Текст книги "Побежденный. Hammered"

Глава 3

Во многих отношениях я разочарован тем, что «Звездный путь» не стал религиозным культом. Предпосылок для этого было предостаточно, но его создатели не попытались сделать нечто более значительное, чем просто телевизионный сериал. Если бы они капитализировали его, приверженцы получали бы приказы призрачных богов Федерации на исследование новых миров и отважно направлялись бы туда, где прежде не ступала нога человека; команда «Энтерпрайза» обрела бы статус малых богов – возможно, ангелов, – каждый день проводящих нас через наши личные рубежи. Спок стал бы ангелом логики, он сидел бы на вашем левом плече, указывал на ошибочные рассуждения и предлагал различные варианты действий, в то время как Кирк в роли ангела эмоций устроился бы на правом, убеждая препоясать чресла, довериться интуиции и следовать инстинктам.

«Убей их всех, Аттикус, – сказал в мое правое ухо воображаемый Кирк. – Одного удара Мораллтаха хватит. Они тебя не видят, это будет совсем просто».

«Это неразумно», – заявил воображаемый Спок, обращаясь к остаткам хряща, болтающегося слева, на месте уха. Немецкая ведьма отстрелила бóльшую его часть три недели назад, и хотя исцеление прошло лучше, чем после того, как демон откусил правое ухо, левое все еще выглядело не слишком привлекательно.

«Лучше всего завершить миссию незаметно. Вероятность получения ранений или смерти увеличится экспоненциально, как только станет известно о твоем появлении, с учетом времени, которое потребуется, чтобы поднять тревогу».

Кирк тут же распрощался с самоконтролем.

«Проклятье, Спок, мы находимся в другом мире, а в жизни иногда возникает необходимость сказать: “пропади оно все пропадом” – и позволить своим яйцам развеваться легко и свободно. Верно, Аттикус? Убей их всех! За Рататоска!»

«Капитан, наша миссия состоит в том, чтобы украсть яблоко, дарующее жизненную силу юности тому, кто его съест, ничего больше. Массовое убийство нецелесообразно и не является необходимым».

«Да что с тобой, Спок? Неизменное благоразумие и осторожность, постоянное желание ходить на цыпочках среди тюльпанов. Неужели в твоих вулканических трусах не осталось ни одного камня?»

«Мои репродуктивные органы на месте и в полнейшем порядке, капитан, но это едва ли имеет отношение к нашей дискуссии. Нельзя решать любую проблему при помощи насилия и мужского шовинизма».

«Почему нет? У Чака Норриса получается».

Так я себя развлекал, когда бежал в течение нескольких часов и больше не мог тревожиться о девяноста девяти возможных способах умереть. Мне бы следовало захватить айпод.

Болотистая земля, окружавшая Иггдрасиль, сменилась под моими ногами равниной Идаволл, представлявшей собой внушительное открытое пространство, заросшее буйными травами, в которых прятались жирные фазаны, степные полевки и гладкие рыжие лисицы. Облака висели, точно клочья ваты, на пронзительно голубом небе, ветер поздней осени приносил ароматы травы и земли. Стоял чудесный день, но я не мог насладиться им по полной программе. Любой следопыт заметил бы дорожку, которую я оставлял за собой, и хотя это было частью игры «Найди и уничтожь чужака», я не мог не испытывать тревоги.

Я поймал себя на том, что хочу, чтобы Скотти – святой покровитель всех путешественников? – просто доставил меня через равнину к жилищу Идунн. Телепортация доступна лишь богам – как и двигатели, развивающие скорость, превышающую сверхсветовую при помощи всего лишь вспомогательных установок и таинственных обходных путей.

Люди склонны считать, что друиды наделены способностью к телепортация, но это, конечно, чепуха. Я никогда не разбирал свои атомы на части в одном месте, чтобы собрать их в другом. Однако мог бежать милю за милей, не уставая, что сейчас и делал, быстрее, чем любой обычный человек. Я мошенничал, спрямляя путь через Тир на Ног, где любая роща могла быть связана с любым лесом фейри на земле – под лесом фейри я понимаю здоровую лесистую местность.

Путь из Аризоны до России занял у меня менее пяти минут: я перебрался в Тир на Ног, нашел узлы, ведущие к лесам Сибири, которые представлялись мне в виде железной дороги, и помчался вдоль них, пока не оказался на другой стороне глобуса, в стране борща и забавных меховых шапок. Но сначала мне потребовалось добраться из Темпе до Аравайпа-Каньон-Уайлдернес, что заняло у меня почти два часа. Но, оказавшись в настоящем лесу в России, я совершил приятное трехчасовое путешествие по земле в заполярную тундру, к озеру, связанному с Колодцем Мимира.

Теперь возможности сократить путь больше не было, и мне предстояло просто бежать к цели. Впрочем, я пришел к выводу, что это не так уж плохо. Моя жажда телепортации улетучилась, когда я привык к ощущению земли и потоку бегущей под ней магии. Среди всех онтологических представлений людей о загробной жизни Асгард – одно из самых приятных мест. Конечно, он лишен многообразия жизни, как замерзшие земли древних скандинавов, зато здесь имеется прекрасная компенсация в виде воздуха, пропитанного ароматами тайны и опасности.

Впрочем, вполне возможно, что я сам придумал, будто ветер несет ощущение опасности. Нет, моя пробежка вовсе не была развлекательной, я прекрасно понимал, что безумно рисковал.

Рататоск сказал мне, что я сразу пойму, когда доберусь до Ванахейма. Во-первых, прямо передо мной появятся пурпурные зубья гор Асгарда, а во‑вторых, долину Идаволл сменят обработанные поля и идиллические фермы, испещренные яркими цветными пятнышками на горизонте, где расположились ждущие первого снега амбары и зернохранилища, точно отрывочные, завершающие картину движения кисти импрессиониста. Я оказался здесь в тот момент, когда передо мной садилось солнце, и восхитился воображением древних скандинавов, которые думали, что такие вещи, как солнце, гравитация и погода, могут вести себя в дрейфующем мире, прикрепленном к ясеню, так же, как на земле.

Однако они превосходно представляли свой рай, и если бы я не знал, что древние скандинавы будут исключительно усердно меня разыскивать, я бы с удовольствием здесь задержался на некоторое время.

Я продолжал бежать, окутанный сумерками, под вечерние песни птиц, потом усилил свое ночное зрение, чтобы не получить травмы в темноте. Я бежал уже более восьми часов без передышки со скоростью десять миль в час. Горы Асгарда были уже совсем близко и вздымались передо мной, точно вздыбленные зиккураты.

Я пробежал еще милю, и чуть севернее, над кронами леса, к которому я быстро приближался, появилось желтое сияние – либо очень большой бивачный костер, что представлялось мне маловероятным, либо золотая грива Гуллинбурсти. Я решил, что отклонился слишком сильно на юг, слегка изменил курс, направился прямо в сторону сияния и довольно скоро остановился в первый раз после того, как оставил за спиной норн. Мне предстояло перебраться через реку, которая, по утверждению Рататоска, являлась границей Ванахейма. Я не хотел плыть, но выбора у меня не было. Если бы я попытался перелететь реку, превратившись в филина, мне пришлось бы оставить почти все мои вещи. Я пожал плечами, вздохнул и вошел в воду. В любом случае, то, что требовалось сохранять сухим, лежало в водонепроницаемом мешке.

К счастью, течение в этой части реки оказалось медленным, так что даже одежда и меч не особенно мне мешали. Однако одна проблема все-таки была: холод. Должен признать, меня пробирала сильная дрожь.

Решив, что лучше всего мне поможет с ней справиться хорошая пробежка, я помчался в сторону бледного света, но примерно через сорок ярдов мне пришлось снова остановиться. Как раз перед тем, как я вошел в лес, возникла яркая вспышка, что-то выскочило из-за деревьев, и ослепительно сияющая комета устремилась ввысь. Тут же последовал оглушительный раскат грома, и на небе появилась темная туча, которой не было еще несколько мгновений назад. Я замер, чувствуя, как вода капает на землю и меня пробирает жуткий холод. Я прекрасно понимал, что летающие существа – это боги и, скорее всего, они ищут меня.

Мне даже удалось рассмотреть бога плодородия Фрейра верхом на Гуллинбурсти, за ним мчался Тор на колеснице, запряженной двумя козлами. Они направлялись в сторону Иггдрасиля.

Я подождал, когда они скроются из виду, и только после этого побежал дальше, строго на северо-запад, у меня уже не осталось сомнений, что я выбрал верное направление, и, судя по всему, цель была близка.

Это меня несказанно обрадовало, потому что я понимал, что мне следовало спешить. Я рассчитывал покинуть Асгард до того, как кто-нибудь обнаружит, что норны пропали, но теперь уже сомневался, что мой план сработает. Как быстро они выйдут на мой след, целиком и полностью зависело от того, когда они отправят на мои поиски бога Хеймдалля. Все его чувства развиты в превосходной степени, и лучшего следопыта просто нет. Я не сомневался, что, если он где-то поблизости, он непременно услышит биение моего сердца и уловит запах моей тревоги.

В общем, мне ничего не оставалось, как прибавить скорость. Я подозревал, что Один уже разгадал мою уловку; у него было достаточно времени, чтобы понять, что Вакх не собирался сюда приходить, а темные эльфы ничего не сделали. Тем не менее он не знал, кто или что я, каковы мои цели и где я могу находиться. Вот почему Тор и Фрейр помчались к Иггдрасилю, чтобы выяснить, что там произошло, возможно, вместе с другими богами – но только не сам Один.

Я мог бы поспорить, что сейчас он направляется к своему серебряному трону, если уже до него не добрался. Вне всякого сомнения, он намерен меня найти и отправить достойную команду для радушного приема. Я прекрасно понимал, что должен действовать без промедления, до того как у него появится шанс «увидеть все» со своего трона. Рататоск не очень внятно высказался относительно расстояния между Гладсхеймом и Валаскьяльфом, так что я не знал, сколько у меня осталось времени.

Через четыре мили хаос дикого леса уступил место величественным фруктовым садам; ветви яблонь, грушевых, сливовых и многих других деревьев стали молчаливыми свидетелями моего неуклонного продвижения к цели, потом появилась медленная глубокая река – возможно, та же, что я переплыл ранее. Я решил, что она может служить границей между Ванахеймом и Альвхеймом, поэтому остался на западном берегу и принялся высматривать дома, расположенные на обоих берегах. Еще одна миля привела меня к ним.

Дом Фрейра вырос на северном берегу реки, словно могучий дуб посреди роскошного сада, все еще цветущего в конце ноября; казалось, он выращен естественным путем, а не выстроен, однако я сумел разглядеть стены и водонепроницаемый потолок, столь же удобные и надежные, как в любом другом доме. По всему участку на резных деревянных пьедесталах, расставленных случайным образом, стояли плетеные корзины, доверху наполненные плодами. Миниатюрные ночные животные лакомились спелыми дарами, а сова не упускала шанс полакомиться миниатюрными ночными животными.

Теплое сияние очага Фрейра проливалось наружу из открытых окон, дверь также была распахнута, от крыльца к границе сада шла тропа, которая сворачивала на юг и становилась шире, пока не подходила к прочному красивому мосту, парившему над рекой. По его широким деревянным планкам могло пройти сразу три человека в ряд или хватило бы места повозке, запряженной крупными животными.

Тропа сбегала с моста на мою сторону реки и вела к крепкому дому поменьше, явно построенному, а не выращенному, но каждый его дюйм покрывали руны и сцены, изображавшие подвиги викингов. Я осторожно приблизился, чтобы прочитать руны, и обнаружил, что это сказания скальдов, в той или иной форме сообщавшие, что в доме живут Идунн и Браги, долго и счастливо.

Мой анализ древнего искусства скандинавов прервали низкие напряженные голоса, доносившиеся из дома. Дверь и окна были открыты, как у Фрейра, и огонь внутри горел скорее ради света, чем для тепла.

«Подойди ближе, – сказал воображаемый Кирк. – Я хочу послушать, о чем они говорят».

«Я согласен, – добавил воображаемый Спок. – Дополнительные сведения могут оказаться полезными».

Я сказал, что мне больше нравится, когда они спорят, сам же осторожно направился к дому и присел на корточки под окном рядом с входной дверью.

И тут же услышал теплый, глубокий женский голос:

– …Что это значит? Если норны действительно мертвы, их пророчества могли потерять свою силу. Ты только подумай, Браги, мы будем свободны!

– И Рагнарёк не наступит? – в звучном баритоне появились задумчивые нотки, потом я услышал громкий стук деревянных ножек, когда кто-то тяжело опустился на стул. – Может быть, для всех нас еще есть надежда.

– Да! – с восторгом сказала женщина, и я решил, что это Идунн. – А для нас особенно! Как ты не понимаешь? Может быть, у нас наконец будет ребенок! Быть может, обещанная нам всем гибель умерла вместе с ними! – Я услышал звуки поцелуев и гортанный смех.

– О, я понимаю. Но есть только один способ это проверить, не так ли?

Звуки поцелуев участились, им на смену пришли другие, менее целомудренные, сопровождаемые тяжелым дыханием. Я присел на корточки, сообразив, что они будут достаточно долго заняты, ведь они не были подростками, которые заканчивают подобные дела через несколько возбужденных минут. Живущие долго умеют любить медленно, не жалея времени.

Однако короткий обрывок подслушанного разговора заставил меня погрузиться в серьезные размышления. Идунн сказала, что они прокляты бесплодием, и их нынешнее поведение показало, как сильно им хочется от него избавиться. Более того, я понял, что они все еще любят друг друга. Смертным не дано знать, будет ли их любовь длиться столетиями, но Идунн и Браги это удалось. Сначала я почувствовал легкую зависть, а потом проснулась сердечная боль – на меня нахлынули воспоминания.

Однажды в Африке я более двухсот лет любил женщину. Вернувшись к границам Восточной Европы с ордами Чингисхана, я очень быстро понял, что делать мне там нечего, поэтому пересек Аравию, диковинный неверный в халифате, углубился в Африканский континент и затерялся среди изумительных просторов саванны, джунглей и пустынь. Я оставался там вплоть до пятнадцатого столетия, благополучно избежав встречи с Черным мором. К тому же, Энгус Ог не мог меня отыскать; будь я суеверен, я бы счел это следствием моей любви. (Скорее всего, причина состояла в том, что я заметно продвинулся в работе с амулетом, защищавшим меня от колдовства, и до тех пор, пока он не придумал новый способ меня отследить, я был в безопасности.)

Причиной моей столь долгой привязанности к Тахире являлось идеальное совпадение взаимного влечения, тот же трепет, который связывал скандинавских богов, обнимавшихся сейчас рядом со мной.

Ее острый ум не уступал моему, а нежные темные глаза успокаивали тревоги и приковывали меня к ней, что меня вполне устраивало. Ее низкий музыкальный голос ласкал слух, словно бархат, смех был таким чистым, что мне казалось, будто камертон касается моих костей, и весь мой позвоночник содрогался от озноба. Она стала последним человеком, с которым я разделял чай бессмертия. За два столетия нашего брака Тахира родила мне двадцать пять детей, и все они подарили мне радость; я ни о чем не жалею. Быть может, мы и сейчас любили бы друг друга, продолжали делать детей и пытались помешать младшим по неосторожности вступать в браки с потомками старших. (Извини, милая, но ты не можешь за него выйти. Видишь ли, он прапраправнук твоего брата, который родился в 1842 году.)

Мне никогда этого не узнать; боевой отряд масаев, с которым мы случайно столкнулись, лишил нас шанса на вечную любовь.

Возобновившийся скрип ножек стула прервал мои воспоминания, и я услышал звук удаляющихся шагов, которые сопровождались тяжелым дыханием и распутным смехом.

У меня появилась возможность.

Осторожно приподнявшись, я заглянул в окно, и мое внимание привлек очаг, расположенный слева. На огне грелся железный котелок, в котором Идунн и Браги что-то оставили тушиться. Прямо передо мной находился кухонный стол, на котором стояло деревянное блюдо с фруктами – грушами, сливами и персиками, но яблок не было.

«Ты осмелишься съесть грушу?» – поинтересовался воображаемый Кирк.

«Конечно, осмелюсь», – прошептал в ответ я.

«Могу я напомнить тебе, что мы пришли за золотым яблоком, – осведомился воображаемый Спок. – Нам не следует отвлекаться на другие, никому не нужные фрукты».

Я протянул руку через открытое окно и выбрал сливу с блюда, сообразив, что у меня не будет времени насладиться целым персиком. Слива оказалась спелой и мягкой.

«Молодец», – заявил Кирк, когда я откусил кусочек.

Слива оказалась невыразимо вкусной.

Я проказливо улыбнулся, и у меня появилась надежда, что я могу продолжить действовать по плану Б. Я был одержим разными планами похищения яблок, приготовил кучу вариантов вплоть до Т (к несчастью, ни в одном из них не присутствовала схватка с норнами). План Б состоял в том, чтобы оставить записку на месте преступления, и сейчас текст записки приобрел вполне определенные очертания; оставалось совсем немного: найти яблоки.

Я тихонько закопал косточку от сливы под окном, шепотом отдав земле команду, затем одним прикосновением развязал бечевку на висевшем у меня на поясе мешочке и вытащил пакет из водонепроницаемой ткани, в котором лежали (среди прочего) несколько листков бумаги и авторучка для исполнения плана Б. Я достал их после того, как избавился от заклинания невидимости, и вошел в дом, пока его обитатели шумно наслаждались друг другом.

Перешагнув порог, я увидел справа деревянный пьедестал, похожий на те, что окружали дом Фрейра. Из окна его не было видно, зато он сразу бросался в глаза, стоило войти внутрь. Пьедестал украшали резные фигурки – скорее всего, скандинавских богов. На нем стояла корзинка, полная золотых яблок, очевидно, угощение для гостей. Я усмехнулся и подошел к кухонному столу с листком бумаги и ручкой; план Б оказался удачным. Под влиянием модернистского поэта Уильяма Карлоса Уильямса я написал короткое стихотворение на древнескандинавском языке, которое, несомненно, оскорбит идеальный вкус Браги, ведь скальды не приемлют белого стиха:

 
Я хочу вам рассказать,
Что украл сливы,
Лежавшие
В вашей вазе для фруктов,
 
 
Которыми вы,
Наверное,
Собирались угостить
Норн.
 
 
Сиськи Фрейи!
Они восхитительны,
Такие сладкие
И такие холодные.
 

А потом поставил подпись:

«Вы очень глупые. Можете поцеловать меня, Вакх».

Затем я рассовал по карманам все сливы, оставив на блюде только груши и персики. Меня совершенно не беспокоило, поверят ли они, что записку сочинил Вакх. Смысл состоял в том, чтобы сбить их со следа; они бросятся искать того, кто способен писать дерзкие модернистские стихи, а у меня на короткое время будут развязаны руки.

Наступил момент для кражи. Идунн и Браги любезно занялись в своей спальне экспериментами, связанными с приятными последствиями трения, а меня манили золотые яблоки, находившиеся возле открытой двери. Я сделал несколько бесшумных шагов, взял одно яблоко из корзины и, точно придурок, замер на месте, дожидаясь сигнала тревоги. В дальней части дома закричала в экстазе Идунн, требуя, чтобы Браги дал ей ребенка, но не думаю, что это можно было рассматривать как сигнал тревоги.

Двигаясь с максимальной быстротой, но совершенно бесшумно, я вернулся к реке и выбросил все сливы. На берегу реки остались мои следы, но это меня вполне устраивало. Если они решат, что я туда прыгнул, они потратят время на поиски вверх и вниз по течению, и на противоположном берегу.

Я медленно вернулся обратно, и земля заполнила мои следы, оставив лишь те, что вели к реке. Вскоре я оказался в саду, где земля была более жесткой и усыпана палой листвой, скрывавшей следы; к тому же листья были влажными и не шуршали при ходьбе. Я рассчитывал, что здесь мне удастся уйти от тех, кто будет преследовать меня по запаху.

Осторожно положив золотое яблоко на ветку, я полностью разделся и сложил все вещи в аккуратную стопку, радуясь, что ощущаю босыми ногами влажную листву. Здесь я написал еще одну записку:

«Ты получаешь особое удовольствие от овечьих задниц, и всем это известно. Накоси-выкуси, Вакх».

Я пристроил записку поверх своих вещей, отложив меч в сторону, и обратился к земле, чтобы она мне помогла, и она выполнила мою просьбу, образовав яму размером примерно в два фута в глубину и столько же в ширину. Я сложил туда одежду и мешочек, добавив к ним записку, и попросил землю закрыться. Затем я произнес несколько слов о Рататоске, потому что в мешочке лежали его кости. Потом я набросал сверху листья и остался вполне доволен результатом. Если кто-то вроде Хеймдалля сумеет дойти по моему запаху до этого места, а потом выкопает одежду, он будет сильно разочарован.

Оставалось надеяться, что Один все это пропустил. Я взял яблоко с ветки и аккуратно положил его на землю в нескольких шагах от себя. Потом повесил Мораллтах поперек тела, подтянул перевязь на стандартную длину, и она нелепо повисла на моем правом боку. Меч скользнул за спину, я переместил его поудобнее и опустился на четвереньки, так что перевязь оказалась под грудью и даже коснулась земли. После нескольких быстрых движений Мораллтах удобно расположился у меня на спине.

Я был готов: я привел в действие амулет, чтобы изменить форму и превратиться в оленя, а когда трансформация завершилась, меч и перевязь удобно заняли свои места на моем теле.

Овладение этой процедурой потребовало долгих тренировок и многих часов работы над перевязью, но оно того стоило, ведь это действие входило в планы от А до Т. Теперь я мог бежать значительно быстрее, а если придется вступить в ближний бой, у меня имелся меч. Я осторожно взял золотое яблоко оленьими губами, после чего навел на себя, яблоко и Мораллтах заклинание невидимости.

Теперь, когда я превратился в оленя, у меня совершенно изменился запах – мои друзья оборотни из Аризоны как-то сказали, что не могут определить по запаху, являюсь ли я тем же существом после трансформации; и если Один не сообразит, что происходит, я через пять или шесть часов без особых проблем доберусь до Иггдрасиля – вместо восьми, которые мне потребовались, чтобы добежать до жилища Идунн. Кто обратит внимание на скрытого заклинанием невидимости оленя, мчащегося в ночи через долину Идаволл?

Конечно, я был не настолько наивен, чтобы всерьез рассчитывать, что все пройдет легко и без проблем. Просто я не предвидел, какими они могут быть.