Текст книги "Великолепная Гилли Хопкинс"

Кэтрин Патерсон
Великолепная Гилли Хопкинс

МЭРИ ОТ ЕЕ РОДНОЙ И ПРИЕМНОЙ МАТЕРИ С ЛЮБОВЬЮ

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ТОМПСОН-ПАРК

– Гилли, – сказала мисс Эллис, тряхнув своими длинными светлыми волосами, девочке, сидящей сзади, – хотелось бы верить, что ты постараешься, хоть немножко.

Галадриэль Хопкинс подтолкнула языком жвачку к передним зубам и стала осторожно выдувать ее, пока очертания головы дамы из благотворительного общества не скрылись за розовым пузырем.

– За три года ты переезжаешь уже третий раз.

Мисс Эллис огляделась по сторонам и стала осторожно разворачивать машину влево.

– Я вовсе не хочу сказать, что во всем виновата ты. Сначала Диксоны переехали во Флориду, потом уложили в больницу миссис Ричмонд. – Гилли показалось, что в воздухе повисла продолжительная глубокомысленная пауза, а потом дама из благотворительного общества добавила: – Нервы подвели.

Чпок! – Огромный пузырь из жвачки лопнул.

Мисс Эллис вздрогнула и посмотрела в зеркало заднего вида, продолжая говорить профессионально-невозмутимым ровным голосом.

Гилли тем временем снимала кусочки лопнувшего пузыря со своей всклокоченной челки, щек и подбородка.

– Мы должны были обратить внимание на состояние здоровья миссис Ричмонд, прежде чем направлять к ней воспитанницу. Мне следовало отнестись к этому серьезнее.

«Начинается, – подумала Гилли, – разговор по душам. Вот зануда!»

– Ты не виновата, Гилли. Единственно, чего все мы ждем от тебя, – и ты можешь это сделать, – постарайся хоть немного… – И после паузы добавила: – Вряд ли тебе самой нравятся все эти переезды. – Голубые глаза мисс Эллис внимательно наблюдали за ней в зеркале. – Твоя новая приемная мать совсем не похожа на миссис Нэвинс.

Гилли невозмутимо сняла кусочек жвачки со своего носа. Постараться извлечь жвачку из волос – гиблое дело. Гилли откинулась на спинку сиденья и попыталась разжевать уцелевший кусочек. Он тонким слоем прилип к зубам. Тогда она достала из кармана джинсов еще один шарик жевательной резинки, соскребла с него ногтем налипшую пыль и ловко бросила в рот.

– Гилли, сделай одолжение, войди в новый дом по-человечески, не с левой ноги.

Гилли представила себе: словно конькобежец скользит она на правой ноге по гостиной своих новых родителей. Левая нога приподнята и направлена очередной приемной матери прямо в рот… Причмокивая от удовольствия, Гилли принялась за новую порцию жвачки.

– И еще… сделай одолжение. Выплюнь, пожалуйста, жвачку до того, как мы приедем туда.

Гилли покорно вынула жвачку изо рта, – мисс Эллис продолжала следить за ней в зеркало. Но как только мисс Эллис повернула голову к светофору, Гилли осторожно размазала жвачку по ручке дверцы – небольшой сюрприз для того, кто захочет открыть ее.

Они проехали еще два квартала, мисс Эллис протянула через плечо бумажную салфетку.

– Приведи в порядок лицо, прежде чем мы появимся там, – сказала она.

Гилли провела салфеткой по губам и бросила ее на пол.

– Гилли… – мисс Эллис переключила скорость и осуждающе вздохнула. – Послушай, Гилли…

– Галадриэль, – процедила Гилли сквозь зубы.

Мисс Эллис сделала вид, будто не слышит ее.

– Послушай, Гилли, Мэйм Троттер очень хорошая женщина, постарайся подружиться с ней.

«Как бы не так! – подумала Гилли. Ее последних опекунов, мистера и миссис Нэвинс, никто не обзывал „хорошими“. А вот миссис Ричмонд со слабыми нервами выдавали за хорошую… И Ньюменов, – они отказались от пятилетнего ребенка, который мочится в постель, – тоже считали „хорошими“. – Но мне уже одиннадцать, господа, и учтите: постель у меня теперь всегда сухая… Я не просто хорошая. Я – ослепительная. Прогремела на всю округу. Никто не хочет связываться с великолепной Галадриэль Хопкинс. Все боятся ее. „Сорванцом“, „чудовищем Гилли“ прозвали меня. – Она поудобнее устроилась на сиденье. – Держись, Мэйм, крошка. Я – на подходе».

Они въехали в квартал старых домов и громадных деревьев. Мисс Эллис притормозила, машина остановилась у грязно-белого забора. Он окружал дом, потемневший от старости, с крыльцом, похожим на выступающее брюхо.

Прежде чем нажать на кнопку, мисс Эллис вынула гребенку.

– Причешись хоть немного.

Девочка замотала головой.

– Не могу.

– Перестань ломаться.

– Не стану я причесываться. Я хочу быть самой лохматой на свете.

– Ну, Гилли, прошу тебя…

– Добро пожаловать! Я услышала, как подъехала машина… – В дверях появилась громадная женщина, не человек – гиппопотам. – Добро пожаловать в Томпсон-Парк, Гилли, детка.

– Галадриэль, – процедила Гилли. Она и не ожидала, что эта куча сала сможет правильно произнести ее имя.

«Черт побери, как они посмели отдать меня этому чучелу»…

Из-за громадного бедра миссис Троттер выглянула крохотная головка с грязными, темными, всклокоченными волосами и толстыми стеклами очков в металлической оправе. Толстуха посмотрела вбок.

– Прости, крошка, – она положила лапу на маленькую головку, словно собиралась подтолкнуть ее вперед, головка сопротивлялась.

– Ты же хотел познакомиться со своей новой сестренкой. Гилли, это Уильям Эрнест Тиг.

Головка мгновенно скрылась за тушей миссис Троттер. Та не обратила на это никакого внимания.

– Заходите, заходите. Не стойте на пороге, как разносчики товара. Теперь это твой дом, Гилли.

Троттер отступила. Гилли почувствовала, как пальцы мисс Эллис подталкивают ее к дверям.

В доме было темно и тесно. Он был забит старым, пропыленным барахлом.

– Уильям Эрнест, детка, ты же хотел показать Гилли ее комнату, – сказала Троттер.

Уильям Эрнест уцепился за полу ее цветастого халата и отрицательно замотал головой.

– Ну ладно, торопиться некуда, – сказала Троттер и повела их по коридору в гостиную.

– Садитесь, – сказала она, – будьте как дома. – Толстуха посмотрела на Гилли, и по ее лицу расплылась широкая улыбка, как на журнальной иллюстрации, рекламирующей диету от ожирения: улыбка – «после», а фигура – «до» лечения диетой.

Диван был коричневый, низкий, с грудой подушек в чехлах из грязного серого кружева. У противоположной стены – покосившееся старое кресло с потертыми подлокотниками. Между креслом и диваном – единственное окно с посеревшими кружевными шторами. У окна – черный столик, на нем – древний телик с антенной-усами, похожими на уши кролика. В доме Нэвинсов, по крайней мере, был цветной.

У стены справа, между дверью и коричневым креслом, стояло черное пианино, а перед ним – коричневый запыленный табурет. Гилли схватила с дивана подушку, смахнула пыль с табурета и плюхнулась на него.

Мисс Эллис, усевшись в коричневое кресло, метнула на нее гневный взгляд.

Троттер опустилась на диван и с усмешкой заметила:

– Хорошо, что нашлась добрая душа – будет кому перегонять пыль с места на место. Правда, Уильям Эрнест, детка?

Уильям Эрнест забрался на диван и улегся позади Троттер, как большая подушка; время от времени он высовывал голову из-за ее спины, чтобы взглянуть на Гилли. Она дождалась, когда Троттер и мисс Эллис занялись разговором, и наградила маленького Уильяма Эрнеста страшнейшей из гримас, какие были у нее в запасе, – подобием улыбки вампира Дракулы и великана Годзилы. Грязная мордашка скрылась быстрее, чем исчезает в раковине под струей воды колпачок от тюбика с зубной пастой.

Гилли невольно хихикнула. Женщины повернулись к ней. На лице Гилли сразу же появилось выражение «а-я-то-тут-при-чем?».

Мисс Эллис поднялась с кресла.

– Мне пора возвращаться в контору, миссис Троттер. – Колючие голубые глаза уставились на Гилли. – Сообщите нам, пожалуйста, если возникнут какие-либо осложнения.

В ответ Гилли подарила мисс Эллис самую мерзкую свою улыбку. Троттер с трудом поднялась с дивана.

– Не беспокойтесь, мисс Эллис, – сказала она, – Уильям Эрнест, Гилли и я уже почти друзья. Мой покойный муж Мэлвилл, земля ему пухом, бывало, говорил: «Для Троттеров нет чужих людей». Если бы он сказал «чужих детей», он бы не ошибся. Нет такого ребенка, с которым я не нашла бы общего языка.

Гилли еще не умела вызывать у себя рвоту. А если бы могла, то с каким удовольствием облевала бы ее – в ответ на такие речи.

Вместо этого Гилли задрала ноги вверх и, повернувшись на табурете к пианино, принялась барабанить по клавишам – «Сердце и душа» – левой рукой и «Собачий вальс» – правой.

Уильям Эрнест скатился с дивана и бросился из комнаты следом за женщинами.

Гилли осталась в одиночестве вместе с пылью, расстроенным пианино и чувством удовлетворения – на этот раз ей удалось войти в этот дом с левой ноги. Один – ноль в ее пользу.

«Пока командовать парадом буду я, – подумала она, – можно вытерпеть все – жирную опекуншу, запуганного недоумка, пропыленный дом. Неплохое начало».

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ПРИХОДИТ К УЖИНУ

Комната, куда миссис Троттер привела Гилли, была почти такой же величины, как новый рафик семьи Нэвинсов. Большую ее часть занимала узкая кровать, и даже такой худышке, как Гилли, пришлось влезть на нее и встать на колени, чтобы выдвинуть несколько ящиков из стоящего рядом комода. Троттер даже и не пыталась войти в комнату.

Она остановилась на пороге, слегка покачиваясь и улыбаясь. Пришлось подниматься по лестнице, и она с трудом переводила дух.

– Сначала распакуй вещи и разложи их в комоде, а потом, если захочешь, спускайся вниз – посмотришь вместе с Уильямом Эрнестом телевизор или поговорим, пока я буду готовить ужин.

«Ну и улыбочка, хуже не придумаешь, – решила Гилли. – Да и зубов маловато». – Она положила чемодан на кровать и уселась рядом, заталкивая ногами ящики внутрь комода.

– Если тебе что-нибудь понадобится, малышка, крикни маму Троттер. Договорились?

Гилли нетерпеливо кивнула. Единственно, чего она хотела – остаться одной. Из недр дома доносились звуки песенки из детской телепередачи «Улица Сезам». Прежде всего придется заняться вкусами Уильяма Эрнеста – надо же, смотреть такое по телевизору.

– Мы с тобой наверняка подружимся, дорогая. Я понимаю, как трудно то и дело переезжать с места на место.

– Лучше переезжать, – Гилли резко потянула на себя верхний ящик комода, он чуть не свалился ей на голову, – чем киснуть на одном месте. Тоска!

– Ну, как сказать… – грузная женщина направилась было к лестнице, потом снова вернулась к двери. – Так вот…

Гилли соскочила с кровати, ухватилась за ручку двери, а другой рукой уперлась в собственный бок. Миссис Троттер бросила взгляд на дверную ручку.

– Устраивайся, как следует, будь как дома. Слышишь?

Гилли резко захлопнула дверь. Боже! Слушать это чучело – все равно, что слизывать с обертки растаявшее мороженое.

Она провела пальцем по слою пыли на крышке комода и, стоя на кровати, написала большими круглыми буквами: «ГАЛАДРИЭЛЬ ХОПКИНС». Внимательно посмотрела на них и стерла надпись ладонью.

В белом квадратном доме Нэвинсов царили ослепительная чистота и порядок, как, впрочем, и во всех других квадратных белых домах квартала, в котором они жили; вокруг – ни деревца. Единственным нарушителем спокойствия во всей округе была Гилли. Ну что ж, теперь они, наконец, избавились от нее – «Голливудские Сады» снова станут ослепительно безупречным местом. Нет, скорее, это она избавилась от них – этих поганых, ничтожных людишек.

Распаковывать коричневый чемодан с нехитрыми пожитками всегда казалось ей бессмысленной тратой времени. Гилли никогда не знала, как долго удастся ей продержаться на одном месте. Впрочем, надо как-то убить время. В верхней части комода – два небольших ящика, внизу – четыре побольше. Гилли сложила белье в небольшой ящик, а рубашки и джинсы запихнула в один из больших, потом достала со дна чемодана фотографию. Из дешевой рамки, сквозь пластиковую прокладку на нее, как всегда, смотрели улыбающиеся карие глаза. Блестящие темные волосы спадали вниз. Женщина была похожа на героиню телевизионного шоу. Но это не актриса. На фотографии была надпись, сделанная ее собственной рукой: «Моей очаровательной Галадриэль. С неизменной любовью».

– Эта надпись сделана для меня, – сказала Гилли. (Она говорила так всякий раз, когда смотрела на эту фотографию.) – Для меня, и только для меня.

Она перевернула фотографию. На небольшом кусочке пленки знакомое имя: «Кортни Рутерфорд Хопкинс». Гилли пригладила свои светлые волосы и снова перевернула фотографию. Даже зубы – и те один к одному. Разве дочь не должна походить на мать? Слово «мать» остро кольнуло. Она знала – к добру это не приведет. Молниеносно Гилли сунула фотографию в ящик под майку и задвинула его. Сейчас не время распускать нюни. Она быстро спустилась по лестнице вниз.

– А вот и ты, детка. – Миссис Троттер стояла у кухонной раковины. – Будешь готовить вместе со мной салат?

– Нет.

– Ну, как хочешь.

Один – ноль в пользу Гилли.

– Тогда, – сказала миссис Троттер, продолжая чистить морковь, – Уильям Эрнест в гостиной смотрит телепередачу «Улица Сезам».

– Вы что, думаете у меня «не все дома»?

– «Не все дома»? – миссис Троттер подошла к кухонному столу и стала резать морковь на небольшой деревянной дощечке.

– Вы считаете меня круглой идиоткой?

– Откуда ты это взяла?

– Тогда как же вы могли подумать, что я стану смотреть эту идиотскую программу?

– Послушай, Гилли Хопкинс, давай договоримся с самого начала, раз и навсегда. Я не позволю тебе издеваться над этим мальчиком.

– Да я не издеваюсь над этим мальчиком.

«О чем она говорит? О нем и речи не было».

– Ты не имеешь права презирать человека только за то, что он не такой умник, как ты.

– Кого же я презираю?

– Ты только что сказала, – толстуха повысила голос, ее нож обрушился на морковь, словно карающий меч, – ты только что назвала Уильяма Эрнеста, – она перешла на шепот, – неполноценным.

– Ничего подобного. Я этого дурачка впервые вижу.

Глаза Троттер все еще сверкали от гнева, но постепенно она взяла себя в руки.

– Он хлебнул лиха, но сейчас он живет у Троттер. И пока. Бог даст, он будет со мной, я его в обиду не дам. Нипочем. Здесь никто его и пальцем не тронет.

– Господи, но я же только хотела сказать…

– И еще: в нашем доме не поминают по пустякам имя Господне.

Гилли шутливо подняла руки вверх, словно говоря – «сдаюсь».

– Ну ладно, ладно, не буду больше, – с этими словами она пошла к двери.

– Ужин почти готов, – сказала Троттер. – Может, сходишь в соседний дом за мистером Рэндолфом? Он всегда ужинает у нас.

Слово «нет» чуть не сорвалось у Гилли с языка, но она посмотрела на Троттер и решила дать ей бой по более важному поводу.

– В какой дом?

– Серый справа, – Троттер махнула в неопределенном направлении. – Постучишь в дверь. Только стучи погромче, а то не услышит. Надень куртку. На улице холодно.

Последние слова Гилли пропустила мимо ушей. Она выскочила за дверь, прошмыгнула через калитку и помчалась бегом к крыльцу соседнего дома, чтобы не замерзнуть. Стук, стук, стук… Ну и холодище в октябре.

Домик мистера Рэндолфа оказался еще более убогим и жалким, чем у миссис Троттер. Гилли постучала еще раз, потом еще.

Дверь неожиданно открылась внутрь. На пороге стоял маленький высохший человечек – кожа да кости. С морщинистого коричневого лица смотрели странные белесые глаза.

Взглянув на него, Гилли со всех ног бросилась обратно в кухню к миссис Троттер.

– Что случилось? Где же мистер Рэндолф?

– Не знаю. Куда-то ушел. Его там нет.

– Что значит нет? – Троттер вытерла руки о передник и направилась к двери.

– Его там нет. Дверь открыл какой-то чудной черный человечек с белыми глазами.

– Гилли, да это же и есть мистер Рэндолф. Он совершенно слепой. Вернись и приведи его сюда за руку, а то как бы не упал.

Гилли попятилась.

– Я до черных в жизни не дотрагивалась.

– А вот теперь дотронешься, – отрезала Троттер. – Но если тебе не справиться, я пошлю Уильяма Эрнеста.

– Справлюсь. Не беспокойтесь.

– Наверное, мистер Рэндолф расстроился.

– Надо было предупредить.

– Предупредить? – Троттер ударила ложкой по столу. – Бедного мистера Рэндолфа надо было предупредить, вот кого. Пошлю-ка я лучше Уильяма Эрнеста.

– Я сказала, сейчас приведу, черт побери!

При этих словах ложка миссис Троттер снова взлетела вверх, как мухобойка.

– Ну ладно, ладно. Я не хотела ругаться, черт побери! Уж и слова сказать нельзя.

– Ты девчонка не глупая, могла бы научиться вставлять и нормальные слова между ругательствами, – ложка опустилась в салат и стала тщательно его перемешивать. – Ну, идешь, так поторапливайся.

Маленький негр все еще стоял перед открытой дверью.

– Уильям Эрнест, – ласково окликнул он, когда Гилли стала подниматься по ступенькам.

– Нет, – резко ответила она, – это я.

– А-а! – человечек улыбнулся, хотя глаза его оставались неподвижными. – Ты, наверно, новая девочка. – Он протянул вперед правую руку. – Добро пожаловать, добро пожаловать!

Гилли брезгливо взяла его за локоть.

– Троттер велела привести вас к ужину.

– Спасибо, спасибо, – он нащупал дверную ручку, захлопнул дверь. – Прохладно сегодня, правда?

– Да.

Но ее мысли были заняты мисс Эллис. «Пусть я плохо вела себя в доме Нэвинсов, – думала она, – но такого я не заслужила. Хозяйка – жирная безмозглая фанатичка с семилетним недоумком. Трудно сказать, можно или нельзя его считать дефективным. Но скорее всего у этого парня „не все дома“, иначе с чего бы Троттер стала поднимать такую шумиху? Ну с этими двумя я бы еще справилась, но этот слепой негр, который будет с ними ужинать, – это уж чересчур. А может, мисс Эллис не знает? Может, Троттер скрывает?»

Тротуар был неровный. Мистер Рэндолф споткнулся о выбоину и едва удержался на ногах.

– Осторожно! – Гилли схватила его за худое плечо.

– Спасибо, спасибо.

Гилли поспешно отстранилась от него. С ужасом она подумала, что черный сейчас возьмет ее за руку, но нет, он не сделал этого.

«Ну погоди, мисс Эллис, ты еще пожалеешь, что так обошлась со мной!»

– Миссис Троттер сказала мне, как вас зовут, но я, к стыду своему, забыл. – Он постучал по своей голове с короткими вьющимися седыми волосами. – Запоминаю всякую ерунду, а важное забываю.

– Гилли, – пробормотала она.

– Простите, не расслышал.

– Гилли Хопкинс.

– Понял. – Он с трудом поднимался по ступенькам крыльца дома Троттер.

«Господи, почему бы ему не ходить с какой-нибудь палкой?»

– Рад был познакомиться с вами, мисс Гилли. Я в большой дружбе со всеми детьми Троттер. Уильям Эрнест для меня все равно, что внук, и я уверен…

– Осторожно, дверь.

– Да, да. Благодарю.

– Это вы, мистер Рэндолф? – раздался голос Троттер.

– Да, да, миссис Троттер, в сопровождении очаровательнейшей маленькой провожатой.

Троттер появилась в дверях.

– Как вы себя чувствуете в такой холод? – спросила она, упершись руками в бока.

– Честно говоря, не очень хорошо. Эта милая девочка – моя спасительница. Я чуть не упал.

– Что вы говорите?

«Слышишь, Троттер, я справилась и с этим».

– Надеюсь, в этом старом доме станет теперь веселее, миссис Троттер.

– Может быть, – отозвалась та равнодушно. Не поймешь, что у нее на уме.

Ужин прошел спокойно. Гилли проголодалась, но решила не подавать виду, что с огромным удовольствием поглощает еду. Уильям Эрнест ел молча, время от времени он тайком поглядывал на Гилли. Ясно, она до смерти напугала его. За последние два часа, пожалуй, только эта мысль и утешала ее. Власть над мальчишкой в конце концов обернется властью над самой Троттер.

– Скажу по правде, миссис Троттер, – заговорил мистер Рэндолф, – всякий раз мне кажется, что сегодняшний ужин никак не может быть лучше вчерашнего. Но уж на этот раз вы превзошли себя – в жизни так замечательно не ужинал.

– Мистер Рэндолф, я могу зазнаться от ваших комплиментов.

Он усмехнулся.

– Поверьте, это не лесть, миссис Троттер. Уильям Эрнест и Гилли согласятся со мной. Хоть я и старый человек, но различаю вкус. Есть, правда, люди, которые утверждают, что я утратил остальные четыре чувства.

Это продолжалось до бесконечности. Мистер Рэндолф расточал толстухе бесконечные комплименты, и та услаждалась ими, словно это был пломбир с шоколадным сиропом и орехами.

«Что же мне делать, – думала Гилли в эту ночь, лежа на узкой кровати с заложенными за голову руками. – Написать маме, Кортни Рутерфорд Хопкинс? Она наверняка сможет подать в суд на благотворительное общество, если узнает, в какую дыру запихнули ее дочь».

Как только Гилли заводила с мисс Эллис разговор о Кортни, та сразу же начинала хмуриться. Как-то она сказала, что Кортни родом из Вирджинии. А всем известно, это уж точно, что в таких семьях не садятся за один стол с неграми. Кортни Рутерфорд Хопкинс наверняка не на шутку рассердится, когда услышит, что ее дочь заставляют делать это. Может, тогда эту ханжу, миссис Троттер, посадят за решетку за пособничество развращению малолетних. А мисс Эллис немедленно уволят. Да-да! Уволят.

«И тогда мама сразу же приедет за мной, – думала Гилли. – Только бы узнала, ни за что б не допустила, чтобы ее великолепная Галадриэль прозябала в такой дыре. Но как ей узнать? Мисс Эллис в жизни не признается в этом. Какие небылицы плетет эта Эллис, чтобы помешать Кортни приехать за Гилли?»

И, засыпая, Гилли в тысячный раз дала себе слово узнать, где живет ее мама, Кортни Рутерфорд Хопкинс, и написать ей письмо – пусть приедет и заберет домой свою великолепную Галадриэль.