Текст книги "Шахматная партия Дерини"

Кэтрин Куртц
Шахматная партия Дерини

Глава 1

Март всегда был месяцем бурь и штормов в Одиннадцати Королевствах: от великого Северного моря он приносил снег, который толстым слоем ложился на серебряные горы, вихрями кружился над серебряными долинами востока, пока наконец не извергался дождями на великую Гвинедскую долину.

Случалось – март был мягким, но жители Гвинеда никогда не надеялись на раннюю весну. Они по опыту знали, что март – месяц капризный, часто жестокий, и ему ни в коем случае не следует доверять.

В первый год царствования короля Келсона март не был исключением.

Над Ремутом – столицей государства Келсона, – буря разразилась в полдень. По навесам ларьков на рыночной площади ударил град размером с человеческий ноготь, и вскоре все надежды на то, что базарный день удастся спасти, исчезли. Торговцы начали неохотно собирать товары, запирать лавки и расходиться по домам. Над городом грохотал гром, висел острый запах озона.

С наступлением сумерек на улицах под дождем можно было встретить только тех, кого дела или служба принуждали находиться на улице в такую ненастную погоду: городских стражников, солдат, посыльных, спешащих с поручениями. А когда опустилась темнота, только дождь и ветер гуляли по узким улицам Ремута.

За стеклами окон, по которым ручьями стекала вода, под порывами проникавшего в щели дверей ветра, плясало пламя свечей. В домах и тавернах, в харчевнях и придорожных гостиницах жители города за ужином собирались у каминов, прихлебывали добрый эль, ведя разговоры о делах, ожидали, когда стихнет буря.

Над дворцом архиепископа, расположенным в северной части города, вспыхивали яркие молнии. В тени дворцовых стен угрюмо вырисовывалась громада собора Святого Георга с вонзавшейся во тьму иглой колокольни. Бронзовые ворота дворца были заперты на крепкие засовы.

Одетые в кожаные плащи стражники патрулировали вдоль границ дворцовых владений, низко опущенные капюшоны маслянисто блестели. Пламя факелов, укрепленных в углублениях стены, свистело и трещало, свирепый ветер завывал, пробирая до костей.

Сам архиепископ Ремута находился в своем кабинете: он стоял у пылающего камина, протянув к огню пухлые ладони, затем плотно закутался в подбитую мехом мантию и направился к письменному столу в глубине комнаты. За столом, склонившись над листом пергамента, сидел человек в фиолетовой сутане. Две свечи на столе создавали равномерное желтое освещение. С полдюжины свечей, установленных в разных частях комнаты, с трудом разгоняли мрак. Молодой секретарь со свечей в руке склонился над левым плечом сидящего, внимательно следя за ним, готовый по первому приказу капнуть на пергамент красный воск.

Корриган склонился над правым плечом читающего. Человек за столом окончил чтение, удовлетворенно кивнул, поднял перо и начертал свою подпись. Секретарь моментально капнул воском, человек в фиолетовой сутане спокойно припечатал его своим аметистовым перстнем, подышал на камень, потер о бархат рукава и снова надел перстень на палец.

– Это должно подействовать на Моргана, – сказал он.

Эдмонд Лорис, архиепископ Валорета, производил сильное впечатление. Он был строен, вьющиеся серебряные волосы создавали эффект нимба вокруг головы, на которой ловко сидела красная камилавка, прикрывающая тонзуру.

Однако голубые глаза его были холодными и жестокими. На смуглом, с ястребиным носом лице ничего нельзя было прочесть, кроме хищного удовлетворения: Лорис только что скрепил своей печатью документ, интердикт, которым довольно большая часть Гвинада отлучалась от церкви, именно та часть, где лежало богатое герцогство Корвин.

Это было трудное решение. Над ним Лорис и его коллега думали почти четыре месяца. Ведь народ Корвина не был повинен ни в чем таком, что могло бы оправдать такую крайнюю меру, как интердикт. Но, с другой стороны, в герцогстве сложилась та ситуация, которую терпеть больше было нельзя: ее следовало искоренить.

И достопочтенные прелаты успокаивали свою совесть тем, что угроза интердикта была направлена не против народа Корвина, а против одного человека, которого было невозможно достать другим способом. Господин Корвина Дюк Дерини Алярик Морган – вот кто был объектом священной мести. Морган, который применял свое нечестивое и святотатственное могущество Дерини, чтобы вмешиваться в людские дела, совращать невинных, пренебрегая церковной и светской властью. Морган, который посвятил мальчика-короля Келсона в запретные тайны древней магии и развязал дуэль магий в священном соборе во время коронации Келсона. Морган, который своей кровью Дерини обречен на вечные мучения в аду, если он не отречется от дьявольского наследия и не вернется для очищения в лоно святой церкви. Морган, вокруг которого, как вокруг столпа, сплачиваются все Дерини.

Архиепископ Корриган нахмурился и взял в руки документ. Его кустистые брови сдвинулись в одну линию, когда он начал перечитывать текст. Закончив чтение, он прикусил губу, но затем решительным движением сложил пергамент и кинул его на стол. Секретарь ловко капнул воск. Корриган, не колеблясь, приложил к нему и свой перстень, однако его пальцы беспокойно бегали по нагрудному кресту, когда он усаживался в кресло рядом с Лорисом.

– Эдмонд, ты уверен, что мы… – его речь была прервана коротким взглядом Лориса, и архиепископ вспомнил, что они не одни, что секретарь рядом и ждет дальнейших указаний.

– Пока все, отец Хью. Попросите войти монсеньора Горони, пожалуйста.

Секретарь поклонился и вышел. Корриган со вздохом откинулся на спинку кресла.

– Ты знаешь, что Морган никогда не допустит того, чтобы Толливер его отлучил, – сказал Корриган. – Неужели ты думаешь, что угроза интердикта остановит Моргана?

Формально Дюк Алярик не подпадал под юрисдикцию обоих архиепископов, но они надеялись, что документ устранит эту досадную помеху.

Лорис щелкнул и взглянул на Корригана:

– Может или нет, – произнес он, – но на народ подействует. Уже ходят слухи, что на севере собираются банды повстанцев, желающих свергнуть власть дома Дерини.

– Фу! – фыркнул Корриган, поднимая перо и макая его в хрустальную чернильницу. – Что может сделать жалкая горстка повстанцев против могущества Дерини? А кроме того, народ его любит.

– Да. Пока любит, – согласился Лорис. Корриган начал старательно подписывать письмо, а Лорис с легкой улыбкой наблюдал, как кончик языка Корригана следует за каждым росчерком пера, выводящего затейливую роспись. – Но будут ли они любить его, когда вступит в силу интердикт?

Корриган с удовлетворением посмотрел на свою работу и энергично встряхнул над пергаментом серебряной песочницей.

– А кроме того, – сказал Лорис, глядя на Корригана сквозь опущенные ресницы, – говорят, что Барин, лидер повстанцев, объявил себя новым Мессией, чье божественное предназначение – освободить страну от засилия проклятых Дерини. Разве ты не видишь, что такое усердие нам на пользу?

Корриган задумчиво прикусил нижнюю губу и задумался.

– И мы позволим этому самозваному Мессии бродить по стране и будоражить народ? Эти восставшие для меня только еретики и ничего более.

– Я еще не дал официальных указаний, – сказал Лорис. – Я даже не встречался с этим Барином. Но ты должен признать, что это движение может нам помочь, если его направить туда, куда надо. А кроме того, – Лорис улыбнулся, – может, этот Барин действительно выполняет божественное предназначение.

– Я в этом сомневаюсь, – нахмурился Корриган. – И как далеко ты предполагаешь зайти в этом деле?

Лорис откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди.

– Штаб повстанцев находится на холмах близ Джассы. Горони, которого мы посылаем в епископство Корвин, свяжется с повстанцами и вернется в Джассу. Затем я сам предполагаю встретиться с предводителем.

– А до этого мы ничего предпринимать не будем?

Лорис кивнул:

– Мы не будем ничего предпринимать. Я не хочу, чтобы король понял, что мы что-то замышляем, и…

Послышался осторожный стук в дверь, и на пороге появился секретарь Корригана. С ним был ничем не примечательный человек в дорожной одежде простого священника. Отец Хью поклонился и представил вновь прибывшего:

– Монсеньор Горони, ваше преосвященство.

Горони подошел к креслу Корригана, опустился на одно колено, поцеловал кольцо архиепископа, а затем по жесту Корригана встал и приготовился слушать.

– Благодарю, отец Хью. Думаю, что вы сегодня больше не понадобитесь, – сказал Корриган.

Лорис кашлянул, и Корриган взглянул на него.

– А как же то, о чем мы говорили, Патрик?

– О да, конечно, – пробормотал Корриган. Он покопался в сложенных на краю стола бумагах, выбрал одну и подал ее секретарю через стол. – Это список вызванных в суд, который мне нужен как можно скорее. Как только подготовите официальный документ, принесите мне его на подпись.

– Хорошо, ваше преосвященство.

Хью взял бумагу и направился к выходу, а Корриган обратился к Горони.

– Это письмо следует доставить епископу Толливеру. Вас ждет судно, которое доставит вас в свободный порт Конкардин. Оттуда вы можете добраться до Корвина на купеческом судне. Так что на дорогу вам хватит трех дней…

Отец Хью де Берри закрыл за собой дверь в кабинет архиепископа, нахмурился и пошел по длинному коридору по направлению к канцелярии. В пустом коридоре было холодно и сыро. Хью шел по коридору, дрожа от холода и думая, что же ему делать.

Он был личным секретарем Патрика Корригана и имел доступ к тому, во что обычно не посвящали таких молодых людей, даже обладающих блестящими способностями, честных, благоразумных и преданных церкви. Однако вскоре его постигло тяжелое разочарование, не в церкви, а в человеке, которому он служил. Переписанное сегодня для Корригана письмо помогло ему в этом. Вспомнив про письмо, Хью задрожал – на этот раз не от холода.

Гвинед в опасности. Это было видно с того момента, как король Брион умер в Шандор Ги, это было очевидно после того, как его наследник, мальчик Келсон, был вынужден вступить в бой за трон с Чариссой всего через несколько недель после гибели отца. И это было очевидно с того момента, когда Моргану, покровителю мальчика, пришлось использовать свое могущество, чтобы замедлить разгорание того невидимого пожара, который мог вспыхнуть после всех этих событий. И теперь уже стало совершенно ясно, что пожар готов вспыхнуть.

Ни для кого не секрет, что тиран Дерини Венсит из Торента летом объявит войну Гвинеду. Кроме того, молодой король будет вынужден встретиться с народным волнением, вызванным враждебными чувствами к Дерини и разжигаемыми религиозными фанатиками. Келсон сам начал чувствовать тяжесть ситуации, когда выяснилось, что в нем снова течет кровь Дерини.

Теперь, когда над всем Корвином повисла угроза интердикта…

Хью прижал руку к груди, где покоилось письмо Корригана. Он знал, что архиепископ не одобрит то, что он собирается совершить – он рассвирепеет, если узнает об этом, – но дело было слишком серьезным, чтобы оно могло пройти мимо короля. Король должен быть предупрежден!

Когда интердикт вступит в силу, Моргану придется бороться на два фронта, в то время, когда все его силы должны быть сосредоточены на одном – на защите короля. Интердикт фатальным образом изменит планы короля и Моргана по подготовке к войне. И хотя Хью как священник решительно не одобрял запретное могущество Моргана, тем не менее, оно

– реальность и должно использоваться для Гвинеда при нападении врага.

Хью остановился у факела, немного не доходя до дверей канцелярии. Он начал рассматривать письмо, вертя его в руках. Пропустив обычные формулы вежливости, принятые для документов такого рода, он ахнул от изумления, когда прочитал имя адресата. Затем он пришел в себя и снова перечитал начало письма. Да, ошибки не было – монсеньор Дункан Гевард Мак Лэйн.

– Дункан! – подумал Хью вслух. Боже, что он сделал. Дункан был исповедником молодого короля и товарищем Хью с самого детства. Они вместе росли, вместе ходили в школу. Что же мог совершить Дункан, что вызвало такое действие со стороны архиепископа?

Со страхом Хью начал читать письмо, и ужас его все возрастал.

– ...приказываем предстать перед высшим церковным судом… дать ответ по поводу вашего участия в скандальных событиях во время коронации короля в ноябре… подозрительная деятельность… связь с еретиками…

Боже, подумал про себя Хью, будучи не в силах продолжать чтение, он тоже запятнан связью с Морганом. Интересно, знает ли он об этом?

Опустив бумагу, Хью принял решение. Сначала нужно идти к королю. Но затем необходимо найти Дункана и предупредить его. Если Дункан отдаст себя на суд архиепископов, то обстоятельства в данный момент таковы, что может случиться что угодно. Его могут даже отлучить от церкви.

Хью вздрогнул и перекрестился: угроза отлучения для человека – это такое же жуткое наказание, как угроза интердикта для провинции. Это значит, что преступники будут полностью отделены от церкви и лишены возможности общаться с богобоязненными и праведными людьми. Этого с Дунканом не должно произойти.

Собравшись с духом, Хью толкнул дверь в канцелярию и спокойно подошел к столу, за которым сидел монах, затачивающий перо.

– Его Преосвященству это необходимо сделать как можно скорее. Он ждет, брат Джеймс, – сказал он, положив документ на стол. – Займитесь этим, пожалуйста. А мне необходимо выполнить еще несколько поручений.

– Хорошо, отец, – сказал монах.

Глава 2

– Еще оленины, сэр?

Слуга в красной ливрее стоял на коленях перед Келсоном, держа на весу тяжелое блюдо с дымящейся олениной. Келсон с улыбкой покачал головой и отодвинул серебряную тарелку в сторону. Ворот его малиновой туники был расстегнут, на голове не было короны. Он уже давно сбросил свои сапоги, предпочитая им удобные мягкие туфли. Он вздохнул и вытянул ноги к огню, а слуга, поднявшись с колен, начал убирать со стола.

Юный король сегодня обедал в своих покоях, деля трапезу с Дунканом и с принцем Нигелем, своим дядей. Дункан сделал глоток из серебряного кубка и аккуратно поставил его на стол. Огонь камина и свет факелов отражались от полированного металла посуды и создавали причудливую игру бликов на столе и на фиолетовой сутане Дункана. С выражением спокойного удовлетворения священник взглянул на своего короля и улыбнулся. Затем он повернулся к Нигелю, который боролся с бутылкой вина, пытаясь вытащить тугую пробку.

– Тебе помочь, Нигель?

– Только если ты сможешь расколдовать эту проклятую пробку, – хмыкнул Нигель.

– Конечно, – сказал Дункан и поднял руку.

Именно в этот момент пробка выскочила в сопровождении сильной струи красного вина. Нигель вовремя отскочил в сторону, Келсон тоже успел увернуться от струи, однако все усилия Нигеля спасти стол и ковер не увенчались успехом.

– О Святой Михаил! Ты действительно вмешался в это, Дункан!? – добродушно воскликнул принц Нигель, пока слуга вытирал пол, держа бутылку над столом. – Я же всегда говорил, что священникам доверять нельзя.

– То же самое я могу сказать про принцев, – заметил Дункан, подмигивая Келсону, который еле сдерживал улыбку.

Слуга вытер кресло Келсона и бутылку. Затем он выжал тряпку над огнем, и пламя в камине, выбрасывая зеленые языки испаряющегося вина, зашипело. Когда слуга закончил протирать стол, Нигель наполнил три кубка, поставил бутылку в ведерко и пододвинул его поближе к огню.

Принц Нигель был красив. В свои 34 года он был таким, каким обещал стать его царствующий племянник через 20 лет, с широкой улыбкой, серыми глазами Халданов, проницательным умом, который был как бы визитной карточкой этого рода. Как и его брат Брион, Нигель был Халдан до мозга костей. Его военным искусством и образованностью восхищались во всех одиннадцати королевствах. Когда он сел на место, его правая рука быстро пригладила иссиня-черные волосы. Дункан заметил этот жест и у него защемило сердце: всего месяц назад этот жест можно было увидеть у Бриона, которому Дункан в том или ином качестве служил двадцать пять лет, у Бриона, жертвы жестокой борьбы, которая теперь вновь угрожает разорить страну, ввергнуть королевство в страшную катастрофу. Теперь Бриона нет. И его четырнадцатилетний сын правит в королевстве с помощью могущества, унаследованного от своего великолепного отца. А напряжение в королевстве возрастает…

Мрачные мысли Дункана были прерваны скрипом открывающейся двери: на пороге появился юный паж в малиновой ливрее с серебряной вазой. Белоснежное полотенце висело у него на плече. Слабый запах лимона защекотал ноздри Дункана, когда мальчик встал на колени перед королем и протянул ему вазу.

Келсон кивком поблагодарил, погрузил пальцы в теплую ароматную воду и вытер руки. Мальчик поклонился и поднес вазу Нигелю. Однако он даже не повернул головы в сторону принца. Затем наступила очередь Дункана, и священник тоже не удостоился взгляда юного пажа короля.

Дункан с трудом сдержал улыбку, когда возвращал полотенце. Но лишь мальчик вышел из комнаты, Дункан с усмешкой посмотрел на Нигеля.

– Это один из твоих учеников, Нигель? – спросил он, зная, что так оно и есть: Нигель занимался обучением пажей для королевского двора.

Нигель гордо кивнул:

– Это Пэйн. Самый юный. Ему еще много надо учиться, но с новыми пажами всегда так. Сегодня у него первый официальный выход для обслуживания.

Келсон засмеялся и поднял кубок, вертя его за ножку между пальцами так, что грани кубка отбрасывали яркие зайчики на его тунику и стены комнаты, обитые гобеленами.

– Я помню, как был у тебя пажом, дядя. Совсем недавно, когда ты впервые разрешил мне обслужить отца, я испугался до смерти. – Он откинул голову на спинку кресла и продолжал сонным голосом: – Конечно, бояться было нечего. Он оставался моим отцом, а я его сыном. И то, что я надел ливрею, ничего, в сущности, не меняло. И все же я боялся, потому что в тот момент я был не сыном своего отца. Я был только паж, обслуживающий своего короля. А это большая разница. – Он взглянул на Нигеля. – Пэйн сегодня чувствует то же самое. Хотя я его знаю всю жизнь и частенько играл с ним, теперь я для него король, а не товарищ по играм. Интересно, все ли чувствуют то же самое?

Слуга Ричард, который расстилал королевское ложе в дальнем конце комнаты, подошел к Келсону и поклонился.

– Я вам еще нужен, сэр?

– Думаю, что нет. Дядя? Отец Дункан?

Они покачали головами, и Келсон кивнул.

– На сегодня ты свободен, Ричард. Проверь охрану, когда пойдешь к себе. И распорядись, чтобы на улице ждала карета, чтобы отвезти отца Дункана домой.

– Не стоит беспокоиться, – запротестовал священник. – Я великолепно доберусь пешком.

– И где-нибудь по дороге замерзнешь? Нет. Эта ночь не располагает к прогулкам. Ричард, карета должна ждать отца Дункана. Ясно?

– Да, Ваше Величество.

Нигель осушил кубок и показал на дверь, которая закрылась за Ричардом.

– Прекрасный юноша, – сказал он, придвигаясь к столу, чтобы дотянуться до бутылки и налить себе вина. – Он вскоре будет готов к посвящению в рыцари. Один из лучших, кого я когда-либо обучал. Морган вполне согласен со мной в этом. Кому-нибудь налить еще?

Он помахал бутылкой, но Келсон отрицательно покачал головой. Дункан заглянул в свой кубок, обнаружил, что он наполовину пуст, и подставил его под струю вина. Когда Нигель поставил бутылку на прежнее место, Дункан стал размышлять вслух:

– Ричард Фиц Вильям. Ему сейчас около семнадцати?

– Почти восемнадцать, – поправил Келсон. – Он единственный сын барона Фульфа Фиц Вильямса. Я предполагал посвятить его в рыцари и еще дюжину других перед началом военной кампании, которая начнется летом. Его отец будет очень рад.

Нигель кивнул, а затем спросил:

– А что слышно о Венсите из Торента? Или о Кардоссе?

– За последние три месяца ничего, – ответил Келсон, – в городе сильный гарнизон, как вам известно, и он отрезан снегопадом. Но как только дороги очистятся от снега, Венсит нападет на город. Мы не сможем послать войска на помощь до тех пор, пока не наступит настоящая весна. А тогда уже будет поздно.

– Так мы потеряем Кардоссу, – вздохнул Нигель, задумчиво глядя на свой кубок.

– И все договоры прекратят действие, и начнется война, – добавил Дункан.

Нигель пожал плечами и провел кончиком пальца по краю кубка.

– Разве это не было ясно с самого начала? Брион знал, где опасность, и послал Алярика в Кардоссу прошлым летом. Когда Брион умер, мы вызвали Алярика сюда, чтобы спасти тебя, Келсон. Я думаю, что это был хороший и выгодный обмен: город на короля. А, кроме того, мы пока не потеряли Кардоссу.

– Но потеряем, дядя, – пробормотал Келсон, опустив глаза и задумчиво рассматривая свою руку. – А сколько жизней мы потеряем при таком обмене… – Я иногда думаю, стою ли я тех жизней., действительно ли моя жизнь имеет такую ценность?

Дункан наклонился и успокаивающе похлопал Келсона по руке.

– Короли всегда думают об этом, Келсон. Как только настает день, когда ты перестаешь об этом думать, перестаешь оценивать свою жизнь, ты потеряешь право быть королем.

Юный король посмотрел на него с усмешкой.

– Ты всегда знаешь, что сказать, Дункан. Однако твои слова не спасают жизни людей или города от разорения. Они только убаюкивают совесть королей, которые должны решать, кому не жить. – Он снова опустил глаза. – Прости. Это прозвучало чересчур жестоко, не так ли?

Дункан не успел ничего сказать: раздался стук в дверь и на пороге появился Ричард. Его красивое лицо было напряжено, он явно нервничал, а глаза Ричарда, когда он поклонился королю, сверкнули.

– Прошу прощения, сэр, но прибыл священник, который настоятельно требует вашей аудиенции. Я ему сказал, что вы собираетесь спать и что ему лучше явиться завтра, но он утверждает, что должен немедленно поговорить с вами по очень важному делу.

Прежде чем Келсон ответил, из-за спины Ричарда вынырнул священник в темной сутане и бросился на колени перед Келсоном. В руке короля мгновенно появился стилет, Нигель привстал с кресла, держа наготове оружие, но колени священника еще не успели коснуться пола, а Ричард уже прыгнул ему на спину , одной рукой обхватил его горло удушающим приемом, а в другой держал кинжал у самой шеи священника.

Священник морщился от боли, но не вырывался, чтобы защитить себя или напасть на короля. Он закрыл глаза и раскинул в сторону руки, показывая, что у него нет оружия.

– Сэр, я не желаю причинить вам вреда, – прохрипел он, – я отец Хью де Берри, секретарь архиепископа Корригана.

– Хью! – воскликнул Дункан, с тревогой наклонившись вперед, и знаком приказал Ричарду священника отпустить. Какого дьявола? Почему ты здесь?

Услышав голос Дункана, Хью открыл глаза и умоляюще посмотрел на него: в его глазах смешивался страх и решимость. Ричард отпустил горло Хью и, подчиняясь жесту Дункана, шагнул назад, но кинжал оставался в его руке в полной готовности. Нигель медленно опустился в кресло, а Келсон все еще держал стилет в руке.

– Ты знаешь этого человека, отец Дункан? – спросил он.

– Он действительно тот, кем назвался, – осторожно ответил Дункан.

– Но я ничего не могу сказать относительно намерений, с которыми он явился сюда. Объясни, Хью.

Хью проглотил комок в горле, а затем посмотрел на Келсона и склонил голову.

– Я прошу прощения, сэр, но мне необходимо видеть вас. У меня есть сведения, которые я не могу доверить никому, и…

Он снова посмотрел на Келсона и начал вытаскивать сложенный лист пергамента из рукава мокрой сутаны. Его пальцы дрожали, когда он протянул пергамент Келсону: он опустил глаза и, чтобы скрыть дрожь, втянул руки в рукава.

Келсон нахмурился и вложил стилет в ножны. Нигель придвинул поближе свечу, а Дункан обошел стол, чтобы иметь возможность прочесть документ через плечо Келсона. Его лицо потемнело, когда он пробежал глазами первые строки. Подавив поднимающийся гнев, он выпрямился и посмотрел на Ричарда.

– Ричард, будь любезен, подожди в коридоре. Я послежу за этим человеком, – и он взглядом указал на склонившего голову Хью.

– Хорошо, сэр.

Когда дверь за Ричардом закрылась, Дункан вернулся в свое кресло, а затем посмотрел на Келсона, который уже закончил чтение и положил пергамент на стол.

– Благодарю тебя за ценные сведения, – сказал Келсон, приглашая Хью подняться. – И прошу простить за грубое обращение.

– Конечно, сэр, – пробормотал Хью. – Вы же не могли знать, кто я и зачем прибыл. Я благодарю бога, что Дункан здесь и спас меня от последствий моего вторжения.

Дункан кивнул. Его глаза налились кровью и потемнели. Было ясно, что он совсем не думал о Хью. Его руки судорожно стиснули серебряный кубок и пальцы побелели от напряжения. Келсон посмотрел на документ, лежавший перед ним.

– Полагаю, это письмо будет отправлено незамедлительно, – сказал он и получил утвердительный кивок Хью. – Отец Дункан, все это означает именно то, о чем я думал?

– Сатана бы их обоих забрал и вверг на веки вечные в геенну огненную! – пробормотал Дункан сквозь зубы, покачал головой и оставил кубок в покое: теперь кубок стал овальным.

– Простите меня, принц, – пробормотал он и, продолжая, тряхнул головой: – Кажется, что Лорис и Корриган наконец решили расправиться с Морганом. Я этого давно ждал, но никак не предполагал, что они наложат интердикт на весь народ Корвина за действия одного человека.

– И, тем не менее, они собираются это сделать. Мы можем остановить их? – спросил обеспокоенный Келсон.

Дункан глубоко вздохнул и постарался подавить вспыхнувший гнев.

– Мы должны помнить, что Лорис и Корриган видят в Алярике ключ ко всей проблеме Дерини. Он занимает самый высокий пост из всех известных в королевстве Дерини и никогда не скрывал своего происхождения. Однако никогда и не рекламировал своего могущества. Но когда умер Брион, обстоятельства сложились так, что ему пришлось могуществом воспользоваться, иначе бы ты погиб.

– А кроме того, для архиепископов магия – зло, – смешался Нигель.

– И не забывайте, как Алярик дурачил их во время коронации. Я думаю, что это один из основных мотивов их теперешнего нападения на Моргана.

Келсон повернулся в кресле и стал изучать кольцо с рубином на своем пальце.

– Значит, Дерини будет объявлена война? Отец Дункан, мы не можем разводить религиозные распри перед большой войной, которая угрожает нашему государству. Как нам остановить их?

Дункан покачал головой.

– Я не знаю. Я поговорю об этом с Аляриком. Хью, у тебя есть еще что-нибудь для нас? Кто повезет письмо? И каким путем?

– Монсеньор Горони из приближенных Лориса, – ответил Хью. – Он и вооруженный эскорт на судне доберутся до Свободного порта Конкарадико, а оттуда поплывут на каком-нибудь купеческом судне.

– Я знаю Горони, – кивнул Дункан. – К окончательному варианту письма ничего добавлено не было?

– Ничего, – ответил Хью. – Я сделал окончательную копию с этого письма, – он показал на стол, – и они при мне подписывали и запечатывали его. Конечно, я не знаю, что они сказали Горони, когда я ушел. Я понятия не имею, что они могли сказать ему раньше.

– Ясно, – Дункан кивнул. – Есть что-нибудь еще, что мы должны знать?

Хью опустил глаза и медленно, словно подбирая слова, начал:

– Да, у меня есть еще кое-что, что вы должны знать, отец Дункан, – он замолчал в нерешительности. – Я не думал, что увижу вас здесь, но под мое перо сегодня попал еще один документ. И он касается уже вас лично.

– Меня? – Дункан посмотрел на Келсона и Нигеля. – Продолжай, ты можешь говорить здесь свободно.

Хью с трудом проглотил комок в горле.

– Дункан, Корриган обвиняет вас. Он вызывает вас в церковный суд, возможно, завтра утром, чтобы отстранить вас от должности.

– Что?

Дункан встал, не в силах поверить этому. Его лицо стало мертвенно бледным.

– Мне очень жаль, Дункан, – прошептал Хью. – Вероятно, архиепископ думает, что вы ответственны за то, что произошло во время коронации. – Он посмотрел на Келсона. – Прошу прощения, сэр. Корриган дал мне этот черновик час тому назад и сказал, что письмо ему нужно как можно быстрее. Я отдал его одному из моих клерков, а сам пошел прямо сюда, намереваясь отыскать вас после того, как сообщу Его Величеству о первом письме.

Наконец он рискнул поднять глаза на Дункана и тихо произнес:

– Дункан, неужели ты замешан в магии?

Дункан как в трансе пошел к камину. Глаза его расширились.

– Обвиняюсь, – прошептал он, не обращая внимания на вопрос Хью. – Я вызываюсь на суд.

Он посмотрел на Келсона.

– Мой принц, завтра меня здесь быть не должно. Это не потому, что я испугался, ты же знаешь. Но если Корриган возьмет меня под арест…

Келсон кивнул.

– Я понимаю. Что от меня нужно?

Дункан подумал немного, посмотрел на Нигеля, а затем снова на Келсона.

– Пошлите меня к Алярику, сэр. Его все равно нужно предупредить об угрозе интердикта, а я буду в безопасности при его дворе. И может быть мне удастся склонить епископа Толливера задержать введение интердикта.

– Я дам вам дюжину моих лучших людей, – согласился Келсон. – Еще что-нибудь?

Дункан покачал головой, пытаясь сформулировать свой план действий.

– Хью, ты сказал, что Горони поедет по морю. Это путешествие займет три дня, а может меньше, если ветер будет сильным, и они пойдут на всех парусах. Нигель, какая дорога в это время года между Ремутом и столицей Корвина?

– Ужасная. Но ты можешь опередить Горони, если будешь чаще менять лошадей в пути. К тому же, ты едешь на юг, так что погода будет лучше.

Дункан пригладил свои короткие коричневые волосы и кивнул.

– Хорошо. Я попытаюсь. Но по крайней мере я буду за пределами достижимости Корригана, как только пересеку границу Корвина. Епископ Толливер когда-то был со мной в дружеских отношениях. Я сомневаюсь, что он арестует меня по одному слову Горони. А кроме того, Горони может и не знать об обвинениях против меня, даже если и прибудет туда раньше.

– Ну, хорошо, пусть так и будет, – сказал Келсон, вставая. Затем он обратился к Хью: – Отец, я благодарен тебе за преданность и не останусь в долгу. Но может тебе небезопасно возвращаться во дворец архиепископа после того, как ты раскрыл нам их карты? Я могу предложить тебе свою защиту. Или, если хочешь, поезжай с отцом Дунканом.

Хью засмеялся:

– Благодарю за заботу, сэр, но я уверен, что смогу служить вам лучше, если вернусь к своим обязанностям. Меня еще не уличили в предательстве и, может быть, я буду еще в чем-то полезен.

– Отлично, – Келсон кивнул. – Удачи тебе, отец.

– Благодарю, сэр. – Хью поклонился. – А вы, Дункан, – он пожал Дункану руку и постарался заглянуть тому в глаза, – будьте осторожны, мой друг. Я не знаю, в чем вы провинились, да и не хочу знать, но буду молиться за вас.

Дункан похлопал его по плечу, кивнул, и затем Хью покинул покои короля. Как только за ним закрылась дверь, Дункан взял со стола пергамент и стал его складывать. Шелест пергамента был единственным звуком в комнате. Теперь, когда у Дункана созрел план, он уже мог управлять своими чувствами, он снова стал спокойным и невозмутимым. Дункан, пряча письмо в карман своей сутаны, взглянул на Келсона: мальчик стоял у кресла, глядя невидящими глазами на дверь.