорить.

– Эллиот, никого невозможно заставить полюбить себя, – медленно покачав головой, сказала Франсин. – Любовь либо есть, либо ее нет. Она возникает сама по себе.

Прежде чем он успел ответить, Франсин, повернувшись на каблуках, поспешно ушла и присоединилась к другим вдовам как раз в тот момент, когда они, присев перед королем в прощальном реверансе, собирались покинуть зал. Дойдя до самой дальней двери вместе со своими старшими спутницами, она обернулась и посмотрела на переполненный зал. Ей показалось, что все, кто там находится, с нескрываемым любопытством следят за ее уходом. Завтра о них с Личестером будет судачить весь двор.

Франсин старательно отводила глаза, чтобы не встретиться взглядом с шотландцем.

Пусть думает что хочет.

Ей нет до него никакого дела. Впрочем, как и ему до нее.

Повернув за угол, Франсин побежала по пустому коридору, время от времени украдкой оглядываясь, чтобы убедиться, что ее никто не преследует. Она заметила Личестера, расхаживающего возле покоев, которые она занимала, в ожидании ее возвращения из дворцовой часовни. Там рано утром служили мессу и молились о том, чтобы путешествие принцессы Маргарет в Шотландию было легким и безопасным. Вся ее свита, состоящая из англичан и шотландцев, должна была сегодня покинуть дворец Колливестон и отправиться в дальнюю дорогу на север.

Увидев черноволосого маркиза, Франсин решила не подходить к своим комнатам, где ее дочь с няней готовились к отъезду, и побежала в противоположную сторону.

Дворец был похож на кроличий садок с маленькими двориками и анфиладами комнат. За последние несколько недель Франсин смогла ознакомиться с расположением всех его помещений. Ей не хотелось оставаться с Личестером наедине. Если он догонит ее в этом крыле здания, где почти всегда пусто, то непременно воспользуется удобным моментом.

Эллиот еще не повернул за угол, а Франсин уже знала, что он спешит за ней, так как слышала сзади звуки его шагов. Понимая, что больше не может бежать, она решила спрятаться в одной из пустых комнат. Это была единственная надежда на спасение. У нее оставалось всего несколько секунд для того, чтобы найти надежное убежище.

Франсин повернула ручку одной из дубовых дверей, расположенных вдоль коридора, и с облегчением обнаружила, что она не заперта.

– Благодарю тебя, Господи, – прошептала она и быстро проскользнула в комнату, осторожно закрыв за собой дверь. Она надеялась только на то, что Личестер потерял из виду ее лиловое платье еще до того, как смог заметить, куда именно она повернула.

Франсин не стала закрывать дверь на щеколду, так как побоялась, что он услышит характерный лязг металла, и, затаив дыхание, прижала ухо к деревянной панели.

В комнате было тихо; вдруг в этой тишине она явственно услышала тихий плеск воды. Звук доносился откуда-то сзади. Женщина почувствовала, как от страха по спине пробежал холодок.

«Господь милосердный, Отец наш небесный…»

В комнате был еще кто-то.

Почему она раньше не вспомнила о том, что вчера в этом вечно пустующем крыле дворца с совершенно беспорядочной планировкой отвели комнаты для шотландских эмиссаров?!

Осторожно повернув голову, она посмотрела через плечо и увидела большую кровать. Постель была смята. Слава богу, на кровати никого не было. Возле стены стоял резной комод орехового дерева, на нем серебряный таз, а рядом мужские бритвенные принадлежности. Меч и длинный кинжал в ножнах лежали на кресле, стоящем возле кровати. На скамью у подножия кровати с балдахином был брошен красно-черный плед.

Красно-черный плед…

Такие пледы носят те, кто принадлежит к клану Мак-Ратов. Она, к своему большому удивлению, только вчера узнала об этом.

То, что ее найдут в спальне шотландского горца, еще не самое страшное из того, что может случиться. Куда страшнее, если это будет английский маркиз, который сейчас разыскивает ее в дальнем конце коридора. Застав ее в комнате с другим мужчиной, маркиз не успокоится до тех пор, пока не убьет его. А заодно, может быть, и ее.

Прижав руку к груди, Франсин повернулась. «Нужно осмотреть всю спальню. Может быть, это поможет мне понять, кто здесь обитает», – подумала она.

Возле противоположной стены стоял гардероб. В нем находилась мужская одежда и военное снаряжение. Возле гардероба был большой камин. Горевший в нем огонь отбрасывал розоватые отблески на камни дымохода. Прочная ширма стояла так, что задерживала тепло, исходящее от огня.

Франсин снова услышала плеск воды и, повернувшись, посмотрела на ширму, обтянутую узорчатой шелковой тканью. Ей вдруг стало так смешно, что она даже прижала к губам ладонь, чтобы не расхохотаться. Казалось, что, попав в такую ужасную ситуацию, она должна чувствовать себя оскорбленной и униженной, но именно вопиющая возмутительность этой ситуации и вызвала смех.

Женщина оказалась в довольно постыдном и вместе с тем комичном положении. Такое ей не могло присниться даже в самых кошмарных снах.

Она кому-то помешала принимать ванну.

И это мужчина.

Судя по всему, кто-то из Мак-Ратов. Но кто именно? Кто сейчас нежится в ванне, наполненной горячей мыльной водой?

Из-за ширмы донесся раздраженный окрик:

– Я забыл это чертово полотенце. Дай его мне, слышишь, парень?

Франсин поняла, что мужчина услышал, как она вошла.

Шотландский лейрд не знал, кто сейчас находится в его комнате, а женщина сразу вспомнила, кому принадлежит этот сердитый баритон.

Она не осмелилась ответить и прижала ухо к дубовой панели. Через закрытую дверь послышались приближающиеся шаги – гулкий стук сапог по вымощенному плиткой коридору. Личестер шел очень быстро. Если она сейчас выйдет из комнаты, то столкнется с ним.

Кинрат, наверное, принял ее за своего слугу. Потеряв терпение, он крикнул еще громче:

– Родди, брось мне полотенце. Оно висит возле кровати.

Оглядев комнату, Франсин увидела полотенце на столбике кровати. Прокравшись на цыпочках в другой конец комнаты, она схватила полотенце и осторожно перебросила его через ширму. Поздравив себя с таким точным броском, женщина прошла обратно к двери и снова приложила ухо к полированному дереву.

Франсин услышала, как Личестер бегает по коридору то в один конец, то в другой. Казалось, он, боясь потревожить тех, кто живет в этих многочисленных комнатах, никак не может решиться постучать в дверь.

– И от кого же мы прячемся? – произнес низкий мужской голос возле самого уха Франсин.

Испуганно обернувшись, она увидела, что рядом с ней стоит граф Кинрат. Точнее, возвышается над нею. И Франсин, даже не задумываясь над тем, что делает, подняла руку и, прежде чем он успел что-либо сказать, зажала ему рот.

– Ш-ш-ш! Тихо! – хриплым шепотом приказала она.

Фрейлина вела себя настолько уверенно и дерзко, что у графа от удивления загорелись глаза. Он даже не попытался убрать ее руку со своих губ и молча усмехнулся, выражая тем самым свое согласие. Набравшись смелости, он накрыл своей рукой руку Франсин и поцеловал ее ладонь. Она моментально отдернула руку.

– Что вы… – все так же шепотом пробормотала дама, но, посмотрев на него, от изумления не смогла больше вымолвить ни слова.

Господи, сохрани и помилуй!

Он был почти голым.

То полотенце, которое она перебросила за ширму, граф наспех завязал на своих узких бедрах. На его обеих мускулистых руках, между локтем и плечом, были нарисованы тушью или краской какие-то непонятные узоры, напоминающие экзотические браслеты. Эти таинственные надписи, видимо, обладали магической силой. Она знала, что он участвовал во многих морских сражениях, но на его груди не было ни одного, даже самого маленького, шрама.

Франсин осторожно отступила назад и, оторвав взгляд от обнаженного торса мужчины, подняла голову и посмотрела ему в глаза. В них светилось любопытство.

Было ясно, что ее неожиданное появление в его спальне почему-то не удивило шотландца. Он, совершенно не смущаясь, стоял перед ней, как какой-нибудь грозный военачальник перед строем; выпуклые, накачанные мускулы его груди, рук и ног были совершенно обнажены, непристойно и варварски демонстрируя мужскую дикость и силу.

Она где-то читала, что в давние времена шотландцы отправлялись на войну абсолютно голыми. Только красили лица голубой краской и на шеи вешали языческие амулеты. По какой-то странной иронии на шее у Кинрата тоже висел медальон на золотой цепочке. Однако увидеть, что на нем было изображено, она не смогла, так как его закрывали густые рыжевато-каштановые волосы, которыми была покрыта грудь горца. «Господи, пусть лучше на нем будет изображен лик какого-нибудь святого, а не магические письмена», – подумала она.

Франсин почувствовала, как ее щеки заливает румянец. Несмотря на то что она была смущена тем, что ее поймали в его комнате, куда она вошла без приглашения, женщина поняла, что еще немного и она захохочет как ненормальная. Радость, светившаяся в его глазах, и тот факт, что он не предпринял ни единой попытки прикоснуться к ней, хотя и наклонился немного ближе, чем нужно, убедили ее, что бояться нечего. По крайней мере в настоящую минуту.

– Неужели у вас нет ни капли стыда? – напустилась она на него, пытаясь скрыть напряженную, захватывающую дух реакцию, которую почувствовала при виде его естественной мужественности. – Наденьте же что-нибудь!

Свет в его глазах, казалось, танцевал с порочным, дьявольским ухарством.

– Да, я согласен с вами, миледи, что без рубашки я выгляжу не очень привлекательно, – признался Кинрат. – Если бы я знал, что вы собираетесь нанести мне визит, то не сидел бы так долго в ванне, быстро бы помылся и надел свой самый лучший камзол. – Помолчав немного, он кивнул головой в сторону ширмы, и его губы расплылись в улыбке. – Может быть, мне удалось бы даже уговорить вас поплескаться в ванне вместе со мной.

– Конечно же нет!

Однако его предложение понравилось Франсин. Подобная идея никогда не приходила ей в голову. Она даже никогда не слышала о таком постыдном поведении, но почему-то была уверена, что, несмотря на его веселый игривый тон, стоит ей только головой кивнуть, и он с огромной радостью…

Господь милосердный, какие мысли лезут ей в голову!

Франсин повернулась, нащупала щеколду и резко дернула дверь, пытаясь ее открыть. Но дверь почему-то не поддалась.

Прижав свою огромную ладонь к массивной дубовой панели высоко над ее головой, Кинрат довольно легко удерживал дверь закрытой.

– Раз уж вы пришли ко мне, леди Уолсингхем, – уговаривал он ее, – прошу, задержитесь еще ненадолго, не уходите так быстро. Мы ведь с вами понимаем, что тот парень, возможно, все еще там.

– Какой парень? – деланно удивилась она и опустила глаза, уклоняясь от его проницательного взгляда.

– Насколько я понял, это тот несчастный болван, с которым вы вчера вечером о чем-то так яростно спорили, перед тем как в гневе покинуть танцевальную площадку, – ответил он и понимающе усмехнулся. – Вы вчера вечером поссорились со своим любовником, а утром не захотели простить его? Я уверен, стоит вам только захотеть, и он упадет перед вами на колени, чтобы вымолить прощение.

– А вы? – поинтересовалась она. – Смогли бы стать на колени?

Его ответ был таким же мягким и прозрачным, как ночная сорочка невесты:

– Все зависит от того, как вы покажете, что простили меня.

Франсин невольно рассмеялась.

– Вы просто неисправимы! Неужели все шотландцы настолько порочны и безнравственны?

Лахлан заметил, как меняются эмоции на выразительном лице леди Уолсингхем. Она с таким удивлением и в тоже время с таким недоверием посмотрела на него, когда он предложил вместе принять ванну. Он был уверен, что леди совершенно не ожидала услышать такое. Однако где-то в глубине ее блестящих светло-карих глаз он заметил игривость в ответ на свое поддразнивание.

Она так искренне и звонко рассмеялась, и ее смех таким звонким эхом взлетел под потолок, что, казалось, его сердце готово было улететь вместе с ним, словно сигнальная ракета, выпущенная с носа корабля. Ее откровенная радость коснулась пустого, измученного места внутри него. Эта живая и энергичная графиня совершенно не соответствовала его представлениям о высокомерных, надменных и холодных английских аристократках.

– Как вы можете обвинять в безнравственности целый народ? – улыбнувшись, упрекнул он ее. – У меня создалось впечатление, что вы только вчера вечером в первый раз увидели шотландца.

Она вскинула брови.

– Я заметила, что вас не было на утренней мессе, – сказала Франсин, как бы упрекая его.

Лахлан снова предусмотрительно уперся рукой в дубовую панель над ее головой. Протянув вторую руку, он осторожно погладил кончиками пальцев ее нежную, мягкую, словно атлас, щеку.

– Вы искали меня, леди Уолсингхем? – спросил он хриплым голосом. – Как это мило с вашей стороны проявлять такую заботу обо мне.

Она резким движением сбросила его руку и прошла в центр комнаты, чтобы он не мог дотянуться до нее. Сцепив на груди пальцы, она наклонила голову набок и посмотрела на него так, словно ее удивляли и возмущали его дерзость и самонадеянность.

– Я христианка, сэр, и мой долг проявлять заботу о душе такого язычника, как вы.

Несмотря на высокопарность слов, в ее карих глазах мелькали озорные огоньки. Франсин хотелось вывести его из себя, чтобы в нем проявился неотесанный варвар. Она не поняла, что он совершенно не злился. В этот самый момент ему хотелось только одного: бросить ее на свою незастеленную постель и овладеть ею со всей страстью дикого и необузданного язычника.

– Вы помолились за меня? – спросил он, отступив на шаг от двери. – Перед вами стоит язычник, который с большой радостью выбросит статуи своих идолов для того, чтобы поклоняться вашему прекрасному телу.

После столь дерзких слов она повела себя совершенно иначе.

– Какой стыд! – пожурила она графа. – Пират, который обладает таким красноречием, без колебаний опускается до богохульства!

Слишком поздно. Леди уже поняла, что, отойдя от двери, а это был ее единственный путь к спасению, совершила стратегическую ошибку. Она осмотрелась, пытаясь найти что-нибудь, что поможет ей защититься. Ее взгляд ненадолго задержался на мече Лахлана и его кинжале, потом она снова посмотрела на обнаженную грудь горца. По мечущимся глазам женщины было понятно, что она охвачена настоящим ужасом.

Лахлан понял свою ошибку и отступил назад. Сначала на шаг, потом еще на один, чтобы увеличить расстояние между ними. Черт побери! Пугать ее совершенно не входило в его планы. Обычно, когда ему хотелось соблазнить прекрасную даму, он вел себя крайне тактично и галантно.

– Вам нечего бояться, миледи, – заверил он, прилагая максимум усилий для того, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. – Вы можете уйти, если хотите. Однако позвольте мне сначала проверить, есть ли кто-нибудь в коридоре.

– Хм-м… – отозвалась она, упрямо наклонив голову. – Почему ты, шотландец, решил, что я боюсь тебя? Ты не посмеешь даже прикоснуться ко мне без моего разрешения. Иначе тебя сварят в кипящем масле.

Напускная храбрость Франсин так развеселила графа, что он, не удержавшись, улыбнулся.

– Я боюсь даже подумать об этом. Вы меня очень напугали. Теперь я понимаю, что, прежде чем что-либо сделать, я должен спросить вашего разрешения, миледи. Я буду стараться поступать именно так. Однако не могу обещать, что у меня это получится, – сказал он и, не сдержавшись, сделал шаг по направлению к ней. – Вы действительно прикажете сварить меня в кипящем масле?

– Можете даже не сомневаться, – предупредила она, презрительно фыркнув.

Но глаза выдавали ее истинные чувства: в них была тревога, которая с каждой секундой усиливалась. Подобрав одной рукой подол юбки, Франсин решительно шагнула вперед. – К тому же вы все неправильно поняли. Вам нет необходимости выглядывать в коридор. Я ни от кого не прячусь. В том числе и от отвергнутого поклонника.

Это, конечно, была явная ложь.

И снова Лахлана поразило то, как неумело и наивно она пытается обмануть его. Несмотря на то что она была представителем пэров королевского двора Тюдоров и при этом еще и вдовой, ее глаза тем не менее выражали простодушие и наивность. Она обладала всеми прекрасными качествами, всеми достоинствами, которыми надлежит обладать титулованной английской аристократке. Он подумал, что среди этих достоинств должны быть еще и утонченность и изысканность, но этого ей как раз и не хватало.

– Если вам не хочется общаться с отвергнутым любовником, то почему вы прячетесь в моей комнате? – спросил Кинрат и стал, скрестив на груди руки. Он понял, что Франсин хочет уйти, и пытался задержать ее.

Опустив голову, графиня принялась рассматривать кружево, которым был отделан лиф ее атласного платья. Прекрасные глаза были скрыты длинными, роскошными ресницами.

– Я пришла к вам по просьбе принцессы Маргарет. Сегодня утром мы отправляемся в дорогу, и ее высочество хотела узнать, есть ли у вас все необходимое для того, чтобы подготовиться к отъезду, – сказала она.

Ее ложь была такой неубедительной и бесхитростной, что он едва сдержался, чтобы не расхохотаться.

– Передайте ее высочеству, что я высоко ценю ее заботу обо мне и благодарю за то, что она послала ко мне одну из своих фрейлин. Я, честно говоря, не ожидал, что ко мне будет проявлено такое исключительное и очень необычное внимание.

Франсин нахмурилась. Ей, судя по всему, не понравился его намек на то, что такой презренный пират, как он, удостоился особого отношения со стороны члена королевской семьи. Впрочем, и с ее стороны тоже. Ведь именно этим она объяснила свое неожиданное вторжение в его спальню.

Ожидая, пока эта предприимчивая дамочка поймет, что угодила в свой собственный капкан, Кинрат, воспользовавшись моментом, любовался ею.

Она была настоящим воплощением женственности и нежности. Мягкие, округлые формы, лицо нежно-кремового цвета. Голубое утреннее платье с глубоким вырезом и туго затянутым корсажем выгодно подчеркивало ее соблазнительные формы. Посмотрев на висевший на серебряной цепочке медальон, он перевел взгляд на откровенное, по моде, декольте. Потом поднял глаза выше. К круглому головному убору, отделанному полудрагоценными камнями, была прикреплена тончайшая шерстяная вуаль, под складками которой можно было увидеть ее золотисто-каштановые волосы. Разделенные над гладким лбом пробором, они волной ниспадали на спину.