Текст книги "Креншоу"

Кэтрин Эпплгейт
Креншоу

Посвящается Джейку

Доктор Сандерсон:

Подумай хорошенько, Дауд. Не доводилось ли тебе когда-нибудь где-нибудь встретить кого-нибудь по имени Харви? Нет ли у тебя знакомого с таким именем?

Элвуд П. Дауд:

Нет, нет, доктор, ни одного. Может быть, поэтому я так всегда и мечтал, чтобы он появился.

Мэри Чейс, «Харви» (1944)

Часть первая

Дверь нужна, чтобы ее открывать.

«Яма нужна, чтобы ее выкопать: Первый словарь», автор Рут Краусс

Иллюстрации Мориса Сендака

Один

У кота-сёрфера я заметил несколько странностей.

Странность первая: он был котом-сёрфером.

Странность вторая: он был в футболке. С надписью «КОТ – ГЕРОЙ, ПЕС – ОТСТОЙ».

Странность третья: он держал закрытый зонтик, словно боялся промокнуть. А ведь это, если вдуматься, последнее, что должно волновать сёрфера.

Странность четвертая: судя по всему, больше никто на пляже его не видел.

Кот поймал хорошую волну и заскользил по ней. Но стоило ему приблизиться к берегу, как он совершил ошибку – раскрыл зонт.

Резкий порыв ветра унес сёрфера в небо. Еще секунда – и он врезался бы в чайку.

Но даже она, казалось, его не заметила.

Кот парил надо мной, как пушистый воздушный шар. Я посмотрел наверх. А он – вниз. И помахал мне.

На нем был черно-белый плащ, в котором он очень походил на пингвина из одной компьютерной игры. Не хватало только галстука-бабочки и цилиндра. Казалось, он спешил на какой-то праздник.

По-моему, я его уже где-то видел.

– Креншоу, – прошептал я.

Я огляделся. Вокруг кого только не было: и строители песчаных замков, и метатели фрисби, и охотники за крабами. Но никто из них не замечал летающего кота-сёрфера с зонтом.

Я изо всех сил зажмурился и досчитал до десяти. Медленно досчитал.

Казалось, десяти секунд мне хватит на то, чтобы перестать сходить с ума.

Немного кружилась голова. Но такое порой случается, когда я голоден: я ничего не ел с самого завтрака.

Открыв глаза, я облегченно выдохнул. Кот исчез. Надо мной было только бескрайнее и пустое небо.

Хоп. Зонт, словно гигантский дротик, вонзился в песок совсем рядом со мной.

Он был желто-красный, разрисованный улыбающимися мышатами. На ручке цветными карандашами были выведены слова: «ЭТОТ ЗОНТ ПРИНАДЛЕЖИТ КРЕНШОУ».

Я снова закрыл глаза и досчитал до десяти. Я открыл глаза, и зонтик – или зонт, как его ни называй, – исчез. И кот вместе с ним.

Был конец июня, погода стояла солнечная и теплая, но по моей спине пробежал озноб.

Я ощутил то, что чувствуешь за мгновение до прыжка в глубокий бассейн. Будто вот-вот окажешься в другом мире. Последний шаг еще не сделан. Но ты уже знаешь, что возврата нет.

Два

Дело вот в чем: вообще-то, я не любитель заводить воображаемых друзей.

Серьезно. Осенью я пойду в пятый класс. В моем возрасте нет ничего хорошего в том, чтобы прослыть сумасшедшим.

Мне нравятся факты. Всегда нравились. Неоспоримые факты. Вроде «дважды-два-четыре». Или «брюссельская-капуста-на-вкус-как-грязные-носки-после-урока-физкультуры».

Ну ладно, может, насчет капусты – это лишь мое мнение. В любом случае, я никогда не пробовал грязные носки после урока физкультуры, так что могу ошибаться.

Факты важны для ученых, а я хочу стать ученым, когда вырасту. Больше всего я люблю факты о животных. Особенно такие, услышав которые люди говорят: «Не может быть!»

Например, что гепард может бежать со скоростью более ста километров в час.

Или что обезглавленный таракан способен прожить еще две недели.

Или что глаза жабовидной ящерицы стреляют кровью, если ее разозлить.

Я хочу изучать животных. Еще не знаю каких именно. Сейчас мне очень нравятся летучие мыши. Еще мне нравятся гепарды, коты, собаки, змеи, крысы и ламантины. Так что выбор есть.

Я люблю и динозавров, несмотря на то что все они вымерли. Какое-то время мы с моей подругой Марисоль хотели стать палеонтологами и искать ископаемые останки древних животных. Марисоль даже зарывала в свою песочницу куриные кости и устраивала тренировочные раскопки.

Этим летом мы с Марисоль начали подрабатывать выгульщиками собак. Во время прогулок мы иногда делимся друг с другом фактами о животных. Вчера Марисоль рассказала мне, что летучая мышь может съесть за час тысячу двести комаров.

Факты куда лучше выдумок. Выдумку нельзя увидеть. Ее нельзя подержать в руках и измерить.

Ламантина тоже нельзя подержать в руках. Но тем не менее… Сказки – это одна сплошная неправда, если разобраться. А мне не нравится, когда мне лгут.

Мне никогда не нравилось притворяться. Когда я был маленьким, я не наряжался в костюм Бэтмена, не говорил с мягкими игрушками и не боялся монстров, живущих под кроватью.

Родители рассказывают, что я расхаживал по детскому саду и заявлял всем, что я – мэр Земли. Но это продлилось всего несколько дней.

Да, у меня тоже был «период Креншоу». Воображаемые друзья есть у многих детей.

Как-то раз мы с родителями пошли в торговый центр на встречу с пасхальным кроликом. Под ногами у нас была искусственная трава, мы стояли рядом с гигантским искусственным яйцом, лежавшем в гигантской искусственной корзинке. Когда пришла моя очередь фотографироваться с кроликом, я посмотрел на его лапу и резко дернул за нее.

Внутри оказалась мужская рука. С золотым обручальным кольцом и поросшая светлыми волосками.

– Это не кролик, а человек! – закричал я.

Какая-то маленькая девочка заплакала.

Менеджер торгового центра попросил нас уйти. Мне не досталось ни бесплатной корзинки с шоколадными яйцами, ни фотографии с ненастоящим кроликом.

Тогда я впервые в жизни понял, что людям не всегда нравится слышать правду.

Три

После этого случая с пасхальным кроликом родители забеспокоились.

Не считая того случая, когда я был мэром Земли, фантазером я не казался. Родители думали, что, наверное, я слишком взрослый для фантазий. Слишком серьезный.

Папа гадал, не стоит ли ему читать мне больше сказок.

Мама гадала, не запретить ли мне смотреть так много программ о природе, в которых животные поедают друг друга.

Родители спросили совета у бабушки. Им хотелось знать, не веду ли я себя чересчур взросло для моих лет.

Бабушка велела им не переживать.

Сказала, что совершенно неважно, насколько серьезным я кажусь сейчас, в подростковом возрасте это точно пройдет.

Четыре

Через несколько часов после того, как я увидел Креншоу на пляже, он появился вновь.

Но уже без доски для сёрфинга. И без зонтика.

И даже без тела.

И все-таки он приходил. Я это почувствовал.

Было около шести часов вечера. Мы с моей сестрой Робин играли в хлопьебол в гостиной нашего дома. Хлопьебол – отличное занятие на случай, когда ты голоден, а до завтрашнего утра особенно нечего есть. Мы придумали эту игру под бурчание наших животов. «Ох, хотел бы я сейчас кусочек пиццы пепперони», – проворчал мой желудок. На что желудок сестры отозвался: «Да, и, может, кусочек крекера с арахисовым маслом».

Робин любит крекеры.

Играть в хлопьебол очень просто. Нужно немного сладких колечек для завтрака, сгодится даже небольшой кусочек хлеба, нужно только порвать его на кусочки поменьше. Конфетки M&Ms тоже подойдут, если только поблизости нет мамы, которая сразу же скажет: «Никакого сладкого!» Но, скорее всего, конфет M&Ms у вас не окажется, разве что дело будет происходить сразу после Хеллоуина. В моей семье запасы сладостей исчезают ну очень быстро.

Сперва выбираете, куда будете целиться. Вполне подойдет миска или чашка. А вот мусорное ведро не годится, потому что там могут быть бактерии. Иногда я беру детскую бейсболку Робин. Хотя, скорее всего, она тоже очень грязная. Для пятилетней девочки Робин слишком сильно потеет.

Суть игры вот в чем: вы кидаете свой кусочек, пытаясь попасть в цель. Правило таково: пока не попадешь, съесть его нельзя. Расстояние до цели должно быть не слишком маленьким, иначе еда закончится слишком быстро.

Секрет в том, что, пока вы стараетесь попасть в цель, вы забываете о голоде. Но, разумеется, не навсегда.

Я люблю кидать сладкие колечки, а Робин – шоколадные хлопья. Но когда буфет пуст, тут уже не до капризов. Так иногда говорит мама.

Если хлопья заканчиваются, а живот по-прежнему бурчит, всегда можно отвлечься с помощью жвачки. А потом спрятать ее за ухом, на случай, если захочется пожевать ее позже. И пусть она уже потеряет вкус, зубы все равно будут при деле.

Креншоу явился – по крайней мере, показалось, что он явился, – в тот момент, когда мы с сестрой увлеченно бросали папины хлопья из отрубей в кепку Робин. Настала очередь моего броска. Я попал прямо в цель. Когда я подошел за своим кусочком, вместо него я увидел четыре фиолетовые мармеладки.

Я люблю фиолетовые мармеладки.

Я долго смотрел на них.

– И откуда здесь мармелад? – наконец спросил я.

Робин схватила кепку. Я попытался было ее отобрать, но потом передумал. Робин еще маленькая, но с ней уже шутки плохи: она кусается.

– Это волшебство! – воскликнула она. И начала делить мармеладки. – Одну мне, одну тебе, две мне…

– Нет, ну правда, Робин. Перестань дурачиться. Откуда?

Робин сунула за щеку сразу две мармеладки.

– Атштань ат мня, – сказала она, жуя угощение. Видимо, это значило «отстань от меня».

Наша большая собака Арета, метис лабрадора, тут же прибежала посмотреть, в чем дело.

– Для тебя конфет нет, – заявила ей Робин. – Ты – собака, и тебе, юная леди, полагается есть собачью еду.

Но Арету, казалось, конфеты и не интересовали. Она, навострив уши, принюхивалась, глядя на входную дверь, словно к нам вот-вот заявится гость.

– Мам! – крикнул я. – Ты, случайно, не покупала мармелад?

– Само собой, – отозвалась мама с кухни. – Будем есть его вместе с икрой.

– Я же серьезно, – сказал я и взял свои мармеладки.

– Поешь папиных хлопьев, Джексон. Заработаешь себе понос на неделю, – засмеялась мама.

А через секунду появилась на пороге с полотенцем для посуды в руках.

– Дети, вы еще хотите есть? – Она вздохнула. – У меня с обеда осталось немного макарон с сыром. И еще половина яблока, можете поделить ее между собой.

– Я не голоден, – быстро сказал я.

В те давние времена, когда у нас всегда была еда, я вполне мог разныться, не окажись дома чего-нибудь из того, что я люблю. А потом у нас закончилось почти все, и я ощутил, что из-за этого родители чувствуют себя очень скверно.

– У нас есть мармеладки, мам, – сказала Робин.

– А, тогда хорошо. Хорошо, что вам есть чем подкрепиться, – одобрила мама. – Мне завтра в аптеке зарплату дадут, и я зайду после работы в магазин и куплю что-нибудь из продуктов.

Она кивнула, будто помечая в списке выполненный пункт, и вернулась на кухню.

– Ты будешь есть свои мармеладки? – поинтересовалась Робин, накручивая на палец свой желтый хвостик. – Если тебе нужна моя помощь, могу съесть их за тебя.

– Я сам их съем, – ответил я. – Просто… позже.

– Почему? Они же фиолетовые. Твои любимые.

– Сперва мне надо о них подумать.

– У меня сумасшедший братец, – улыбнулась Робин. – Пойду к себе в комнату. Арета хочет, чтобы я ее нарядила.

– Сомневаюсь, – ответил я.

Я взял мармеладку и изучил ее на свету. Выглядела она вполне безобидно.

– Арета ужасно любит шляпы, а еще носки, – сказала Робин и пошла к себе вместе с собакой. – Правда, моя хорошая?

Арета виляла хвостом. Ей были по нраву любые затеи. Но, уходя вслед за Робин, она взглянула через плечо на окно и негромко заскулила.

Я подошел к окну и высунулся в него. Заглянул за диван. Распахнул дверцы стенного шкафа.

Ничего. Никого.

Никаких котов-сёрферов. Никакого Креншоу.

Я никому не рассказывал о том, что видел на пляже. Робин подумала бы, что я над ней подшучиваю. В случае с мамой и папой было два варианта. Они либо всерьез перепугались бы и начали беспокоиться, не схожу ли я с ума, либо умилились бы тому, что я делаю вид, будто общаюсь с невидимым другом.

Я понюхал мармеладки. Пахли они не совсем как виноград – в хорошем смысле. На вид они были совсем как настоящие. И на ощупь тоже. И моя настоящая сестра только что их попробовала.

Первое правило ученых таково: все всегда можно объяснить логически. Надо только отыскать это объяснение.

Может, мармеладки не настоящие, просто я устал или заболел. Возможно, даже начал бредить.

Я проверил свой лоб. К сожалению, признаков жара не обнаружилось.

Может, на пляже у меня случился солнечный удар. Я точно не знал, что такое солнечный удар, но, судя по звучанию, от такого вполне можно увидеть летающих котов и волшебный мармелад.

Может, я просто уснул и вижу долгий, странный, ужасно надоедливый сон.

И все-таки. Мармеладки, лежащие у меня в ладони, казались удивительно настоящими.

Может, я просто сильно проголодался. От голода могут возникать очень странные ощущения. Даже не совсем нормальные.

Первую мармеладку я ел медленно и осторожно. Если есть крохотными кусочками, еды хватит надолго.

Голос в голове произнес: «Никогда не бери конфеты у незнакомцев». Но Робин выжила. И даже если во всем этом замешан незнакомец, то невидимый.

Все всегда можно объяснить логически. Но на тот момент я твердо знал лишь одно: фиолетовые мармеладки куда вкуснее, чем хлопья из отрубей.

Пять

Впервые я встретился с Креншоу около трех лет назад, сразу после окончания первого класса.

Вечер только начинался, мы с папой решили сделать остановку и припарковались чуть поодаль от шоссе. Я валялся на траве рядом с маленьким складным столиком и смотрел, как на небе появляются звезды.

Вдруг я услышал шум. Звук был такой, словно кто-то проехал на скейтборде по гравию. Я приподнялся на локтях. И точно, по стоянке ехал скейтер. Необычный скейтер – я это сразу понял.

Я увидел черно-белого котенка. Большого, выше меня. С зелеными глазами, блестящими, как росистая трава утром. На нем была черно-оранжевая кепка с логотипом бейсбольного клуба «Сан-Франциско Джайентс». Он соскочил со скейта и направился ко мне. Ходил он на задних лапах – совсем как человек.

– Мяу, – сказал он.

– Мяу, – ответил я из вежливости.

Котенок склонился ко мне и принюхался к моим волосам:

– У тебя есть фиолетовые мармеладки?

Я вскочил на ноги. Котенку повезло. В кармане моих джинсов как раз лежали две фиолетовые мармеладки. Они слегка расплющились, но мы все равно съели по одной.

Я сообщил котенку, что меня зовут Джексон.

Он сказал, что это само собой разумеется.

Я спросил, как его зовут.

Он поинтересовался, каким именем я бы хотел его звать.

Вопрос был необычайный. Но я уже смекнул, что передо мной удивительное создание.

Я немного подумал. Мне предстояло принять серьезное решение. Имена очень важны для людей.

Наконец я сказал:

– По-моему, Креншоу – отличное имя для кота.

Котенок не улыбнулся, потому что коты не улыбаются.

Но я ясно видел, что он доволен.

– Меня зовут Креншоу, – сказал он.

Шесть

Понятия не имею, откуда я взял имя «Креншоу».

Ни у кого в моей семье не было знакомых, которых бы так звали.

У нас не было ни родственников Креншоу, ни друзей Креншоу, ни учителей Креншоу.

Я никогда не бывал ни в городе Креншоу штата Миссисипи, ни в Креншоу штата Пенсильвания, ни на Креншоу-бульваре в Лос-Анджелесе.

Ни в одной из книг, ни в одной из телепередач Креншоу мне не встречался.

Но почему-то это имя мне показалось самым подходящим.

Всех в моей семье называли в честь какого-нибудь человека или предмета. Папу – в честь его дедушки. Маму – в честь ее тети. А нам с сестрой дали имена не в честь людей, а в честь гитар.

Меня назвали в честь папиной гитары. Ее придумал человек по фамилии Джексон. Робин назвали в честь фирмы, сделавшей мамину гитару.

Мои родители раньше были музыкантами. «Голодающими музыкантами», как говорит моя мама. Но после моего рождения они бросили это дело и стали нормальными людьми.

Поскольку инструменты к тому моменту уже закончились, нашу собаку родители назвали в честь знаменитой певицы Ареты Франклин. Но сначала Робин хотела назвать ее Пупочкой, а я – Собакой.

Но зато наши вторые имена достались нам от людей, а не от гитар. Орсон был папиным дядей, а Мэрибелль – маминой прабабушкой. Но их обоих уже нет в живых, поэтому я не знаю, хорошо это или плохо, что нас назвали в честь них.

Папа говорит, его дядя был очаровательным ворчуном, что, видимо, означает, что он любил поругаться, но это получалось у него как-то мило.

Если честно, возможно, какое-нибудь другое второе имя было бы мне больше по душе.

Какое-нибудь новое. Которое еще не успели заносить до дыр.

Может, потому мне и понравилось имя «Креншоу». Оно походило на чистый лист бумаги, перед тем как на нем начнешь рисовать.

Это имя было из разряда «нет-ничего-невозможного».

Семь

Я точно не помню, что чувствовал в тот день, когда мы с Креншоу познакомились.

Это было очень давно.

Я успел забыть многое из того, что происходило со мной в детстве.

Я не помню, как родился. Как учился ходить. Как носил памперсы. Хотя, наверное, о таком не очень-то и захочешь вспоминать.

Память – странная штука. Я помню, как потерялся в магазине, когда мне было четыре года, но не помню, как мама с папой меня нашли, как ругались и плакали одновременно. Я знаю об этом только по их рассказам.

Я помню, как дома впервые появилась младшая сестра. Но не помню, как пытался запихнуть ее в коробку, чтобы отправить обратно в роддом.

Родители любят всем рассказывать эту историю.

Я даже не могу припомнить точно, по каким причинам Креншоу был именно котом, а не собакой, или аллигатором, или трехголовым тираннозавром.

В моем случае пытаться вспомнить всю свою жизнь – это будто строить что-то из конструктора Лего, когда не хватает важных деталей, например фигурки робота или колеса для большого джипа. Ты изо всех сил стараешься соединить, что есть, но знаешь, что получится не совсем то же самое, что изображено на коробке.

Наверное, в тот момент мне следовало бы подумать: «Ух ты, со мной разговаривает кот, а такое случается не на каждой парковке».

Но я помню только, что в мыслях у меня пронеслось: «Как же здорово, когда есть друг, который любит фиолетовые мармеладки так же сильно, как я».

Восемь

Через пару часов после того, как в самый разгар нашего матча по хлопьеболу в кепке Робин таинственным образом появились мармеладки, мама выдала нам по бумажному пакету. Для памятных вещей, как она сказала. Многое из того, что у нас было, кроме самого необходимого, вроде обуви, матрасов и нескольких тарелок, родители собирались выставить на воскресную дворовую распродажу. Они надеялись выручить сумму, достаточную для того, чтобы погасить долг за квартиру и, если повезет, оплатить еще и счет за воду.

Робин спросила, что значит «памятные вещи». Мама ответила, что это такие, которые ты бережешь как сокровище. А потом сказала, что, пока мы есть друг у друга, вещи не имеют никакого значения.

Я спросил, а что они с папой оставили бы себе на память. Мама сказала, что, наверное, в первую очередь гитары и, может, еще книги, потому что они всегда важны.

Робин сказала, что точно положит в пакет книгу про Лила.

Для моей сестры «Дом на 88-й Восточной улице» – самая любимая книга на свете. В ней рассказывается о крокодиле Лиле, который живет в человеческой семье. Лил любит купаться в ванной и гулять с собакой.

Робин знает эту книгу наизусть.

Позже, перед сном, отец принялся читать Робин про Лила. Я стоял у двери ее спальни и слушал. Папа, мама, Робин и Арета ютились на матрасе. Папа лежал на полу. Деревянные детали кровати родители планировали продать.

– Давай к нам, Джексон, – позвала мама. – Здесь полно места.

Папа у меня высокий, да и мама тоже, а матрас у Робин крошечный. Места на нем совсем не было.

– Мне и так удобно, – сказал я.

Глядя на всю свою семью, собравшуюся в одной комнате, я чувствовал себя родственником, живущим где-то за городом. Между мной и ними была связь, но не такая тесная, как у них между собой. Наверное, из-за того, что они все были очень похожи: светловолосые, сероглазые и веселые. А у меня глаза и волосы темные, да и настроение порой мрачное.

После выноса вещей комнату Робин было почти не узнать. Разве что по розовой лампе. И по отметкам на стене, показывающим, насколько Робин подросла. И по красному пятну на ковре, на который она когда-то пролила клюквенно-яблочный сок. В тот раз она отрабатывала бейсбольные удары и слишком увлеклась.

– «ПЛЮХ, БУЛТЫХ, БУЛЬ-БУЛЬ, ШЛЮП…» – читал папа.

– Там не «шлюп», папочка, – сказала Робин.

– Шлеп? Бульк? Хлоп?

– Не прикидывайся, – сказала сестра и ткнула его пальцем в грудь. – Хлюп! Хлюп, говорю тебе!

Я сказал, что крокодилу вряд ли понравилось бы купаться в ванной. Я только что прочитал целую библиотечную книгу о рептилиях.

Папа велел мне не плыть против течения.

– А ты знал, что крокодилу можно связать челюсть обыкновенной канцелярской резинкой? – спросил я.

Папа улыбнулся:

– Не хотел бы я быть первым человеком, проверившим эту теорию.

Робин спросила у мамы, была ли у меня любимая книжка, когда я был маленьким. Меня она спрашивать не стала – все еще дулась из-за комментария про ванную.

Мама сказала:

– Джексону очень нравилась книга «Яма нужна, чтобы ее выкопать». Помнишь такую, Джексон? Мы ее тебе, наверное, миллион раз прочли.

– Это скорее словарь, а не книжка со сказками, – заметил я.

– «Брат нужен, чтобы тебе помогать», – сказала мама. Это была строка из книги.

– Брат нужен, чтобы тебя доставать, – вздохнула Робин. И это было уже не из книги.

– Сестра нужна, чтоб медленно свести тебя с ума, – добавил я.

Солнце начало садиться. Небо было тигриного цвета, с полосками темных облаков.

– Надо подготовить вещи к распродаже, – сказал я.

– Эй, дружище, не уходи-ка далеко! – воскликнул папа. – Я почитаю вслух книгу про яму. Само собой, если мы сможем ее найти.

– Я уже слишком взрослый для этой книжки, – сказал я, хотя это был первый предмет, который я положил в свой пакет для памятных вещей.

– Почитай еще раз про Лила, – запросила Робин. – Пожалуйстапожалуйстапожалуйста.

– Пап, – начал я. – Это не ты купил немного фиолетовых мармеладок?

– Нет.

– Тогда откуда же они взялись? В бейсболке Робин. Чушь какая-то.

– Робин вчера ходила к Кайли на день рождения, – улыбнулась мама. – Ты мармелад оттуда принесла, горошинка моя сладкая?

– Неа, – ответила Робин. – Кайли его терпеть не может. И вообще, Джексон, я же тебе сказала, это волшебные мармеладки.

– Волшебства не существует, – возразил я.

– Музыка – это волшебство, – сказала мама.

– Любовь – это волшебство, – вставил папа.

– Кролики в шляпе – это волшебство, – поддержала родителей Робин.

– Я бы еще добавил в категорию волшебного пончики с кремом, – заметил папа.

– А как же запах новорожденного ребенка? – спросила мама.

– Котята – это волшебство! – воскликнула Робин.

– Само собой! – согласился папа, почесывая Арету за ухом. – И про собак не забывай.

Они продолжали перечислять разные вещи и после того, как я закрыл за собой дверь.