Текст книги "Магия страсти"

Глава 13

Зато на следующий день Райдеру было не до смеха, когда старший брат, Дуглас Шербрук, граф Нортклифф, отвел его в сторону для разговора с глазу на глаз:

– Я знаком с семейством Вейл и хорошо знал деда Николаса, Галарди Вейла. Неприятно говорить это, поскольку сказанное покажется тебе полным бредом, но мне говорили, что он не от мира сего.

– Не от мира сего? Какого именно мира? И какого черта все это означает?

Дуглас пожал плечами:

– Ходили слухи, что Галарди Вейл был кем-то вроде волшебника. Чародея. Его жена, кажется, умерла при родах.

– Хотел бы я знать, действительно ли он был волшебником и чародеем или только считал себя таковым.

– Не знаю. Сплетники болтали о странных песнопениях, звучавших на чужеземных языках, таинственных красных огнях, вспыхивавших за сдвинутыми шторами его окон, и тому подобной чепухе. Галарди вырастил юного Николаса, которого собственный отец выгнал из дому. Тогда мальчику было, всего пять лет. Николас был совсем молод, когда умер его дед. Вернее, я бы сказал, предположительно умер. Рядом не было врачей, и, если верить слухам, тела тоже не оказалось. Понимаю, звучит как сюжет одного из романов Грейсона, но именно это я слышал от многих. И запомнил, потому что уж слишком все необычно.

– От кого ты это слышал?

– Мой основной источник информации – второй приходский священник Тайсена, мистер Биггли. Мы разговаривали на эту тему года два назад. Мы с Алекс навещали Тайсена и Мэри Роуз, и Биггли рассказывал о своей жизни в Гортон-Уимберли, маленькой деревушке в Суссексе, рядом с которой обитал этот загадочный человек.

Мистер Биггли – прекрасный рассказчик и умеет сочинять замечательные истории. Я и считал это обычной сказкой, пока случайно не услышал то же самое от друга отца Николаса Вейла. Он тоже утверждал, что старик был чародеем. А как насчет молодого Николаса? После смерти Галарди он просто исчез. А теперь вдруг появился и предъявил права на титул. Можно узнать, в чем дело? Каким образом ты познакомился с Николасом Вейлом?

– Ты, надеюсь, знаешь, что его отец оставил наследнику только то, что относилось к майоратным владениям?

Дуглас покачан головой:

– А что, молодого человека считают мотом?

– Мне так не кажется, – вздохнул Райдер. – Прежде чем Софи и Алекс присоединятся к нам, позволь сказать, что Розалинда влюблена в него. И подумать только, они встретились только во вторник, на балу у Пинчонов! Всего четыре дня! Видел бы ты, как она на него смотрит! Наша девочка влюбилась, Дуглас, влюбилась по уши! И ты знаешь Розалинду. Она ничего не делает наполовину. Поэтому я и спросил, что тебе известно о Вейле.

Дуглас ошеломленно уставился на брата.

– Признаюсь, я уже стар, Райдер… но четыре дня?!

– Знаю. Меня это тоже ошеломило. Розалинда видит цель и идет к ней напрямик. Дело в том, что у нее превосходная интуиция. Помнишь человека, приехавшего в Брендон-Хаус, чтобы продать нам чудесную ткань по очень сходной цене?

– Да, и Розалинда очень лихо разоблачила его! – рассмеялся Дуглас.

– Да. Заставила детей развернуть рулоны дорогого сукна, и оказалось, что оно проедено молью.

– Возможно, посчитал нас простаками, которые выложат кругленькую сумму за порченый товар, а он успеет сбежать до того, как все обнаружится. Значит, Розалинде нравится Николас Вейл. А сам он? В какую сторону дует ветер?

– В сторону девушки, разумеется.

– Ты уже объяснил, как стал опекуном Розалинды? Сам он об этом спрашивал?

Райдер покачал головой.

– Пусть она сама расскажет. Боюсь, она еще не сообразила, что в райском саду может скрываться змей. Николас Вейл – пэр королевства. Кровь и происхождение очень важны для таких, как он.

– Возможно, она хочет сначала увериться в его чувствах. Розалинда – девушка здравомыслящая.

– В каких-то смыслах да, но сейчас…

– Ты прав. Но что затеял Николас? Что требуется от меня?

– Прежде всего, я хочу, чтобы ты познакомился с ним. Составил свое мнение о нем. Потом поговори со своими людьми в министерстве иностранных дел. Ты много раз повторял: то, чего они не знают, могут легко узнать. Спроси, что они знают о нем, его семье, единокровных братьях. Двоих я вчера встретил в «Друри-Лейн». Они отчаянно ненавидят Николаса. Кроме того, у тебя есть знакомые в лондонских доках и районах. От нашего поверенного стало известно, что Николас последние пять лет жил в Макао, владел торговыми судами, разбогател и не нуждается в деньгах отца, хотя злые языки утверждают, что в карманах у него ни пенни и что он ищет богатую невесту. Неизвестно также, где он провел девять лет, до того как прибыл в Макао. Я должен быть уверен, что Розалинде ничто не грозит.

Дуглас кивнул.

– Значит, ему двадцать шесть. Почти ровесник Грейсона.

– Но жизненного опыта у него куда больше. Нелегкого опыта. Того самого, который накапливается, когда не раз смотришь смерти в глаза. Я также уверен, что он может быть совершенно безжалостным. Он из тех, кому опасно становиться поперек дороги.

– Ему с двенадцати лет пришлось жить самостоятельно. Либо мальчишка закаляется, либо просто гибнет.

– Верно, – согласился Райдер. – Значит, он исчез после смерти деда, хотя Биггли утверждает, что никто не видел тела.

Он ударил кулаком по собственной ладони и поморщился.

– Есть еще и древняя книга, которую Грейсон нашел на лотке в Гайд-парке, написанная человеком с идиотским именем Саримунд. Некие «Правила Пейла». Изложены шифром, разгадать который невозможно. И знаешь, что смертельно меня пугает? Розалинда без всяких затруднений читает страницу за страницей. Ад и проклятие – как все это объяснить? Мне не под силу. Творится что-то неладное. И дети знают об этом больше меня. До чего же противно!

– Успокойся, Райдер, мы все узнаем. И очень быстро. Мне бы тоже хотелось видеть эту книгу. Шифр, говоришь? Который нельзя разгадать? А наша Розалинда сумела?

Райдер кивнул.

– Все это не к добру, Дуглас. Сам видишь, что не к добру.

Глава 14

– Я должна сказать ему, должна, должна, ад и проклятие! – твердила себе Розалинда. Как ни тяжело у нее на душе, с этим необходимо покончить. И где Николас? Почему опаздывает?

Она не должна терять решимость. Это будет бесчестно с ее стороны.

Но что, если он, узнав обо всем, посмотрит на нее как на презренную улитку в саду? Растопчет и уйдет, не оглядываясь?

– Нет, он ни за что не растопчет меня, но, возможно, просто окинет равнодушным, холодным взглядом и уйдет.

На пороге появился Уилликом. – Лорд Маунтджой, мисс Розалинда, – объявил он своим оперным голосом.

Николас едва заметно улыбнулся при виде сверкающего голого затылка дворецкого и направился к ней. Розалинда смущенно вскочила. Она видела, что Уилликому не по душе оставлять их вдвоем. Как бы она хотела, чтобы все, все на свете узнали об их помолвке! И тогда бы с лица Уилликома слетело это тошнотворное выражение. Ну… может, и нет.

Уилликом перевел взгляд с Розалинды на Николаса и откашлялся.

– Мисс Розалинда, не прикажете узнать, свободна ли миссис Шербрук… и не сможет ли прийти побеседовать с вами? И возможно, вознести ваши темы для разговора на новый, возвышенный, уровень?

– О нет, Уилликом, мы останемся вдвоем на несколько секунд, не более. Его светлость – джентльмен непоколебимых моральных принципов, рожденный на возвышенном уровне. Не знаю насчет своего рождения, но воспитывалась я в чрезвычайно возвышенном духе. Не волнуйтесь.

Но Уилликома подобные речи не успокоили. Он удалился с коротким поклоном, не дав им полюбоваться своей головой.

Едва двери гостиной закрылись, Розалинда схватила Николаса за руку и потащила к эркеру:

– Николас, ты опоздал.

– Не более чем на две минуты. Что случилось? Что-то не так, Розалинда?

Она уронила его руку и заломила свои. Он удивленно уставился на нее:

– Что тебя так расстроило, Розалинда? Расскажи.

– Мое имя. Беда в моем имени.

– Твое имя? Ну да, оно несколько необычно. Но ты сама сказала, что твой однофамилец – человек уважаемый. Розалинда де Лафонтен. Мне твое имя нравится. Очень тебе идет.

– Ты не знаешь, кто я, Николас. Совсем не знаешь. Не знаешь, почему Райдер Шербрук стал моим опекуном. Тебе ничего не известно обо мне.

– В общем, нет, но меня это не волновало. Даже не было времени подумать о чем-то подобном: мы были очень заняты. Но ты сама расскажешь, когда захочешь.

– Ты так красив сегодня, Николас. И костюм для верховой езды так тебе идет.

– Спасибо. Итак, я слушаю.

– Видишь ли, дело в том…

Она осеклась, отошла и сделала круг по комнате, прежде чем вернуться к Николасу.

– Хорошо, выложу правду. Я слышу призраков. Знакома с ними вот уже десять лет. Правда, никогда не видела, но слышу их голоса, доносящиеся из темных углов, и чаще всего во сне.

– Итак, десять лет подряд ты слышишь призраков. Расскажи подробнее.

– Я все расскажу. Все. Потому что слышу призраков с того дня, как… с того дня как дядя Райдер нашел меня избитой едва не до смерти в переулке возле доков Истборна.

Николас на мгновение оцепенел. Как это может быть?!

– Не понимаю, – медленно протянул он. – Тебя избили едва не до смерти? Но тогда ты была совсем маленькой. Что случилось, Розалинда?

– Они решили, что мне лет восемь. И даже позволили самой выбрать месяц и день своего рождения. Конечно, я выбрала следующий день после того, как мне обо всем рассказали. Дядя Райдер привез меня в Брендон-Хаус, дом, куда он забирает всех детей, которые были брошены, избиты или проданы, – детей, оказавшихся в ужасном положении. Воспитывает их, любит как своих, дает образование и надежду. Позже он говорил, что врачи не были уверены в моем выздоровлении и опасались за мою жизнь. Но когда пришла в себя, так и не смогла сказать, кто я и откуда. Память так и не вернулась. Остались только призраки, таящиеся в глубине сознания. Но они никогда не появляются на свет. Не хотят сказать, кто я такая.

Он всмотрелся в бледное лицо девушки.

– И ты так ничего не узнала?

– Нет. Хотя постоянно спрашивала призраков. Но не могу понять, что они отвечают. Впрочем, известно ли им хоть что-нибудь? Кто знает?

– Но твоя фамилия… имя…

– Я сама взяла это имя, когда мне было десять лет, просто потому что любила басни Жана де Лафонтена. Но я еще больший плод воображения, чем басни. По крайней мере, в баснях есть мораль. У меня же – ничего. Не знаю, кто я такая. Сначала дядя Райдер и дядя Дуглас пытались разузнать обо мне хоть что-то. Ничего не вышло. Потом они решили, что тот, кто пытался убить меня, может скрываться поблизости и по-прежнему желать моей смерти. Если кто-то ненавидел меня настолько, чтобы пытаться убить, значит, я стою очень мало. Или вообще ничего не стою.

Николас прижал девушку к себе и поцеловал так нежно, словно ее только что избили, и он боялся причинить ей боль.

– Мне так жаль, Розалинда. Она резко отстранилась:

– Нет-нет, ты не понял главного!

– Я понял только, что кто-то пытался убить ребенка. Но ребенок выжил благодаря Райдеру Шербруку, за что я буду преклоняться перед ним до конца жизни.

– Да, конечно, но дело не в этом, Николас. Неужели не понимаешь?

Розалинда прерывисто вздохнула:

– Ты седьмой граф Маунтджой – граф, Николас, пэр королевства. Благородное происхождение, старинный род… а я, скажем прямо, – никто. Прости, что не сказала тебе сразу, но, говоря по правде, я просто не подумала об этом. Слишком сильно хотела поцеловать тебя, и все случилось так быстро, и нам пришлось заняться «Правилами Пейла». Пока мы пытались понять, что все это значит, я обо всем забыла. И вспомнила только прошлой ночью, когда лежала в постели. И тут меня осенила. Я не имею права так поступать с тобой. Не могу выйти за тебя замуж. Вернее, это ты не можешь жениться на мне.

Николас отвернулся от нее, подошел к эркеру, раздвинул шторы и залюбовался весенними садами в цвету. Легкий ветерок слегка покачивал нарциссы, желтеющие на фоне зеленой травы.

– Это недопустимо, Розалинда, – медленно произнес он, оборачиваясь.

Она пошатнулась как от удара. Ей хотелось закричать, заплакать, но она не сделала ни то, ни другое.

– Прости. Пожалуйста, прости за то, что не сказала тебе сразу. Допустила, чтобы тобой овладела похоть, чтобы ты проникся ко мне симпатией.

– Похоть и симпатия? – повторил он, вскинув брови. – Прекрасно сказано. Но ты не так поняла. Мне кажется недопустимым то, что кто-то пытался убить тебя. Ребенка.

– Ты благородный человек. Но я выжила. Послушай, Николас, я могу оказаться дочерью мясника, карманной воровкой, уличной попрошайкой. Или вообще никем.

– Вряд ли. Иначе, почему кто-то пытался убить тебя, восьмилетнюю девочку?

– Дядя Райдер и дядя Дуглас тоже так считают. Думают, что я дочь богатого влиятельного человека, нажившего могущественных врагов. На мне была дорогая одежда. Порванная и грязная, правда, но дорогая и хорошо сшитая. И еще это.

Розалинда сняла с шеи золотую цепочку, на которой висел маленький медальон-сердечко.

Николас поднес его к глазам. Медальон был теплым и гладким. Он нащупал замочек и открыл медальон. Пусто. Николас попробовал отыскать тайник. Ничего.

– Он был пуст, когда Райдер нашёл тебя? Розалинда кивнула:

– Возможно, здесь были две миниатюры: одна – портреты моих родителей, вторая – мое изображение. Точно я не знаю. Может, миниатюры вынули, чтобы никто не смог их узнать? Но это не важно, Николас. Ни один человек понятия не имеет, кто я и кто мои родители. Были они англичанами или итальянцами. Дядя Райдер считает, что, возможно, я и англичанка, и итальянка, поскольку заговорила сразу на двух языках. Дядя Райдер считает также, что родители мертвы, иначе обыскали бы небо и землю, чтобы найти меня. Конечно, сам он так и поступил бы, если бы Грейсон исчез. Все это чертовски неприятно, Николас, но я чистая страница.

– Вовсе нет! У тебя имеется талант, которым не обладает ни один из нас: ты легко читаешь «Правила Пейла». Это бесценный дар, который, возможно, перешел к тебе от родителей. Ты приняла этот дар без вопросов и возражений. И я уверен, что он лишь один из многих.

– Так много всего случилось, и так быстро! Я даже не задалась вопросом, почему смогла прочесть проклятую книгу.

Она старательно изобразила жалкое подобие улыбки.

– Спрошу у призраков, когда услышу их в следующий раз. Теперь они приходят гораздо реже. Странно, но я по ним скучаю. Они кажутся мне единственной связью с моим навеки потерянным прошлым. Но теперь они, кажется, решили меня покинуть.

– Призраки, – повторил он. – Призраки вокруг тебя.

– Ты не считаешь меня безумной?

Николас рассеянно уставился в пространство и постучал пальцами по каминной полке.

– Безумной? О нет. Я почти точно знаю, что мой дед водил близкое знакомство с призраками, но, поверь, вовсе не был безумцем. И, откровенно говоря, я считал, что ты принадлежишь к высшему обществу. Но предположим, мы обнаружим, что это не так. И какое это имеет значение? Да никакого. Мой отец был человеком слабым, позволявшим мачехе манипулировать им, но, как всякий слабак, отличался при этом злобой и жестокостью к тем, над кем имел власть. И мне безразлично, кто ты на самом деле. Ты Розалинда де Лафонтен и скоро будешь моей женой, Розалиндой Вейл, графиней Маунтджой.

– Но ты не можешь быть настолько благороден, настолько высок духом, ты не можешь…

– Ш-ш… Довольно дифирамбов. Давай будем рассудительны. Ты хотела бы узнать свое прошлое. Я знаком со многими людьми по всему свету. Велю написать твой портрет, дюжины две миниатюр, и разошлю в разные страны. Мы узнаем, кто были твои родители. А возможно, однажды утром ты проснешься рядом со мной, улыбнешься и все вспомнишь. Понимаю, почему братья Шербрук прекратили поиски. Но не бойся, что кто-то снова попробует причинить тебе зло. Я обещаю защитить тебя ценой собственной жизни.

Розалинда повернулась и ринулась из гостиной.

Глава 15

– Розалинда!

– Милорд, мисс Розалинда убежала из дому. В этом виноваты вы, милорд? Вы чем-то оскорбили эту милую молодую курочку?

Уилликом, напыжившись, загородил Николасу дорогу.

– У курочки между прелестными ушками нет ничего, кроме воздуха. Она удрала без всяких причин, – процедил Николас и, подхватив дворецкого под мышки, без особых усилий отставил в сторону и побежал за ней, но остановился, заметив мелькнувший из-за угла кусочек подола голубой юбки. Почти немедленно раздались вопль и крики. Николас свернул за угол и увидел, что Розалинда сидит на тротуаре, рядом полулежит красная как рак тяжеловесная матрона в сбившейся шляпке. Нижние юбки задрались до колен, вокруг рассыпаны покупки. Раскрытый рот готов исторгнуть очередной вопль.

Николас поспешно поднял женщину, что оказалось задачей не из легких, и собрал ее пакеты.

Матрона с такой силой потрясла кулаком перед носом Розалинды, что двойной подбородок заколыхался.

– Я миссис Пратт, сэр, жена преподобного Пратта с Пир-Три-лейн. Эта молодая леди, сэр, налетела на меня, едва не отослав к Создателю. Хорошо еще, что драгоценная свиная вырезка не упала в грязь! Если она ваша жена, сэр, вам следует хорошенько ее выпороть!

– Да, мэм, она моя жена, но не заслуживает порки, поскольку это я виноват, что она сбежала и имела несчастье сбить вас с ног.

Миссис Пратт вызывающе скрестила пухлые руки на не менее пухлой груди.

– Это действительно так? И что вы такого наделали, сэр, что эта невинная молодая леди сбежала от вас?

– Буду с вами откровенным, миссис Пратт. Такая женщина, как вы, заслуживает откровенности. Дело в том, что она еще не моя жена. Я просил ее стать моей женой, но она считает, будто недостаточно хороша для меня, что, конечно, абсолютная чушь. Согласен, мэм, если взглянуть, как она сидит на тротуаре, страдая от боли в… э-э… в кое-каких частях тела, и с таким видом, словно вот-вот разразится слезами и одновременно начнет осыпать меня проклятиями, можно посчитать, что она действительно мне неровня. Но если она стоит или вальсирует с чарующей улыбкой на лице, поверьте, красивее ее нет на всем свете. И я вполне могу ею гордиться. А когда она выйдет за меня, я не дам ей сбивать с ног почтенных леди, нагруженных покупками.

– Никогда не ела свиную вырезку, – объявила Розалинда.

Женщина неприязненно оглядела ее.

– Скорее всего, вы не заслуживаете такого лакомства. Выходите за этого джентльмена, или я познакомлю его с одной из моих дорогих племянниц, которые и не подумают отойти от него хотя бы на шаг. Только взгляните на него: белоснежные зубы, широкие плечи, и никакого отвислого брюшка в отличие от преподобного Пратта. Выходите за него, мисс. И поскорее.

Розалинда снова заломила руки:

– Но, Николас…

– Никто из нас не становится моложе, – продолжала дородная особа. – Если я покажу ему своих племянниц, он почти наверняка отвернется от вас. Моей малышке Лукреции только семнадцать.

Поскольку Розалинда проигнорировала протянутую руку Николаса, тот повернулся к миссис Пратт:

– Прошу принять мои извинения, мэм, но она обязательно станет моей женой, и, следовательно, я не смогу свести знакомство с Лукрецией.

С этими словами он низко поклонился и послал ей улыбку, от которой двойной подбородок женщины затрясся с новой силой.

– Возможно, моя прелестная Лукреция слишком молода для вас, сэр, и вам подойдет женщина постарше и более опытная…

Пригладив толстые букли над ушами, она неприязненно уставилась на Розалинду.

– …не эта взбалмошная глупышка, которая имела наглость сбежать от вас.

– Но вы поймали для меня эту взбалмошную глупышку, за что я вам благодарен.

– О, вы слишком любезны, сэр. Но полагаю, ничего страшного не произошло.

И миссис Пратт, схватив пакеты и бросив прощальный тоскующий взгляд на Николаса и злобный – на Розалинду, поплыла по тротуару.

Николас, подбоченившись, обратился к Розалинде:

– Ты действительно хочешь отказаться от меня в пользу мисс Лукреции?

– Ей всего семнадцать. Ты для нее – дряхлый старик.

– Тебе всего восемнадцать, и я для тебя – дряхлый старик. С тобой все в порядке?

– Наконец-то догадался спросить! Нет, я унижена, и тебе еще нужно напоминать о милой беседе с миссис Пратт.

– Следует учитывать все выгодные предложения. Неприятно говорить тебе это, но ты заслуживаешь подобного унижения. Не будешь так любезна, объяснить, почему сбежала? Или я попал не в бровь, а в глаз?

Розалинда отвела взгляд:

– Мне этого не вынести.

– Ради всего святого, чего именно?

– Твоего… твоего благородства.

Он прижал ее к себе, не обращая внимания на проходившую мимо няню с двумя детьми.

– Значит, я благороден?

– Да, но для меня важно быть не менее благородной. Она оглянулась по сторонам, прижалась к нему и поцеловала в шею.

– Трудно быть благородной, когда ты меня обнимаешь. Николас, а тебя обуревает похоть всего лишь от ма-а-аленького поцелуя в шею?

– Нет, черт возьми, я чувствую себя обделенным и оскорбленным. К тому же куча народу глазеет на нас. Давай вернемся в дом.

Розалинда отступила.

– Ладно, сейчас между нами не менее двух шагов, и, следовательно, я способна мыслить более здраво. Ты благороден, и я благородна. И я не могу выйти за тебя. Потому что желаю тебе добра.

– Все выглядит так, словно ты цитируешь Шекспира.

– Естественно, потому что мое имя взято из его пьесы. Николас воздел глаза к небу:

– Интересно, сумею ли я прийти в себя, если ударюсь головой об эту каменную стену?

Не получив ответа, он схватил Розалинду за руку и потащил к дому. Она не кричала, за что он был ей крайне благодарен.

Дуглас Шербрук, высокий и представительный в своем черном вечернем фраке, взглянул на Николаса Вейла и вдруг испугался за Розалинду. Райдер прав: этот человек многое пережил и способен быть беспощадным, если к тому призывают обстоятельства.

Он наблюдал за молодым человеком. Тот искал взглядом Розалинду, которая тихо сидела в большом мягком кресле у камина. Дугласу показалось, что она очень бледна и непривычно серьезна. Желтовато-зеленое платье совершенно ей не шло.

Дуглас нахмурился. Кто выбрал для нее этот цвет?

Отведя взгляд от девушки и ее неудачного наряда, Дуглас увидел, что Вейл уже приблизился к нему. Райдер представил его гостю. Молодой человек почтительно поклонился.

– Милорд, – сказал Николас, – для меня большая радость и честь познакомиться с вами.

В комнату проскользнул Уилликом и объявил, что обед подан. При этом он обращался одновременно и к графине Нортклифф, неотразимой в темно-зеленом платье, оттенявшем великолепные рыжие волосы, искусно уложенные на прелестной головке (Уилликом иногда позволял себе представить, что голова графини так же гладко выбрита, как у него: каким счастьем было бы увидеть это наяву!), и к миссис Софи (такой изящный железный кулачок в бархатной перчатке и изумительные манеры).

– Кухарка просила передать вам, что приготовила телячью голову, язык и мозги, на французский манер, хотя меня коробит при упоминании о кухне лягушатников.

– Может, она подаст еще что-то, не столь изысканное? – с надеждой спросила графиня.

– К счастью, да, миледи. Будет ее знаменитый вареный бекон со шпинатом, компот из крыжовника, цветная капуста в сливочном соусе, и все это, к счастью, приготовлено на английский манер.

– Моя мечта сбылась, – объявила Софи.

– Я не вижу мастера Грейсона, – встревожился Уилликом.

– Он обедает у себя в клубе, – утешил Райдер. Уилликом поклонился и вышел из гостиной, гордо вскинув голову и справедливо предполагая, что господа последуют за ним.

– Он поразителен, – заметил Николас.

– Именно это он сказал мне, когда стал нашим дворецким, – усмехнулся Дуглас.

По просьбе Розалинды Александра усадила ее и Николаса друг против друга. Николас удивленно вскинул бровь, но ничего не сказал. Дуглас стал рассказывать о внуках-близнецах, детях его сыновей-близнецов, уверяя, что все они как две капли воды походят на отцов и что это зрелище согревает ему сердце. Розалинда, краем уха слушая разговоры, положила себе тушеного испанского лука и молча набиралась мужества.

Она дождалась, когда остальные, увлеченные едой, замолчат, откашлялась и объявила, ни к кому в особенности не обращаясь:

– Николас Вейл, лорд Маунтджой, просил меня стать его женой. Я была так потрясена, что, только приняв предложение, сообразила – он не знает, кто я такая и, стало быть, наш союз станет откровенным мезальянсом. Хочу заверить, что не выйду за Николаса, хотя он настаивает на нашей свадьбе, потому что симпатизирует мне, и да, следует признаться и в этом, ему нравится меня целовать. Он также толкует о том, что нас свела судьба, что звучит романтично и даже таинственно, но не имеет ни малейшего смысла. Он великодушен и благороден. Я желаю доказать, что благородства во мне не меньше.

Она замолчала и подцепила ложкой луковицу, посыпанную черным перцем.

Последовало секунды три ошеломленного молчания. Наконец Николас отложил вилку, улыбнулся Розалинде и обратился Райдеру и Софи:

– Вы, вне всякого сомнения, удивлены, что я так скоро сделал предложение, да еще не поговорив сначала с вами, сэр. Прошу простить меня, но когда мужчина встречает свою суженую, ни время, ни сроки значения не имеют. Я хотел подождать с объявлением, дать вам время получше узнать меня. Составить собственное мнение. Но Розалинда изменила правила игры. Боюсь высказать все, что думаю по этому поводу, но дело тут не в благо-94 родстве. Она просто взбалмошная глупышка, как охарактеризовала ее моя недавняя знакомая. Ни один человек из сидящих за этим столом не считает, что она недостойна меня, недостойна быть женой пэра. В противном случае мистер Райдер Шербрук не взял бы на себя труд стать ее официальным опекуном и не устроил бы ей дебют в Лондоне. Я прав, сэр?

Райдер был окончательно сбит с толку и не знал, что делать. Нужно отдать должное Николасу Вейлу – тот ловко загнал его в угол.

Наконец Райдер кивнул: все равно больше ничего не оставалось делать, – и украдкой взглянул на Розалинду. Та покраснела до корней волос – интересно почему? Потому что Николас не смутился, не ушел от разговора, а прямо обратился к нему?

Рассеянно комкая в руках мягкую булочку, Райдер медленно сказал:

– Да, мы твердо уверены в высоком происхождении Розалинды. Ничуть не сомневались с того момента, когда через полгода после того, как мы ее нашли, она, наконец, заговорила. Однако, Николас, мы не сумели найти ни ее родителей, ни родственников. И давно оставили поиски, поскольку опасались, что, если отыщем ее родителей, ей по-прежнему будет грозить опасность. И хотя прошло уже десять лет, кто может заверить, что убийца все еще не лелеет планов расправиться с Розалиндой? Пусть уж лучше она будет продолжать жить под нынешним именем, пока не обретет память, в чем, правда, врачи сомневаются.

Дуглас устремил взгляд на Николаса Вейла:

– Поймите, милорд, мы семья Розалинды, и всегда будем ее оберегать.

– Как и я. Клянусь в этом всем вам. Обещаю заботиться и защищать, – заверил Николас.

Розалинда порывисто подалась вперед:

– Послушай меня, Николас Вейл! Я не более реальна, чем шекспировская Розалинда. Я нашла это имя в «Как вам это понравится». Сначала предпочитала имя Ганимед – как вы помните, Розалинда переоделась пастушком и назвалась Ганимедом; ее судьба весьма напоминает мою, – но дядя Райдер и тетя Софи, убедили меня, что имя мужское и, следовательно, не совсем подходит. Пойми, я могу быть потомком царя гуннов Аттилы или Ивана Грозного. Тревожная мысль, не находишь?

– Но ты заговорила на прекрасном английском, – возразила Софи. – Так изъясняются дети, получившие хорошее воспитание. Мы сразу поняли, что ты благородного происхождения. Да и твой итальянский был абсолютно безупречен, так что, возможно, кто-то из родителей был итальянцем. Или же тебя воспитывала итальянская няня. Очевидно также, что у твоих родителей были враги, могущественные враги, которые отчего-то посчитали тебя угрозой и решили устранить. Это все, что мы знаем наверняка. И, пожалуйста, не записывай себя в дьявольское отродье. Иначе я надеру тебя уши.

– Любовь моя, вспомни о тех проделках, в которые юная Розалинда втягивала других детей! – сказал Райдер.

– Ты прав, – кивнула Софи. – Если хорошенько поразмыслить, возможно, «дьявольское отродье» – самое точное определение.

Остальные рассмеялись, но не слишком громко.

– А твое пение, дорогая девочка? – продолжал Райдер. – Учитель утверждал, что тебе давали уроки, по крайней мере, два предыдущих года. Откровенно говоря, я не слишком хочу узнать, кто ты на самом деле, потому что боюсь за тебя. Признаюсь, иногда меня одолевают мрачные предчувствия. Но это не важно. Пока ты ничего не помнишь, будешь оставаться Розалиндой. Мы твоя семья. Любящая семья.