Текст книги "Исчезнувший аптекарь"

Глава 4

Я сунул руку под солому, нащупывая нож. Сердце колотилось о рёбра. План! Мне нужен был план.

В голову пришло сразу несколько. Можно было выпрыгнуть и ошеломить незваных гостей. Можно было убежать и позвать на помощь. Или же можно было остаться на месте и обмочиться.

Я всерьёз раздумывал над третьим вариантом. Но если бы это был грабитель, он обошёл бы прилавок – самые ценные лекарства у нас хранились здесь, на полках, в нескольких футах над моей головой. А если это последователи культа… Я стиснул свой нож, словно Эскалибур. На самом деле это был двухдюймовый клинок, разболтавшийся в рукояти и тупой, как жернов. Я с трудом резал им яблоки.

Поднявшись на колени, я выглянул из-за прилавка. Угли в камине ещё слегка мерцали. Я не видел злоумышленника, зато в тусклом красном свете разглядел на стене его тень.

Огромную тень!

Он был гигантом. Невероятно, невозможно высоким!

Ладно. Тогда, стало быть, схватка отменяется. И намочить штаны – тоже не вариант. Значит, остаётся одно: выбежать в заднюю комнату, открыть дверь, выскочить на улицу и завизжать, как девица.

Только вот как же мастер Бенедикт? Что если он уже дома? Я не мог просто бросить его.

Гигант отошёл от полок. Он нёс керамическую банку, с трудом удерживая её в руках. Постанывая и кряхтя, он с грохотом опустил банку на стол возле камина. Теперь, когда незваный гость подошёл ближе к красноватым углям, я сумел лучше разглядеть его. Он вовсе не был гигантом. Да, высоким, но всё-таки человеческих размеров. И, хотя тень его выглядела широкой, сам он оказался довольно худым. Собственно говоря, он очень и очень походил на моего…

– Учитель? – спросил я.

Мастер Бенедикт привалился к столу.

– Да. Ложись спать.

Ещё чего! Мое сердце бухало, как пушки Его Величества. Что он делает с этой банкой посреди ночи?

– С вами всё в порядке? – спросил я.

– Да, Кристофер, я в порядке. Спи дальше.

Я подошёл к камину и от углей запалил фитиль лампы. Когда же вспыхнул свет, я чуть не выронил её.

Мастер Бенедикт выглядел так, словно побывал на войне. Его парик исчез, короткие седые волосы были растрёпанными и грязными. Одежда тоже перепачкалась. Правая сторона лица вымазана чем-то чёрным, похожим на сажу.

– Кто-то напал на вас? – спросил я. – Это был Стабб? – Я подался назад. – Или последователи культа?..

– Нет. – Он попытался отвернуться. Его движения были неловкими, скованными.

Я взял его за руку.

– Позвольте мне помочь вам.

– Со мной всё в порядке, – повторил учитель.

– Пожалуйста, мастер. Позвольте мне отвести вас в комнату.

Помедлив мгновение, он кивнул. Я закинул его правую руку себе за шею, подпирая учителя своим телом. Он вскрикнул от боли. И тут я увидел, что камзол его порван на плече.

Я повёл его через заднюю комнату наверх, освещая путь лампой. Мастер Бенедикт навалился на меня всем весом и словно бы становился тяжелее с каждой новой ступенькой. Я толкнул бедром дверь комнаты, и мы вошли внутрь.

В спальне учителя пахло египетским ладаном. У одной стены, рядом с камином, помещалась узкая кровать с простынями из небелёного хлопка и единственной подушкой. Рядом с ней стоял простой стол; под одной его ножкой, которая была короче остальных, лежал сложенный кусок овчины. Ночной горшок стоял на стуле из резного розового вяза. Подоконник раскрытого окна был завален бумагами и засыпан тонким пеплом сгоревших благовоний. Ночной ветерок сдувал его. Остальное свободное пространство занимали книги. Стопки, стопки, стопки. В каждой – не меньше дюжины томов. Похоже, книготорговец Исаак просто-таки купается в золоте.

Я протащил учителя мимо этих стопок к кровати и уложил – как мог осторожно. Пару секунд я смотрел на него, не представляя, что делать. «Мастер Бенедикт учил тебя этому. Ты готов», – наконец сказал я себе – и лишь тогда немного успокоился.

От пламени своей лампы я зажёг фонарь на столе, закрыл ставни и поворошил гаснущие угли в камине, чтобы они дали немного тепла. Затем я осмотрел учителя. Поначалу я думал, что его камзол порван, но теперь, когда было светлее, я увидел, что он обгорел. Шерсть обуглилась, а кожа на плече мастера Бенедикта почернела. Моё сердце тоже запылало яростью – к тому, кто причинил учителю боль.

– Отдохните, мастер, – сказал я и кинулся вниз, пытаясь вспомнить всё, что учитель рассказывал мне о лечении ожогов.

Я притащил в комнату два ведра воды. Потом снова вернулся в мастерскую и принялся искать на полках нужные лекарства. Одно из них – мазь из серебряного порошка – было в той самой банке, которую учитель снял с полки, пока я спал. Я взял банки в охапку, прихватил маленький жестяной горшок с водой и кружку, а затем вновь поднялся наверх.

Мастер Бенедикт лежал на подушке, глубоко дыша. Он наблюдал, как я ставлю на огонь горшок и выстраиваю банки в ряд на столе. Я начал снимать с него камзол, но, когда взялся за повреждённую руку, мастер Бенедикт вздрогнул от боли. Пришлось использовать нож, чтобы разрезать камзол по швам. В любом случае, он был испорчен и годился только на тряпки.

Я с облегчением увидел, что, хотя кожа на плече была покрыта волдырями, учитель обгорел не сильно. Я смыл сажу с его плеча и лица. Потом вынул из банки сушёный мак и кинул его в кипящую воду, а через минуту налил отвар в кружку. Мак был лучшим обезболивающим средством, какое Бог подарил миру, и вдобавок отвар действовал как снотворное.

Мастер Бенедикт потягивал его, пока я работал. Я смазал плечо серебряным кремом, чтобы плоть не загнила. Затем я обернул вокруг него ткань, завязал её под мышкой и снял с учителя то, что осталось от грязной одежды.

Он выглядел очень хрупким. Мастер Бенедикт никогда не казался мне старым, но сегодня вечером я словно увидел все его годы; кожа и кости несли на себе отпечаток прожитых лет. Так или иначе, он был цел и невредим. Лишь ладони оказались ссажены. Это не походило на ожоги, так что я смазал руки мастера соком алоэ и забинтовал, как и плечо.

– Ты многое выучил, – тихо сказал он.

Я зарделся, чувствуя смущение и гордость.

– Спасибо, мастер.

Учитель снова заговорил, но его голос прервался. Глаза покраснели и наполнились слезами. У меня заныло сердце. Никогда прежде я не видел, чтобы мастер Бенедикт плакал.

– Я могу ещё что-то для вас сделать?

Протянув руку, учитель коснулся кончиками пальцев моей щеки.

– Ты хороший мальчик, – проговорил он.

Я не знал, что сказать – просто наклонил голову и прижался к его тёплой руке.

Веки мастера потяжелели и начали опускаться: маковый настой действовал. Я помог учителю улечься поудобнее и натянул на него одеяло.

– Спите спокойно, мастер.

Притушив фонарь на столе, я взял свою лампу и направился к двери.

– Постой.

Мастер Бенедикт смотрел на пламя лампы и мерцающие струйки дыма, поднимающиеся над стеклом.

– Завтра День королевского дуба, – сказал он.

– Э… Да. День рождения короля.

– И твой тоже.

Он не забыл.

– Вы с Томом набрали дубовых веток?

– Сегодня утром.

Неужели он остановил меня ради этого? Внезапно мастер Бенедикт спросил почти шёпотом:

– Я слишком много от тебя требую?

О чём это он?

– Мастер?..

– Никто и никогда не позволял тебе выбирать, – сказал он. – Наставники в приюте заставляли тебя учиться. Гильдия заставила пройти испытания. Я привёл тебя сюда. Ты ни разу не делал выбор сам. – Мастер Бенедикт посмотрел мне в глаза. – Если б я предложил отослать тебя, чтобы ты сам выбирал свою дорогу… – продолжал он. – Отослать куда-то, где ты был бы в безопасности, где никто не причинил бы тебе зла… ты бы согласился?

Вопрос ошеломил меня. Разве мастера позволяют ученикам хоть что-нибудь решать самим?.. Потом я вспомнил их разговор с Хью.

«Нам придётся сделать выбор. В ближайшее время».

Четыре месяца назад, когда начались убийства, мы с Томом сперва поддразнивали друг друга, говоря, что последователи культа придут по нашу душу. Но смеяться быстро расхотелось, ибо реальность происходящего начала угнетать нас. Сегодня в лавке, когда я был один в темноте, я по-настоящему испугался. И боялся до сих пор. Мне и правда хотелось уехать – в безопасное место, где нет ни Стабба, ни убийств, ни культа. Но хорошо бы, если б мы уехали вместе. Оставить мастера Бенедикта? Я не мог. И не стал бы.

Я ответил уверенно – потому что мастер Бенедикт знал, что это правда:

– Нет. Я благодарен за ту жизнь, которую вы мне дали. Что бы ни случилось, я хочу остаться с вами.

Он не ответил. Я ждал у двери, не понимая до конца, хочет ли он, чтобы я ушёл. Мне казалось, что он тоже этого не понимает. Наконец учитель заговорил:

– У меня есть кое-что для тебя.

Мастер указал на небольшой пакет, завёрнутый в льняную ткань, который лежал на одной из стопок книг.

– Что это? – спросил я.

– Подарок.

Я изумился. Последние два года в День королевского дуба мастер Бенедикт приносил на ужин мою любимую свежую жареную свинину. Сам он съедал немного – в основном с удовольствием наблюдал, как я набиваю рот нежным белым мясом и слизываю жир с пальцев. Я всегда полагал, что свинина – это особое кушанье для праздников, и удивлялся: неужели он покупает её специально ради меня?..

Но это… Никто и никогда не дарил мне настоящий подарок.

– Можно… Можно мне его открыть?

– Полагаю, сейчас уже за полночь. Так что формально «завтра» превратилось в «сегодня». – Он кивнул. – Открывай.

Я потянул за ткань, и она развернулась.

У меня перехватило дыхание.

Внутри лежал отполированный серебристый кубик, немного больше моей ладони. На одной из его граней металл был украшен тонкой гравировкой в виде нескольких кругов.

Трясущимися пальцами я перевернул его. На каждой грани находился символ – всего пять разных знаков:

– Он красивый, – сказал я.

– Ты узнал металл?

Я постучал ногтем по одной из граней. Это не серебро. И на олово не похоже. Я подкинул кубик на ладони. Он весил чуть больше сливы.

– Сурьма?

– Хорошо. Также известна как?..

– Чёрный дракон. Некоторые говорят, что она обладает мистическими свойствами. Но если её проглотить, тебя стошнит.

– Отлично.

Я прижал кубик к груди.

– Огромное спасибо.

– Не спеши. – Глаза учителя блеснули. – Это только половина подарка.

У меня отвисла челюсть.

– Есть ещё что-то?

– Остальное ты получишь, если сможешь его открыть.

Сперва я не мог взять в толк, о чём он говорит. А затем сообразил, что речь идёт о кубике.

– Он открывается?

Я поднёс кубик ближе к свету. На четверть дюйма ниже грани шла едва заметная линия – такая тонкая, что её едва можно было разглядеть. Я попытался подцепить грань-крышку и открыть её, но она не сдвинулась с места.

– А как…

Мастер Бенедикт улыбнулся.

– Я же сказал тебе: остальное получишь, если сумеешь открыть.

Я потряс кубик. Внутри что-то загремело.

– И что там?

– Если я отвечу, то испорчу сюрприз, верно? Но, пожалуй, тебе пригодится небольшая подсказка.

Мастер Бенедикт уже засыпал. Его голос сделался едва слышным.

– Так вот. Ключ внизу, где-то в лавке. А это, – он указал на книгу, на которой прежде лежал кубик, – поможет тебе найти его.

Пятница, 29 мая 1663 года
День королевского дуба

Глава 5

Стук в парадную дверь заставил меня подпрыгнуть. На миг подумалось: это люди, напавшие на учителя, пришли докончить дело. Впрочем, маловероятно, что они стали бы стучать.

Я повернулся на стуле, прижав пальцем страницу книги, которую дал мне учитель. Ставни по-прежнему были закрыты, и дверь заперта. Я ждал.

Снова стук. Потом голос:

– Кристофер! Ты там? Пусти меня.

Я открыл дверь. Том стоял на пороге, сгорбившись и пытаясь полой плаща прикрыть от дождя свёрток из шерстяной ткани. Я настолько увлёкся чтением, что потерял чувство времени. Было ещё темно, серело мрачное пасмурное небо, но ночь давно закончилась.

Том прошёл мимо меня, стремясь в тепло лавки.

– Ну наконец-то!

– Который час? – спросил я.

– Не знаю. Восемь. Может, девять. Крик шести часов был давным-давно. – Он вздрогнул. – Тьфу! Ненавижу холод. – Том встряхнул плащ, и по полу раскатились ледяные шарики.

– Это град? – сказал я. – Уже почти июнь.

– Это знамение. – Том подошёл к камину, где горело одинокое бревно. Он положил свой свёрток на стол и поднёс руки к огню. – Вчера было ещё одно убийство.

– Знаю.

Я рассказал Тому о визите Стабба и о том, как учитель вернулся поздно ночью, раненый.

Глаза Тома расширились.

– Это культ?

– Он не сказал мне, – отозвался я. – Но вряд ли это были обычные грабители. Он пришёл обожжённый.

Том вздрогнул и осенил себя крестом.

– В городе становится совсем скверно.

Вероятно, он был прав. Град в конце мая казался предзнаменованием. Хотя мне хотелось бы, чтобы божьи предупреждения выглядели немного понятнее. Неужели Всевышнему так сложно написать на облаках: «ХВАТИТ ВОРОВАТЬ СЛАДКИЕ БУЛОЧКИ»? Ну, или что-нибудь в этом роде…

Я кивнул на свёрток, который принёс Том.

– Что здесь?

Он улыбнулся, уже позабыв о своих несчастьях.

– А ты открой.

Я развернул шерстяную ткань, и меня окутал запах тёплых яблок и корицы. Внутри лежал свежеиспеченный пирог с витой румяной корочкой. Пар ещё поднимался из дырочек, оставленных цветочными лепестками.

– С днём рождения, – сказал Том.

Жизнь становилась всё лучше и лучше. Я обнял Тома. Не исключено, что я оставил слюни на его рубашке… Но тут же мне в голову пришла новая мысль.

– Ты украл пирог из отцовской пекарни?

Том сделал обиженное лицо.

– Разумеется нет!

– В самом деле?

– Ну… возможно, я его позаимствовал.

– Позаимствовал? То есть мы его вернём?

Он подумал минутку.

– В каком-то смысле.

– Что, если твой отец узнает? Он тебя отлупит.

Том пожал плечами.

– Он в любом случае меня отлупит. Так почему хотя бы не насладится пирогом?

– Том!

Он ухмыльнулся.

– Шучу. Мама разрешила испечь его для тебя. Давай есть.

Так мы и сделали, пригоршнями засовывая в рот лакомство. Я оставил кусок для учителя, который любил вкусные пироги почти так же сильно, как и я. Остальное мы слопали. Пожалуй, это был самый вкусный пирог из всех, что я пробовал, – и не только потому, что Том испёк его специально для меня. У него и впрямь были золотые руки. Когда Том брался за дело в семейной пекарне, он затмевал даже своего отца.

Я слизнул с пальцев последние крошки, а Том мастерски рыгнул. Я попробовал повторить этот подвиг, но у меня вышло лишь слабое подобие его потрясающей отрыжки.

– Жалкая попытка, – прокомментировал Том.

Тут он заметил книгу, которую я оставил на стуле у камина, и скривился.

– Вот дьявол! Ты учишься? В свой день рождения?

– Это не для работы, – сказал я. – Мастер Бенедикт сделал мне подарок. – И я с гордостью продемонстрировал Тому кубик из сурьмы.

Том был впечатлён.

– Он подарил тебе его? Эта штука, должно быть, стоит целое состояние. – Он погремел кубиком, прислушиваясь к звукам. – А что внутри?

– Вот это я и пытался выяснить. Гляди. – Я перевернул куб, показав Тому верхнюю грань.

– И что это? – спросил он.

– Наша Вселенная. Солнце, Земля и пять других планет. Каждый большой круг символизирует орбиту.

– О! О, ясно, они крутятся. – Том провёл пальцем по фигуре в центре. – А почему к Земле приделаны треугольники? Они обозначают горы?

– Это не Земля, – сказал я. – Это Солнце.

– Почему Солнце в центре?

– Потому что оно там находится.

– Правда? – Том нахмурился. – Кто такое сказал?

– Автор. – Я протянул ему книгу.

Том, прищурившись, обозрел обложку.

– Сис… Система… Что это?

– Systema Cosmicum, – прочитал я. – Это на латыни. Значит: «Космическая система». Тут говорится, что Солнце в центре Вселенной, а все планеты крутятся вокруг него.

Со скептическим выражением лица Том полистал книгу и открыл титульную страницу.

– Галилео Галилей. Какое-то католическое имечко, – неодобрительно заявил он.

– Просто посмотри на фигуры, ладно? Солнце расположено в центре, и шесть планет вращаются вокруг него. Ближайшая – Меркурий. Потом Венера. Потом Земля – видишь, этот маленький кружочек обозначает Луну. Потом Марс, Юпитер и Сатурн. Все они здесь.

Том повертел куб.

– Так что же это за символы?

– Планеты.

Я вынул лист пергамента, заткнутый за заднюю обложку книги и исписанный ровным знакомым почерком мастера Бенедикта.

Том перевёл взгляд с пергамента на куб.

– Но здесь только пять символов, – заметил он. – Юпитер, Венера, Сатурн, Земля, Марс. Меркурия нету.

– Верно, – сказал я. – А теперь взгляни снова на верхнюю грань. Первый круг, ближайший к Солнцу. Там, где должен быть Меркурий – чёрная точка.

Том посмотрел.

– Ой. Тут дырка.

– Думаю, в этом суть. Отсутствующий символ и есть ключ. – Я указал на полку позади нас. Там стояла керамическая банка размером чуть поменьше, чем её соседки. – Можешь достать?

Том любезно встал и схватил банку одной рукой. Взгляд его стал удивлённым.

– Какая она тяжёлая!

Я вынул из-за прилавка пустую кружку и открыл банку.

– Это ртуть, – объяснил я.

Я опрокинул банку над чашкой, осторожно осушив её. Вылилась блестящая серебряная жидкость.

Том был поражён.

– Как ты её растопил?

– Она такая и была. И она не горячая. – Я опустил в ртуть палец. – Смотри. Ты можешь её потрогать.

Том осторожно протянул палец. Он едва коснулся ртути и тут же отдёрнул руку. По поверхности пошли дрожащие волны, которые, впрочем, тут же исчезли. Том попробовал снова, на сей раз опустив палец глубже.

– Какая странная. Ни на что не похоже. Она вообще почти не чувствуется. Для чего это надо?

– Для лечения болезней – таких, знаешь, очень неприятных, которыми можно заразиться от… ну ты понял. Но сейчас нам нужен ключ! Я перевернул банку над чашкой.

Ничего не произошло.

– Можно аплодировать? – спросил Том.

Я, нахмурившись, заглянул в банку.

– Здесь ничего нет.

– А должно быть?

– Я думал, что ртуть – это ключ. Потому настоящее её название – «меркурий». – Я потряс чашку, пытаясь понять, не вылилось ли в неё что-нибудь вместе с жидким металлом. – А дыра находится как раз на месте планеты Меркурий.

– Умно́, – сказал Том, глядя на куб, – но я не понимаю, как ты всунешь сюда ключ. Отверстие слишком маленькое. И круглое. Не бывает круглых ключей.

Том был прав. Круглых ключей не существует. Как бы на них сделали зубцы? Но мастер Бенедикт уверял, что ключ есть и что он в этой комнате…

И тут меня осенило.

– Том! Ты гений!

– Да?

Я указал на дыру.

– Как бы ты вставил сюда ключ?

– Я ж сказал: никак. Дырка маленькая. Нужно то, что проскользнёт внутрь…

Его глаза расширились, когда я поболтал кружку, расплескав немного ртути.

– Жидкий ключ? Как такое может быть?

– Давай узнаем.

Том крепко сжал куб, чтобы придать ему устойчивости, а я осторожно наклонил кружку. Три капли жидкого металла выплеснулись на поверхность и, превратившись в крохотные серебряные шарики, покатились по бороздкам. Достигнув дыры, они проскользнули внутрь. Однако ничего не произошло.

– Может, надо больше ртути? – предположил Том?

Я снова капнул на поверхность куба. А потом ещё раз.

Клик!

Тонкая щель, обводящая верхнюю грань, расширилась.

Осторожно подняв крышку, я заглянул внутрь.

И ахнул.

Глава 6

Том навис надо мной.

– Что это? Что это?

Я вынул содержимое и положил на прилавок. Это была блестящая монета. Из настоящего серебра.

Том выпучил глаза.

– Шиллинг! Тебе подарили шиллинг!

Шиллинг. Целых двенадцать пенсов. Я богат!

Монета была совершенно новой, с отчеканенным на ней профилем короля и надписью по кругу: CAROLUS II DEI GRATI – «Карл II милостью Божьей». Праздник королевского дуба был днём его коронации и одновременно днём рождения. А ещё – моим днём рождения.

Я сам засиял как новенькая монета.

Том взял шиллинг, любуясь им. Я снова заглянул в куб-головоломку.

– Посмотри-ка.

Внутри кубик тоже был из сурьмы, за исключением одной стенки напротив крышки. Вправленное в неё стекло позволяло увидеть запирающий механизм. Ртутные шарики скатывались по желобку к рычагу, расположенному внизу. Когда мы налили достаточно ртути, под её весом рычаг сдвинулся, открыв защёлку.

– Блестяще! – сказал Том.

Здесь было даже больше, чем казалось. Мастер Бенедикт любил прятать одни вещи внутри других. Шифры внутри шифров, замки с головоломками. Вот и тут тоже: в моём подарке на день рождения – второй подарок. А плюс к тому полезный урок о символах.

«Нет, – подумал я. – Не просто урок».

Прошлой ночью мастер Бенедикт колебался, прежде чем отдать мне подарок. Он спросил, хочу ли остаться с ним, несмотря на опасность, которой он подвергался. И даже когда я ответил ему «да», он ещё не был до конца уверен. Он приготовил мне подарок, но до последнего момента не мог решить, отдавать ли его.

Куб, книга, его слова, головоломка… Тут больше, нежели урок. Это проверка.

Но проверка чего?

Я провёл кончиком пальца по канавкам на грани кубика. Том сказал, что он сто́ит больших денег, но для меня это не имело значения. Не знаю, почему мастер Бенедикт вручил мне его, но тут было нечто большее, чем просто подарок на день рождения. И я б жил на улице и голодал, но не продал бы кубик.

– Подожди здесь, – сказал я.

Я поднялся наверх, в комнату учителя. Он ещё спал; его грудь медленно вздымалась и опадала. Я не стал его будить, а просто оставил на столе рядом с кроватью кусочек яблочного пирога. Вернувшись в лавку, я положил открытый куб на прилавок рядом с книгой мистера Галилея – там, где мастер Бенедикт обязательно его увидит.

Том всё ещё поглаживал шиллинг.

– Что ты будешь с ним делать?

– Не знаю, – ответил я. – Может, пойду и поищу лучшего друга, который посоветует, как его потратить.

– Я лучший друг!

– О? Ну, и как ты думаешь, что купить?

– Может, замороженные сливки? – с надеждой спросил Том.

– Сегодня? И так холодно.

– Я люблю холод.

– Ты недавно сказал, что ненавидишь его.

Том изобразил возмущение.

– Я никогда такого не говорил!

– Ладно.

Том просиял.

– Но надо сберечь пенни, – прибавил я.

– На что? – спросил он.

– Как на что? – я ухмыльнулся. – На яйца.

* * *

Шиллинг – это много денег, но в день праздника деньги исчезают быстрее, чем вы можете ожидать.

Ближе к полудню дождь прекратился. Вымощенные булыжником улицы были покрыты грязью, и, поскольку дождь не помог вычистить водостоки, они воняли так же жутко, как и всегда. Однако тучи разошлись, и город осветился солнцем. Повсюду висели полотнища ткани, растянутые между балконами, – разноцветные, узорчатые, они были украшены гербом короля. Толпы заполоняли улицы; люди толкались, стремясь поглазеть на достопримечательности, сады и праздничные представления: тут были артисты, жонглёры, акробаты, музыканты и даже танцующие лошади. И пусть сегодня был день отдыха, это не касалось уличных торговцев. Они высыпали на улицы и каркали, словно вороны, пытаясь всучить за огромные деньги праздничные товары, которые в ином случае люди ни за что не купили бы.

Я в жизни своей ничего не покупал, поскольку у меня никогда не было денег. Те несколько фунтов, что я унаследовал в детстве, владельцы приюта припрятали и затем оплатили мой вступительный взнос в гильдию. Так я стал учеником, а ученики не получают жалованье. Что касается Тома – его родители продали немало пирогов, но Тому ничего не перепало, ибо его отец был прижимистым – и твёрдым, как зад епископа.

Итак, шиллинг разошёлся. Первые четыре пенни я потратил на две порции апельсиновых замороженных сливок. Кондитер даже позволил нам изготовить их самостоятельно. Том яростно крутил ручку мешалки, которая взбивала сливки с молоком, сахаром и апельсиновой водой, – в ведре, погружённом в подсоленный лёд. Это было так вкусно, что я купил третью порцию, на сей раз с мёдом и лимоном, и мы с Томом поделили её пополам. Затем два пении ушли на солёную лакрицу и горсть жевательного чикли, привезённого прямиком из Нового Света. Ещё два – на обед: горячая ягнятина с пряным картофелем и горохом в чесночном масле. Итак, осталось два медяка. Один предназначался для покупки полудюжины тухлых яиц, другой прожигал дыру в моём кармане.

Яйца, конечно, нужны были не для еды. В День королевского дуба каждый носил на одежде дубовую веточку, празднуя возвращение нашего монарха Карла II – весёлого короля; Господь спас его жизнь, когда он прятался на дубе от изменников-пуритан. По прошествии десяти лет изгнания и невзгод наш король вернул себе трон в 1660 году – после смерти тирана Оливера Кромвеля и падения правительства жестоких, суровых пуритан. Теперь в Лондоне снова можно было устраивать праздники и веселиться.

Сегодня дома могли сидеть только самые скучные люди – ну, и, я полагаю, пуритане. Думаю, им было неприятно видеть, как дети танцуют вокруг майских шестов, а возглавляющая их девушка размахивает дубовым посохом с надетым на него выбеленным на солнце черепом пуританина. Как и всем остальным, пуританам следовало носить на груди веточку дуба – иначе они рисковали, что их закидают всякой гадостью. В основном для этой цели использовали гнилые фрукты и овощи. Ну, и грязь, разумеется. Но я всегда полагал, что наилучший эффект производят тухлые яйца.

Проблема заключалась в том, что за три года, прошедшие с возвращения короля, все уже усвоили урок. Никто не осмеливался выходить на улицу без дубового украшения. Один раз нам почти повезло: у какого-то джентльмена его веточка отвалилась от камзола. Но к тому времени, как мы пробились к нему, он успел поднять её из грязи и вернуть на место, предварительно получив удары пятью снарядами: четыре помидора и луковица.

К концу дня я окончательно потерял надежду.

– Это ужасно. И что мне теперь делать с полудюжиной тухлых яиц?

– Может, использовать для одного из ваших лекарств? – предложил Том.

Я собирался было возразить, но замолк на полуслове.

– В чём дело? – спросил Том.

Дело было в Натаниэле Стаббе. Я увидел его на другой стороне Ломбард-стрит. Он проталкивался сквозь толпу, отпихивая детей, когда те подходили слишком близко к его серебряной трости.

У меня закипела кровь. Мастер Бенедикт утверждал, что на него напал не Стабб. Я не до конца поверил ему, и, честно говоря, это не имело значения. Я жаждал мести. А сейчас у меня были и возможность, и жертва.

Я бросил взгляд на его грудь – и не сумел сразу поверить в свою удачу. Ещё один подарок на день рождения – на этот раз от самого Бога.

Я схватил Тома за руку.

– Он не носит дуб!

– Вообще-то носит. – Том ткнул пальцем.

Я сник. Дуб действительно был. Абсурдно маленькая – какая-то жалкая – веточка болталась на груди Стабба. Булавка ослабла, и ветка едва держалась на камзоле.

Едва держалась?..

Том знал этот мой взгляд.

– Нет-нет-нет.

– Да-да-да, – сказал я.

– Нечестная игра.

– Бог рассудит, – отозвался я. – А теперь иди и сбей ветку.

В глазах Тома мелькнула паника.

– Я? Ни за что!

– Мне нельзя. Он знает, кто я такой. Ну, на самом деле, наверное, снова забыл… но всё же.

– Если он знает тебя, то может знать и меня, – сказал Том. – Забудь об этом.

– Пожалуйста, – заканючил я. – Ну пожааалуйста! Он уходит.

Но Том скрестил руки на груди и не двинулся с места.

И тогда у меня возникла идея. Отличная идея.

Я побежал вперёд. Том нехотя последовал за мной. На углу трое местных мальчишек лет девяти-десяти играли в рыцарский турнир, мчась навстречу друг другу с копьями из кленовых веток. Девочка того же возраста сидела на ступенях рыбной лавки; запах, казалось, не волновал её. Она наблюдала за «турниром», накручивая на палец прядь каштановых волос и гладя серую дворовую кошку, мурлыкавшую у неё на коленях.

– Привет, – сказал я.

Мальчишки остановили игру и посмотрели на нас с опаской; я держал в руках яйца, а Том возвышался над всеми нами как башня. Один из мальчишек – худой и жилистый – подался в нашу сторону, демонстрируя боязливость и отвагу одновременно.

– Чего надо?

Я указал на Стабба на другой стороне улицы.

– Сбей с него булавку, и я дам каждому из вас по яйцу – сможете бросить.

К его чести, мальчик обдумал предложение. К сожалению, опасная серебряная трость выиграла битву.

– Не. Он ударит меня.

– Не ударит, если будешь достаточно проворен, – сказал я. Но он покачал головой.

Донельзя разочарованный, я повернулся, собираясь уйти.

– А я тебя знаю, – произнёс высокий голос.

Говорила девочка, сидевшая на крыльце.

– Ты был в госпитале Христа.

Это удивило меня. Среди сирот в госпитале Христа было не так уж много девочек, и жили они отдельно. Мы видели их в основном во время еды, когда старшим детям назначались различные обязанности – помогать воспитателям и присматривать за младшими. Меня отправили на кухню – варить супы под присмотром главного повара, Седли, который очень любил колотить подручных по лбу длинной деревянной ложкой, если они совершали ошибку. Я получил достаточно ударов ложкой по черепу, чтобы стать настоящим докой в заправке супа.

По сути дела эти самые супы и поспособствовали тому, что я сделался учеником аптекаря. Время от времени в приют приезжали высокопоставленные гости. Однажды в воскресенье, когда мне было девять лет, в госпиталь Христа прибыли на обед три члена совета гильдии аптекарей. Когда я подавал суп, один из них – Освин Колтерст – подозвал меня.

Я был в полном восторге от аптекарей. Из того немного, что я о них читал, складывалось впечатление, что они обладали почти магическими талантами. Наш директор, преподобный Тальбот, всегда относился к гостям с почтением, а перед членами совета гильдии он просто-таки благоговел. И я сделал вывод, что они – чрезвычайно могущественные люди.

Хотя Освин был младшим из членов совета, мне он казался самым примечательным среди всех троих. Он брил голову налысо и – вопреки общей моде – не носил парика. Посмотрев на меня умными глазами, Освин проговорил:

– Мне сказали, что это тебя надо благодарить за вкусную еду.

Стараясь не смотреть на его выбритую голову, я пролепетал:

– Я всего лишь сварил бульон, мастер Колтерст…

– Бульон – лучшая часть. Кажется, ты разбираешься в травах.

Вероятно, он просто решил проявить доброту к мальчику-сироте: человек его положения, должно быть, обычно ел в гораздо лучших местах, чем столовая госпиталя Христа. Но я раздулся от его похвалы.

– Спасибо, мастер.

Преподобный Тальбот с поклоном сказал:

– У Кристофера осталась небольшая сумма от его наследства. Мы планируем использовать эти деньги, чтобы выучить мальчика на повара.

– Если у него есть средства, – ответил Освин, – почему бы не отправить его в нашу гильдию?

Преподобный Тальбот, казалось, изумился не меньше, чем я сам. Освина позабавило выражение наших лиц.

– Вы думаете, что только высокопоставленные люди могут стать аптекарями? – сказал он. – Напротив. Всё, что нам нужно, – это дисциплинированный ум, уважение к природе и желание учиться. – Освин указал на меня ложкой. – Такие мальчики, как Кристофер, именно то, что требуется нашей гильдии: простые англичане, которые выросли, усердно работая. – Освин вернулся к своей трапезе. – Подумайте об этом, преподобный, – прибавил он.