Текст книги "Исцеление любовью"

Кэтрин Стоун
Исцеление любовью

Пролог

Лос-Анджелес, 24 апреля 1981 года

«Дорогая моя Кэтлин!

Сегодня тебе исполняется шестнадцать лет. Однако в вопросах любви – любви романтической – ты остаешься неискушенной девочкой. Это восхитительно и естественно!

У меня не хватило мужества поговорить с тобой по душам, поэтому я расскажу о своей романтической привязанности в письме. Хочется надеяться, что когда-нибудь мы еще сможем все обсудить. Жаль, но мое сердце слабеет с каждым днем».

Маргарет Тейлор пришлось передохнуть, прежде чем она снова смогла сжать перо дрожащими пальцами.

«…Кэти, любимая! Я всегда буду рядом. Мое желание жить не ослабевает, и если бы этой решимости и любви было достаточно, я бы ни за что не рассталась с тобой.

Мне следует рассказать тебе об одном человеке. Я уже призналась однажды, что наше знакомство было очень коротким. А о твоем существовании он вообще ничего не знает. Но, вспоминая о наших с ним отношениях, я всегда вводила тебя в заблуждение. Уверяла, будто мы недостаточно любили друг друга, чтобы создать семью. Милая, на самом деле все было не так!

Твой отец и я встретились на борту теплохода «Королева Елизавета» во время трансатлантического путешествия из Саутгемптона в Нью-Йорк. Он был моложе меня, довольно богат и очень красив. Не правда ли, все как в сказке? Утонченный аристократ и тридцатичетырехлетняя старая дева! Золушка и ее принц!

Он был музыкантом, Кэтлин. Музыкантом на редкость одаренным. На рассвете он всегда играл и пел для меня в бальном зале теплохода. Твой отец мог бы поделиться своим огромным талантом со всем миром, если бы не вмешательство судьбы.

Этот удар стал поистине роковым – его старший брат неожиданно умер. Твоему отцу пришлось утешать родителей и одновременно принять на себя ответственность за семью. Теперь он остался единственным наследником. Именно ему предстояло стать носителем родового титула. Кроме того, он посчитал своим долгом жениться на невесте умершего брата.

Да, он женился на той девушке! Конечно, это должно шокировать тебя, ведь ты очень принципиальна. Однако любовь, правильно это или нет, меняет все!

А мы любили друг друга.

Я ехала в Америку, чтобы начать новую жизнь. Он же плыл в Нью-Йорк по делам. Его жена не смогла сопровождать своего мужа – в ее положении даже самые ласковые волны вызывают недомогание.

Да, милая, она была беременна.

Мне нужно многое объяснить тебе! Твой отец очень расстроился, узнав о беременности жены, так как они договорились повременить с ребенком. Впоследствии он раскаялся и попросил у нее прощения.

Твой отец путешествовал в каюте первого класса, а я принадлежала к числу так называемых трансатлантистов – замечательный термин, придуманный для пассажиров третьего класса, самого дешевого на корабле. Трансатлантисты имели доступ лишь в определенные отсеки судна. Подниматься же на элитарные палубы им категорически запрещалось. В свою очередь, пассажирам первого класса не рекомендовалось спускаться вниз, где располагались наши жалкие клетушки, именуемые каютами. Однако никто не осмеливался препятствовать твоему отцу, когда он нарушал это правило.

Я полагаю, он искал уединения. А может быть, наша встреча при свете луны возле моей тесной каморки на нижней палубе была предопределена свыше?

Твой отец был очень импозантным. Я же выглядела простушкой, однако чувствовала себя несравненной красавицей в те чудесные секунды, когда его глаза были моим единственным зеркалом.

Он называл меня своей Мэгги.

С самого начала мы знали, что нам отпущено лишь время, определенное Судьбой для этого морского путешествия. Твой отец должен будет вернуться к своей жене. Он полюбит ее и будет ей верен. Верен? Я слышу твой удивленный вопрос. Как можно утверждать подобное, если он изменил молодой супруге через несколько месяцев после свадьбы? И даже после того, как узнал о ее беременности?

Потому что, милая Кэтлин, твой отец – честный человек! Удивительный человек!

Повторяю: во время путешествия многое меняется, дорогая, но отнюдь не забывается. Твой отец чувствовал себя бесконечно виноватым за нашу тайную любовь, но не мог сопротивляться охватившему его чувству. Так же, как и я. Честное слово, я оказалась бесстыдницей! Но если бы могла снова так поступить, то сделала бы это. Без малейших угрызений совести!

Ты очень похожа на отца, Кэтлин. Ты обладаешь его целеустремленностью, чувством собственного достоинства, добрым, любящим сердцем. Свою удивительную красоту и элегантность ты унаследовала только от отца. У тебя его темно-синие глаза, его волосы – черные, как полуночное небо…

После того как теплоход пришвартовался в порту Нью-Йорка, мы не только не говорили, но даже не видели друг друга. Ни он, ни я не хотели такого конца. Несмотря на то что наш роман закончился, твой отец хотел регулярно получать известия о моей дальнейшей жизни и материальном положении. Но я не могла на это согласиться.

И не согласилась, Кэтлин. Поэтому он ничего не знал о твоем рождении».

Если бы он узнал, это стало бы для него настоящей пыткой, но и радостью…

Маргарет закрыла глаза. Ей хотелось сосредоточиться, все вспомнить и вновь убедить себя в том, что она была права, не сказав отцу Кэтлин правды. В ее сознании возникали картины далекого прошлого. Аромат счастья… Счастья ее любви к нему посреди океана. Счастья жизни на берегу вместе с их дочерью. Это была скромная жизнь, обогащенная любовью…

…И все же я всегда желала моей любимой Кэтлин другого богатства: брата, которого она могла бы любить, которым бы восхищалась и которому бы доверяла…

Маргарет знала, что это несбыточное желание, потому что никогда бы уже не смогла полюбить другого мужчину. Она открыла глаза. Чуть заметная улыбка тронула ее губы. В девичестве Маргарет никогда не думала о мужчинах. И это защищало ее…

И все же я нашла его…

«У меня с детства было нездоровое сердце. Незадолго до твоего рождения я стала чувствовать перебои. Подаренное же твоим отцом жемчужное ожерелье, казалось, излечило меня полностью. Он купил его на теплоходе и вручил мне как символ нашей любви. Этот подарок стал для меня бесценным. Хотя его номинальная стоимость была невероятно высока. В этом я убедилась, когда продала ожерелье ювелиру.

Те деньги сослужили нам немалую службу после твоего рождения. Я даже позволила себе некоторую вольность: купила тонкую жемчужную нить в память о роскошном подарке твоего отца. И хотя жемчуг был подкрашенным, скромное колье стало для меня бесценным символом его любви.

Я подарила тебе это украшение ко дню рождения. От меня и от него. Тебе оно понравилось, не правда ли? А теперь ты понимаешь, как этот подарок был мне дорог…

Кэтлин, ты плод восхитительной любви! Это благородное чувство я оставляю тебе в наследство. Поверь, дорогая, в мире не существует ничего более ценного! Ты узнаешь страсть – чувство, обладающее поистине магической силой. И тогда поймешь, о чем я сейчас тебе пишу – любовь в состоянии изменить любые привычные представления, догмы, правила поведения и моральные устои.

Я не открыла тебе имени отца. Сделала это намеренно, а не по забывчивости или из-за усталости, которая овладела мною в последнее время. Просто тебе незачем его знать. Поверь: он любил бы тебя так же сильно, как и я, А это – главное!

Кэтлин, любимая! Не пытайся разыскать его. Это не удастся. Не поможет даже твоя светлая головка прирожденного ученого. Корабля любви больше не существует. Он затонул у берегов Гонконга.

Осталась только любовь. Она продолжает жить. И ты, родная моя, бесценное тому доказательство!»

Что происходит? Маргарет со страхом задала себе этот леденящий душу вопрос. Ее сердце бешено колотилось, не хватало воздуха. Она схватилась дрожащей рукой за горло в надежде, как всегда, найти помощь и успокоение в любимом жемчужном колье. Колье на привычном месте не было. Пальцы Маргарет почувствовали только влажную холодную кожу и бешено бьющийся пульс.

Но тут же она ощутила на своей ладони тепло сильной и нежной руки. Чудесное, волшебное воспоминание о нем… Как по мановению волшебной палочки, сердце Маргарет сразу же успокоилось. Дыхание стало ровным и легким. Она почувствовала пьянящий запах сирени, исходивший от ароматизированной свечки, слабый свет которой окрашивал в мягкий пастельный цвет стены комнаты.

И в туманном полумраке Маргарет увидела его…

Синие, как бездонная глубина океана, глаза сияли счастьем и любовью. Ведь теперь он знал о существовании дочери!

– Потанцуй со мной, Мэгги! – прошептал он.

– Да, да! – шепотом ответила она. – Мы будем танцевать при свете луны. Самый мелодичный и красивый вальс на свете! Такой же нежный и обволакивающий, как ленивые волны спокойного океана! Но сначала мы вместе должны закончить это письмо нашей чудесной девочке!»

«Никогда не забывай, моя Кэтлин, что я с тобой. Что мы с тобой. Что будем любить тебя всегда! Всег…»

Глава 1

Уэствуд, Калифорния

Воскресенье, 21 апреля 1999 года

– Ты мне нужна, Кэтлин! – послышался глубокий мужской голос. – Кэтлин! – уже с некоторым беспокойством повторил тот, кто находился на другом конце провода, тут же перейдя на извиняющийся шепот. – Это Патрик.

Тонкая паутина грез моментально исчезла, и Кэтлин наконец очнулась. Она лежала в своей уютной постели. Цифры на светящихся электронных часах на ночном столике показывали 12:15 ночи.

Кэтлин крепче прижала к уху телефонную трубку.

– Патрик? – чуть слышно ответила она. – Я уже спала!

– Серьезно?

Наверное, она имела право поспать, постараться отдохнуть, если не было ни одного вызова. Все же…

– Мне кажется, что серьезно, – недовольно буркнула Кэтлин. – Ты хочешь сказать, что поступил больной, которому нужна срочная помощь?

– Именно так. Молодая женщина. Ее ранил ножом любовник. Причем так тяжело, что бедняжка может умереть прямо на операционном столе! Но если мы ее не прооперируем, она наверняка погибнет.

Патрик сделал паузу, явно ожидая услышать: «Я выезжаю!»

Он действительно был несколько удивлен, что Кэтлин не сказала этого, прервав его после первого же слова, но она продолжала молчать.

«Может быть, снова заснула? – в растерянности подумал Патрик. – Ведь мог же организм, истощенный недосыпанием, взбунтоваться?»

Но тут же отбросил подобное предположение. Здесь явно было что-то еще. И чрезвычайно серьезное, если хирург, всегда находившаяся рядом с Патриком во время сложной операции, продолжала упорно молчать. Но что? Или он сам был тому причиной?

– Прости, – пробормотал он, – я забыл, что ты собираешься в круиз. Что ж, желаю тебе…

– Подожди, Патрик! – прервала его Кэтлин. – При чем тут круиз? Просто твои слова неожиданно напомнили мне похожий случай.

Да, слишком похожий.

Бедняжка может умереть прямо на операционном столе! Но если мы ее не прооперируем, она наверняка погибнет.

Сейчас их сказал доктор, обращаясь к коллеге. Тогда их не полагалось слышать девочке, державшей холодеющую руку умирающей матери. Но она слышала.

Грозное предупреждение, что смерть неминуема без срочной операции, не было чем-то необычным. Доктор Кэтлин Тейлор сама много раз произносила страшный для пациента приговор. Но в эту ночь, когда мысли и сновидения блуждали в ее собственном прошлом…

– Я сейчас буду, Патрик!

– Кэтлин…

– Я выезжаю!

Даже в середине ночи на вывешенную в операционной доску заносилась основная информация о пациенте – время его поступления, имя, фамилия, возраст и пол. Кроме того, указывались фамилии хирургов, анестезиолога и предоперационный диагноз.

Сейчас на доске зеленовато-голубым мелом были выписаны три большие буквы МНР: «Многочисленные ножевые ранения». Строчкой ниже, мелом того же цвета значилось: «Поражение печени».

На доске была фамилия только одной пациентки – женщины двадцати шести лет. И хирургов: «Фалконер и Тейлор».

– Хорошо, что вы приехали! – улыбнулся Кэтлин дежуривший по операционной брат милосердия. – Патрик готовится к операции и уже моет руки.

Кэтлин обернулась к нему:

– А где пациентка, Джонатан?

– Здесь, в соседней комнате.

– У нее задето сердце?

– Нет. Видите ли, у нее достаточно проблем и без этого.

Может быть, Патрик ошибся? Вряд ли… Ножевые раны в сердце не так уж трудно определить. В отличие от голливудских фильмов ужасов, в жизни подобные раны встречаются сравнительно редко. Ибо сердце заключено в клетку из ребер и мышц, сквозь которые легко проникает пуля, но нож – с трудом.

Это отнюдь не означает, что человека нельзя убить ударом ножа в сердце. Можно. Такое случается и случалось во все времена. Именно нож чаще всего служит оружием, когда преступник хочет умертвить свою жертву без шума. Но, желая пощекотать себе нервы опьяняющим зрелищем потоков крови и рассеченной плоти, он обычно предпочитает нанести смертельные раны в живот или горло…

Поэтому не было ничего удивительного в поставленном раненой женщине предоперационном диагнозе: «Поражение печени». Это означало рассечение кроветворного органа острым оружием. Патрик, конечно, знал об этом, когда звонил.

Но почему он позвонил именно ей? Ведь Кэтлин Майкл Тейлор была хирургом-кардиологом, о чем Патрик прекрасно знал…

Патрик… Доктор Патрик Фалконер. Черноволосый, голубоглазый хирург-травматолог. Предмет мечтаний многих женщин… Других женщин… С Кэтлин они были друзьями. Она вспомнила один снежный вечер в Бостоне. Это был вечер секретов и шампанского. Патрик тогда предложил ей стать его младшей сестрой, которой у него никогда не было…

А сейчас…

Сейчас «старший брат» Кэтлин стоял перед раковиной в операционной и мыл руки. Что, будучи опытным хирургом, мог бы делать и с закрытыми глазами. Но он сосредоточенно разглядывал раковину. Потом все же поднял голову и бросил взгляд через приоткрытую дверь в соседнюю комнату. Там на столе уже лежала готовая к операции пациентка.

– Привет, – улыбнулась ему Кэтлин.

– Привет, – отозвался Патрик, продолжая смотреть в соседнюю комнату. Затем отряхнул вымытые руки и повернулся к Кэтлин.

– Привет. Благодарю за то, что приехала. Надеюсь, твой круиз непременно состоится. Пока мы тебя ждали, я попросил Джонатана на всякий случай вызвать Грегга.

«Почему он сразу этого не сделал, а позвонил мне?» – подумала Кэтлин. Она уже приготовилась задать Патрику этот вопрос, но остановилась, взглянув на его руки. Они были белыми как мел. Или ей это показалось на фоне еще не смытых пузырьков розового мыла? Кэтлин подняла голову и посмотрела на лицо Патрика. Оно было бледным как полотно. Через расстегнутый воротничок проглядывала столь же бледная кожа на шее и груди.

– Патрик, – с тревогой сказала Кэтлин, – ты похож на призрак!

– Бледно-зеленый цвет лица и кожи?

– Именно.

– Наверное, я чем-то отравился. Скорее всего брюссельской капустой.

– Ты сможешь оперировать?

Взгляд Патрика остался таким же прямым и открытым, но Кэтлин заметила, как он стиснул зубы.

– Ты беспокоишься за жизнь пациентки? Если бы у меня было хоть малейшее сомнение на этот счет, я никогда не стал бы оперировать! Или ты меня плохо знаешь?

– Я думаю сейчас не о пациентке, а о тебе. Должен ли ты оперировать? Может быть, лучше пойти домой и лечь в постель?

– Со мной все в порядке, Кэтлин.

На лице Патрика появилось слабое подобие улыбки.

– Кроме того, я подстраховал себя и пациента, вызвав тебя.

– Да, ты прекрасный хирург. Причем не только травматолог, но и кардиолог. Однако не все же обладают такими способностями! Я лично предпочитаю кардиологию, Патрик. Прошли годы с тех пор, как…

– С тех пор, как мы в последний раз столкнулись с подобным случаем?

– Да…

Подобный случай… Подобные случаи действительно были. До сих пор Кэтлин помнила страшный вопрос, который задавала себе много лет назад, оперируя вместе с Патриком женщину, изувеченную мужем: неужели это мог сделать супруг? И суровый ответ Патрика, без тени улыбки упрекнувшего ее в наивности. Помнится, он при этом сказал, что невыносимую боль обычно причиняют именно близкие люди…

– Прошло несколько лет, Кэтлин. Я уверен, что за это время мы не потеряли чувства локтя.

Чувство локтя? Она всегда чувствовала Патрика рядом. Всегда восхищалась искусством его подвижных пальцев прирожденного хирурга, их неповторимым изяществом. Патрик учил ее. А она послушно следовала за ним.

В конце концов их пути разошлись. На первых порах ее охватила паника. Но учитель сумел многое привить своей ученице. И этот надежный фундамент помог Кэтлин стать настоящим виртуозом в области хирургии, которую она себе выбрала.

Теперь они снова работали вместе. Патрик возглавлял отделение травматологической хирургии. Кэтлин же стала признанной королевой среди хирургов-кардиологов.

– Ты считаешь, что наибольшие опасения вызывает ее печень? – шепотом спросила Кэтлин.

Патрик нахмурился:

– Я больше опасаюсь не этого, Кэтлин. Но мое мнение значит не так уж много. – Его брови сошлись на переносице. – Может быть, пищевое отравление так повлияло на мой мозг, что лишило способности трезво мыслить?

– Сомневаюсь. Ты бы себе такого никогда не позволил. Итак, тебя больше беспокоит…

– Ее селезенка. В верхней части справа она затронута сразу в нескольких местах. Но рана есть и слева. Не очень широкая. Скорее всего колотая, от удара острием ножа. Такого же мнения придерживаются и наши коллеги, проводившие предварительный осмотр.

– Ты считаешь, что именно она угрожает ее жизни?

– Да.

Я – тоже.

Было ли это ее собственное мнение? Или же бывшая ученица просто согласилась с бывшим учителем?

Пациентка уже лежала под белоснежной стерильной простыней, усыпленная общим наркозом, с присоединенными к телу датчиками для графического отображения на мониторе каждой отчаянной попытки ее организма уцепиться за ускользающую жизнь. Непрерывно в вены больной вводилась кровь с добавлением лекарств, в результате чего кровавые потоки из ран постепенно сменялись каплями.

Кэтлин понимала, что возможность высказать свое квалифицированное мнение о том, какую из ран следует обследовать прежде всего, уже упущена. Кроме того, она знала, что правильный выбор станет очевидным далеко не сразу после начала операции.

Озеро крови – вот что они увидят в первую очередь. Практически невозможно будет определить пульсацию крови, выбрасываемой перерезанными глубоко в теле артериями, поскольку давление, несомненно, держится на критически низком уровне. И даже обычно неистовый ритм пульса в этом случае скорее всего окажется бессильным пробиться через плотные кровоточащие слои.

Им обоим придется идти на ощупь. Подобно спасателям, которые ныряют в темные водные глубины за еще, возможно, живым утопающим, состязаясь с невидимыми часами, неумолимо отсчитывающими его предсмертные минуты, а порою – секунды.

Но ныряльщики не знают глубины вод, в которые бросаются. Они лишь гадают, в каком направлении плыть, двигаться ощупью по дну и на что надеяться. В отличие от них Кэтлин и Патрик хорошо представляли себе расположение утонувших в темно-красном озере телесных структур. Их догадки должны были основываться на знаниях и многолетнем опыте.

Опыт Патрика подсказывал ему, что именно колотая рана селезенки включила хронометр для отсчета последних минут жизни лежавшей на операционном столе пациентки. Кое-кто из его коллег при предварительном осмотре пришел к такому же выводу. Но другие все-таки считали главной угрозой рваную рану в печени.

Возможно ли будет исследовать обе раны? Хватит ли для этого отпущенного Господом времени?

Нет. Времени уже не было. Подняв голову, Патрик вновь взглянул в соседнюю комнату и заметил возникшую там суету. Тут же из встроенного над раковиной в стену динамика донесся встревоженный голос анестезиолога:

– Мы теряем ее!

– Иди, – шепнула Кэтлин. – Я сейчас домою руки и присоединюсь к тебе.

– Нет. Ей чертовски повезет, если удастся выкарабкаться из всей этой ситуации, получив лишь послеоперационную инфекцию. Идем вместе, Кэтлин. И не будем терять ни минуты!

Кэтлин молча согласилась. В перчатках и стерильном белом комбинезоне она уже не могла коснуться тела пациентки голой рукой и внести инфекцию. Поэтому тратить драгоценное время на слишком уж тщательное выполнение ритуала мытья рук было бессмысленным. Об этом даже Патрик, всегда строго следивший за выполнением своей ученицей всех правил оперирования, неустанно твердил ей.

– Мы не должны допустить дальнейшей потери крови, Кэтлин, – шепотом сказал он. – Думаю, даже не обязательно удалять кожу.

Хирурги перешли в операционную и склонились над умиравшей пациенткой.

– Патрик, мне кажется, сначала надо внимательно осмотреть рану на селезенке.

– Тогда займись этим сама, Кэтлин…